Много шума, но для чего? (джен)

... Я бежал из зала в зал, из коридора в коридор. Почти ни черта не было видно. Что-то произошло с приборами. Я налетел на пару витрин и уперся носом в какой-то механизм. Статуи, возникающие то с боку, то со спины, как мне казалось, хохотали от всей мраморной души. Я чувствовал себя минотавром в сумеречном лабиринте. Предположение о том, что где-то здесь бродит Абалкин, ищущий выход как и я, пока Экселенц нервно ожидает его в засаде, делало ситуацию нелепей некуда.

Рассчитывать, что я успею, было бессмысленно.

Рассчитывать, что Экселенц не достанет Абалкина, было смешно.

Треснул выстрел. Я побежал на звук. Все. Конец. Я побежал в темноту из последних сил и успел уронить пару стендов. В сложившихся обстоятельствах было не до науки.

Вдруг перед мной возник белый халат. В следующее мгновенье и он, и я оказались на холодном полу. Поднимаясь, беседу начал халат.

— Макс, ты с ума сошел, — хватаясь за голову, произнес халат, — после твоей пробежки от музея камня на камне не останется.

— Каждый сходит с ума по очереди, Гриша. — узнав Гришу Серосовина, отвечал я. — Экселенц свихнулся на деле Абалкина. От Экселенца сумасшествие передалось нам — членам КОМКОНа. Мы свели с ума всех родственников и знакомых Абалкина. Что дальше? Всю планету превратим в ненормальных? Из-за того, что шеф не может просто сесть за стол с Абалкиным и поставить все точки над "и"?

— Он может быть опасен, — без особой уверенности сказал Гриша.

— Опасен? Опасен. Опасен! — я повысил голос и закатил глаза. — Гриша, у Абалкина был десяток возможностей ликвидировать меня, тебя, Экселенца, свидетелей его пребывания на Земле и забрать детонаторы. Я пару минут назад говорил с ним. Он называл нас "бандой взбесившихся от страха идиотов" и не внял ни одному доводу бросить свою затею.

— Так почему ты его не задержал? — Гриша нахмурился. — И проблем было бы меньше.

— Пойми, Гриша, я не могу задержать невиновного. Упертого невиновного дурака.

— Тоже верно. — Гриша призадумался. — Идем. Все уже закончилось. Наверное.

Я и Серосовин, по прозвищу Водолей, одновременно вошли в мастерскую Майи Тойвовны Глумовой. Что-то было не так.

Я ожидал всего. Трупов с пулевыми ранениями, криков, визгов, воплей, плачей, следов хоть какой-либо, но борьбы. Ничего. Экселенц, сидящий по одну сторону стола, да Абалкин, разместившийся на другой. Над ними массивно возвышалась Майя Тойвовна. Я что? Сплю?

— Я повторяю вопрос. — Сикорски сжал кулаки. — Ты убил Тристана или нет?

— А я еще раз повторяю. — Абалкин насупился. — Я ничего не знаю о гибели Тристана. НИЧЕГО.

— Тогда в чем причина побега? Зачем все эти кошки-мышки? ЗАЧЕМ?

— Затем, — Абалкин что-то прижал к себе, — чтобы выжить.

Наступила пауза. Все еще не понимая, я приблизился к Глумовой.

— Майя Тойвовна, что произошло? Кто стрелял?

— Одним словом — детский сад. — я заметил покрасневшие глаза Глумовой. — Мальчики хотели подраться... Стреляла я.

На секунду я опешил. Представить нежное и ранимое существо с огнестрелом в руках? Я многое повидал, будучи на миссиях, но такое в первый раз.

Придя в себя, я расспросил Майю Тойвовну обо всех подробностях. И как Абалкин схватил детонатор, и как Экселенц хотел пристрелить Абалкина, и как Глумова закрыла собой Леву, и как Экселенц упрашивал Глумову уйти в сторону, и как Глумова впала в истерику... "Вы мужчины или нет?" И как она выхватила пистолет у Абалкина и выстрелила в потолок, и как после этого присмирел Экселенц, и как они, наконец, сели за стол переговоров.

Все прояснилось. Абалкин бегал от КОМКОНа, боясь, что Сикорски сломает его диск. Экселенц преследовал Льва, боясь, что тот приведет к катастрофе, которая произошла на Надежде. Я гонялся за обоими, боясь, что один из них убьет другого.

Позднее пришли и новые данные по делу Тристана. Оказывается, на Саракше работал и другой прогрессор. Его имя засекречено. Своей деятельностью он погубил Лоффенфельда, а затем дал ложную ниточку на Гурона-Абалкина. Пока мы гонялись друг за другом, лазутчик замел следы и скрылся.

Я перебирал документы. Настроение было хуже некуда.

— Много шума, но для чего? — подумал Максим Каммерер.