Семья героев (джен)

Лёгкий утренний бриз, пропитанный ароматом цветущей сакуры и влажной от росы земли, лениво колыхал ветви старого клёна во дворе. Его багряные листья, словно капли застывшей крови, тихо шелестели, отбрасывая причудливые тени на сёдзи традиционного двухэтажного дома в пригороде Токио. Дом был современным, но построенным с глубоким уважением к традициям — тёмные деревянные балки, черепичная крыша с изящными изгибами и небольшой сад камней у входа создавали ощущение гармонии и покоя. К этому оазису спокойствия примыкало сердце этого места — старое, но безукоризненно ухоженное додзё. Его стены из векового кедра помнили не одно поколение воинов, а натёртый до блеска деревянный пол хранил следы тысяч часов изнурительных тренировок.

Изнутри, сквозь плотно закрытые раздвижные двери, доносился мощный, слаженный хор голосов, выкрикивающих короткое, отрывистое «Ха!» при каждом ударе. Этот звук, подобно ударам сердца, задавал ритм жизни всему дому.

Внутри просторного зала царила атмосфера строгой дисциплины и предельной концентрации. Воздух был густым и тёплым от десятков разгорячённых тел. В ровных рядах, выстроившихся на татами, стояли ученики всех возрастов. Здесь были и совсем юные мальчишки, чьи кимоно казались на них мешковатыми, и подростки из средней школы с уже пробивающимся юношеским максимализмом в глазах, и несколько взрослых парней, чьи движения были отточены и уверены. Все они, как один, отрабатывали ката — последовательность ударов и блоков, вкладывая в каждое движение всю свою энергию.

Между рядами, заложив руки за спину, медленно прохаживался их сэнсэй. Это был мужчина преклонных лет, чья фигура излучала ауру несокрушимой скалы. Густая седая борода, аккуратно подстриженная, обрамляла лицо с сетью глубоких морщин, в которых, казалось, затаилась мудрость прожитых десятилетий. Длинные седые волосы были собраны в тугой мужской пучок на затылке, чтобы не мешать обзору. Несмотря на возраст, его телосложение оставалось крепким и плотным; лишь свободная юката скрывала от посторонних глаз мускулатуру, закалённую бесчисленными тренировками и временем. Его взгляд был лёгким, почти отстранённым, но в то же время невероятно сосредоточенным. Он замечал малейшую ошибку, едва уловимое нарушение баланса или неправильный угол поворота кисти.

Время от времени он останавливался, мягко, но настойчиво поправляя стойку замешкавшегося ученика, или тихим, но веским словом корректировал траекторию удара. Его прикосновения были едва ощутимы, но несли в себе такую уверенность, что тело ученика само находило правильное положение.

Пройдя почти весь зал, его взгляд остановился на фигуре в дальнем углу. Там, прислонившись к стене, сидел его собственный внук, Сайго. Мальчик в очередной раз отлынивал, отсутствующе глядя в одну точку и явно скучая. Глубокий, почти беззвучный вздох вырвался из груди старика. Он подошёл и аккуратно, без единого скрипа суставов, опустился на татами рядом с ним.

«Сайго…» — голос сэнсэя был мягким, лишённым упрёка, но внук всё равно вздрогнул. «Раз уж ты пришёл в додзё, может, проявишь чуть больше инициативы?»

Мальчик устало поднял на деда свои глаза, в которых плескалась вселенская тоска, но, встретившись с тёплым и понимающим взглядом старика, тут же смущённо опустил голову. Его плечи поникли.

«Ну… не я хотел сюда ходить…» — пробормотал он едва слышно. «Отец сказал, что это будет полезно для меня и добавит уверенности… Дедушка, ты же можешь на него повлиять? Могу я перестать заниматься?»

В его голосе звучала робкая надежда. Он был тихим, замкнутым ребёнком, которому суровая дисциплина и физические нагрузки додзё были совершенно чужды. Он не видел в этом смысла, лишь очередную повинность, навязанную взрослыми.

Старик на мгновение ощутил укол неловкости. На его лице промелькнуло смущённое выражение, когда он вспомнил недавний разговор с сыном. Именно он, Кэнсин Ямамото, настоял на том, чтобы его внука привели в семейное додзё. Официальной причиной было желание укрепить характер мальчика, но истинной — простая, эгоистичная потребность проводить с ним больше времени.

«Хм, сложный вопрос…» — протянул Кэнсин, поглаживая бороду. «Неужели тебе это так неинтересно? Подумай, какая в этом сила. Боевые искусства — это не просто умение махать руками и ногами. Это путь к пониманию себя. Это дисциплина, которая закаляет не только тело, но и дух. Когда-нибудь ты встретишь человека, которого захочешь защитить. И в этот момент ты будешь благодарен за каждый час, проведённый здесь. Сила нужна не для нападения, а чтобы оберегать то, что тебе дорого».

Он говорил искренне, вкладывая в слова всю свою философию, выкованную за долгую жизнь. Но Сайго лишь отсутствующим взглядом смотрел куда-то сквозь деда.

«Сейчас не то время, дедушка», — тихо ответил он. «За драки теперь сажают в полицию. А если кто-то будет приставать, можно просто убежать или позвать на помощь. Это не требуется».

Кэнсин растерянно моргнул. Логика внука, простая и современная, сбила его с толку. Он привык мыслить категориями чести, долга и защиты, а мир Сайго состоял из правил, законов и смартфонов. Старик откашлялся, решив зайти с другой стороны, прибегнув к аргументу, который казался ему вечным и неоспоримым.

«В таком случае… что насчёт женского внимания?» — он заговорщически подмигнул, понизив голос. «Сильное, натренированное тело всегда привлекает многих девушек. Уж поверь мне, твоя бабушка не даст соврать!»

Он попытался пошутить, изобразив на лице хитрую ухмылку и тихо рассмеявшись. Он вспомнил, как в молодости его собственная жена восхищалась его силой и ловкостью. Но реакция внука была далека от ожидаемой. Сайго лишь сильнее опустил голову, его уши слегка покраснели.

«Мне такое не интересно…» — пробормотал он и снова замолчал, понуро уставившись в пол.

Кэнсин устало вздохнул. Все его аргументы, отточенные годами, разбились о стену апатии и незаинтересованности. Он понял, что сейчас дальнейшие уговоры бессмысленны. Мягко потрепав внука по волосам, он поднялся и пошёл к другим ученикам, которые, в отличие от Сайго, жаждали его наставлений и терпеливо ждали, когда сэнсэй закончит семейные дела.

День пролетел незаметно. Когда последние лучи солнца окрасили небо в оранжево-пурпурные тона, тренировка подошла к концу. Ученики, один за другим, подходили к старому мастеру, уважительно кланялись и покидали додзё, унося с собой приятную усталость в мышцах. Вскоре зал почти полностью опустел. В нём остались лишь двое: Кэнсин, который медленно складывал тренировочный инвентарь, и его внук Сайго, который, забрав свой телефон, тут же с головой погрузился в виртуальный мир, яростно нажимая на экран.

Внезапно бумажная ширма с тихим шорохом отъехала в сторону. В проёме показался высокий, крепкий мужчина с такими же острыми чертами лица, как и у старика. Это был его сын, Такэру. Сняв уличную обувь и ступив на деревянный пол, он низко поклонился.

«Отец! Спасибо, что присмотрел за Сайго».

Подняв голову, он вопросительно посмотрел на Кэнсина, ожидая отчёта об успехах. Старик постарался избежать этого взгляда, чувствуя себя так, словно провалил важное задание. Он лишь махнул рукой, приглашая сына следовать за ним. Оставив мальчика наедине с его игрой — тот даже не заметил их ухода, — они прошли в небольшое подсобное помещение, служившее одновременно и раздевалкой, и крохотной кухней.

