↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
После битвы с Мудзаном все раненые приходили в себя в осиротевшем после смерти Синобу Доме бабочки. Кто-то проводил в палате всего пару дней, кто-то — неделю, Гию Томиока и Санэми Синадзугава восстанавливались от тяжёлых ран уже почти месяц.
В начале Гию испытывал лишь облегчение от того, что всё закончилось: Мудзан сгорел на солнце, демоны уничтожены, Тандзиро хоть и спал на больничной койке с самого окончания битвы, но Аой утверждала, что его жизни ничего не угрожает.
Однако чем больше проходило времени, тем сильнее на Гию наваливалось чувство вины. Он не мог взять в толк, почему такие мастера, как Химэдзима, Игуро и Канродзи погибли, а он, тот, кто вообще не имел права зваться Столпом, выжил. Было что-то глубоко несправедливое в том, что из всех Столпов выжили только он и Синадзугава. Гию с радостью поменялся бы местами с любым из ушедших в иной мир.
Игуро и Канродзи теперь, когда не нужно было воевать с демонами, могли бы любить друг друга без преград. Гию с лёгкостью представлял себе их счастливую семейную жизнь, наполненную самыми обыкновенными радостями. Синобу могла бы стать известным учёным и передавать свои знания о ядах новым поколениям. Каменный Столп Химэдзима посвятил бы свои дни молитвам и самосовершенствованию. Токито, самый юный Столп, только-только обретший память и самого себя, совершенно точно не должен был умереть в четырнадцать лет.
Почему же выжил именно он, Гию Томиока? Неужели потому что его опять защитили другие? Если бы не помощь Тандзиро, он погиб бы ещё в битве с третьей молодой луной, Акадзой.
Гию часто вспоминал выражение нежности, появившееся на лице Акадзы перед тем, как он рассыпался в прах. Демон тепло улыбался, глядя на только ему одному видимых давно погибших родных и ожидая, что вот-вот соединится с ними. Он не боялся смерти, наоборот, он желал её, и Гию понимал его.
Обо всём этом Гию думал по ночам. Днём находились другие заботы: нужно было принимать лекарства и делать перевязки, общаться с другими пациентами Дома бабочки и навещавшими их близкими. А вот ночью дурные мысли и фантомная боль в отрубленной Мудзаном правой руке не давали Гию покоя.
Судя по всему, от того же страдал и Столп Ветра Синадзугава. В бою с первой молодой луной он потерял два пальца правой руки, но, конечно, не из-за этого Синадзугава днями напролёт лежал в своей постели мрачнее тучи, а по ночам просыпался от кошмаров. Они с Гию лежали в соседних палатах, и Гию в приоткрытое окно слышал, как каждую ночь Синадзугава зовёт во сне брата, а потом с криком просыпается.
Гию не видел, как умер Гэнъя, но знал, что это случилось на глазах у его брата. Синадзугава-старший оказался единственным, кто выжил в битве с первой молодой луной, забравшим с собой жизни Токито и Гэнъи.
Разумеется, Гию не расспрашивал его о подробностях смерти младшего брата. Он не особенно ладил с прежним Синадзугавой, грубым и бесшабашным, но не знал и как общаться с нынешним Синадзугавой, молчаливым и убитым своим горем.
Одной особенно долгой и болезненной лунной ночью Синадзугава не просыпался. Он громко повторял имя брата, стонал, кричал, но кошмар не желал выпускать его из своих скользких рук. Гию посидел на постели несколько минут в нерешительности. Он не мог определиться, что ему предпринять: подождать, пока Синадзугава проснётся сам, или разбудить его. Услышав особенно отчаянный вскрик «Гэнъя, не смей!», Гию всё же выбрал второй вариант и, встав с постели, вышел в коридор.
Он постучал в дверь соседней палаты, но ему никто не ответил. Тогда Гию вошёл, притворив за собой дверь, и посмотрел на Синадзугаву. Тот метался по постели, хрипя и сжимая в скрюченных пальцах одеяло. Имя брата то и дело срывалось с его губ: то шёпотом, то криком.
— Синадзугава! — позвал Гию.
Тот не проснулся. Гию повторил его имя громче, но вновь не добился никакой реакции. Покрытое шрамами лицо Синадзугавы свело судорогой боли. Гию потряс его за плечо и крикнул:
— Проснись!
Синадзугава открыл глаза и тяжело дыша сел на постели. Сфокусировав взгляд на Гию, он спросил:
— Что случилось, Томиока?
— Ты громко кричал, звал Гэнъю и не просыпался.
