Смена: ноль (джен)

Мне снова снится один и тот же сон.

Я снова разглядываю кирпичную кладку забора, приоткрытые, слегка выцветшие ворота с вырезанным в них отверстием в форме звезды. На пьедесталах рядом с воротами стоят две небольших белых статуи пионеров, а на арке над воротами большими буквами читается: «Совёнок».

Этот странный голос… он снова зовёт меня.

«Ты пойдёшь со мной».

Почему я должна идти с ним? И куда? И почему он меня не спрашивает, хочу ли я идти с ним? А если не хочу, то, что тогда?

Впрочем, все эти вопросы не имеют никакого смысла — они как письма, которые никогда не дойдут до своего адресата. Не дойдут ведь?..

Что бы я ещё хотела спросить у этого голоса? Наверное, что это за место? И почему оно мне снится уже не первый раз? Да, пожалуй, эти вопросы были бы самыми уместными.

Впрочем, зачем вообще что-то спрашивать сейчас? Тем более у того, кого, скорее всего, и вовсе нет.

Если бы у меня когда-то спросили, что значат для меня сны, то я бы, вероятно, промолчала. Ведь сны мне почти не снятся. А если и снятся — то какие-то обыденные.

Может быть, сны — это завуалированные истинные желания человека, о которых он, возможно, и не подозревает? И если рассматривать сны с такой точки зрения, то почему кому-то они вовсе не снятся? Неужели у этих людей нет скрытых желаний? Нет, явно не из-за этого. Должна же быть другая причина…

Наверное, о таких темах можно говорить очень долго — даже с самим собой. Но вот стены начинают терять свою чёткость, пионеры становятся замыленными, а надпись над воротами уже не читаема. Видимо, пора просыпаться.

…

Приоткрыв глаза, я увидела лежащую на груди кошку. Сознание пробудилось не сразу и какое-то время я немигающим взглядом смотрела на люстру. Окончательно прийти в себя мне помог раздражающе зазвонивший будильник на стоящей рядом тумбочке. Выключать его у меня не было никакого желания. Вернее, выключить-то я его хотела, а вот тянуться до него… не было никаких сил. Видимо, недосып последних нескольких дней и работа над дипломом до полуночи всё же сказались на самочувствии. На звук всё ещё звонящего будильника в комнату вошла бабушка.

— Юлька, ты почему ещё в постели? А ну, давай быстренько вставай, умывайся и иди ешь — уже на столе всё.

Обратив эти слова ко мне, она вышла из комнаты, и на кухне вновь раздался скворчащий звук чего-то жареного. Дотянувшись рукой до тумбочки, я выключила будильник. Одевшись и умывшись, я прошла на кухню. Бабушка уже мыла посуду, а папа ложкой за ложкой набирал из тарелки суп и отправлял его в рот.

— Доброе утро, — с явным недовольством проговорила я.

— Доброе, доброе, — откликнулась бабушка.

Папа молча кивнул.

— Как у тебя там с учёбой? Диплом-то успеваешь написать?

Я не знала, что ответить. Я ничего не успевала. Молча сев за стол, я принялась есть.

— Ох, Юля, Юля… Надо было раньше начинать. Слышала, что многие из твоей группы уже написали, — бабушка с какой-то жалостью взглянула на меня через плечо.

— Как ты работать-то будешь без диплома? Детей как учить будешь? — поддержал тему папа.

— Не знаю, — тихо сказала я и уткнулась носом в тарелку. Мне показалось, что я сама не услышала свой же ответ.

— Она не знает! — всплеснула руками бабушка. — А кто знает? Вон Катька, внучка подруги моей, на отлично сдала, а ты что?

— У меня тема сложная… — почти прошептала я. Добавить, что сдачу можно перенести, если не успею, я не осмелилась.

— Видела я тему твою. Учиться надо просто, а не с подружками гулять. Знаешь, какую я тему в твои годы писала?

Я снова промолчала. Бабушка покачала головой.

— Юленька, ты же пойми: это тебе эта учёба нужна, не нам же. Знаешь же, что, если ты диплом не получишь — кому ты потом будешь нужна? Ни работы тебе хорошей, ни уважения. Будешь потом по конторам бегать, как впопыхах, и все дверью перед носом тебе хлоп да хлоп!

Почувствовав, что мои слёзы вот-вот покажутся, я поскорее доела суп, встала из-за стола, поблагодарила за еду и ушла к себе в комнату. Открыв тумбочку и начав собирать в сумку тетради, я едва услышала, как с кухни донеслось:

— Что же с ней будет… Дай бог, куда возьмут.

— В кого она такая…

Я собрала вещи, оделась и, бросив:

— Я пошла, — вышла на лестничную площадку.

Несколько минут я стояла на лестнице, глядя куда-то в пол, а затем, спустившись на первый этаж, вышла из подъезда и направилась на остановку.

…

Я шла неторопливо — до приезда автобуса было ещё достаточно времени. Периодически моим размышлениям мешал шум проезжающих машин и обрывки разговоров прохожих. В груди была какая-то тяжесть. Чтобы дышать, мне приходилось делать большое усилие, как будто мою грудную клетку сжали с двух сторон. В голове всплыли фразы, которые я сегодня услышала за столом — я почувствовала себя виноватой перед папой и бабушкой.

Наверное, бабушка права. Если бы я меньше гуляла с подругами, то и диплом я бы уже сдала. Бабушке бы так приятно было… Старшие ведь знают намного больше, чем я. Особенно бабушка: всегда всё происходило так, как она и говорила. Может, это я что-то неправильно говорю или где-то не права? Я ведь всегда старалась всё делать хорошо. Может, я недостаточно стараюсь? Или я действительно обленилась и перестала стараться? Видимо, бабушка первой это заметила.

И папа прав… Я перестала думать о своём будущем, а ведь он тоже надеется, что я хорошо выучусь.

Наверное, бабушка с папой были правы, выбрав для меня эту профессию — хорошую, нужную.

Я же стараюсь, стараюсь же…

— Так почему я не могу оправдать их ожиданий?! — неожиданно для себя вскрикнула я.

Оторвав взгляд от земли, я оглянулась: несколько человек обернулись, кто-то замедлил шаг и начал перешёптываться, мужчина рядом с «Москвичом» бросил на меня взгляд и закурил.

Что-то внутри меня сжалось. Я внезапно рванула, что есть сил. Я не хотела видеть этих взглядов, этих перешёптываний.

Мысли обрывались одна за одной, не успев даже сформулироваться. От стыда мне хотелось сквозь землю провалиться. Мои щёки раскраснелись: то ли от холода, то ли от стыда. Сердце стучало, наверное, так быстро, как только было способно. Я и сама не заметила, как добежала до остановки. Несколько лиц посмотрело на меня — одни с любопытством, другие безразлично, — и тут же отвернулись. Я села на скамейку, опустив голову. Что это сейчас было? Почему…

…

Моя мама умерла, когда мне было лет шесть. Раньше бабушка говорила, что я очень похожа на неё — такая же любопытная, послушная, трудолюбивая. Когда мамы не стало, мы с отцом переехали в квартиру к бабушке. Много лет она обо мне заботилась, учила и воспитывала.

Я хорошо училась в школе, и меня даже ставили в пример. Но когда я поступила в институт — словно что-то изменилось. Сначала я это просто чувствовала, а со временем начала замечать: бабушка с отцом всё реже хвалят меня, всё меньше поддерживают — и всё чаще решают за меня, учат, что «правильно», а что «стыдно».

Сначала я пыталась объяснить им, почему думаю иначе, но, как оказалось, это бесполезно — а порой становилось только хуже. Мне ничего больше не оставалось, кроме как промолчать. Я не хотела с ними ссориться, не хотела спорить — у меня не было для этого сил. Так и прошли пять лет. Наверное, я уже разучилась говорить что-то поперёк взрослому слову… или просто поняла, что они правы.