Кэнсин молча налил две кружки дымящегося зелёного чая и сел за низкий столик. Такэру устроился напротив.

«Ха-а-а…» — выдохнул старик, отпив глоток. Горечь чая немного прояснила мысли. «У него совсем нет мотивации, Такэру. Совсем. А ведь поначалу всё так хорошо шло… Я помню, как он в первый раз неуверенно надевал доги, как его глаза горели любопытством. Он даже возбуждённо ждал начала урока. Но… уже спустя несколько десятков минут он выдохся и потерял всякий интерес».

Он устало посмотрел на сына. Такэру слушал спокойно, его лицо было непроницаемо, но в глазах читалось понимание.

«Я знаю, отец. Он всегда такой», — тихо сказал Такэру. «Дома он почти не выходит из своей комнаты. У него нет друзей, он не общается со сверстниками. Только школа, дом и телефон. Я бы мог запретить им пользоваться, но… он ведь не отлынивает от уроков. Всегда делает домашнее задание, оценки у него хорошие. Смартфон — это его единственное окно в мир, единственное, что его по-настоящему интересует. Забери я его, и он совсем замкнётся».

«Но что-то же нужно делать! Нельзя позволить ему превратиться в отшельника в собственном доме», — Кэнсин поставил кружку на стол чуть резче, чем хотел.

«Я знаю», — вздохнул Такэру. «Я пробовал всё. Записывал его в разные кружки — футбол, рисование, программирование. Везде одно и то же: первоначальный всплеск интереса, а потом апатия. Он просто… теряет запал. Я думал, что ты, твой авторитет, атмосфера додзё… что ты справишься. Я надеялся, что здесь он найдёт себя».

В голосе сына звучало отчаяние и чувство вины. Кэнсин видел, как сильно он переживает за Сайго. Старый мастер замолчал, погрузившись в раздумья. Проблема была глубже, чем простое нежелание заниматься боевыми искусствами. Его внук был потерян в этом новом, цифровом мире, и старые, проверенные методы воспитания здесь не работали. Нужно было искать другой ключ.

Прошла неделя. Такэру снова привёз Сайго в додзё. Всё повторилось: мальчик переоделся, поклонился и забился в свой привычный угол, всем своим видом демонстрируя безразличие к происходящему. Кэнсин провёл разминку, задал ученикам упражнения и, к удивлению многих, направился не к ним, а к своему внуку.

Он сел рядом с Сайго, и тот настороженно покосился на деда, ожидая очередной порции нотаций. Но вместо этого Кэнсин с таинственным видом достал из широкого кармана своей юкаты блестящую коробочку. Внутри лежал новенький, последней модели смартфон.

«Сайго, посмотри-ка», — сказал старик, с неподдельным замешательством вертя в руках гладкий гаджет. «Сын подарил. Сказал, старый уже ни на что не годен. А я… я в этой вашей технике совсем не разбираюсь. Кнопка тут всего одна, и та сбоку. Как его вообще включить? И что это за значки повсюду? Никогда таким не пользовался».

Это была чистая правда лишь отчасти. Кэнсин вполне сносно управлялся со своим старым телефоном, но этот новый аппарат действительно ставил его в тупик. И эта беспомощность оказалась тем самым ключом, который он так долго искал.

Лицо Сайго изменилось. На нём всё ещё не было энтузиазма, но исчезла апатия. Он оказался в своей стихии. Это была среда, которую он знал досконально.

«Это сенсор отпечатка пальца, дедушка», — он взял телефон в свои руки. «Нужно приложить палец, который ты зарегистрировал. Вот так. А это рабочие столы, на них иконки приложений…»

Хоть и нехотя, он начал объяснять, показывать, куда нажимать и как настраивать. Другие ученики с любопытством поглядывали на них, но стоило им замедлить темп тренировки, как строгий взгляд их мастера, который тот мельком бросал на них, заставлял их тут же с удвоенным усердием возвращаться к упражнениям.

Постепенно Сайго оживал. Видя, как неуклюже старик обращается с современной техникой, как пытается нажать на экран слишком сильно или не может найти нужный пункт в меню, мальчик начал проявлять всё больше эмоций. Сначала это было снисходительное покачивание головой, потом — тихий смешок, а затем и полноценная, живая улыбка, когда дед в очередной раз не смог ответить на видеозвонок.

Кэнсин в душе ликовал. Он был готов выглядеть полным профаном в глазах внука, если это поможет ему вернуть жизнь на его лицо.

Это стало их новой традицией. Их посиделки в углу додзё продолжались. Со временем Сайго начал появляться здесь не только тогда, когда его привозил отец. Он стал приходить сам, после школы. Помимо помощи деду с телефоном, он, незаметно для самого себя, начал всё активнее участвовать и в жизни додзё. Сначала просто наблюдал, потом стал повторять движения, а вскоре уже стоял в общем строю, проявляя поразительное усердие и талант, который, видимо, дремал в его крови.

Их беседы тоже изменились. Они обсуждали новости из интернета, спорили о политике, делились смешными видео. А однажды Сайго показал деду игру, в которую играл всё это время. Это был красочный фэнтезийный мир, полный приключений и загадок. Кэнсин, к удивлению внука, тоже заинтересовался. И эта игра стала ещё одной общей темой, ещё одним мостиком, соединившим два разных поколения.

Прошло два года.

В додзё стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием двух бойцов в центре зала. Десятки глаз были прикованы к площадке для спарринга. С одной стороны стоял Кэнсин Ямамото. Казалось, за эти годы он стал чуть меньше, суше, а морщины на его лице пролегли глубже. Напротив него, в боевой стойке, стоял Сайго.

Старик смотрел на внука, и его сердце наполнялось гордостью. За эти два года мальчик изменился до неузнаваемости. Он вытянулся, окреп, его плечи расправились. Неуверенность исчезла без следа. Он больше не прятал взгляд, а смотрел прямо в глаза деду, и в его янтарных, почти оранжевых зрачках горел огонь азарта.

Судьёй поединка был Такэру. Он поднял руку и резко опустил её.

«Хадзимэ!»

Бой начался. Сайго сорвался с места, подобно молодому тигру — быстрый, резкий, полный энергии. Он обрушил на деда серию стремительных ударов, но Кэнсин двигался подобно воде, обтекающей камни. Он не блокировал атаки в лоб, а уводил их в сторону, отводил, парировал лёгкими, почти незаметными движениями кистей, используя инерцию внука против него самого.

Сайго атаковал яростно, но каждый его выпад разбивался о стену опыта. Кэнсин же не нападал, он выжидал, изучал, позволяя юношеской энергии выплеснуться. Наконец, когда в атаках внука появилась первая, едва заметная брешь, старик перешёл в наступление. Его движения не были быстрыми, но были безупречно точными и выверенными. Один короткий удар в солнечное сплетение заставил Сайго сбиться с дыхания. Лёгкая подсечка — и юноша потерял равновесие.

Кэнсин не дал ему упасть. Он подхватил внука, развернул и мягким, но сильным толчком бросил на татами. Бросок был идеальным. Сайго рухнул на спину принимая свое поражение

Тишина взорвалась аплодисментами. Такэру поднял руку Кэнсина, объявляя победителя.

Сайго лежал на мате, тяжело дыша, и смотрел в потолок. А потом он громко, от всей души рассмеялся.

«Ха-ха-ха! Похоже, до тебя, старик, мне ещё далеко!» — крикнул он, и в его голосе не было ни капли разочарования, только восхищение и азарт.