— Разбудил тебя? Извини, — буркнул тот.
— Нет, не разбудил. Я не сплю... Не могу спать после всего, что было. Ладно, я пойду.
— Подожди.
Синадзугава спустил ноги с кровати и жестом указал Гию на стул, приглашая сесть. Гию помялся немного, глядя на дверь, но всё же придвинул стул к кровати и сел.
— Из-за руки не спишь? — спросил Синадзугава.
— Нет, это ерунда. Я просто... — Гию вздохнул и посмотрел на полную луну за окном.
— Выкладывай. Что там у тебя?
— Я не должен был выжить! — неожиданно выпалил Гию то, что так мучило его, и сжал пальцы левой руки на ткани больничной пижамы. — Они все погибли, а я жив. Почему?
— Потому что тебе повезло чуть больше, чем Химэдзиме и остальным.
— Это несправедливо. Я не заслуживаю. Я ведь не такой, как они. Как все вы. Я не должен был стать истребителем, и уж тем более никогда не заслуживал чести называться Столпом. Глава Убуясики просто был слишком добр ко мне.
Удар неожиданно обжёг щёку, Гию замолк на полуслове и ошарашенно уставился на похрустывающего пальцами Синадзугаву. Гию настолько не ожидал удара, что не успел вовремя отреагировать. Словно он был не опытным мечником, а ребёнком, впервые получившим нагоняй от родителей.
— Хорош ныть! Если выжил, значит, так надо. Ты сражался наравне с остальными, твой вклад ничуть не меньше, чем у других. А Глава не был дураком, он не сделал бы Столпом Воды первого попавшегося мечника, владеющего дыханием.
Гию молчал. Синадзугава вздохнул и спокойнее добавил:
— Все они знали, на что идут. Каждый был готов погибнуть, пожертвовать собой ради других. Вот мой брат, который снится мне каждую ночь, полез, куда не следовало. Он не владел дыханием, не умел как следует сражаться, не обладал достаточно сильным телом. Просто хотел доказать мне что-то да прощения попросить. Мог бы жить обычной жизнью да радоваться, а так у него даже могилы не будет.
— Почему?
— Потому что он рассыпался, как демон. Сожрал плоть первой молодой луны. Идиотина! Сколько раз я говорил ему не лезть во всё это! Но нет же, упрямый, как баран! И теперь он умер, а я... я не смог защитить его и даже не похороню, как следует.
Голос Синадзугавы дрогнул, и он отвернулся к стене.
Некоторое время никто не произносил ни слова. Гию снова поглядел на луну и негромко проговорил:
— Можно устроить ритуал прощания. Взять что-то из вещей Гэнъи — что-то, что он любил, захоронить и прочитать сутры. Это не то же самое, конечно, но, может быть, тебе станет немного легче.
— Без твоих советов разберусь, — негромко, но твёрдо сказал Синадзугава и добавил, не глядя на Гию: — Иди спать.
Гию встал, поставил стул к стене и, ничего не говоря, вышел из комнаты. В эту ночь он так и не заснул.
На следующий день Дом бабочки посетил Удзуй со своими жёнами. Он говорил со всеми пациентами, но особенно много — с Гию. На собственном примере показывал, что и без руки можно жить нормальной жизнью. Он досадовал на невозможность сражаться одной рукой, но жизнь, говорил он, не состоит из одних только сражений.
Гию слушал его, кивал, смотрел на обожающих его даже искалеченным жён-куноити и как никогда ясно осознавал пропасть, пролегающую между ним, Гию Томиокой, и этим блестящим, уверенным в себе, всеми любимым ниндзя. Удзуй тоже выжил в битве с молодой луной, но это казалось Гию правильным и справедливым. Такие достойный и сильные люди, как он и Синадзугава, должны были жить, продолжать своё дело и воспитывать новые поколения.
Невзирая на эти мысли и уважение к бывшему Столпу Звука, Гию не хотелось видеть ни самого Удзуя, ни его жён. Его желание было исполнено, когда куноити, и без того шумные, подняли крик и принялись громко жаловаться мужу друг на друга. Удзуй кинул на Гию страдальческий взгляд и увёл их из Дома бабочки, чтобы они не мешали пациентам.
Ночью Синадзугава снова кричал, но Гию не стал будить его. Он думал о том, как глупо и самонадеянно с его стороны было лезть в чужие семейные дела. Гию жалел о том, что предложил устроить ритуал прощания, хотя в глубине души чувствовал, что это именно то, что требуется, чтобы хоть немного облегчить участь Синадзугавы.