Из моих воспоминаний меня вывел гул приближающегося «ЛиАЗа» с необычным для этого маршрута номером — 410. Быстро пробежавшись глазами по списку остановок, я решила, что он мне подходит. Зайдя в него, я почувствовала слабый, но чёткий запах пыли и топлива. Я быстро села на свободное место и через некоторое время ко мне подошла женщина с сумкой. Я протянула ей билет. Она его пробила и спросила:

— На учёбу?

Я едва заметно кивнула. Состояние было ужасное. По правде говоря, даже этот кивок дался мне с трудом. Почувствовав лёгкое похлопывание по плечу, я ощутила лёгкое успокоение — будто бы этот жест значил для меня сейчас гораздо больше, чем когда-либо.

Женщина пошла к другим пассажирам, а я прижалась головой к прохладному стеклу и вздохнула. За окном, по обочинам улиц, лежали остатки подтаявшего снега — грязного, с желтоватыми пятнами, но всё ещё напоминавшего о зиме. Машины выбрасывали из-под колёс брызги слякоти, а мартовский ветер гнал по тротуарам сухие ветки и лёгкий мусор.

В автобусе была полная тишина, и я начала замечать, как ровное урчание мотора убаюкивает меня, словно колыбель. Я пыталась сопротивляться — если усну, могу запросто пропустить свою остановку. Безумно хотелось спать, глаза всё чаще и чаще начали закрываться. В конце концов я перестала сопротивляться — и уснула.

Я проснулась, улавливая в полусне обрывки разговоров и гул двигателя. Состояние было по-прежнему ужасным. Голова раскалывалась так, словно вот-вот взорвётся. Сделав над собой немалое усилие, чтобы повернуть голову к окну, я приоткрыла глаза. Окно, покрытое следами весенней грязи и пыли, вдруг стало кристально чистым, а за ним, вместо города, расстилались залитые солнечным светом луга.

Когда я увидела за окном самый разгар лета, сознание, сквозь головную боль, всё же прояснилось.

Поморгав несколько раз и убедившись, что мои глаза мне не врут, я принялась оглядываться по сторонам: все сиденья были заняты парнями и девушками разного возраста, весело переговаривающимися друг с другом.

Я не могла вспомнить, как выглядел салон автобуса, в который я садилась, но почему-то была уверена, что сейчас я нахожусь в совсем другом автобусе. И более того — этот автобус почему-то движется не посреди городских застроек, а по ровной загородной дороге среди зелёных лугов!

В голове постепенно начали всплывать отрывки воспоминаний. Я вспомнила, как вышла из квартиры, как направилась на остановку и как зашла в автобус. А затем — провал, словно кто-то нарочно вырвал из моей памяти целый фрагмент.

— Я уже думала тебя будить, — мы почти приехали.

Обернувшись на внезапно раздавшийся голос, я увидела сидящую слева от меня девочку. На вид ей было около семнадцати лет. Одетая в голубое платье, она спокойно смотрела на меня своими такими же голубыми, как небо, глазами, а к её плечам спускались две длинные русые косы. Её внешность в точности походила на описание истинно славянской девушки.

— Куда... приехали? — едва смогла выдавить из себя я.

— Как куда? В лагерь, конечно! — она улыбнулась, будто всё было само собой разумеющимся.

Эта девочка, как и остальные ребята, была чересчур настоящей для сна — если это, конечно, сон.

Я начала всматриваться в детали: в обивку сидений, в платье девочки, в пейзаж за окном, но всё выглядело слишком реальным, слишком настоящим, как будто это вовсе и не было сном. Я не могла поверить своим глазам.

Но как же так? Как такое возможно? И о каком лагере говорит эта девочка?

В голову стали пробираться догадки, и я вспомнила недавно снившийся сон. Кирпичная кладка, выцветшие ворота и две статуи пионеров.

Не может быть… — промелькнула мысль.

Внезапно почувствовав, как автобус стал снижать скорость, я взглянула в окно: луга, сопровождающие нас ранее, сменились густым лесом.

— А вот и лагерь! — воскликнула девочка.

Когда автобус остановился, откуда-то с передней части салона раздался взрослый женский голос и скомандовал:

— Приехали, выходим!

Пока другие ребята неторопливо собирали свои сумки, я вдруг обнаружила, что у меня с собой нет абсолютно никаких вещей.

Встав в самый конец очереди, вместе с остальными я вышла на улицу. Решив оглянуться назад, я осмотрела автобус. Это оказался вовсе не «ЛиАЗ», а самый настоящий «Икарус» — такие я раньше видела только на пригородных маршрутах.

Отойдя от автобуса на несколько метров, мы собрались в небольшую кучку.

— Строимся по парам! Сейчас мы пройдём на площадь, и там я вам всё объясню!

Судя по всему, многие уже успели друг с другом познакомиться и начали охотно становиться в пары. Я, в свою очередь, ни с кем знакома не была, а потому решила встать позади всех. Вдруг ко мне подошла девочка, сидевшая со мной в автобусе, и встала рядом.

— Привет. Похоже, ты тоже без пары?

— Похоже… — ответила я.

— Теперь это не беда! — сказала девочка и улыбнулась. — я Славяна, но можешь звать меня просто Славя. А тебя как зовут?

— Я Юля.

— Что ж, приятно познакомиться!

Это имя ей подходит больше всего, — подумала я.

Улыбнувшись девочке, мы все вместе направились к площади. Рядом с воротами находились уже будто знакомые кирпичная ограда и две статуи пионеров. Переведя взгляд левее, я увидела расположенную на столбе маршрутную табличку с номером: 410.

Шагая по достаточно широкой, уложенной плитами дорожке, я осматривала выстроившиеся одноэтажные здания и небольшие домики. Некоторые из них по форме напоминали разрезанные пополам бочки. Другие же домики в основном были с треугольной крышей.

…

Площадь же оказалась довольно большой. Я бы даже сказала — в длину она была метров сто. Однако первым, что бросилось в глаза, оказался памятник, возвышающийся на постаменте в самом центре площади. Это был мужчина средних лет в строгом костюме, придерживающий левой рукой очки. Когда мы подошли к памятнику поближе, я заметила потускневшую и облупившуюся табличку: «Генда».

Мне не удалось вспомнить ни одного партийного деятеля или революционера с похожей фамилией. Впрочем, здесь он мог быть кем угодно.

Может быть, спросить у кого-нибудь? Наверняка это очень уважаемый человек, раз в его честь решили установить памятник.

Также площадь со всех сторон окружали деревья, между которыми располагались скамейки, а позади памятника виднелись домики проживающих пионеров.

— Строимся в две шеренги! — вновь скомандовал женский голос.

Оказавшись в первом ряду, прямо перед собой я увидела высокую девушку лет двадцати пяти в прекрасном, украшенном узорами, фиолетовом платье.

— Приветствую вас, дорогие пионеры! Добро пожаловать в наш пионерлагерь «Совёнок»! Меня зовут Ольга Дмитриевна, и на протяжении всей смены я буду вашей вожатой! В этом лагере вас ждут походы, развлечения, игры, спорт и многое другое! Сейчас я буду называть ваши имена, фамилии и возраст, а затем распределю вас по домикам и отрядам, — уверенным тоном объявила вожатая.

Пионерлагерь… Но как?

После взаимного приветствия девушка достала из сумки довольно толстую папку и, вытянув из неё лист, начала отмечать присутствующих.

— Двачевская Алиса, восемнадцать лет, и Рыжикова Ульяна, семнадцать лет.

Из строя вышли две девушки с рыжими волосами и двумя небольшими хвостиками. Несмотря на одинаковый цвет волос и схожие причёски, девушки были вовсе не похожи друг на друга.

Вожатая кивнула и огласила:

— Вы — в первый отряд, ваш домик с номером двадцать три. Так, дальше. Румянцева Лена и Хацунэ Мику…

Теперь из строя вышли две девушки с довольно необычным внешним видом: у первой девушки волосы были сливового цвета также с двумя небольшими хвостиками, а у второй волосы были и вовсе лазурные. Более того — у девушки с лазурными волосами была заплетена пара невероятно длинных хвостов — настолько длинных, что они почти касались земли.