Кэнсин с закрытыми глазами довольно улыбнулся. Он чувствовал безмерную гордость и любовь. И в этот самый миг он ощутил, как по всему телу разливается странная, свинцовая тяжесть. Мысли спутались, в глазах начало двоиться. Мир перед глазами качнулся, и он, как подкошенный, рухнул на пол.

...

Он очнулся от запаха антисептиков и тихого писка медицинского оборудования. Белый потолок, белые стены, белые простыни. Он был в больнице. Вокруг его кровати стояли самые близкие ему люди. Его сын Такэру, невестка Юми и, конечно, Сайго. Рядом с ними стоял врач в белом халате.

Юми тихо плакала, уткнувшись в плечо мужа. Такэру смотрел на отца с серьёзным, мрачным выражением, но его глаза предательски дрожали. А Сайго припал к его кровати и безостановочно плакал, повторяя сквозь слёзы: «Дедушка, ты очнулся! Ты очнулся!».

Кэнсин устало вздохнул. Он всё понял. Он чувствовал, как сила, что некогда бурлящим потоком струилась по его венам, ушла, оставив после себя лишь пустоту и слабость. Старое тело, отдавшее последние ресурсы на тот победный поединок, наконец, сдалось.

Прошло несколько дней. Кэнсин лежал в палате, подключённый к капельницам. Компанию ему составлял внук. Они увлечённо болтали о всяких глупостях и, как и прежде, играли в свою любимую игру на планшете. Старик сильно изменился. Его кожа стала бледной и тонкой, как пергамент, а конечности слабо подрагивали. Из-за этой дрожи в руках он часто не мог правильно нажать на экран, промахивался в решающий момент и проигрывал бои, которые раньше проходил с лёгкостью.

«Чёрт побери!» — зло огрызался он, когда его персонаж в очередной раз падал замертво. «Ничего, я ещё пройду этого проклятого босса! Обязательно пройду!»

Сайго видел эти изменения. Он видел, как угасает его могучий дед, превращаясь в немощного старика. Но он старательно прятал своё расстройство за маской беззаботности, продолжал по-дружески подшучивать над ним и рассказывать о новых игровых событиях.

Вечером, как обычно, они попрощались.

«До завтра, дед! Не пытайся пройти Бездну без меня!» — крикнул Сайго уже из дверного проёма.

Кэнсин проводил его тёплым взглядом и повернул голову к окну. Сумерки опускались на город, зажигая первые огни. Он знал, что «завтра» для него может и не наступить. Жизнь почти покинула это старое тело. Но он был рад. После смерти любимой Акико он думал, что остаток его дней будет посвящён лишь додзё, обучению безымянных учеников. Он полностью погрузился в рутину, пока его единственный сын не подарил ему внука. Внука, который был так похож на него самого в молодости — такой же упрямый, замкнутый, но с огнём внутри. И ему, Кэнсину, удалось разжечь этот огонь. Эти последние два года, хоть и были странными, полными разговоров о непонятной технике и виртуальных мирах, были по-настоящему счастливыми.

Внезапно экран планшета на тумбочке засветился. Уведомление из игры. Оно напоминало, что он до сих пор не смог пройти последний, самый сложный уровень той самой Бездны.

Со сложным выражением на лице он взял планшет в свои дрожащие руки. Он соберёт остатки сил. Он сделает это.

Час сменялся часом. Пальцы плохо слушались, реакция подводила, но старый воин не сдавался. Он пробовал снова и снова, меняя тактику, подбирая персонажей, оттачивая ротацию до сотых долей секунды. И вот, когда за окном уже сгустилась глубокая ночь, после бесчисленных попыток, он сделал это. Последний враг пал. На экране засияла надпись «Испытание пройдено».

С последними потраченными силами, с чувством выполненного долга, Кэнсин откинулся на подушку. Дыхание стало поверхностным, сердце замедлило свой бег. Жизнь окончательно покидала его тело. И последнее, что он услышал, был тихий, мелодичный звук из динамиков планшета — фраза, которую он слышал в игре сотни раз, но только сейчас понял её истинный смысл.

«И пусть твоя жизнь будет столь же насыщенной. Ad Astra Abyssoque».

К звёздам и бездне. Его путешествие здесь закончилось. Новое — только начиналось.

Сознание вернулось внезапным, оглушающим разрядом.

Первым было ощущение. Пронзающее, всеобъемлющее, разрывающее на части. Холод. Не просто прохлада осеннего дня или ледяной воды — это был первобытный холод, вцепившийся в каждую клетку тела, которое, казалось, больше не принадлежало ему. Оно было беспомощным, чужим, неспособным даже на простейшее движение, чтобы согреться.

Затем пришёл звук. Бесформенный, давящий гул, состоящий из сотен слившихся воедино отголосков. Он бился о барабанные перепонки, искажался, превращаясь в неразборчивую какофонию, в которой тонули отдалённо знакомые, но чуждые теперь интонации человеческой речи.

И наконец, свет. Безжалостный, ослепляющий поток, ударивший по глазам, которые непроизвольно открылись. Он был настолько ярким, что причинял физическую боль, заставляя мир расплываться в одно сплошное белое пятно, по которому, словно тени, скользили размытые, гигантские фигуры.

Паника, холодная и липкая, подступила к горлу. Он попытался закричать, но из лёгких вырвался лишь тонкий, пронзительный плач — звук, который он не узнал. Это был плач младенца.

Его тело, маленькое и невесомое, подняли чьи-то руки. Фигуры мелькали перед глазами, передавая его друг другу, словно хрупкую посылку. Мир вращался, калейдоскоп света и тени сменялся с головокружительной скоростью, пока, наконец, он не оказался в новых объятиях.

И в этот момент всё изменилось.

Холод отступил, сменившись волной обволакивающего тепла. Шум стих, уступив место тихому, ритмичному стуку, который отзывался где-то глубоко внутри, успокаивая и убаюкивая. Яркий свет померк, заслонённый чем-то мягким и большим. Он ощутил нежный, едва уловимый аромат молока и женской кожи. Руки, державшие его, были невероятно ласковыми, а прикосновения — полными такой заботы, какой он не чувствовал целую вечность. Он не знал, кто эта фигура, но инстинктивно прижался к источнику тепла, ища защиты. Тело, всё ещё не слушавшееся его взрослого разума, само нашло в этом покой. Борьба прекратилась. Бесконечная усталость, накопившаяся за долгую прошлую жизнь и шок нового рождения, взяла своё. Он уснул, впервые за долгое время чувствуя себя в полной безопасности.

Прошло пять лет.

Деревня была затерянным островком цивилизации посреди бескрайнего океана древнего леса. Несколько десятков грубоватых, но крепких деревянных домов с соломенными крышами разбросались по небольшой долине, окружённой вековыми деревьями-исполинами. Извилистая грунтовая дорога, единственная ниточка, связывавшая поселение с внешним миром, терялась в зелёной чаще. Жизнь здесь текла медленно и размеренно, подчиняясь смене времён года. Утром над крышами поднимались струйки дыма от очагов, днём разносился стук топора дровосека и мычание скота, а вечером деревня погружалась в густую, звенящую тишину, нарушаемую лишь пением цикад и далёким уханьем совы.

На самой окраине этого захолустья, у кромки леса, совсем недавно появилось новое, странное для здешних мест сооружение. Кто-то расчистил от кустарника и камней небольшой пятачок земли, тщательно его выровнял и превратил в импровизированный полигон. В центре этого круга, глубоко вкопанный в землю, стоял деревянный манекен. Он был вырезан из цельного ствола толстого дерева, а места, имитирующие руки и корпус, были для прочности обмотаны старой, потёртой тканью.

