Когда фейерверки обжигают (гет)

Десятое октября. Воздух Конохи, обычно пропитанный запахом сосен и пыли тренировочных площадок, сегодня звенел сладковатым ароматом жареной сладкой ваты и дрожжевых лепёшек. Центральные улицы были украшены гирляндами из разноцветных фонариков и длинными полотнищами с гербом деревни. Повсюду суетились шиноби из тылового подразделения, закрепляя последние украшения, а торговцы вовсю расставляли прилавки для вечернего фестиваля. Всё было окрашено в яркие, почти кричащие цвета — алый, золотой, изумрудный.

Среди этого буйства красок Наруто Узумаки двигался как серое, безмолвное пятно. Его тёмно-синяя безрукавка и чёрные штаны были нарочито невзрачными. За последние годы он окончательно забросил оранжевое, будто пытаясь стать менее заметным, раствориться. Желтые, как колосья пшеницы волосы, чуть отросшие, спадали чёлкой на лоб, почти касаясь брови.

— С днём рождения, Нару-кун! — пронеслось мимо него из распахнутого окна пекарни.

— Спасибо! — автоматически бросил в ответ Наруто, даже повернув голову в сторону голоса и натянуто улыбнувшись.

Внутри же всё сжималось в ледяной ком. Улыбка падала с губ, едва успев возникнуть, оставляя после себя лишь усталую тяжесть.

— Обязательно приходи на фестиваль! — крикнула ему вслед пожилая женщина, вытирая руки о фартук. — Без нашего героя и праздник не праздник!

«Герой. Символ. Победитель». Слова отскакивали от него, как горох от стены. Они видели легенду, ветерана 4 мировой, героя конохи и всех 5 наций. Но не видели человека, для которого этот день был не днём рождения, а днём вечного проклятия.

Его шаги замедлились, когда он увидел знакомые фигуры у лотка с тайяки. Шикамару, Чёджи, Ино.

— Наруто! — окликнула его Ино, заметив первой.

Но он лишь поднял руку в коротком приветственном жесте и прошёл мимо, не останавливаясь. Он не мог сейчас вынести их заботливых взглядов, их понимающих улыбок. Это было почти невыносимее, чем равнодушие толпы.

— Что с ним? — нахмурился Акимичи, доедая свою сладкую булочку.

Шикамару вздохнул, его обычно ленивое выражение лица слегка омрачилось.

— В этот день он всегда такой. Замкнутый. И это неудивительно, — он бросил взгляд на гирлянды, раскачивающиеся на ветру. — Ведь именно сегодня у него день рождения и именно он дважды стал свидетелем смерти своих родителей. Сначала, когда родился. А потом... на войне. Когда Эдо-Тенсей прекратил действовать, и его отец снова исчез у него на глазах. Так что его можно понять.

* * *

Наруто шёл, глядя под ноги, на тени, пляшущие от фонариков.

— Фестиваль, — стучало у него в висках. — Они накроют столы, будут смеяться, запускать фейерверки. Праздновать победу над тем, что было во мне. Над Девятихвостым. Над зверем, который отнял у них семьи. А потом подойдут и скажут: «Наруто, иди к нам, ты же наш герой!». И зовут меня праздновать это вместе с ними. Но никто из них даже не подумал, что для меня этот день значит совершенно иное и что я не хочу этот день хоть как-то отмечать.

Он остановился, поднял голову и посмотрел на монумент лиц Хокаге, возвышающийся над деревней. На то самое каменное лицо, что он так часто видел в последние мгновения — решительное, гордое и в то же время бесконечно печальное. И этот взгляд был громче любого праздничного салюта.

Шум центральных улиц постепенно стихал, превращаясь в далёкий, назойливый гул, похожий на рой пчёл. Наруто свернул на узкую аллею, ведущую к старому деревянному мосту через реку. Здесь украшений было меньше — несколько одиноких фонариков да пара палаток, где торговцы лениво раскладывали товар в ожидании вечернего наплыва, который будет проходить даже в столь отдалённом от центра улиц.