Через неделю Аой, проведя очередной осмотр, объявила, что оба Столпа достаточно поправились и окрепли для того, чтобы покинуть Дом бабочки. Все эти дни, прошедшие с неприятного ночного разговора, Гию избегал общества Синадзугавы и проводил дни в уединении своей палаты, лишь ненадолго выходя, чтобы навестить недавно очнувшегося Тандзиро.
Гию до сих пор испытывал чувство вины из-за того, что чуть не убил его. Однако ни сам Тандзиро, ни его сестра и друзья не злились на Гию и даже, напротив, упрашивали его не пропадать и навещать их при первой возможности. Гию пообещал, но, уходя из Дома Бабочки в своём выстиранном и заштопанном хаори, уже знал, что они больше не увидятся. Тандзиро предстояла впереди целая жизнь, полная любви, дружбы и честного труда. И в этой жизни угрюмому бывшему мечнику-одиночке не было места.
— Томиока! — окликнул Гию грубый голос в тот момент, когда он уже шагал по пыльной дороге прочь от гостеприимного Дома бабочки и бывших друзей.
Синадзугава, тоже одетый в костюм истребителя и хаори, с катаной за поясом, стоял у забора. Гию остановился, молча глядя на него. Синадзугава подошёл и спросил:
— Ты сейчас домой?
— Да. Куда ещё мне идти?..
— Пошли со мной к Химэдзиме. Гэнъя долго жил у него, в поместье наверняка остались его вещи.
Синадзугава говорил всё это совершенно спокойно, само собой разумеющимся тоном, как будто это не он неделю назад отверг совет Гию и его попытки помочь. Гию подумал о том, что его ждёт дома — тишина, одиночество, пустой дом и полное отсутствие перспектив на будущее — и согласился пойти к Химэдзиме. По крайней мере, этот поход немного отдалит неизбежную тоску и забвение.
Дорогой они молчали. Гию никогда не был мастером заводить разговор, а Синадзугава, видимо, не считал нужным это делать.
Гию думал сначала о нём и Гэнъе, потом о своей семье, которую почти не помнил, и эти мысли привели его к вопросу, который он в последний месяц предпочитал игнорировать, а именно: что с ним теперь будет? Он умел сражаться с демонами, которых больше нет, и мастерски владел катаной, которая по привычке висела за поясом. Однако его левая рука была слишком слаба даже для того, чтобы рубить, не говоря уже о выполнении ката. Мечник, который не может держать меч — это бесполезное создание. И снова Гию вернулся к гнетущей мысли о том, зачем же он выжил.
Горько вздохнув, он вдруг почувствовал толчок в плечо и остановился, с удивлением посмотрев на Синадзугаву.
— Я спросил, что с тобой? — сказал тот. Он хмурился и сжимал пальцы правой руки в кулак.
До сих пор частичная глухота не доставляла Гию серьёзных неудобств, иногда он и вовсе забывал о ней. Однако сейчас по реакции Синадзугавы он догадался, что тот звал его несколько раз, а Гию не услышал ни звука.
— Извини, моё левое ухо не слышит после битвы с Акадзой. Наверное, тебе лучше пойти с другой стороны от меня.
Синадзугава молча обогнул его, встал с правой стороны, и они снова двинулись в путь.
— Интересно, а деревня кузнецов тоже останется без работы? — задумчиво спросил Гию, не желая снова озвучивать те мысли, за которые в первый раз получил пощёчину.
— Не думаю. Кузнецы не только оружие умеют ковать. Наверняка уже сейчас они делают какие-нибудь, не знаю, решётки или перила. Достаточно иметь две руки, и ты проживёшь, — начал рассуждать Синадзугава, но осёкся, вспомнив об отсутствующей руке Гию.
Они продолжили свой путь молча. Гию теперь думал о том, что всегда завидовал Синадзугаве. Он был крепче, сильнее, имел храбрость в любой ситуации иметь своё мнение и отстаивать его, как в ситуации с Нэдзуко Камадо. А сейчас ему удалось сохранить конечности в целости. Придётся приноровиться держать катану в отсутствие двух пальцев, но, по крайней мере, руки остались при нём.
— Почему ты позвал меня? — спросил Гию.
Синадзугава ответил не сразу. Гию даже оторвал взгляд от горизонта, на котором был сосредоточен до сих пор, и внимательно посмотрел на лицо Синадзугавы. С удивлением Гию отметил, что тот смущён его вопросом. Его щёки порозовели, взгляд лихорадочно блуждал по росшим вдоль дороги деревьям. Наконец, он оторвался от этого занятия, на секунду взглянул в лицо Гию, снова отвёл взгляд и нехотя ответил:
— А что тебе было дома делать?.. Ты один, родни и друзей нет. А так при деле будешь. Да и мне в компании веселее.