— …ваш домик номер тринадцать.

Я никогда прежде не видела людей с такими цветами волос. Будучи подростком, однажды я захотела покрасить волосы. Вопреки нравоучениям бабушки, мне удалось выпросить у соседки немного хны. Я намазала волосы, закутала, сделала всё как в инструкции, а через пару часов мои волосы окрасились в цвет старого кирпича и ещё несколько дней пахли чем-то странным. Помню, как бабушка меня тогда ругала.

Я слышала, что зарубежные краски были хорошими, но достать их у нас было почти невозможно, а потому аккуратно и красиво покрашенные волосы девушек казались мне чем-то невероятным и удивительным.

Фамилия и имя у девочки с лазурными волосами также были необычными. Видимо, она приехала откуда-то с востока.

— Мирошникова Юлия, семнадцать лет! — повторила вожатая.

Я почувствовала лёгкий толчок в плечо от стоящей рядом Слави и вышла вперёд.

— Юля, твой домик с номером шесть. К сожалению, твоя соседка не приедет, поэтому тебе придётся пожить в домике одной, — виновато улыбнулась вожатая.

Я кивнула и встала в строй.

Что? Мне семнадцать? Может, вожатая ошиблась? Если так, то почему никто не удивился моему возрасту? — в голову хлынула волна вопросов.

С другой стороны, кто бы взял в пионерлагерь девушку, на несколько лет старше этих ребят?

Но если предположить, что в этом лагере мне действительно семнадцать лет, то почему я по-прежнему пионерка? Ничего не понимаю. В ближайшее время нужно обязательно отыскать какое-то зеркало. Надеюсь, оно будет в моём домике.

Вожатая ещё какое-то время перечисляла ребят, а затем убрала список в сумку и сообщила, что сейчас проведёт для нас небольшую экскурсию по лагерю. Вновь встав в пары, мы следом за вожатой проследовали к первому месту — столовой.

…

Пройдя к выходу с площади и повернув налево, я увидела довольно большое одноэтажное здание из светлого кирпича. На пристроенной к зданию крытой террасе расположилась скамейка, а рядом с террасой стояла, словно давно брошенная, машина — уж настолько был печален её внешний вид.

Поднявшись по ступеням, вожатая провела нас в столовую.

Столовая же ничего необычного из себя не представляла: столы, расставленные в несколько рядов, железные стулья, кафель на полу и свисающие с потолка люминесцентные лампы.

— Когда услышите мелодию, можете направляться сюда. Приём пищи у нас три раза в день. Ужин в восемнадцать часов ровно. И не опаздывайте!

Выйдя из столовой, мы прошли вперёд и оказались на перекрёстке. Видимо, здесь пересекаются все основные дорожки лагеря.

Повернув налево, я увидела сверкающие на ярком солнце волны. Неужели озеро?

И вправду, пройдя вперёд, дорожка вывела нас на самый настоящий пляж, с которого виднелось довольно большое озеро.

— Итак, ребята, — начала вожатая, — это наш пляж. В свободное время можете приходить сюда. Также у нас есть лодочная станция, где вы можете взять лодку и посетить острова. К тому же на одном из них растёт очень вкусная земляника!

Ольга Дмитриевна указала рукой на небольшую пристань, рядом с которой швартовалось несколько простеньких лодок, а затем на два острова вдали от берега. Также на пристани находился небольшой домик голубого цвета, словно сливавшийся с водной гладью.

— Ах, совсем забыла вам сказать, — спохватилась вожатая, когда мы уже отошли от пляжа, — если надумаете купаться, то зайдите ко мне в домик и выберите себе купальники и плавки!

После её слов в группе, до этого вежливо молчавшей и заинтересованной в экскурсии по лагерю, вдруг пробежала волна приглушённых перешёптываний. Краем уха я уловила довольно неприличную шутку и смутилась.

Выйдя на прямую дорожку, ведущую к воротам лагеря, я задумалась о том, что в такую жару и вправду было бы неплохо искупаться. Я опустила глаза вниз и остановилась.

Вместо моего пальто, в котором я выходила из дома, на мне было надето платье коричневого оттенка. Я инстинктивно начала трогать ткань, как вдруг впереди раздался голос:

— Всё в порядке?

Подняв глаза, я увидела озадаченно смотрящую на меня Славю.

— А… Да, всё хорошо… — ответила я и подбежала к ней.

Странно, что я раньше не заметила, во что была одета.

В два шага мы нагнали остальных пионеров, успевших недалеко уйти вперёд. Позже вожатая сообщила, что сейчас проведёт нас до домиков.

…

Вскоре вожатая проводила и меня. Моим жилищем оказался домик бочкообразной формы с висящей на двери табличкой с номером шесть. Снаружи он казался довольно уютным.

— Юля, через час мы все собираемся у здания клубов, я буду вас записывать в кружки, поэтому не опаздывай. Пионерскую форму найдёшь в шкафу, — сообщила Ольга Дмитриевна напоследок и ушла.

— Хорошо, Ольга Дмитриевна, я приду! — ответила я вслед.

Что ж — если надо, то нужно идти.

Значит, теперь я буду жить здесь — я вновь взглянула на свой домик.

Постояв на крыльце ещё несколько минут, я открыла дверь и замерла. Хорошее впечатление от домика сразу пропало.

В домике царил хаос. В нос ударил запах старого белья и какой-то вони, везде валялся различный мусор, на столах и тумбочках лежала пыль, а кровати были смяты и не заправлены.

Неужели нельзя было убрать за собой? Наверное, вожатая прошлой смены не доглядела за ребятами.

Несмотря на беспорядок и странный запах, комната была довольно просторной, особенно для одного проживающего.

Здесь стояла пара кроватей, шкафов, тумбочек, стульев и лишь один стол у окна. На стенах с двух сторон были прибиты полки с какими-то книгами. Также было развешено несколько плакатов с кадрами из разных фильмов.

В пионерских лагерях я была лишь несколько раз. Наверное, из-за этого для меня было не в новинку происходящее здесь. Всё было как будто знакомо, но такой беспорядок в домике я видела впервые.

Поразмыслив, что жить в этой комнате всё же суждено мне, я взялась за уборку и не заметила, как прошло около получаса. Время приближалось к четырём часам.

Вспомнив о пионерской форме и собрании у здания клубов, я открыла шкаф и начала перебирать разную одежду.

Пионерская форма состояла из белой рубашки с нашивкой, синей юбки на ремне и красного галстука.

Примерив новую форму, я поняла, что она очень хорошо сидит на мне, словно кто-то заранее снял с меня мерки.

Подойдя к зеркалу, чтобы завязать галстук, я тут же отпрыгнула от него. По ту сторону зеркала широко раскрытыми глазами на меня смотрела девочка периода старших классов. Взгляд был живее, а от кругов под глазами после нескольких дней недосыпа не осталось и следа. В памяти сразу всплыли события школьных дней.

Видимо, здесь мне действительно семнадцать лет.

Ещё раз взглянув на время, я вышла из домика и зашагала к зданию клубов.

…

Небольшое одноэтажное здание располагалось совсем рядом с воротами. Вывеска рядом с дверью гласила «Клубы».

Вдруг двери приоткрылись и из здания вышли два пионера, нёсших стол, а следом за ними вышла вожатая с двумя стульями в руках.

Поблагодарив ребят, она заметила меня и подошла ближе.

— Похвально! Пунктуальность — качество настоящего пионера! — гордо произнесла вожатая.

В ответ я слегка улыбнулась. Меня впервые за долгое время похвалили, пусть слова вожатой и звучали словно наигранно.

— А какие кружки будут? — решила спросить я.

— Расскажу, когда придут все ребята.

У здания клубов помимо меня, вожатой и двух пионеров никого не было. Вожатая вновь зашла в здание, а ко мне подошли те двое парней. Их лица мне казались очень знакомыми, будто я их где-то видела.