Тишина на окраине давила иначе. Не заглушала, а обнажала. Он остановился у перил моста, глядя на воду, в которой отражалось предзакатное небо. Отсюда был виден весь праздничный аншлаг — пестрое, шумное пятно, живущее своей жизнью.

— Когда-то я мечтал быть среди них, — пронеслось в голове. Он ясно вспомнил себя маленьким, прижавшимся носом к холодному стеклу своего окна. Он видел, как зажигаются огни, слышал взрывы смеха и музыки, доносившиеся с площади. Тогда он был готов отдать всё, чтобы кто-нибудь позвал его, чтобы хоть один взгляд остановился на нём не со страхом или ненавистью, а с приглашением.

В памяти всплыл образ: группа детей с бумажными фонариками несётся по улице, их восторженные крики режут воздух. А он, семилетний, стоит в тени арки, и они пробегают так близко, что ветерок от их движения шевелит его волосы. Но никто не оборачивается.

— А теперь, когда могу — не хочу. — Горькая ирония этой мысли заставила его сжаться. Он получил всё, о чём мечтал: признание, друзей, силу. Но этот конкретный день навсегда остался чёрной дырой, куда проваливалась любая радость.

Он толкнулся от перил и побрёл дальше, почти не глядя по сторонам. Ноги сами понесли его. Проходя мимо маленькой кондитерской, он на мгновение замер перед витриной. А потом вошёл внутрь.

— С праздником вас, Наруто-сама, хотите что-то купить? — улыбнулась пожилая владелица.

Он молча показал пальцем на небольшой круглый торт, украшенный клубникой. Он не знал, зачем это делает. Не было ни аппетита, ни желания. Возможно, это был просто жест, чтобы заполнить пустоту.

— С днём рождения, — мысленно произнёс он сам себе, принимая из её рук аккуратную коробку, перевязанную ленточкой.

С этим тортом в руках он направился к своему дому. Шум праздника остался позади. Он понимал, что та тишина, что ждала его в пустой квартире, будет давить куда сильнее. Потому что в ней не будет никого, кто понял бы, почему в этот день оранжевому сорванцу захотелось надеть всё тёмное и спрятаться ото всех.

Путь до дома тянулся мучительно долго. В голове снова и снова прокручивалось утреннее воспоминание, свежее и болезненное.

Он столкнулся с ней утром, как раз недалеко от цветочной лавки. Она шла ему навстречу с таким тёплым, понимающим взглядом, что у него внутри всё сжалось.

— Наруто, — начала она, её голос был спокоен, но в нём чувствовалась твёрдая уверенность. — Я знаю, каким трудным для тебя бывает этот день. Но ты не должен оставаться с этим один. Позволь мне быть рядом.

Он видел искреннюю заботу в её глазах, но чувствовал, как стена между ним и всем миром становится только выше.

— Я... я не могу сегодня, — пробормотал он, отводя взгляд. — Мне нужно побыть одному.

Она не настаивала буйно, не спорила. Её настойчивость была тихой и непоколебимой, как скала.

— Иногда одиночество это не выход, а ловушка. Я могу просто молчать, но быть рядом.— Её доброта в тот момент обжигала сильнее любой злости. Ему казалось, что её присутствие, её попытка проникнуть за его стену, оскверняет его горечь.

— НЕТ! — его голос прозвучал резко, заставляя её слегка отшатнуться. Он тут же пожалел, но было поздно. — Прости... просто оставь меня. Сегодня.

Она смотрела на него несколько секунд, её лицо выражало не гнев, а глубокую печаль. Затем она мягко кивнула.

— Хорошо. Но знай, что я всегда рядом.

Её уход дался ему тяжелее, чем любая битва. И теперь, неся в руках купленный впустую торт, он нёс и тяжёлое бремя собственного выбора: остаться в одиночестве, которое он сам для себя создал.

* * *

Дверь закрылась с глухим щелчком, отсекая последние отголоски праздничного гула. Тишина в квартире была густой, почти осязаемой. Последние лучи заходящего солнца, словно назло, пробивались сквозь окно, устраивая на полу длинные, уходящие вглубь комнаты полосы. Одна из них, яркая и пыльная, легла прямо на простую деревянную рамку, стоящую на подоконнике.