Гию удивил такой ответ, но возразить ему было нечего.
Поместье Химэдзимы в отсутствие хозяина поддерживали в порядке несколько слуг. Идя к дому, Гию и Синадзугава в сопровождении слуги прошли мимо ледяного водопада, под которым совсем недавно, громко читая сутры, закаляли свою волю истребители демонов. Прошли и мимо гигантского валуна, который требовалось докатить до ближайшей деревни. Гию и сам проходил эти испытания и считал их самыми сложными из тех, что подготовили ученикам Столпы. Сам Гию сдвинул валун только с третьего раза. Неловко дёрнув правым плечом, он подумал о том, что в нынешнем состоянии нечего было и думать о прохождении такого испытания.
Слуга проводил гостей сначала к алтарю Химэдзимы, где курились благовония перед большим портретом хозяина поместья, а после молитвы отвёл в комнату Гэнъи, оставил их вдвоём и задвинул сёдзи, чтобы ничто их не отвлекало.
Половину комнаты площадью в шесть татами занимал футон, рядом с ним — небольшой шкаф, у стены стоял письменный стол со стопкой бумаг и тетрадей, а в углу располагался алтарь.
— Не может быть... — протянул Синадзугава и подошёл к алтарю, Гию — за ним.
На алтаре стояли аккуратно выполненные портреты женщины, мужчины и пятерых детей. Перед ними курилась дымком палочка благовоний. Гию тронуло то, что слуги и после смерти хозяина продолжали чтить память близких его ученика.
— Это ваши... — начал Гию.
— Да. Мать, отец, братья и сёстры. Отца-то зачем нарисовал, дубина? Мы же его ненавидели! — крикнул Синадзугава, видимо, обращаясь к Гэнъе.
— Ты знал, что он так хорошо рисует?
Синадзугава принялся рассказывать о том, что Гэнъя что-то малевал в детстве, но его голос сорвался, совсем, как в прошлый раз. Он опустился на колени перед алтарём и закрыл лицо руками. Гию неловко похлопал его по плечу в знак поддержки и отошёл к письменному столу, умышленно повернувшись к Синадзугаве спиной.
Оказалось, что Гэнъя вёл дневник. Гию помедлил, прежде, чем открыть его, размышляя, имеет ли он на это право, но на титульном листе неровным косым почерком было выведено: «Читать всем, кто хочет стать истребителями демонов», и Гию решил, что может открыть эту довольно увесистую тетрадь.
Гэнъя очень подробно, сопровождая текст иллюстрациями, рассказывал о том, как ему, не имевшему способностей и не владевшему дыханием, удалось стать истребителем благодаря поеданию плоти демонов. Он экспериментировал с количеством плоти и анализировал своё состояние и способности после поедания частей демонов разного уровня. Гию пролистал тетрадь от начала до конца, поражаясь про себя тщательности и подробности этого исследования.
— Что там у тебя? — спросил Синадзугава.
Судя по голосу, он уже пришёл в себя, поэтому Гию обернулся и показал ему дневник. Синадзугава, снова смутившись, попросил пересказать, о чём там написано. По выражению лица и вжавшейся в плечи голове Гию догадался, что тот, в отличие от младшего брата, неграмотен, поэтому прочитал вслух заголовок и первую страницу дневника.
— Это труд настоящего учёного, — подытожил он.
— Только вот не нужно это больше никому. Демонов-то нет и истребителей тоже. Зато я теперь знаю, что можно положить в его могилу.
— А что ты сделаешь с портретами? — Гию кивнул на алтарь. — Оставишь здесь?
— Нет, заберу в поместье и оборудую там алтарь. Давно надо было, но я всё откладывал. Давай поищем среди его бумаг, может он и себя нарисовал.
Среди бумаг портретов не нашлось. Гию открыл ящик стола и принялся неловкими движениями не до конца подчинявшейся ему левой руки выуживать оттуда предметы: карандаши, тетради, листы бумаги. Синадзугава, ничего не говоря, мягко отстранил его и одним движением вынул всё оставшееся.
Чаще всего Гэнъя рисовал старшего брата. Его рисунков было множество: и портретов по пояс, и в полный рост, и даже в боевой стойке. Синадзугава с едва тронувшей его губы нежной улыбкой покачал головой, молча сложил их в одну стопку и засунул за пазуху, где уже хранились портреты погибших родственников и дневник.