— Привет! Ты, видимо, Юля? — бодро начал один из них.

— Ну да… — ответила я, от неожиданности не успев придумать другой ответ.

— Приятно познакомиться! Я Электроник. Настоящий! А это мой товарищ — Шурик.

Он показал рукой на стоящего рядом парня в очках. Тот в знак приветствия лишь кивнул.

И тут я вспомнила, кого они мне напоминают. Электроник! Так звали главного героя одного фильма, в котором профессор создал робота, почти не отличимого от настоящего мальчика. А Шурик… Это вроде бы герой из старой комедии, где он спасает девушку из рук жуликов, желающих силой выдать её замуж.

Я плохо помнила сюжет этих фильмов, но была уверена, что эти два пионера и вправду сошли с экрана. С учётом странности этого места, в это легко было поверить.

— Слушай, а ты хочешь записаться в какой-нибудь кружок? Мы вот хотим снова записаться в кружок кибернетики, — продолжал Электроник.

— Да, мы хотим доделать робота, — включился в разговор Шурик.

— Я не знаю… — тихо ответила я.

И я действительно не знала. Раньше я ходила в художественную школу, но поняв, что она отнимает много времени и сил, вскоре её бросила. Также бабушка учила меня выпечке, но дальше пирожков дело не зашло. Мне хотелось чем-то заниматься помимо учёбы, но любое занятие отнимало много времени.

— Ничего страшного, у нас много кружков, — радостно произнёс Электроник.

Я решила, что раз я попала в этот лагерь, следует и записаться куда-то. Наверняка многие запишутся.

— А есть кулинарный?

Мальчишки переглянулись. Видимо, они ожидали, что я захочу записаться к ним.

— Наверное, есть… — неопределённо протянул Шурик и пожал плечами.

— Сейчас другие пионеры подтянутся, и Ольга Дмитриевна всё расскажет. А нам пора!

Пионеры развернулись и скрылись за дверями. Я наблюдала, как к зданию постепенно подходило всё больше ребят.

…

— Ребята, не стесняемся! Подходим, записываемся!

— Здрасьте, а спортивный кружок есть?

— Да, конечно! У нас есть футбол, волейбол и бадминтон. Ты на какой хочешь записаться?

— На футбол!

— Хорошо, Ульяна, запишу тебя на футбол. В свободное время подойди в спортзал, там тебе всё расскажут.

— Есть!

Ольга Дмитриевна сидела за столом и беседовала по очереди с каждым из ребят. Вокруг галдели пионеры, расспрашивая друг друга и выясняя, кто куда запишется. Как только вожатая закончила зачитывать список имеющихся кружков и стала приглашать ребят за стол для записи, к ней первыми подошли Электроник и Шурик. Поскорее записавшись в кружок кибернетики, они тут же убежали в здание клубов.

Видимо, им не терпелось закончить своего робота. Пожалуй, как-нибудь обязательно к ним зайду. Уж очень интересно, о каком роботе они говорили!

Я стояла рядом со столом, размышляя, какой кружок выбрать. Мне хотелось попробовать все кружки, но в конце концов я решила, что кулинарный мне подойдёт больше всего. Всё-таки чему-то бабушка меня всё же научила.

Когда занятый стул освободился, я села напротив вожатой.

— Здравствуйте, я могу записаться на кулинарный?

— Кулинарный? — вожатая вскинула брови.

— Да.

— Конечно можно! Из всех записавшихся ребят, ты первая, кто выбрал кулинарный, — одобрительно кивнула Ольга Дмитриевна и сделала несколько записей в листе.

— Зайди сейчас в столовую и отметься у Галины Ивановны, она тебе всё расскажет.

— Хорошо, спасибо, — поблагодарила я и уже собиралась уходить, как вдруг вожатая меня окликнула:

— Постой! Не могла ли бы ты отнести несколько книг в библиотеку? Ребята подскажут, какие именно, — вожатая указала рукой на здание кружков за спиной.

— Да, конечно! — ответила я и подошла к крыльцу.

Из-за приоткрытой двери раздавались звуки активной работы. Зайдя внутрь помещения, я распознала в нём настоящую мастерскую. С потолка свисало множество деревянных макетов самолётов, везде валялись инструменты и приспособления, а на стенах разместились различные чертежи. Но больше всего меня удивило другое: рядом с одним из столов стоял Шурик и что-то крутил на металлическом теле робота. Судя по всему, робот был женского пола. Помимо этого, и выглядел довольно фантастично, словно он сошёл с обложки какого-нибудь научно-технического журнала следующего столетия. Однако роботу не доставало предплечий…

— Ничего себе… — от удивления ахнула я.

— Что, нравится? — поднял на меня глаза Шурик и отложил отвёртку.

— Вы что, конечно! Как же вы тут… — хотела я спросить, каким образом в такой маленькой мастерской они сумели создать такого робота, как вдруг из-за спины вынырнул Электроник с какой-то коробкой в руках.

— Мы им уже давно занимаемся. Надеемся, что к концу смены успеем его доделать, — радостно произнёс он и поставил коробку на стол.

— Это если деталей хватит, — скептически заметил Шурик.

— И то верно, — согласился Электроник.

Немного погодя, он спросил меня:

— Слушай, а ты не хочешь нам помочь с ним?

Неожиданно я вспомнила, зачем сюда пришла. Я была не против просто понаблюдать за работой над роботом, но дела сами себя не сделают.

— Ребят, вы простите, но в таких делах я не сильна. И ещё Ольга Дмитриевна сказала, что отсюда в библиотеку нужно занести несколько книг, и я…

— Точно, книги! — тут же воскликнул Шурик, достал из шкафчика небольшую стопку и вручил её мне.

На одной из обложек читалось: «Робот: основы и проектирование».

— Спасибо, я пошла, — произнесла я и вышла за порог.

— Заходи ещё, будем рады гостям!

…

Вручённая стопка книг оказалась совсем не тяжёлой, а потому нести её не составило большого труда. Однако я не знала, где находится библиотека. Подойдя к площади, я решила сперва зайти в столовую и отметиться у Галины Ивановны, а затем отнести книги.

Добравшись до столовой, я увидела стоящую у крыльца женщину с полноватой фигурой. На вид ей было около пятидесяти лет. На ней был выцветший белый халат, поверх которого был завязан фартук, а на голове расположился белый колпак. Видимо, эта женщина была одной из здешних поварих. От неё веяло какой-то строгостью, но одновременно и добродушием.

— Здравствуйте, скажите пожалуйста, где я могу найти Галину Ивановну?

Женщина, словно только заметившая меня, повернулась и мягко ответила:

— Галина Ивановна — это я. А что случилось, девочка?

— Я записалась в кулинарный кружок, и вожатая мне сказала подойти к вам и отметиться.

— Ох, а как тебя зовут?

— Я Юля.

— Что ж, Юля, давненько у нас никто не записывался в кулинарный. Отчего ж ты решила на кулинарный записаться? — так же мягко улыбнулась она.

— Раньше меня бабушка учила выпечке, и я подумала, что кулинарный мне подойдёт лучше всего.

— Ну, хорошо, приходи завтра к семи утра в столовую, будешь помогать нам. А пока ступай, для тебя пока работы нет. К тому же, вижу, ты уже занята?

— А? Ах, да… Вожатая ещё попросила занести в библиотеку несколько книг, и я вот… — Не сразу поняв, что она имеет в виду, быстро проговорила я, глянув на стопку книг в руках.

— Ладно, беги! — рассмеялась повариха и поднялась на террасу.

— До свидания! — попрощалась я и быстрым шагом направилась к площади. Вроде бы, я там видела стенд с картой лагеря.

Площадь и столовая находились совсем рядом друг с другом, поэтому далеко идти не пришлось. Оглядевшись, рядом с одной из скамеек я увидела небольшой стенд. На нём простенькой схемой были нанесены основные места лагеря. Библиотека же находилась на северо-востоке, если ориентироваться по положению солнца. Быстро запомнив маршрут, я направилась к библиотеке.