На этом полигоне, в полном одиночестве, находился черноволосый ребёнок. Ему было не больше пяти лет, но в его движениях не было и намёка на детскую неуклюжесть. Он методично наносил удары по деревянному истукану, и при каждом соприкосновении раздавался глухой, уверенный стук.

Мальчик был поразительно красив. Его чёрные, как вороново крыло, волосы средней длины разметались от резких движений. Лицо, ещё не утратившее детской припухлости, уже обладало острыми, благородными чертами, которые обещали в будущем превратиться в нечто незаурядное. Но больше всего притягивали взгляд его глаза — большие, миндалевидной формы, они сияли ярким, живым янтарным цветом. В них, вопреки юному возрасту, читалась недетская глубина и осознанность.

Он размышлял, как это всегда бывало во время тренировок. Мысли текли ровно, в такт его ударам. «Странно всё это…» — подумал он, нанося точный удар кулаком по обмотанной ткани. «Я всегда считал, что память должна исчезать. Новая жизнь — чистый лист. Но я… я помню всё. Каждую морщинку на лице моей супруги, каждую победу и каждое поражение, горечь потерь и тепло семейного очага. Словно и не умирал вовсе, а просто переехал в новый дом. В новое, крошечное тело».

Он сместился, уходя с линии атаки воображаемого противника, и нанёс серию быстрых ударов по вырезанным участкам манекена, имитирующим руки.

«Первые годы были сущим адом. Разум старика, запертый в теле младенца. Полная беспомощность. Неспособность говорить, ходить, даже контролировать собственные нужды. И этот новый язык… Пришлось учить его с нуля, слушая, как воркуют надо мной мои новые родители».

Его отец, Артур, оказался сильным, молчаливым мужчиной, лесником, чьи руки были покрыты мозолями от топора, а от одежды всегда пахло хвоей и древесной смолой. Мать, Ливия, — доброй и заботливой женщиной с тёплой улыбкой, чья жизнь вращалась вокруг дома, небольшого огорода и немногочисленной живности — пары коз да десятка кур. Они были простыми, хорошими людьми, и он, Рейн — такое имя ему дали, — со временем искренне к ним привязался.

Удары по манекену становились всё быстрее и сильнее. Дерево протестующе скрипело под его напором.

«Это место… оно другое. Не просто другая страна, а другой мир». Он вспомнил, как отец, укладывая его спать, рассказывал сказки. Но это были не те сказки, к которым он привык. Это были легенды. Легенды о чудовищных зверях, что когда-то едва не уничтожили мир. О морском змее Левиафане, чьё тело могло опоясать целый остров, и о сухопутном колоссе Бегемоте, от поступи которого дрожала земля. Герои древности победили их, но эти истории, рассказанные шёпотом при свете масляной лампы, заставляли его, взрослого человека, чувствовать первобытный ужас.

И это были не просто сказки. Он уже успел убедиться, что мир населён не только людьми. Несколько раз в их деревню заезжали торговцы — и среди них он видел остроухих, изящных эльфов и коренастых, бородатых дварфов. А иногда через деревню проходили вооружённые люди, которых местные называли «авантюристами».

Раздался громкий треск. Одна из «рук» манекена, не выдержав очередного мощного удара, отломилась и отлетела в сторону. Рейн замер, тяжело дыша.

«Да… И люди здесь гораздо сильнее». — заключил он. Обычные жители, вроде его отца-лесника, были выносливее и крепче, чем среднестатистический человек из его прошлого мира. Но настоящая пропасть лежала в силе тех самых авантюристов. Он слышал обрывки разговоров о каких-то «уровнях» и «благословениях богов», которые давали им нечеловеческую мощь. Это объясняло, почему те немногие авантюристы, что проходили через их деревню, двигались с такой лёгкостью и уверенностью, словно скрытые хищники.

Он вышел из состояния боевой концентрации. Его маленькое тело покрылось мелкой испариной, пот ручьём стекал по вискам и спине. Рейн закрыл глаза и начал выполнять дыхательные упражнения, выравнивая сбившееся дыхание.

Внезапно тишину нарушил громкий, тонкий крик, донёсшийся с края полигона.

— Рейн!!

Он обернулся. К нему, спотыкаясь на неровной земле, бежал мальчик с копной ослепительно белых волос и большими рубиновыми глазами. Это был Белл Кранел. Его первый и единственный друг в этом новом мире.

Рейн смотрел на подбегающего Белла, и на его губах появилась тёплая улыбка. «Внук…» — пронеслось в его голове. Он никак не мог воспринимать этого застенчивого, плаксивого ребёнка иначе. Белл был добрым, искренним и доверчивым донельзя — полная противоположность ему самому, с его цинизмом и мудростью прожитых лет.

Они познакомились пару лет назад. В один из вечеров в дверь их дома постучал дряхлый, но подозрительно крепкий старик с маленьким мальчиком, который прятался за его ногой. Они представились их новыми соседями. Тогда Белл был совсем плаксой, постоянно цеплялся за своего дедушку и ревел по любому поводу.

Подбежавший Белл согнулся, уперевшись руками в колени, и отчаянно пытался отдышаться.

— Ха-а… ха-а… Рейн! Почему ты… не подождал меня! Мы же договаривались… вместе играть! — с упрёком пропыхтел он, надув губы.

Рейн лишь усмехнулся и по-отечески взъерошил его белоснежные волосы.

— Я не играл, а всего лишь делал зарядку. Ждал, пока ты придёшь, чтобы начать настоящую тренировку, — спокойно ответил он.

Лицо Белла тут же просияло. По уже сложившейся традиции он стянул через голову свою простую сельскую рубаху, оставшись в одних штанах. Они вместе начали выполнять простые упражнения: приседания, отжимания, а после — пробежали несколько кругов вокруг их полигона. Во время бега они болтали о всяких детских пустяках.

— …а дедушка сегодня будет рассказывать новую историю про героя Аргонавта! Он сказал, я могу позвать тебя послушать! — с восторгом поделился Белл. — Он тоже очень ждёт тебя в гости!

Рейн кивнул, а сам, переходя к следующему упражнению — комплексу на растяжку, взятому из его прошлой жизни, — и невольно подумал о дедушке Белла. Этот старик всегда вызывал у него странное чувство. С виду — обычный дряхлый отшельник, с вечной глуповатой ухмылкой и сальными шуточками в запасе. Но стоило посмотреть ему в глаза или оказаться рядом, как Рейн, со своей интуицией ветерана, ощущал исходящую от него ауру колоссальной, сдерживаемой силы. Это было едва уловимое чувство опасности, как от спящего хищника. Сначала это настораживало, но со временем Рейн просто привык к этой странности и перестал обращать на неё внимание.

После разминки они встали друг напротив друга. Практиковать спарринги они начали всего пару месяцев назад.

— Готов? — спросил Рейн.

Белл серьёзно кивнул и принял боевую стойку, которую Рейн ему показывал. Началось их обычное занятие. Рейн не просто дрался с ним, он обучал.

— Не заваливайся вперёд, Белл. Вес на обеих ногах, — спокойно комментировал Рейн, легко уходя от неуверенного удара. — Удар наносишь не рукой, а всем телом. Поверни бедро. Вот так, уже лучше.