Один-единственный автопортрет Гэнъи всё же нашёлся на самом дне ящика стола. Синадзугава разгладил его и тоже положил за пазуху.
Из шкафа они вытащили одежду Гэнъи, чётки и свитки с сутрами. Все эти вещи Гэнъе подарил Химэдзима.
— Кажется, он был лучшим старшим братом, чем я, — с нервным смешком сказал Синадзугава, напряжённо перебирая костяшки с большим мастерством сделанных чёток.
— Но портретов Химэдзимы мы в ящике стола не нашли, — заметил Гию. — Каким бы отличным наставником он ни был, тебя Гэнъя любил больше.
— Да он даже отца любил, который вечно напивался и колотил всех нас, какой с него спрос! — отмахнулся Синадзугава, но Гию заметил, что его лицо просветлело.
Попрощавшись со слугой, они отправились в поместье Синадзугавы. Здесь было пусто и тихо: слуг Столп Ветра не содержал, учеников не заводил.
Синадзугава сам сколотил из досок небольшой гроб, уложил туда дневник Гэнъи, его чётки, купленные у торговца белое кимоно и сандалии, а также шесть монет для того, чтобы пересечь реку Сандзу. Одежду Гэнъи он сжёг, а пепел ссыпал в гроб. Работал он быстро, чётко и молча. Гию сидел на ступеньках крыльца, держа в руке свитки с сутрами, и смотрел на его сосредоточенное лицо и грубые мозолистые руки. Почему-то ему стало холодно, он поёжился и обхватил себя одной рукой.
Когда яма была вырыта, а гроб уложен, Гию поднялся со своего места и подошёл к Синадзугаве. Тот кивнул, и Гию принялся читать сутры вслух. Он произносил их медленно и немного нараспев, как это делал Химэдзима. Синадзугава сделал шаг назад и отвернулся, чтобы не видеть развороченную землю и гроб на дне ямы. Несмотря на то, что в гробу не было праха Гэнъи, сам вид могилы давил на него.
— Повторяй за мной, станет легче, — посоветовал Гию и продолжил чтение.
Синадзугава последовал этому совету. Сначала тихо, а потом всё громче и увереннее он повторял вслед за Гию слова сутр. В какой-то момент он снова повернулся лицом к гробу. Когда они закончили чтение и воскурили благовоние, он сказал:
— Гэнъя, ты так часто слышал от меня, что ты не брат мне. На самом деле я всегда любил тебя и желал лучшей жизни, чем моя. Ты выбрал свой путь и сейчас, я надеюсь, встретил всю нашу семью. Ты всегда будешь моим братом, и я всегда буду помнить и любить тебя.
Покончив с этой речью, он снова взял в руки лопату и принялся зарывать яму. Гию смотрел, как гроб постепенно скрывается за комьями земли, становится её частью, окончательно уходя из мира живых. У него возникло странное ощущение, как будто вместе с гробом в другой мир уходит и какая-то часть его самого.
Гию даже на минуту представил, что это его останки скрываются сейчас под землёй, а его душа встречается с близкими на той стороне Сандзу. Перед мысленным взором возник образ Сабито, принимающий его в объятия, как старого друга. В этот миг Гию понял, что больше не может избегать прошлого и обязан навестить могилу Сабито.
Как только Синадзугава закончил своё дело и отложил лопату в сторону, Гию негромко сказал:
— Мне пора.
Он пошёл к выходу из поместья, но Синадзугава нагнал его и остановил.
— Ты совсем спятил, что ли? Куда тебе пора? Уже почти стемнело.
Действительно, пока они прощались с Гэнъей, наступил вечер. Луна, пока ещё не яркая, заняла своё место на небосклоне.
— Мне надо идти, — снова сказал Гию.
— Да что с тобой не так, чёрт возьми?! Почему ты никогда ничего не объясняешь?! — воскликнул Синадзугава и схватил его за плечо.
Гию вспомнил о том, как Синадзугава не правильно воспринял его слова в прошлый раз и злился, потому что считал высокомерным зазнайкой. Гию всегда плохо понимал людей, их мысли оставались для него загадкой, но сейчас он понял, что необходимо всё рассказать.
Он посмотрел в лицо Синадзугаве и пересказал ему историю, связывающую его с Сабито. Упомянул о том, как они вместе учились у Урокодаки, о том, как он дал слово жить ради памяти сестры, и о том, как Сабито спас его на горе Глициний ценой своей жизни.