Встретив по пути несколько пионеров, я подошла к типичному одноэтажному зданию. Зайдя внутрь, я огляделась в поисках библиотекаря, но в библиотеке никого не оказалось. Впрочем, тихое посапывание говорило о чьём-то присутствии. Нагнувшись через высокую стойку, я увидела на столе мило спящую девочку. У неё была короткая тёмная стрижка, толстые очки и приятное лицо.

Девочка спала настолько сладко, что будить мне её совсем не хотелось. Наверное, с дороги она очень устала. Я решила подождать, пока она проснётся. Я оставила книги на столе и прошла к книжным полкам, коих здесь было всего три. Я доставала одну книгу за другой, пытаясь найти что-то новое. Вот книга Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», а вот и «Человек-амфибия» Беляева…

Любовь к чтению у меня появилась где-то в старших классах. До этого я совсем не любила читать. Я любила гулять с подругами со двора, но став старше, наши интересы перестали сходиться. Со временем мы стали всё меньше общаться, а вскоре и вовсе перестали видеться. С того времени чтение и стало для меня чем-то вроде приятного времяпровождения. Перечитав не один десяток книг, я начала замечать, что находить что-то новое и интересное становится всё труднее. Именно поэтому я решила взять «Солярис» Станислава Лема — фантастику я ещё не читала.

Внезапно тишину нарушил слабый стук и открытие двери — на пороге стояла пионерка с какой-то книгой.

— Ой, а Женя спит, тогда я попозже зайду.

— Уже не сплю.

Я удивлённо посмотрела в сторону библиотекарши. Значит, её зовут Женя… Она забрала у девочки книги и теперь сидела за столом, пристально наблюдая за мной.

— А тебе чего? — небрежно обратилась ко мне Женя.

Я растерялась и не сразу нашла, что сказать.

— А… Мне бы… Вожатая сказала книги передать, вот я и принесла, — я подбежала к столу и переложила на стойку стопку книг.

— Понятно. А это что? — Она показала пальцем на оставшуюся в моих руках книгу.

— Я её хочу взять почитать. Можно?

Вместо ответа девочка развернула ко мне журнал. Расписавшись, я заметила, что в нём нет графы с датой. Девочка же словно прочитала мои мысли и бросила:

— Вернёшь до конца смены.

Кивнув в ответ, я вышла из библиотеки и зашагала к своему домику. Странная девочка. И чем она так раздражена?

Вернувшись в домик, я мелком взглянула на часы и улеглась на кровать с книгой в руках. До ужина оставалось полтора часа. Довольно вздохнув, я открыла книгу и начала читать.

«

Прибытие

В девятнадцать ноль-ноль бортового времени я спустился по металлическим ступенькам внутрь контейнера. В нём было ровно столько места, чтобы поднять локти. Я вставил наконечник шланга в штуцер, выступающий из стены, скафандр раздулся, и я не мог больше сделать ни малейшего движения. Я стоял, вернее сидел, в воздушном ложе, составляя единое целое с металлической скорлупой.

Подняв глаза, я увидел сквозь выпуклое стекло сте́ны колодца и выше лицо склонившегося над ним Моддарда. Потом лицо исчезло и стало темно — это наверху закрыли тяжёлый предохранительный конус. Послышался восьмикратно повторённый свист электромоторов, которые дотягивали болты, потом писк воздуха в амортизаторах. Глаза привыкали к темноте. Я уже видел зеленоватый контур универсального указателя.

— Готов, Кельвин? — раздалось в наушниках.

— Готов, Моддард. — ответил я.

— Не беспокойся ни о чём. Станция тебя примет, — сказал он. — Счастливого пути!

Ответить я не успел — что-то наверху заскрежетало, и контейнер вздрогнул. Инстинктивно я напряг мышцы. Но больше ничего не случилось.

— Когда старт? — спросил я и услышал шум, как будто зёрнышки мельчайшего песка сыпались на мембрану.

— Уже летишь, Кельвин. Будь здоров! — ответил близкий голос Моддарда.

Прежде чем я как следует это осознал, прямо против моего лица открылась широкая щель, через которую я увидел звёзды. Напрасно я пытался отыскать Альфу Водолея, к которой улетал «Прометей». Эта область Галактики была мне совершенно неизвестна. В узком окошке мелькала искрящаяся пыль. Я понял, что нахожусь в верхних слоях атмосферы. Неподвижный, обложенный пневматическими подушками, я мог смотреть только перед собой. Я летел и летел, совершенно этого не ощущая, только чувствовал, как постепенно моё тело коварно охватывает жара. Смотровое окно наполнял красный свет. Я слышал тяжёлые удары собственного пульса, лицо горело, шею щекотала прохладная струя от климатизатора. Я пожалел, что мне не удалось увидеть «Прометей» — когда автоматы открыли смотровое окно, он, наверное, был уже за пределами видимости.

Контейнер взревел раз, другой, потом его корпус начал вибрировать. Эта нестерпимая дрожь прошла сквозь все изолирующие оболочки, сквозь воздушные подушки и проникла в глубину моего тела. Зеленоватый контур указателя размазался. Я не ощущал страха. Не для того же я летел в такую даль, чтобы погибнуть у самой цели.

— Станция Солярис, — произнёс я. — Станция Солярис. Станция Солярис! Сделайте что-нибудь. Кажется, я теряю стабилизацию. Станция Солярис, я Кельвин. Приём.

Я прозевал важный момент появления планеты. Она распростёрлась, огромная, плоская; по размеру полос на её поверхности я сориентировался, что нахожусь ещё далеко. А точнее, высоко, потому что миновал уже ту невидимую границу, после которой расстояние до небесного тела становится высотой. Я падал и чувствовал это теперь, даже закрыв глаза.

Подождав несколько секунд, я повторил вызов. И снова не получил ответа. В наушниках залпами повторялся треск атмосферных разрядов. Их фоном был шум, глубокий и низкий. Казалось, это был голос самой планеты. Оранжевое небо в смотровом окне заплыло бельмом. Стекло потемнело. Я инстинктивно сжался, насколько позволили пневматические бандажи, но в следующую секунду понял, что это тучи. Они лавиной неслись вверх. Я продолжал планировать, то ослепляемый солнцем, то в тени. Контейнер вращался вокруг вертикальной оси, и огромный, как будто распухший, солнечный диск равномерно проплывал мимо моего лица, появляясь с левой и уходя в правую сторону. Внезапно сквозь шумы и треск прямо в ухо ворвался далёкий голос.

— Станция Солярис — Кельвину, Станция Солярис — Кельвину. Всё в порядке. Вы под контролем Станции. Станция Солярис — Кельвину. Приготовиться к посадке в момент нуль. Внимание, начинаем. Двести пятьдесят, двести сорок девять, двести сорок восемь…

Отдельные слова падали, как горошины, чётко отделяясь друг от друга; похоже, что говорил автомат. Странно. Обычно, когда прибывает кто-нибудь новый, да ещё с Земли, все, кто может, бегут на посадочную площадку.

Однако времени для размышлений не было. Огромное кольцо, очерченное вокруг меня солнцем, вдруг встало на дыбы вместе с равниной, летящей мне навстречу. Потом крен изменился в другую сторону. Я болтался, как груз огромного маятника. На встающей стеной поверхности планеты, исчерченной грязно-лиловыми и бурыми полосами, я увидел, борясь с головокружением, бело-зелёные шахматные квадратики — опознавательный знак Станции. В этот момент от верха контейнера с треском оторвался длинный ошейник кольцевого парашюта, который громко зашелестел. В этом звуке было что-то невыразимо земное — первый, после стольких месяцев, шум настоящего ветра.

Дальнейшее происходило очень быстро. До сих пор я только знал, что падаю. Теперь я это увидел. Бело-зелёное шахматное поле стремительно росло. Уже было видно, что оно нарисовано на удлинённом, китовидном серебристо-блестящем корпусе с выступающими по боками иглами радарных установок, с рядами более тёмных оконных проёмов, что этот металлический гигант не лежит на поверхности планеты, а висит над ней, волоча по чернильно-чёрному фону свою тень — эллиптическое пятно ещё более глубокой черноты. Одновременно я заметил подёрнутые фиолетовой дымкой лениво перекатывающиеся волны океана. Затем тучи ушли высоко вверх, охваченные по краям ослепительным пурпуром, небо между ними было далёкое и плоское, буро-оранжевое. В смотровом окне заискрился ртутным блеском волнующийся до самого дымного горизонта океан, тросы и кольца парашюта мгновенно отделились и полетели над волнами, уносимые ветром, а контейнер начал мягко раскачиваться особыми свободными движениями, как это бывает обычно в искусственном силовом поле и рухнул вниз. Последнее, что я увидел, были огромные решётчатые катапульты и два возносящихся, наверное, на высоту нескольких этажей, ажурных зеркала радиотелескопов.

Что-то остановило контейнер, раздался пронзительны скрежет стали, упруго ударившейся о сталь, что-то открылось подо мной, и с продолжительным пыхтящим вздохом металлическая скорлупа, в которой я торчал выпрямившись, закончила своё стовосьмидесятикилометровое путешествие.

— Станция Солярис. Ноль-ноль. Посадка окончена. Конец, — услышал я мёртвый голос контрольного автомата.

Обеими руками (я чувствовал неясное давление на грудь, а внутренности ощущались как ненужный груз) я взялся за рукоятки и выключил контакты. Появилась зелёная надпись — «Земля», стенки контейнера разошлись, пневматическое ложе легонько подтолкнуло меня в спину, и, чтобы не упасть, я вынужден был сделать шаг вперёд.

С тихим шипением, похожим на разочарованный вздох, воздух покинул оболочку скафандра. Я был свободен.

Я стоял под огромной серебристой воронкой. По стенам спускались пучки цветных труб, исчезая в круглых колодцах. Вентиляционные шахты урчали, втягивая остатки ядовитой атмосферы планеты, которая вторглась сюда во время посадки. Пустая, как лопнувший кокон, сигара контейнера стояла на дне врезанной в стальной холм чаши. Его наружная обшивка обгорела и стала грязновато-коричневой. Я сделал несколько шагов по маленькому наклонному спуску. Дальше металл был покрыт слоем шероховатого пластика. В тех местах, где обычно проходили тележки подъёмников ракет, пластик вытерся и сквозь него проступала голая сталь.

Компрессоры вентиляторов умолкли, наступила полная тишина. Я осмотрелся, немного беспомощно, ожидая появления какого-нибудь человека, но никто не приходил. Только неоновая стрела показывала на бесшумно двигающийся ленточный транспортёр. Я встал на его площадку.

Свод зала изящной параболой падал вниз, переходя в трубу коридора. В его нишах возвышались груды баллонов для сжатых газов, контейнеров, кольцевых парашютов, ящиков — всё было свалено в беспорядке, как попало. Это меня удивило. Транспортёр кончился у округлого расширенного коридора. Здесь господствовал ещё больший беспорядок. Из-под груды жестяных банок растекалась лужа маслянистой жидкости. Неприятный сильный запах наполнял воздух. В разные стороны шли следы ботинок, чётко отпечатавшихся в этой жидкости. Между жестянками, как бы выметенными из кабин, валялись витки белой телеграфной ленты, мятые листы бумаги и мусор. И снова загорелся зелёный указатель, направляя меня к средней двери. За ней был коридор, такой узкий, что в нём едва ли смогли бы разойтись два человека. Свет падал из выходящих в небо окон с чечевицеобразными стёклами. Ещё одна дверь, выкрашенная в белые и зелёные квадратики. Она была приоткрыта. Я вошёл внутрь.

Полукруглая кабина имела одно большое панорамное окно. В нём горело затянутое дымкой небо. Внизу безмолвно перекатывались бурые холмы волн. В стенках было много открытых шкафчиков. Их наполняли инструменты, книги, склянки с засохшим осадком, запылённые термосы. На грязном полу стояло пять или шесть механических подвижных столиков, между ними несколько кресел, бесформенных, так как из них был выпущен воздух. Только одно было надуто. В нём сидел маленький изнурённый человек с лицом, обожжённым солнцем. Кожа клочьями слезала у него с носа и щёк. Я узнал его. Это был Снаут, заместитель Гибаряна, кибернетик. В своё время он напечатал несколько совершенно оригинальных статей в соляристическом альманахе. Раньше я его не видел. На нём была рубашка-сетка, сквозь ячейки которой торчали седые волоски, росшие на плоской груди, и когда-то белые, запачканные на коленях, сожжённые реактивами полотняные штаны с многочисленными карманами. В руке он держал пластмассовую грушу, из каких пьют на космических кораблях, лишённых искусственной гравитации. Он посмотрел на меня, как бы поражённый ослепительным светом. Груша выпала из его ослабевших пальцев и запрыгала по полу, как мячик. Из неё вылилось немного прозрачной жидкости. Постепенно вся кровь отхлынула от его лица. Я был слишком поражён, чтобы что-нибудь сказать, и эта безмолвная сцена продолжалась до тех пор, пока мне каким-то непонятным способом не передался его страх.

Я сделал шаг. Он скорчился в кресле.

— Снаут, — прошептал я.

Он вздрогнул, как будто его ударили. Глядя на меня с неописуемым отвращением, прохрипел:

— Не знаю тебя, не знаю тебя, чего ты хочешь?…

Разлитая жидкость быстро испарялась. Я почувствовал запах алкоголя. Он пил? Был пьян? Но почему он так боялся? Я всё ещё стоял посреди кабины. Ноги у меня обмякли, а уши были как будто заткнуты ватой. Давление пола под ногами я воспринимал как что-то не совсем надёжное. За выгнутым стеклом окна мерно колебался океан.

Снаут не спускал с меня налитых кровью глаз. Страх уходил с его лица, но не исчезло с него невыразимое отвращение.

— Что с тобой?… — сказал он тихо. — Ага. Будешь заботиться, да? Но почему обо мне? Я тебя не знаю.

— Где Гибарян? — спросил я.

На секунду Снаут потерял дыхание. Его глаза снова стали стеклянными. В них вспыхнула какая-то искра и тотчас угасла.

— Ги… Гиба… — пролепетал он. — Нет!!!

Он затрясся в беззвучном идиотском смехе и затих.

— Ты пришёл к Гибаряну? — Это было сказано почти спокойно. — К Гибаряну? Что ты хочешь с ним делать?

Он смотрел на меня так, как будто я перестал быть для него опасным. В его словах, а ещё больше в тоне было что-то ненавидяще-оскорбительное.

— Что ты городишь?… — пробормотал я, ошарашенный. — Где он?

Он остолбенел:

— Ты не знаешь?…

«Он пьян, — подумал я, — пьян до невменяемости». Меня охватил растущий гнев. Мне, конечно, нужно было уйти, но моё терпение лопнуло.

— Приди в себя, — прикрикнул я. — Откуда я могу это знать, если только что прилетел! Что с тобой делается, Снаут?!!

У него отвалилась челюсть. Он снова на мгновение задохнулся. Быстрый блеск появился в его глазах. Трясущимися руками он вцепился в ручки кресла и с трудом, так что затрещали суставы, встал.

— Что? — сказал он, трезвея на глазах. — Прилетел? Откуда прилетел?

— С Земли, — ответил я зло. — Может, ты слышал о ней? Похоже, что нет!

— С Зе… Великое небо! … Так ты — Кельвин?

— Да. Что ты так смотришь? Что в этом удивительного?

— Ничего, — ответил он, быстро моргая глазами.— Ничего.

Он потёр лоб.

— Извини меня, Кельвин. Это так, знаешь, просто от внезапности. Не ожидал.

— Как не ожидал? Ведь вы получили сообщение несколько месяцев назад, а Моддард радировал ещё раз сегодня с борта «Прометея»…

— Да. Да… Конечно, только, видишь ли, здесь у нас некоторый… беспорядок…

— Вижу, — сказал я сухо. — Трудно этого не видеть.

Снаут обошёл вокруг меня, осматривая мой скафандр, самый обычный скафандр на свете с упряжью проводов и кабелей на груди. Несколько раз откашлялся. Потрогал свой костистый нос.

— Может, хочешь принять ванну?… Это тебя освежит. Голубые двери на противоположной стороне.

— Спасибо. Я знаю планировку Станции.

— Может, ты голоден?…

— Нет. Где Гибарян?

Он подошёл к окну, будто не слышал моего вопроса. Со спины он выглядел значительно старше. Коротко остриженные волосы были седыми, шея, сожжённая солнцем иссечена морщинами, глубокими, как шрамы. За окном поблёскивали огромные хребты волн, как будто океан застывал. Когда смотришь туда, появляется впечатление, что Станция двигается немного боком, как бы соскальзывая с невидимого основания. Потом она возвращалась в нормальное положение и снова, лениво наклоняясь, шла в другую сторону. Но это, очевидно, был обман зрения. Хлопья слизистой пены цвета крови собирались в провалах между волнами. Через мгновение я почувствовал тошноту.

— Слушай… — неожиданно начал Снаут. — Пока только я… — Он обернулся. Нервно потёр руки. — Тебе придётся довольствоваться моим обществом. Пока. Называй меня Хорёк. Ты знаешь меня только по фото, но это ничего, меня так все называют. Боюсь, что тут ничего не поделаешь.

— Где Гибарян? — упрямо спросил я.

Он заморгал.

— Мне очень жаль, что я тебя так принял. Это… не только моя вина. Совсем забыл, тут столько произошло, знаешь…

— Да брось, всё в порядке, — ответил я. — Оставь это. Так что же всё-таки с Гибаряном? Его нет на Станции? Он куда-нибудь улетел?

— Нет, — ответил Снаут, глядя в угол, заставленный катушками кабеля. — Он никуда не полетел. И не полетит. Потому что он…

— Что? — спросил я. У меня снова как будто заложило уши, и я стал хуже слышать. — Что ты хочешь сказать? Где он?

— Ты уже знаешь, — сказал Снаут совершенно другим тоном.

Он холодно смотрел мне а глаза. По коже у меня побежали мурашки. Может быть, Снаут и был пьян, но он знал, что говорит.

— Но ведь не произошло же?…

— Произошло.

— Несчастный случай?

Он кивнул. Он не только поддакивал, но одновременно изучал мою реакцию.

— Когда?

— Сегодня утром.

Удивительное дело, я не почувствовал потрясения. Весь этот обмен односложными вопросами и ответами успокоил меня, пожалуй, своей деловитостью. Мне казалось, что я уже понимаю поведение Снаута.

— Как это случилось?

— Устраивайся, разбери вещи и возвращайся сюда… Ну, скажем, через час.

Мгновение я колебался.

— Хорошо.

— Обожди, — сказал Снаут, когда я повернулся к дверям. Он смотрел на меня как-то по-особенному. Видно было, что он никак не может выдавить из себя то, что хочет сказать.

— Нас было трое, и теперь с тобой снова трое. Ты знаешь Сарториуса?

— Так же, как тебя. По фотографии.

— Он в лаборатории, наверху, и не думаю, чтобы он вышел оттуда до ночи, но… во всяком случае ты его узнаешь. Если увидишь кого-нибудь другого, понимаешь, не меня и не Сарториуса, понимаешь, то…

— То что?

Мне казалось, что я всё вижу во сне. На фоне чёрных волн, кроваво поблёскивающих под низким солнцем, он сидел в кресле с опущенной головой и смотрел в угол смотанного кабеля.

— То… Не делай ничего.

— Кого я могу увидеть? Привидение?! — взорвался я.

— Понимаю. Думаешь, я сошёл с ума. Ещё нет. Не могу тебе сказать по-другому пока… В конце концов, может, ничего и не случится. Во всяком случае помни. Я тебя предостерегаю.

— От чего? О чём ты говоришь?

— Владей собой, — он упрямо говорил своё. — Поступай так, как будто… Будь готов ко всему. Это невозможно, я знаю. Но ты попробуй. Это единственный выход. Другого я не знаю.

— Но что я увижу? — Я, наверное, крикнул это. Я едва удерживался, чтобы не схватить Снаута за плечи и не встряхнуть его как следует, чтобы он не сидел вот так, уставившись в угол, с измученным, обожжённым солнцем лицом, с видимым усилием выдавливая из себя по одному слову.

— Не знаю. В некотором смысле это зависит от тебя.

— Галлюцинации?

— Нет. Это реально. Не… нападай. Помни.

— Что ты говоришь?! — Я не узнавал своего голоса.

— Мы не на Земле.

— Политерия. Но ведь это совершенно непохоже на людей! — Я не знал, как вырвать его из этого кошмара, откуда он, казалось, вычитывал бессмыслицу, леденящую кровь.

— Именно оттого это так страшно, — сказал он тихо. — Помни — будь начеку!

— Что случилось с Гибаряном?

Он не отвечал.

— Что делает Сарториус?

— Приходи через час.

Я отвернулся и вышел. Отворяя двери, взглянул на Снаута ещё раз. Он сидел согнувшись, закрыв лицо руками. Только теперь я увидел, что костяшки пальцев у него покрыты запёкшейся кровью»

Прочитав ещё несколько глав, я оторвалась от книги, пытаясь прийти в себя — прочитанное казалось чем-то невероятным и новым. Книга была довольно толстой, и я засомневалась, успею ли дочитать её до конца смены. За три недели должна успеть — я взглянула на календарь. Затем мой взгляд перешёл на висящие рядом часы — время близилось к половине седьмого. Ужин начался уже как полчаса назад.

— Ёлки-палки! — выпалила я и вскочила с кровати, едва не выронив книгу.

Оставив её на кровати, я обулась и выскочила из домика. Захлопнув дверь, я побежала к столовой. В конце концов оставаться без ужина я не желала.

Добежав до столовой, я увидела выходящую оттуда Ольгу Дмитриевну. Она удивлённо посмотрела на меня и спросила:

— Юля? А ты разве не ужинала?

— Я не заметила… Зачиталась, — с лёгкой отдышкой произнесла я.

— Чтение — это хорошо, — заметила вожатая. — К сожалению, ужин уже закончился и на тебя порции не найдётся.

С этими словами она достала из сумки небольшой пакетик и передала его мне. Внутри оказалась пара бутербродов.

— Спасибо большое… — неловко поблагодарила её я.

— Пионер не должен быть голодным! В следующий раз не опаздывай. Завтрак у нас в восемь утра, а обед — в два.

— Постараюсь.

Вожатая ушла, а я побрела на стоянку, не зная, чем себя занять.

…

Вечерело. Я присела на бордюр и развернула пакет с бутербродами. Ну, хоть чем-то перекушу. Главное, что совсем голодной не останусь.

Откусывая от бутерброда, я размышляла о том, что сегодня произошло. Я поймала себя на мысли, что за целый день почти не задумывалась о случившемся. Как будто вся эта беготня по лагерю и здешние люди усыпили мой инстинкт самосохранения своей беззаботной нормальностью.

Я вновь вспомнила, как с утра вышла из дома, направилась на остановку, чтобы доехать до института, затем села в автобус. Затем уснула, а проснулась уже здесь.

Я не находила ни одного логичного объяснения, как оказалась здесь.

Впрочем, я могла ответить на хотя бы один вопрос: куда я попала? Судя по всему — это пионерлагерь. Но почему тогда вожатая нас называла пионерами? Неужели она не знает, что в нашем возрасте мы уже комсомолки и комсомольцы? Нет, такого не может быть. Нельзя просто так забыть или спутать такие важные детали и уж тем более так уверенно твердить ерунду.

Я доела первый бутерброд и взялась за второй.

Интересно, надолго ли я здесь? Если отталкиваться от длительности смены в пионерлагерях, то я здесь на три недели.

Может быть, это моя возможность отдохнуть от учёбы?

— Нет, такая ерунда меня должна волновать в самую последнюю очередь… — тихо проговорила я и вздохнула.

Странный и непонятный мир. Но при этом совсем не страшный. Но могу ли я доверять этому лагерю и его обитателям?

На время я остановила поток мыслей и бесцельно уставилась вперёд. Уже почти стемнело. В любом случае, ночевать лучше в домике.

Я уже собиралась идти назад, как вдруг кто-то бесшумно вынырнул у меня из-за спины.

— Привет, что тут так поздно делаешь? — Передо мной стояла Славя.

Я молча взглянула на смятый пакет на коленях, в котором раньше находились бутерброды.

— Ты, наверное, есть хочешь, поужинать-то нормально не получилось, — Славя понимающе улыбнулась.

— Да… Ольга Дмитриевна мне передала пару бутербродов.

— Она мне как раз и сообщила о том, что ты пропустила ужин. К тому же, такой маленький ужин не может утолить голод, ведь правда?

— Да... — вздохнула я.

— Ну, тогда пойдём.

— Куда?

— В столовую, конечно! Не оставлять же тебя голодной, — каким-то заботливым тоном произнесла она.

— А разве можно?

— Конечно можно! Даже нужно! — Славя повертела на пальце ключи. — Пойдём!

Голод давал понять, что отказываться от предложения Слави — глупо. С другой стороны, мне почему-то было неловко соглашаться, но в конце концов я согласилась.

— Пойдём…

Когда мы вышли на площадь, Славя внезапно остановилась.

— Извини, мне надо соседку предупредить, что я попозже приду, а то она сама такая пунктуальная — волноваться будет. Ты иди пока к столовой, а я через минутку подойду, хорошо?

— Хорошо.

Славя убежала, а я подошла к столовой. На моё удивление, в столь поздний час, помимо меня, здесь был кто-то ещё.

На террасе столовой виднелся чей-то силуэт и, видимо, безуспешно пытался открыть дверь.

Подойдя поближе, я разглядела фигуру какой-то пионерки с рыжими волосами и двумя причудливой формы хвостиками. Заметив меня рядом, девочка некоторое время пристально смотрела на меня, а потом сказала:

— Чего стоишь, помоги, что ли!

— Что? — словно не поняв слов, ответила я.

— Что-что! Дверь открыть, вот что!

— Зачем?

— Булок я хочу… с кефиром! Не наелась!

— Так ведь сейчас Славя придёт и…

— Чего?! Тогда я отчаливаю. А тебе это припомню!

С этими словами девочка скрылась в ночи. И что плохого я ей сделала?

Вскоре к столовой подошла Славя.

— Всё в порядке? — поинтересовалась она.

— Ну, да…

Я не стала рассказывать Славе о девочке. Кто знает, какое наказание ей могут дать.

— Ну что, пойдём?

Кивнув, Славя открыла ключом дверь и мы вошли в столовую.

— Подожди, я что-нибудь принесу.

Я села на стул и принялась ждать. Совсем скоро Славя вернулась и поставила на стол тарелку с булочками и кружку кефира. А ведь мы сейчас могли сидеть здесь втроём — я, Славя и та неприятная девочка — невольно подумалось мне.

— И как тебе первый день в лагере? — вдруг поинтересовалась Славя.

— Даже не знаю…

Довольно глупо спрашивать такое у человека, который внезапно попал в совершенно чужой для него мир.

— Ничего, скоро привыкнешь! — она мечтательно уставилась в окно.

Я даже не знала что ответить. С одной стороны, мне всё здесь было почти знакомо, ведь раньше я была в пионерлагерях, а с другой стороны этот лагерь был словно каким-то не таким.

— Тут довольно уютно…

— А как тебе домик? Скучно, наверное, без соседки жить?

— Домик тоже уютный. Я сегодня там убиралась, такой беспорядок был…

— Беспорядок? Наверное, вожатая прошлой смены не доглядела.

Наступила неловкая тишина. Какое-то время мы молчали: Славя смотрела в окно, а я наслаждалась вкусом булочек, запивая их кефиром. Всё же решив нарушить неловкое молчание, я спросила у неё:

— А тебе здесь нравится?

— Мне? Нравится, тут здорово.

— А ты раньше была в пионерлагерях?

— Конечно была. Часто была. В этот раз вожатая меня даже назначила её помощницей.

Теперь стало понятно, откуда у неё ключи от столовой.

— Я хотела показать тебе лагерь, но совсем забегалась сегодня.

— Ничего, я и сама немного изучила его…

— И что уже видела?

— Здание кружков, площадь, столовую и пляж видела.

— Ну, это все видели. Всё-таки вожатая проводила экскурсию, — Славя рассмеялась.

— И это правильно…

Славя улыбнулась и встала из-за стола.

— Сейчас помою и пора идти. Поздно уже, — с этими словами она взяла мою тарелку с кружкой и прошла на кухню. Раздался звук журчащей воды.

— Я бы и сама помыла… — сказала я, подойдя к Славе, моющей в раковине кружку.

— Да ничего, мне не сложно, — улыбнулась она и закрыла кран.

Через минуту мы уже стояли на крыльце. Ночь была хоть и тёмной, но совсем не тихой — отовсюду доносилось стрекотание сверчков, пение ночных птиц и шелест деревьев.

— Дорогу к своему домику сама найдёшь?

— Да, найду.

— Ладно, тогда я побежала, — уже спустившись со ступеней сказала она.

— Постой! А как же ключи? — окликнула её я и вытащила из замка связку ключей.

— Совсем забыла, спасибо! До завтра!

Бабушка мне говорила, что нужно стараться надышаться свежим воздухом перед сном — так будет лучше спаться. Славя уже скрылась из виду, а я, решив последовать наставлению бабушки, прошла к площади.

Фонари рядом со скамейками горели довольно ярко, а потому здесь было куда светлее, чем у столовой. Изредка я наблюдала мимо пробегавших запоздавших пионеров. Вдруг рядом послышался тихий звук перелистывания страниц. В нескольких метрах от меня на соседней скамейке сидела девочка и читала книгу. Вроде бы, её звали Леной. Я почему-то решила подойти и поговорить, ведь она была одной из тех, с кем мне ещё не довелось перекинуться и парой слов.

— Привет… Тебя же Лена зовут, да?

Девочка от неожиданности подпрыгнула на лавочке.

— Прости, я не хотела тебя напугать! — тут же спохватилась я.

— Ничего… Я Лена…

— Меня Юлей зовут… А что ты читаешь? — тихо спросила я, словно стараясь не спугнуть редкую бабочку.

— Унесённые ветром, — девочка развернула книгу обложкой ко мне. Затем покраснела и уставилась в неё.

Кажется, я её читала, правда содержание забыла напрочь. Девочка же, похоже, не собиралась продолжать разговор. Я решила не мешать ей и пойти в домик. К тому же мне и самой было неловко с ней говорить.

— До встречи. Спокойной ночи, — попрощалась я.

— Спокойной.

Я неспешно направилась к домику, наслаждаясь каждым вдохом. Впрочем, воздух здесь был действительно свежий и чистый.

Через какое-то время я добралась до домика и вошла внутрь. Не включая свет, я завела будильник, разделась и легла в постель. Я почувствовала, как за целый день накопилась сильная усталость. Стоило мне только лечь в кровать, как тело обмякло и приятные ощущения начали пробирать каждый его сантиметр. Мельком прокрутив в голове события сегодняшнего дня, я решила, что, каким бы странным ни было всё происходящее, это место меня совсем не пугает — хотя в голове всё ещё оставалось множество вопросов, на которые мне предстояло найти ответы. Впрочем, в этом лагере полно странностей, словно кто-то неумело поставил спектакль. Я и не заметила, как моментально провалилась в сон.