По ходу боя Рейн не переставал удивляться. «Этот ребёнок — невероятен. Его потенциал просто огромен». — размышлял он. Белл был как губка. Он впитывал всё, что ему показывали. Рейн сделал лёгкий финт, показывая удар в корпус, но на самом деле целясь в плечо. Белл, ещё не умея читать такие обманные движения, должен был среагировать на первую, ложную угрозу. Но вместо этого его тело качнулось в сторону с какой-то звериной интуицией, уводя плечо с линии атаки. Удар Рейна прошёл в каких-то миллиметрах. «Вот оно», — мысленно отметил Рейн, отступая на шаг. — «Этому я его не учил. Это чистый инстинкт. Рефлекс, который есть у прирождённых бойцов. Он даже не понял, что сделал, просто почувствовал опасность». Это лишь укрепляло его уверенность: перед ним был необработанный алмаз чистейшей воды.

Схватка закончилась, как и всегда. Рейн сделал обманное движение, заставив Белла сместиться, и тут же провёл аккуратную подсечку. Мальчик, потеряв равновесие, мягко упал на траву. Он лежал на спине, обессиленный, но счастливый.

— Ты становишься всё ближе, Белл. Твои удары уже намного сильнее, чем месяц назад, — похвалил его Рейн.

От этих слов глаза Белла засияли ярче рубинов. Для него похвала от Рейна была высшей наградой.

— Пойдём искупаемся? — предложил Рейн, заметив, что они оба мокрые от пота.

Белл радостно согласился. По уже сложившейся традиции они отправились к ближайшей речке. Вода была прозрачной и ледяной, она приятно холодила разгорячённую после тренировки кожу. Они брызгались друг на друга и пытались перегнать мальков, снующих у самого дна, пока окончательно не выбились из сил.

Сегодняшний их маршрут для прогулок пролегал через деревню. Их появление всегда вызывало умиление у соседей.

— Ой, посмотрите, наши красавчики идут! — проворковала им вслед пожилая соседка, помахав рукой. — Такие обаяшки, один — чёрненький, другой — беленький!

От этих слов они оба покраснели, но по разным причинам. Белл — от смущения, а Рейн — от неловкости, что его, старика в душе, называют «обаяшкой».

По дороге они зашли домой к Рейну. На крыльце их застала его мама, Ливия. Это была красивая женщина с длинными, как и у него, иссиня-чёрными волосами и чуть более смуглой кожей, чем у остальных жителей деревни. Её черты лица были тоньше и изящнее, что выдавало в ней чужестранку. Рейн давно понял, что именно от неё унаследовал свою необычную для этих мест внешность.

— Мои вы герои! — воскликнула она и тут же заключила их обоих в свои объятия, начав тискать и целовать в обе щеки. — Устали, наверное? Сейчас я вам дам подкрепиться!

Рейн, уже давно смирившийся с такими проявлениями материнской любви, просто сдался, позволив превратить себя в куклу для обниманий. Белл же, не привыкший к такому, стоял красный как рак и неловко мялся. Вскоре Ливия снабдила их флягой с водой и несколькими увесистыми сэндвичами с сыром и вяленым мясом.

Подкрепившись, они направились к дому Белла. Его дедушка, как и всегда, сидел на крыльце в старом кресле-качалке. Это был седовласый старик с хитрым прищуром и бородой, вечно одетый в простую рубаху и штаны. Заметив их, он расплылся в широкой, добродушной улыбке, от которой вокруг глаз собралась сеточка морщин.

— О, Рейн, дружище! Заходи, заходи! Белл мне все уши про тебя прожужжал! — радушно поприветствовал он его.

Мальчики прошли в гостиную, заставленную книжными полками. Это было невероятной редкостью. Рейн знал, что книги в этом мире были очень дороги, и такое их количество в доме бедного старика лишь добавляло подозрительности к его персоне.

Они уселись на пол и принялись за чтение. Белл, как и всегда, вцепился в книги с историями о героях, их подвигах и странствиях. Его глаза горели, он с открытым ртом следил за приключениями отважных воинов, и в эти моменты Рейн ясно видел, как в душе этого плаксивого ребёнка рождается великая мечта — стать таким же, как они. Стать героем.

Рейна же интересовали более приземлённые вещи. Он жадно поглощал книги по истории и географии. Он читал о великих королевствах, о расах, населяющих мир, о богах, спустившихся с небес, чтобы жить среди смертных — что казалось ему занятной мифологией. Он узнал о существовании гигантского города-лабиринта Орарио, единственного места в мире, где находился вход в Подземелье. Этот мир был удивителен. Множество неведомых тварей, монстры, обитающие в глубоких лесах и горах. И магия. То, что в его прошлом мире было лишь выдумкой, здесь было вполне реально — он сам видел, как заезжие авантюристы создавали из воздуха огонь или воду.

Возможно, в нём заговорила детская натура его нового тела, а может, открывшиеся возможности этого невероятного мира пробудили давно забытый азарт. Глядя на увлечённого Белла, Рейн понял, что и в его душе зародилась мечта. И пусть их мечты были похожи, они всё же отличались. Если Белл хотел стать Героем с большой буквы, спасать принцесс и побеждать зло, то Рейн хотел иного. Он хотел стать Авантюристом. Исследователем. Человеком, что спустится в самые тёмные глубины, увидит все чудеса этого мира и соберёт его бесчисленные сокровища.

........................................................................................

Если вам понравилась данная книга, то пожалуйста, поддержите лайком!

Время в этой глухой деревушке текло иначе, чем в том мире, что остался по ту сторону смерти. Оно не неслось вперёд неумолимым потоком, а скорее сочилось, подобно древесной смоле, — густое, размеренное и наполненное смыслом каждого прожитого дня. Годы, пролетевшие с момента его нового рождения, сплелись в единое полотно из сменяющих друг друга сезонов: белоснежной тишины зимы, буйного цветения весны, знойного марева лета и багрянца осени.

К тому времени, как Рейну исполнилось восемь лет, он уже полностью свыкся со своей новой реальностью. Тело ребёнка больше не казалось чужеродной тюрьмой, а стало послушным инструментом, который он, пользуясь знаниями из прошлой жизни, неустанно закалял и развивал. Его дни были подчинены строгому распорядку: подъём с первыми лучами солнца, утренняя тренировка на его импровизированном полигоне, а затем — совместные занятия с Беллом. Но с каждым днём в его душе крепло осознание, что этого недостаточно. Он был частью семьи, сыном простых и трудолюбивых людей, и мысль о том, чтобы оставаться нахлебником, пусть и маленьким, претила его взрослому мировоззрению.

В один из летних вечеров, когда семья собралась за ужином, Рейн принял решение.

— Отец, мама, — начал он, отложив свою деревянную ложку. Его голос прозвучал неожиданно серьёзно для восьмилетнего ребёнка. — Я хочу помогать вам. По-настоящему.

Артур, его отец, оторвался от своей тарелки и с удивлением посмотрел на сына. Это был кряжистый мужчина, чьё лицо было обветрено и покрыто сетью морщин, несмотря на его не столь уж преклонный возраст. Лес забирал у своих служителей многое.

— Помогать? — переспросил он, и в его голосе прозвучала усмешка. — Ты и так помогаешь, Рейн. Кормишь кур, носишь воду из колодца. Для твоего возраста этого более чем достаточно.

— Нет, — твёрдо ответил Рейн, встретив взгляд отца. — Я хочу работать с тобой в лесу. И помогать маме с огородом и хозяйством. Тренировки укрепляют тело, но труд — это тоже тренировка. Я должен становиться сильнее не только для себя, но и для семьи.

Ливия, его мать, с тревогой посмотрела на сына. Её нежная рука легла на его плечо.

— Рейн, милый, лес — опасное место. Даже для взрослых мужчин. Ты ещё слишком мал.

— Я буду осторожен, — не сдавался он. — Я не прошу давать мне топор. Я могу носить твои инструменты, отец. Помогать таскать ветки, учиться разбираться в деревьях. Я не буду обузой. Обещаю.