— Я ни разу не был на его могиле. Я чувствовал себя виновным в его смерти и поэтому даже не навещал Урокодаки, только писал ему. Мне нужно навестить его, тогда я смогу снять с себя этот груз.
Гию дёрнул себя за прядь волос, которые отращивал после смерти Сабито, чтобы их вес не давал ему забыть о том, что он должен продолжать жить и сражаться, и цене, которая была уплачена за это.
— Всё это прекрасно, но незачем идти туда прямо сейчас. Поместье Урокодаки далеко, а мы весь день ходили и ничего не ели. Ты можешь поужинать и переночевать здесь, а утром мы пойдём навещать твоих.
— «Мы»? — переспросил Гию. — Ты пойдёшь со мной?
— Ну да.
Гию не спросил Синадзугаву о том, почему он решил пойти с ним, а тот не объяснил, но от осознания того, что он пойдет к людям, отдавшим за него жизнь, не в одиночестве, Гию снова стало тепло.
— А ты правда любишь охаги? — спросил он. — Тандзиро тогда по запаху вычислил, что это твоё любимое блюдо.
Синадзугава рассмеялся:
— Ох уж этот нюхач, ничего от него не скроешь! Да, я люблю охаги с анко.
Пока Синадзугава заваривал чай, Гию вышел на соседнюю торговую улицу и купил столько охаги, сколько смог унести. В этот вечер, когда они ужинали и разговаривали, Гию чувствовал себя умиротворённым и почти счастливым. Ночью и он сам, и Синадзугава впервые со дня битвы с Мудзаном спали спокойно.
Наутро, поднявшись до рассвета, они отправились сначала в поместье Гию, поскольку Синадзугава убедил его переодеться перед встречей с учителем. Сам он снял форму истребителя, оставил дома катану и теперь выглядел как обычный горожанин, очень непривычно.
После того, как Гию переоделся и помолился перед портретом сестры, они двинулись к Урокодаки.
Гию не был у подножия горы Сагири много лет. Ему казалось, что всё здесь — начиная от учителя и заканчивая последним камнем — будет укорять его за то, что он выжил, а Сабито, гораздо более талантливый и способный — нет. Гию думал об этом и сейчас, но присутствие Синадзугавы придавало ему сил.
Урокодаки совсем не изменился за эти годы: та же стремительная, но бесшумная походка, та же маска тэнгу и та же строгость.
— Почему ты не написал о том, что придёшь, Гию? Да ещё и не один, — сурово спросил он, когда они обменялись приветственными поклонами.
— Моего ворона убили во время битвы с Мудзаном, — объяснил Гию. — Прошу простить меня за это внезапное вторжение, но мне бы хотелось навестить Сабито.
Урокодаки молча и внимательно оглядел его, в особенности задержав взгляд на пустом рукаве хаори, и вдруг порывисто обнял Гию.
Тот замер, не зная, что ему делать. Урокодаки на его памяти никогда не обнимал своих воспитанников.
— От тебя пахнет тоской и страхом, Гию, — негромко сказал Урокодаки. — Не лучшее сочетание для мечника.
— Я больше не мечник. И чем скорее я встречусь с Сабито, тем быстрее избавлюсь если не от первого, то, по крайней мере, от последнего чувства, которое вы назвали.
— Он любит тебя, Гию. Тебе нечего бояться, — ответил Урокодаки.
Напоследок он крепко хлопнул его по спине и отпустил. Гию показалось, что глаза учителя блестят от слёз. Урокодаки указал рукой в направлении кладбища и остался стоять у двери дома.
Синадзугава двинулся было вслед за Гию, но тот выставил ладонь вперёд и покачал головой, говоря:
— Мне нужно побыть с ним наедине. Урокодаки, вы же не против компании Синадзугавы?
— Конечно, нет! Пойдем-ка внутрь, Столп Ветра, расскажешь мне, как вы победили это исчадие ада. Эх, даже жаль, что меня там не было.
Он пропустил Синадзугаву в дом и кивнул Гию.
По дороге к небольшому кладбищу, которое Урокодаки организовал для своих учеников, Гию размышлял о том, почему учитель говорил о своём давно погибшем ученике в настоящем времени. «Он любит тебя». Эти слова волновали, но и вселяли надежду на прощение.
Остановившись перед могильным камнем с именем Сабито, Гию провёл ладонью по его шершавой поверхности, опустился на колени перед ним и закрыл глаза.
— Я давно должен был прийти к тебе, Сабито, но всё не решался, — начал он. — Я боялся посмотреть тебе в глаза.