Наруто скинул куртку, бросил её на ближайший стул. Коробку с тортом поставил на стол, даже не развязывая ленточку. Его взгляд притянула фотография. Конохамару отдал её несколько месяцев назад, найдя в каких-то старых архивах своего деда. «Должен же он у себя их фото иметь», — сказал тогда юноша, сам не понимая, какой дар преподносит.

На снимке они были такими... живыми. Минато, без плаща Хокаге, в простой рубашке, обнимал Кушину за плечи. Она, с сияющими глазами и развевающимися алыми волосами, смеялась, держа в руке палочку с карамельным яблоком. Явно какой-то фестиваль. Явно до всего. До Кьюби, до войны, до того, как их сын станет сиротой и сосудом.

— Может, они бы хотели, чтобы я радовался? Безусловно хотели... — промелькнула мысль, слабая и безжизненная. Он мог почти слышать их голоса: «Наруто, живи полной жизнью! Будь счастлив!»

Но тут же, из самой глубины души, поднялась черная, горькая волна, сметая все доводы рассудка.

— Но как?! Как радоваться в день, когда вы погибли!? — мысль вырвалась наружу тихим, сдавленным криком. Его кулак со всей силы, с глухим стуком, обрушился на стену. Не чтобы проломить её он контролировал силу. Просто чтобы почувствовать боль, физическую, тупую и понятную, которая на миг затмит собой боль душевную. Он прислонился лбом к прохладной штукатурке, закрыв глаза, стараясь загнать обратно подступающие к горлу рыдания.

Стук в дверь, настойчивый и твёрдый, вырвал его из омута тяжёлых мыслей. Наруто замер на мгновение, прежде чем нехотя отодвинуться от стены и подойти к двери. Он не ждал гостей. Он никого не хотел видеть в такие моменты, особенно сегодня.

Блондин рывком открыл дверь, и на пороге застыл, слова застряли в горле. Перед ним стояла она.

Её стройная, но сильная фигура была облачена в простое платье и лёгкое хаори с тончайшей вышивкой: летящие ветки сакуры и стрекозы, будто пойманные в шёлковую паутину. Длинные серебряные волосы волнами спадали на плечи, оттеняя тёплый, ровный цвет её кожи. В больших карих глазах плескалась смесь решимости и неуверенности, а в тонких пальцах она сжимала небольшую коробочку, перевязанную жизнерадостной оранжевой лентой, и аккуратно собранное бэнто.

— Наруто, — произнесла она, и её голос, такой знакомый и тёплый, показался ему единственно верным звуком в этом искажённом дне.

Он нахмурился, стараясь сохранить на лице маску отстранённости.

— Хотару, — выдохнул он, переступая порог между «впустить» и «оставить за дверью». — Я же ещё утром дал понять, что сегодня гостей не принимаю. Даже тебя.

Хотару не смутилась. Напротив, она сузила глаза, и её брови сомкнулись в упрямой линии. Она надула щёки, и этот детский жест на её взрослом, спокойном лице выглядел одновременно так мило и так неоспоримо, что вся его нарочитая суровость начала трещать по швам.

— Я не гость, — парировала она, не повышая тона. — И ты меня впустишь, потому что я знаю, что ты не ел нормально весь день. И потому что... — она чуть приподняла коробочку с лентой, — я не могла не прийти. И ты это прекрасно знаешь

Он отступил на шаг, безмолвно приглашая её войти. Противостоять этой тихой, но несгибаемой настойчивости было бесполезно.

Она скользнула внутрь, и пространство квартиры будто наполнилось лёгким ароматом цветов. Это был её запах, запах цветочной лавки, где она проводила свои дни.

Сначала они молчали. Хотару, не дожидаясь приглашения, поставила бэнто и коробочку на стол рядом с его нетронутым тортом. Потом развязала ленточку, открыла крышку, и запах домашней еды: тёплого риса и жареного угря мягко вступил в бой с гнетущей атмосферой одиночества.

— Старик Акио сегодня опять чудил. — вдруг заговорила она, расставляя контейнеры. — Пытался купить все белые хризантемы в округе для своего алтаря. Говорит, в этом году они особенно пышные. Еле уговорила его оставить пару веток для других покупателей.

Наруто молча наблюдал за её движениями. Постепенно скованность в плечах начала отпускать.

— Старый ворчун, — пробормотал он наконец, подходя ближе и позволив быстрой улыбке скользнуть на его губах, впервые за весь день. — Ему бы не цветы, а терпения побольше купить.

Уголки губ девушки дрогнули в лёгкой улыбке.

— Я ему так и сказала. Он фыркнул и ушёл, забрав свои цветы и оставив вдвое больше рыбы для бэнто в качестве «благодарности за мудрый совет».

Наруто не смог сдержать короткий, хриплый выдох, который был почти что смехом. Он сел напротив неё, и впервые за весь день его спина не была напряжённым тетивой. Тишина в комнате перестала быть враждебной.

За окном первая, пробная, ракета фестиваля расцвела в небе огненным цветком. Пиротехники явно проверяли свои ракеты на работоспособность. Свет фейерверка на мгновение озарил комнату, подсветив лицо Хотару. Она отложила палочки и, немного помедлив, достала из складок хаори маленький свёрток, перевязанный той же оранжевой лентой.

— Это не совсем подарок ко дню рождения, — тихо сказала она, кладя его перед ним. — Просто… я хотела тебе кое-что дать. Сегодня.

Наруто смотрел на аккуратную упаковку с нарастающим внутренним смятением. Принимать подарки в этот день казалось кощунством. Но ранить её отказом — тоже.

Осторожно развязав ленту, в бархатистой коробочке он увидел маленький, изящный кулон из серебра. Он был выполнен в форме половины сердца. На его внутреннем срезе была выгравирована красивая, замысловатая буква «Х».

Он поднял на неё взгляд, полный немого вопроса. В его глазах читалось недоумение — Только половина?

Хотару ухмыльнулась, тихо хмыкнув, и потянулась за цепочку у себя на шее, которую он раньше не замечал. Из-под ворота платья появился ровно такой же кулон, но из золота. Он идеально, до мельчайшей зазубринки, стыковался с серебряным, образуя целое сердце. И на её половине была выгравирована буква «Н».

Всё стало ясно. Парный кулон. Он видел подобные в витринах ювелирных магазинов, но никогда не думал, что когда-либо будет носить нечто подобное. Это было слишком личное, слишком… романтичное.

Он молчал, зажав прохладное серебро в ладони, чувствуя, как его сопротивление тает под её тёплым взглядом.

— Ты можешь не любить этот день, — её голос прозвучал мягко, но с непоколебимой уверенностью. — Ты имеешь на это полное право. Но ты также имеешь право быть счастливым. Хотя бы немного.

Эти слова, такие простые, сделали то, чего не смогли бы сделать никакие уговоры. Они не отрицали его боль, они просто напоминали, что кроме боли в его жизни есть и что-то ещё.

Уголки его губ дрогнули в очередной раз, а затем медленно расплылись в самой настоящей, хоть и усталой, но искренней улыбке. Он не сказал ни слова. Просто кивнул, протянул к ней руку с кулоном. Она поняла его без слов, помогла закрепить застёжку на его шее. Серебряная половинка легла на грудь, прохладная и в то же время невероятно тёплая.

Он посмотрел на её золотую половинку, потом снова на неё саму. И в этот момент за окном взорвался целый каскад фейерверков, окрашивая её серебряные волосы в синие, красные и золотые отсветы.

* * *

До начала фестиваля оставались считанные минуты. Проверка фейерверка была завершена. Ужин постепенно подошёл к концу. Хотару встала, чтобы уйти, и у двери её шаг замедлился. Она смотрела на него, и в её глазах плескалась целая буря чувств: надежда, понимание, и приглушённая грусть. Наруто читал её как открытую книгу: она мечтала не просто о фестивале, она мечтала разделить с ним этот кусочек жизни, увидеть, как его хмурые мысли растворяются в свете фонарей.