В его янтарных глазах горела такая решимость, что родители переглянулись. Они видели перед собой не капризного мальчишку, а маленького мужчину, принимающего взвешенное решение. Артур долго молчал, изучая сына, а затем медленно кивнул.

— Хорошо, — произнёс он. — Завтра пойдёшь со мной. Но если я скажу тебе стоять на месте — ты будешь стоять. Если скажу бежать — побежишь без оглядки. Лес не прощает ошибок. Договорились?

— Договорились, — с облегчением выдохнул Рейн.

Этот разговор стал поворотной точкой. Детство, наполненное лишь играми и тренировками, закончилось. Началась жизнь.

Артур оказался суровым, но справедливым учителем. Он не делал сыну поблажек, но и не давал непосильных заданий. Сначала Рейн просто носил за ним его сумку с клиньями, точильным камнем и флягой с водой. Он наблюдал. Его разум, отточенный десятилетиями преподавания боевых искусств, впитывал всё, как губка. Он смотрел, как отец выбирает дерево, как определяет направление его падения, как делает первый подруб своим огромным топором. Каждое движение Артура было выверенным и экономичным, в нём не было ничего лишнего — лишь чистая, эффективная сила.

Со временем Рейн начал применять свои собственные знания. Он заметил, что отец, перетаскивая небольшие брёвна к месту, где их можно было погрузить на телегу, полагался исключительно на свою физическую силу.

— Отец, — сказал он однажды, когда Артур в очередной раз кряхтя тащил толстый ствол. — А что если использовать рычаг?

Артур остановился и вытер пот со лба.

— Рычаг? Что это ещё за слово такое?

Рейн, не говоря ни слова, нашёл крепкую, длинную ветку и камень побольше. Он ловко подсунул ветку под бревно, оперев её на камень.

— Теперь, если нажать сюда, — он указал на длинный конец ветки, — поднимать будет намного легче.

Артур скептически хмыкнул, но попробовал. Бревно, которое мгновение назад он с трудом волок по земле, легко приподнялось. Глаза мужчины изумлённо расширились.

— Где ты этому научился, малец? — спросил он, с новым уважением глядя на сына.

— В одной из книг у Белла прочитал, — соврал Рейн.

Таких моментов становилось всё больше. Рейн подсказывал, как правильнее распределить вес при переноске, как эффективнее складывать поленницу, чтобы она была устойчивее и лучше сохла. Его ветеранская наблюдательность тоже приносила пользу. Он замечал следы зверей раньше отца, учился читать лес как открытую книгу. Он научился различать деревья по коре и листьям, съедобные грибы и ягоды — от ядовитых. Лес, который поначалу казался ему лишь хаотичным нагромождением деревьев, постепенно раскрывал перед ним свои тайны, свою внутреннюю логику и порядок.

Артур не переставал удивляться. Он видел, что его сын — не просто ребёнок. В нём была зрелость, мудрость и какое-то врождённое понимание вещей, которому он не мог найти объяснения. Но он был простым человеком и не стал допытываться. Он просто гордился своим сыном, и эта молчаливая мужская гордость была для Рейна лучшей наградой.

Работа по дому была совершенно иной. Если в лесу царили сила и выносливость, то здесь — терпение и забота. Его мать, Ливия, с радостью приняла его помощь. Она научила его полоть грядки, ухаживать за козами и собирать яйца в курятнике.

И здесь Рейн тоже нашёл применение своим знаниям. Он заметил, что мать таскает воду для полива огорода вёдрами от самого колодца, который находился довольно далеко. Это отнимало у неё много сил и времени. Покопавшись в сарае отца, он нашёл несколько старых деревянных желобов. Несколько дней он возился, подгоняя их друг к другу, и в итоге соорудил простую, но эффективную систему. Теперь вода из небольшого ручья, протекавшего неподалёку, самотёком поступала в большую бочку у края огорода.

Когда Ливия увидела это, она ахнула.

— Рейн, да ты у меня настоящий изобретатель! — она подхватила его на руки и закружила, осыпая поцелуями.

Рейн смущённо улыбался. В такие моменты он чувствовал себя просто ребёнком, которого любит его мама. И это чувство было невероятно тёплым и правильным.

Он научился чинить прохудившуюся крышу курятника, мастерить новые кормушки для коз. Его руки, привыкшие в прошлой жизни держать лишь меч и боккен, теперь уверенно управлялись с молотком и пилой. Это была иная форма созидания, и она приносила ему глубокое удовлетворение.

Шли годы. Когда мальчикам исполнилось по десять лет, их дружба стала лишь крепче. Они были неразлучны. Их тренировки вышли на новый уровень. Рейн больше не обучал Белла базовым стойкам и ударам. Теперь он учил его тактике, умению предугадывать движения противника, использовать окружение в свою пользу. Их спарринги стали дольше и сложнее. Белл, благодаря своему гениальному таланту, рос с невероятной скоростью. Он всё ещё проигрывал, но теперь Рейну приходилось прилагать всё больше усилий, чтобы победить.

Но их дружба не ограничивалась полигоном. Они вместе исследовали лес, забираясь всё дальше от деревни. Рейн, благодаря отцовским урокам и своей привычке к осторожности, был идеальным проводником. Он учил Белла, как бесшумно ступать по лесной подстилке, как определять стороны света по мху на деревьях, как разжечь костёр с помощью одного лишь кремня и сухой травы.

— Никогда не поворачивайся спиной к чаще, — говорил он Беллу, когда они сидели у небольшого костра, жаря на палочках пойманную в реке рыбу. — Всегда следи за тем, что происходит вокруг. Лес — не враг, но он и не друг. Он просто есть. И выживает в нём тот, кто его уважает и понимает.

Белл с широко раскрытыми глазами слушал его, впитывая каждое слово. Для него Рейн был не просто другом. Он был наставником, старшим братом, человеком, на которого он хотел быть похожим.

Их частые визиты в дом Белла продолжались. И чем старше становился Рейн, тем отчётливее он понимал, что дедушка его друга — самая большая загадка в этой тихой деревне. Старик, которого все звали просто «дед», вёл себя как и подобает деревенскому чудаку. Он любил подшучивать над соседскими женщинами, рассказывать солёные анекдоты и притворяться слабым и немощным, когда нужно было помочь по хозяйству.

Но Рейн видел то, чего не замечали другие.

Однажды вечером, когда они с Беллом сидели в гостиной и читали, дед задремал в своём кресле-качалке. Внезапно с полки соскользнула одна из книг и с глухим стуком полетела на пол. Рейн был уверен, что старик спит. Но в то же мгновение рука деда, до этого безвольно лежавшая на подлокотнике, метнулась вниз с нечеловеческой скоростью и поймала книгу в сантиметре от пола. Затем, так же плавно, он положил её себе на колени и продолжил тихо похрапывать, как ни в чём не бывало. Его глаза так и не открылись.

Белл этого даже не заметил, увлечённый своей историей о героях. Но Рейн замер, и по его спине пробежал холодок. Это было движение мастера. Инстинктивное, отточенное до абсолюта, на которое не способно тело обычного старика.

В другой раз Рейн застал его одного, смотрящего на звёздное небо. Улыбчивая, дурашливая маска спала с его лица. Взгляд старика был устремлён ввысь, и в нём была такая бездонная тоска, такая древняя печаль, словно он смотрел не на звёзды, а на давно потерянный дом. Заметив Рейна, он тут же встрепенулся, и лицо его снова приняло привычное добродушно-глуповатое выражение.

— А, Рейн! — бодро воскликнул он, и былая тоска в его глазах мгновенно сменилась знакомым хитрым прищуром. — Любуешься звёздами? Красивые, чертовки! Прямо как юные эльфийки в бане! Хе-хе-хе!

Рейн ничего не сказал, лишь вежливо кивнул, уже привыкнув к подобным шуточкам. Он понимал, что это — часть той роли, которую старик по какой-то причине играл.

— Не стой на холоде, — продолжил дед, поднимаясь со своего места с преувеличенным кряхтением. — Пойдём в дом. Белл как раз ждёт, я обещал ему рассказать новую историю о героях. А слушать такие вещи 10ки раз в одиночку — скука смертная! Твоя компания нам не помешает.

Предложение было заманчивым. Истории деда Белла, несмотря на их сказочность, всегда содержали в себе крупицы информации об этом мире, которую не найти было в книгах. Рейн последовал за стариком в их скромный, но уютный дом.

Внутри, в небольшой гостиной, потрескивал очаг, отбрасывая тёплые, пляшущие тени на стены, сплошь увешанные книжными полками. Белл уже сидел на полу на мягкой шкуре, и его рубиновые глаза горели нетерпением. Увидев Рейна, он просиял.

— Рейн! Ты тоже будешь слушать! Здорово!

Рейн сел рядом с другом, а дед Белла устроился в своём любимом кресле-качалке, которое тут же мерно заскрипело. Старик набил свою трубку, раскурил её, выпустив в потолок облачко ароматного дыма, и начал свой рассказ.

Его голос, обычно дребезжащий и насмешливый, преобразился. Он стал глубоким и звучным, как у настоящего сказителя. Сегодняшняя история была о герое, который в одиночку бросил вызов чудовищу, рождённому в самых тёмных глубинах земли, — гигантскому одноглазому циклопу, что мог своими руками крушить скалы.

Белл слушал, затаив дыхание. Его маленькие кулачки сжимались, когда герой попадал в беду, и он едва слышно выдыхал с облегчением, когда тот находил в себе силы, чтобы подняться и продолжить бой. Он не просто слушал — он был там, рядом с героем, сражаясь плечом к плечу.

Рейн тоже слушал, но иначе. Он анализировал. Он отмечал детали в описании тактики героя, подмечал его слабые и сильные стороны, оценивал хитрость и мощь монстра. Но больше всего он наблюдал за рассказчиком. Старик рассказывал не как человек, пересказывающий легенду. Он говорил так, словно сам видел ту битву. В его голосе звучали нотки гордости, горечи и безмерного уважения к павшим в том бою.

История близилась к концу. Герой, собрав последние силы, нанёс решающий удар, и чудовище пало. Голос старика стих, и в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в очаге. Белл, переполненный эмоциями и утомлённый долгим днём, не выдержал. Его голова медленно склонилась набок, и он тихо засопел, уснув прямо на полу, прислонившись к тёплой шкуре.

Рейн смотрел на спящего друга, когда тишину нарушил тихий, изменившийся голос старика.

— Он всегда такой, — произнёс дед. Голос его лишился старческой хрипотцы, став глубже и серьёзнее. — Отдаёт всего себя без остатка. Будь то игра или история.

Рейн поднял на него взгляд. Дед Белла смотрел не на него, а на своего спящего внука, и в его глазах больше не было ни капли веселья. Лишь безмерная нежность и тень глубокой, затаённой тревоги.

— Рейн, — продолжил он, не поворачивая головы. — Пообещай мне кое-что.

Внезапная смена тона насторожила Рейна.

— Когда меня не станет… присмотри за ним.

Слова упали в тишину комнаты, тяжёлые, как камни. Рейн на мгновение опешил. Это было так неожиданно, так серьёзно, что его первой реакцией было попытаться разрядить обстановку.

— Что вы, дедушка, — он попробовал улыбнуться. — Вы ещё нас с Беллом переживёте. Лет сто ещё точно проживёте, будете соседских вдовушек пугать.

Он ожидал, что старик рассмеётся, вернётся к своей привычной роли. Но этого не произошло.

Дед Белла медленно повернул голову и посмотрел прямо на него. И в этот момент Рейн почувствовал, как по его спине пробежал ледяной холод. Это был не взгляд старика. Из глубины этих глаз, которые секунду назад были просто глазами деревенского чудака, на него смотрело нечто иное. Нечто древнее, могущественное и наполненное такой властью, что у него перехватило дыхание. Вся весёлость, вся старческая дряхлость слетела с него, как шелуха. Перед Рейном сидело существо, чей взгляд, казалось, мог пронзить его насквозь, прочитать каждую мысль, взвесить его душу. Атмосфера в комнате стала плотной, давящей. Его инстинкты, отточенные в прошлой жизни, кричали об опасности — не о физической, а о чём-то гораздо более фундаментальном. Это был взгляд того, кто стоял неизмеримо выше.

Все заготовленные шутки и отговорки застряли в горле. Он понял, что это была не просьба. Это было нечто сродни священной клятве, которую у него требовали принести. Разум старика внутри него мгновенно оценил всю серьёзность момента. Перед ним было не то, чем казалось, и он требовал ответа.

Рейн медленно, осознанно кивнул. Его детский голос прозвучал твёрдо и уверенно.

— Я обещаю.

Тяжёлое давление мгновенно исчезло. Невероятная мощь во взгляде старика угасла, сменившись глубоким, почти человеческим облегчением. Он снова стал просто дедом Белла — усталым стариком, пекущимся о будущем своего внука.

— Спасибо, — тихо сказал он, и в этом простом слове звучала искренняя благодарность.

Он аккуратно поднялся, подошёл к спящему Беллу и укрыл его тёплым пледом.

— Тебе пора домой, Рейн. Уже поздно, родители будут волноваться.

Рейн молча встал, поклонился и вышел из дома. Ночь встретила его прохладой и ярким светом мириадов звёзд. Он шёл по пустынной деревенской улице, но не чувствовал ни усталости, ни сонливости. В его голове снова и снова прокручивался последний разговор.

Он не знал, кем на самом деле был дед Белла. Духом? Могущественным магом? Богом? Но кем бы он ни был, сегодня он возложил на его детские плечи тяжёлую ношу.

Рейн остановился и посмотрел на свои руки. Они были ещё маленькими, детскими. Но в эту ночь он чувствовал их вес иначе. Он был связан с Беллом не только дружбой, но и данным словом. Их пути, что и так шли рядом, теперь были сплетены воедино нерушимой клятвой, данной под молчаливым взором звёзд.

Лес жил своей жизнью, полной шорохов, теней и запахов. Сырой аромат прелой листвы смешивался с терпкой нотой сосновой хвои, а солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую крону вековых деревьев, вычерчивали на земле причудливые, вечно меняющиеся узоры. Для большинства жителей деревни лес был источником дров и дичи, местом, куда заходили с осторожностью и лишь по необходимости. Но для двух мальчиков он стал вторым домом. Полигоном, охотничьими угодьями и классом под открытым небом.

Рейн двигался первым. Его тело, которому исполнилось двенадцать лет, уже утратило детскую округлость, сменившись поджарыми, крепкими мышцами, выкованными годами тренировок и тяжёлого труда. Он ступал практически бесшумно, его янтарные глаза внимательно сканировали землю перед собой. Каждый сломанный сучок, каждый едва заметный отпечаток на влажной почве был для него буквой в предложении, которое он читал с лёгкостью.

В нескольких шагах позади, стараясь ступать след в след, шёл Белл. За эти годы он тоже сильно изменился. Робкий, плаксивый мальчик уступил место решительному, хоть и всё ещё застенчивому юноше. Белоснежные волосы стали чуть длиннее, а в рубиновых глазах, некогда полных страха, теперь горел огонёк азарта и непоколебимого доверия к тому, кто шёл впереди. Влияние Рейна было подобно работе мастера-кузнеца: он взял мягкий, податливый металл души Белла и, удар за ударом, день за днём, закалил его, придав ему форму и несгибаемую прочность. Белл не стал жестоким или чёрствым, нет. Его доброта и сострадание остались при нём, но теперь они были защищены бронёй из уверенности и силы.

Рейн резко вскинул руку, подавая знак остановиться. Он присел на одно колено, указывая на свежий след — уродливый отпечаток босой, трёхпалой лапы.

— Гоблин, — прошептал он так тихо, что его слова были едва слышны на фоне шелеста листвы. — Один. Прошёл здесь не больше десяти минут назад. Судя по глубине следа, нёс что-то тяжёлое. Вероятно, добычу.

Белл молча кивнул, его рука инстинктивно легла на рукоять короткого, но острого охотничьего ножа на поясе — их единственного серьёзного оружия, не считая самодельных луков.

Они преследовали этого гоблина уже около часа. Такие одиночные вылазки были для них обычной практикой. Они оттачивали свои навыки, добывали магические камни, которые затем тайно продавали редким заезжим торговцам, и, что было главным, — очищали ближайшие окрестности деревни от этих мерзких тварей. Гоблины были слабыми монстрами, но их число и злобная натура делали их постоянной угрозой для одиноких путников или заблудившихся детей.

След привёл их к густым зарослям ежевики. Рейн жестом показал Беллу обойти их слева, а сам двинулся вправо. Пробравшись сквозь колючие ветви, он выглянул из-за ствола огромного дуба и замер. Перед ним, в небольшом овраге, скрытом от посторонних глаз, располагался лагерь. Убогое, грязное место, пропитанное вонью гниющего мяса и нечистот. Вокруг затухающего костра копошилось не меньше дюжины гоблинов. Некоторые грызли кости, другие дрались из-за какого-то блестящего хлама, третьи просто спали, свернувшись в грязные клубки. Это была уже не случайная вылазка. Это было целое гнездо.

Он дождался, пока Белл бесшумно появится рядом, и жестом указал на овраг. Глаза Белла расширились от увиденного, но паники в них не было — лишь сосредоточенность.

— Слишком много для лобовой атаки, — прошептал Рейн, прикидывая их шансы. — Нужно действовать быстро и тихо. Разделимся. Я зайду с той стороны, где овраг глубже. Ты — отсюда, со стороны входа. Твоя задача — зачистить левый фланг. Там четверо, они сидят спиной к тебе. Действуй быстро, не дай им поднять шум. Я возьму на себя остальных. В центре не шуми, разберёмся с ним в конце. Встречаемся у того большого камня. Понял?

— Понял, — твёрдо ответил Белл. В его голосе не было и тени сомнения. Он верил в Рейна, а Рейн верил в него. Этого было достаточно.

Они разделились.

...

Сердце колотилось в груди, как пойманная птица. Белл прижался к земле, вдыхая влажный запах мха. Он видел свою цель — четырёх уродливых зеленокожих тварей, столпившихся у края оврага. Они ссорились из-за обглоданной тушки кролика, тыча друг в друга костлявыми пальцами и злобно шипя. Белл чувствовал, как по спине пробегает знакомый холодок страха. Он никогда не исчезал полностью, этот страх. Но теперь он научился им управлять.

«Рейн говорил, что страх — это нормально», — пронеслось в его голове. «Он держит тебя в тонусе, заставляет быть осторожнее. Главное — не дать ему парализовать тебя».

Он сделал глубокий вдох, выдохнул и оттолкнул страх в дальний угол сознания. На его место пришла холодная решимость. Он вспомнил рассказы дедушки о героях, которые защищали слабых. Эти гоблины — угроза. Угроза его дому, его деревне. И он — тот, кто может её устранить. Эта мысль придала ему сил.

Он вытащил из ножен свой нож. Лезвие холодно блеснуло в полумраке. Белл дождался момента, когда порыв ветра качнул ветви деревьев, создав шумовую завесу. В это мгновение он сорвался с места. Не как испуганный ребёнок, а как хищник. Его движения, отточенные сотнями часов тренировок с Рейном, были быстрыми и точными.

Первый гоблин даже не понял, что произошло. Белл подскочил к нему сзади и нанёс короткий, точный удар под основание черепа. Тварь рухнула на землю без единого звука. Остальные трое обернулись, их тупые глаза расширились от изумления. Но было уже поздно.

Белл не дал им времени опомниться. Он развернулся, уходя от неуклюжего замаха дубиной, и полоснул второго гоблина по горлу. Кровь хлынула фонтаном. Третий замахнулся копьём, но Белл, пригнувшись, проскользнул под ним и вонзил нож ему в живот, провернув лезвие. Последний гоблин, визжа от ужаса, попытался убежать, но Белл метнул свой нож. Оружие, брошенное с идеальной точностью, которой его научил Рейн, вонзилось монстру точно между лопаток.

Четыре трупа лежали у его ног. Всё произошло за считанные секунды. Белл тяжело дышал, адреналин гудел в ушах. Он быстро вытащил свой нож, вытер его о шкуру гоблина и, не теряя времени, двинулся к условленному месту, стараясь держаться в тени. Он сделал свою часть работы. Теперь очередь Рейна.

...

Рейн двигался как призрак. Его путь пролегал по более крутому и заросшему склону оврага, но для него это не было проблемой. Он цеплялся за корни, скользил между деревьями, и его тёмная одежда делала его практически невидимым на фоне земли и коры. Он видел, как Белл начал свою атаку. «Хорошо, — мысленно отметил он. — Быстро, чисто. Он учится».

Его собственная цель была сложнее. Пятеро гоблинов в правой части лагеря и ещё трое у костра. И среди тех, что сидели у костра, был один, который отличался от остальных. Он был почти вдвое крупнее, его кожа имела более тёмный, грязно-зелёный оттенок, а в его тупых глазах горел огонёк примитивного интеллекта. В руках он сжимал ржавый, зазубренный скимитар. Хобгоблин. Вожак этой стаи.

«Сначала пешки, потом — король», — решил Рейн.

Он спрыгнул со склона, приземлившись на мягкий мох за спиной крайнего гоблина. Удар рукоятью ножа в висок — и первая тварь обмякла. Соседний гоблин обернулся на звук, но увидел лишь тень, метнувшуюся к нему. Лезвие Рейна прошло под рёбрами, войдя точно в сердце. Он не давал им шанса закричать. Каждый его удар был смертельным. Третий, четвёртый, пятый… Он двигался между ними, как танцор, его нож был продолжением его руки. Это была не битва, а методичная зачистка. Он использовал их собственную невнимательность и тупость против них самих.

Когда с флангом было покончено, он обратил своё внимание на центр. Хобгоблин и двое его телохранителей наконец-то заметили неладное. Они вскочили на ноги, злобно рыча и озираясь по сторонам.

Рейн не стал прятаться. Он вышел из тени, и его янтарные глаза холодно блеснули в полумраке.

Два гоблина, визжа, бросились на него. Рейн встретил их атаку спокойно. Он увернулся от удара дубиной одного, одновременно подставляя подножку второму. Пока тот падал, Рейн развернулся и вонзил нож в шею первому. Затем, не останавливаясь, он выдернул лезвие и метнул его в грудь падающему второму гоблину.

Тишина. Теперь в лагере остались только он и хобгоблин.

Тварь взревела и бросилась вперёд, размахивая своим ржавым скимитаром. