Похоронная служба на каждом углу (джен)

Похоронная служба на каждом углу, ветер дует холодный, срывая листву. Остановка. Мне мимо. Спешить не к чему. Я бреду сквозь мысли свои. Провода, как артерии порванных вен, нависают, грозясь оборваться вот-вот, нелепо торчат, предлагая свой плен, до груди достают, преграждая проход. И погода грустит, отражая меня, слёзы с неба роняет на серый гранит. Плитка в парке отстроенном, влажно блестя, пустоту и тоску под ногами хранит.

Вот коробка из стали, безликий предмет. Дальше снова проводки, как нервы, торчат. Кто высокий пройдёт — зацепившись, падёт напротив. Похоронное бюро очередное открылось, чёрная вывеска с золотыми буквами напомнила мне почему-то ресторанное меню, где вместо закусок — печаль. Совсем другой подход: через улицу — лавка с, как небо, голубым гранитом, что светит издали.

Не видела она меня, в себе блуждала, в другом пространстве, в мире нереальном. Душа её, как птица, улетала вдали от боли, в царстве идеальном. Так ехали на скорой мы в сумраке густом: я — в боли жгучей, а она — в забвенье.

И этот взгляд навеки врезался мне в воображенье. Следила пристально, дыханье затая, как будто жизнь мою в руках держала она, а жёлтой кожи воск светился изнутри, и страх шептал мне: «Не смотри, не смотри…» Но я смотрела, как уходит свет из чёрных глаз, как каждый выдох был как в самый первый раз, как будто время замедляло шаткий бег, и таял близкий, родной человек. Пусть не всегда я смогу понять, как трудно ей было, как тяжело жить. Но в этой агонии, в этой борьбе я видела любовь, что жила когда-то в ней.

С девяти месяцев болела она, так мне бабушка тихо рассказала. Врачи, как тени в белых халатах, не знали, как лечить, как помочь ей в страданиях. "Почечная недостаточность", — говорили они, словно в той песне: ровно в четыре утра тень ушла навсегда. Свет погас, и в душе осталась пустота, только память о ней — чёрная лента в уголке.

Сахарный диабет — страшный зверь, он крадёт радость, как вор из дверей. Каждый укол — это боль и надежда. Каждый день — борьба, словно в безбрежном море. Сквозь слёзы и страх, сквозь тьму и печаль она шла вперёд, не зная устали. Смех её был как свет в темноте, несмотря на страдания, она была не в беде.

Погода рыдает, как будто со мной, слёзы льёт на асфальт, смывая следы. Парк тот новый блестит, отражая свет фонарей. Не увидела так она мой аттестат, как обещала я ей, с гордостью в глазах. Сразу подали в колледж документы, но две недели прошло, стало плохо ей: кашель, галлюцинации, и в сердце — страх. Вызвали родных врачей, но было поздно уже, ничем мы не помогли, лишь слёзы на щеках.

Восемь, а может, и девять дней держали, проводя судебные экспертизы, как в страшных снах. В ту ночь разбудил меня писк — аппарат жизнеобеспечения. Как сейчас понимаю я, думала с улицы, но всё утихло, и пришла нам весть, что больше нет её, и осталась лишь тишина.

Прошло немало быстрых лет, и время, вроде, лечит раны, но в памяти всё же остался след, и боль, как будто бы с экрана. Учёба началась тогда. Пусть не видит, как я расту, но знаю, что всегда она гордится мной в раю.