— Тогда открой их! — раздался повелительный мальчишечий голос.
Гию вздрогнул, открыл глаза и уставился на сидящего на камне призрака. Сабито выглядел таким, каким Гию запомнил его: юным, смелым, с длинными рыжими волосами и маской кицунэ.
— Как ты... почему ты здесь? — с трудом подобрал слова Гию, когда дар речи вернулся к нему.
— Не только я. Все погибшие на горе воспитанники Урокодаки обитают здесь. Мы присматриваем за новыми учениками и помогаем им. Тандзиро Камадо тоже видел меня и даже сражался со мной. Он ведь тоже выжил?
— Да. И он, и его сестра в порядке.
— Я очень рад, Тандзиро — хороший человек. Так что ты хотел сказать мне, Гию? И, может быть, тебе стоит встать с колен?
— Нет. Я прошу тебя простить меня, Сабито, — с этими словами Гию поклонился так низко, что упёрся лбом в землю.
— Простить за что?
— За то, что не помог тебе, за то, что был таким бесполезным на горе Глициний. Я ведь тогда не победил ни одного демона.
— Зато скольких ты победил после?
— Я... Я не считал, — смешался Гию. Он поднял голову, но остался на коленях и посмотрел на сидящего на камне Сабито снизу вверх.
— Если тебе нужно моё прощение, то я прощаю тебя. Хотя на самом деле я на тебя никогда и не злился. Смерть на горе Глициний во многом воля случая. Ты мог бы быть на моём месте и сидеть тут на собственной могиле, а я, может быть, дошёл бы до сражения с Мудзаном Кибуцудзи.
— И точно не лишился бы правой руки, — уныло сказал Гию.
Сабито сдвинул маску на висок, открывая лицо. Гию хорошо помнил длинный шрам, пересекавший его щёку и повторяющийся в виде рисунка на маске кицунэ. С этим шрамом он уже попал к Урокодаки. Брови Сабито были нахмурены, глаза метали молнии.
— Узнаю эти интонации. Опять считаешь, что не достоин жить?
Гию вспомнил, как после похожей фразы в предыдущий раз Сабито ударил его, и непроизвольно схватился за щёку. Сабито усмехнулся.
— Ты помнишь, как я во время тренировки свалился в яму на полосе препятствий и подвернул ногу? — спросил он.
Гию кивнул, не понимая, к чему он клонит.
— Ты тогда вытащил меня и, когда выяснилось, что я не могу ступить на ногу, нёс меня на спине до самого дома Урокодаки. Ты не сказал мне ни слова упрёка, хотя тебе было тяжело. Из-за дополнительного груза сложнее было уворачиваться от ловушек, поэтому до дома ты дошёл, истекая кровью, но аккуратно ссадил меня на ступеньку крыльца и в ответ на расспросы Урокодаки сказал ему, что просто поранился, потеряв концентрацию. Тандзиро рассказывал мне, как ты поверил, что его сестра, пусть и превратилась в демона, но не причинит вреда людям. Именно ты дал Тандзиро и Нэдзуко шанс на выживание, ты отправил его учиться дыханию и ката воды, ты поручился за него. Может быть, тебе не достаёт уверенности в себе, но у тебя огромное сердце, Гию. Ты заслуживаешь жизни, как никто другой.
Гию закусил дрогнувшие губы.
— А ну не реви! — приказал Сабито. — Мужчины не плачут! И хватит общаться с мертвецами, Гию, иди к живым.
Гию встал, отряхнул одежду от земли, усилием воли сдержал слёзы и, улыбнувшись, сказал:
— Спасибо, Сабито.
Он ушёл, не оглядываясь на могилы, но чувствуя направленный в спину взгляд и любящую улыбку друга. Он ощущал лёгкость во всём теле. Ноги шагали упруго и пружинисто, лёгкие дышали во всю мощь, сердце билось ровно, и даже отсутствующая рука его не беспокоила.
— Не знал, что ты умеешь улыбаться, — хмыкнул Синадзугава, когда Гию вошёл в дом.
Гию прикоснулся к лицу и удивился, обнаружив, что действительно улыбается.
— Урокодаки, можно попросить вас ещё об одной вещи? — спросил он, обратившись к учителю. — Обрежьте мне волосы своей катаной. Я думаю, что мой обет можно считать исполненным.
Они вышли на улицу. Урокодаки собрал его густые волосы и ловким движением отсёк всё лишнее.
— Что ж, теперь ты свободен, Гию, — сказал он.
В это время к Урокодаки подлетел ворон с привязанной к его лапке запиской. Урокодаки бережно отвязал записку, прочитал и объявил:
— Вас двоих ждут в новом поместье Убуясики, вот здесь написан адрес.
Он отдал Гию записку, и они с Синадзугавой отправились к новому главе рода Убуясики. Гию отметил про себя, что Синадзугава теперь всегда старался держаться с правой стороны от него, чтобы Гию его слышал.
— Интересно, зачем нас зовут. Надеюсь, Мудзану не удалось каким-то образом выжить, — сказал Синадзугава.
— Он точно сгорел, я видел своими глазами. Думаю, нас зовут, чтобы поблагодарить и попрощаться. Официально распустить организацию истребителей демонов.
— И чем теперь заниматься? Я, например, умею только катаной махать.
— Я тоже, — усмехнулся Гию.
— Чёрт, я никак не могу привыкнуть к тебе новому, — покачал головой Синадзугава. — Ты выглядишь так непривычно с короткими волосами и улыбкой. Прямо как заново родился.
— Именно так я себя и чувствую.
Новый глава рода Убуясики, Кирия, для своих восьми лет выглядел и держал себя очень достойно и по-взрослому. Гию и представить себе не мог, как этот мальчик с помощью младших сестёр смог организовать ход сражения. Сейчас же он стоял на коленях и, кланяясь до земли, благодарил их с Синадзугавой за службу и отвагу. Однако, когда Гию сказал о том, что отец и все предки гордятся достижением Кирии, мальчик всё же не удержался и разрыдался, и его сёстры тоже захлюпали носами.
Гию и Синадзугава переглянулись, но почтительно промолчали. Когда все трое успокоились, Кирия извинился и проговорил:
— Мой отец думал о будущем Столпов. О том, чем вы можете заниматься после уничтожения демонов. Он написал для вас рекомендательные письма для полиции, если вы захотите пойти служить туда. Вас, Гию, он видел учителем боевых искусств для полицейских-новобранцев, а вас, Санэми — в боевом отряде, в патруле. Вам по душе такая карьера?
— Конечно! — воскликнул Синадзугава. — Ловить преступников — это как раз то, что я умею. Вся разница в том, что эти преступники не едят людей.
— А ещё их не надо убивать, — добавил Гию.
— Ну да, это тоже, — отмахнулся Синадзугава. — Ну а ты, что? Пойдёшь? Если возьмут учителем, то ведь самому тебе не понадобится сражаться, только объяснять.
— Пожалуй, — задумчиво проговорил Гию.
Он никогда не думал о том, что может служить в полиции, но теперь эта работа виделась ему самой логичной. Всю свою жизнь они с Синадзугавой и другими истребителями охраняли порядок, спасали мирных граждан от демонов. В это самое время существовали и обычные преступники — люди, которые тоже убивали и грабили. Бывшие истребители демонов с натренированными телами, с чутьём и годами отточенными навыками могли помочь полиции.
Их встретили в полиции с распростёртыми объятиями. В патруле не хватало людей, а обучать боевым искусствам новичков и вовсе до сих пор было некому. Вскоре Гию с головой окунулся в новую работу. Прежде он не брал учеников, поэтому не сразу привык к повышенному вниманию и уважительному обращению «Томиока-сэнсэй», но вскоре свыкся с новой ролью.
Через несколько месяцев после начала занятий ученики Гию задержали банду опасных преступников благодаря владению боевыми искусствами. Они работали совместно с патрулём и на следующем занятии в красках описывали Гию ход сражения, особенно выделяя главу патруля.
— Он просто зверь! Монстр! — с жаром выдохнул один из учеников, и остальные согласно закивали.
— Человек я, человек, — раздалось от распахнутой двери зала, в котором они занимались.
В проёме, широко улыбаясь, стоял Синадзугава в полицейской форме, в руках он держал фуражку. Учеников Гию как ветром сдуло, зал опустел за считанные секунды.
— Ну что, Томиока, кажется, не зря мы здесь? — спросил Синадзугава, подойдя к Гию.
— Кажется, так.
— Больше не думаешь о том, что не должен был выжить?
Гию покачал головой и улыбнулся. Он поддерживал переписку с Тандзиро и Урокодаки, общался с Синадзугавой и завёл новые знакомства в полиции. Эта жизнь была совсем иной, непохожей на ту, которую он вёл до сих пор. Но эта новая жизнь ему нравилась. Он чувствовал себя полезным, не искал одиночества и не испытывал чувство вины перед друзьями и близкими за то, что существует на этом свете.
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|