— Ты ведь хотела, чтобы я пошёл с тобой на фестиваль? — его голос прозвучал тихо, но уверенно, нарушая тишину.

Она обернулась, и на её губах дрогнула неуверенная улыбка.

— Хотела, но… я же вижу как этот день ужасен для тебя, обойдусь и без фестиваля.

— Пошли, — сказал он твёрже, и в его голосе прозвучала уверенность, которую она не слышала с утра. — Обещаю, не сбегу.

Удивление на её лице сменилось таким сияющим, безудержным счастьем, что, казалось, сама комната стала светлее.

* * *

Шумные улицы Конохи поглотили их. Наруто был одет просто, и единственной яркой деталью в его наряде было накинутое поверх одежды оранжевое хаори: молчаливая уступка празднику и ей. Хотару же сияла в нарядном кимоно с узором из хризантем, её серебряные волосы переливались в свете фонарей и луны.

Он шёл спокойно, позволяя ей вести себя за руку. Его улыбки были редки и сдержанны, но каждая из них была настоящей. Она же, как мотылёк, порхала между прилавками, возвращаясь то с леденцом в виде лисички, то с маской Тануки. В какой-то момент она, смеясь, повисла у него на шее, пытаясь накормить его запечённым кальмаром.

— Хочешь прожить до ста лет:ешь морскую капусту! — её звонкий смех разносился вокруг.

— Они явно что-то добавляют в эти леденцы — мысленно отметил про себя блондин заметив как Хотару стала через чур энергичной.

Именно в этот момент их и заметили. Сакура, Ино, Шикамару и Чёджи стояли у лотка с золотыми рыбками. Сакура первая заметила знакомую спину в оранжевом хаори.

— Погодите, а это не Наруто там? — произнесла она, широко раскрыв глаза.

Все повернулись. Зрелище и впрямь было сюреалистичным: Узумаки Наруто, который в этот день обычно находил себе самое дальнее задание или запирался дома, спокойно стоял посреди праздничной суеты. А рядом с ним, сияя, как самый яркий фонарик, была незнакомая девушка с серебряными волосами, которая сейчас пыталась надеть ему на голову смешную маску. И мягко говоря у неё это плохо получалось.

— Вау, — выдавил Чёджи, на мгновение забыв о тайяки в своей руке. — Он вообще в курсе, что сегодня фестиваль? Тот самый?

— Похоже, что не просто в курсе, а принимает в нём активное участие, — невозмутимо заметил Шикамару, но в его глазах читалось лёгкое, одобрительное удивление.

Ино, прищурившись, внимательно разглядела девушку.

— Погодите-ка... Это же Хотару из цветочной лавки «Утренняя роса»! — воскликнула она, и на её лице расплылась понимающая ухмылка. — Ну конечно! Теперь всё встало на свои места. Я всё думала, почему он вот уже полгода как покупает удобрения исключительно у них, хотя раньше у нас покупал, да и в нашем магазине ассортимент в разы больше и качественнее. Видимо, дело было именно в этом, а не в качестве удобрений и грунта.

Сакура смотрела на пару, и её лицо озарила тёплая, почти сестринская улыбка.

— Смотрите, — сказала Харуно. — Он улыбается. По-настоящему. Мне кажется подобное было еще до войны и до смерти Джирайи-сана.

В этот самый момент, словно подстроившись, уличный фотограф поймал в объектив идеальный кадр: Наруто, с той самой мягкой, невесомой улыбкой, смотрел на Хотару, а она, весело смеясь, висела у него на шее, протягивая ему палочку с кальмаром. Фотограф, улыбнувшись, тут же вручил им моментальный снимок и растворился в толпе, явно собираясь еще кого-то сфотографировать.

* * *

На следующее утро тортик так и стоял на столе нетронутым, рядом с пустыми коробками от бэнто и подарка. А на подоконнике, в лучах восходящего солнца, стояли теперь две рамки. На одной — счастливые Минато и Кушина на каком-то давнем празднике. На другой их сын, с тихой улыбкой, и девушка, что сумела растопить лёд в его сердце, застывшие в мгновении счастья, которое они нашли друг в друге.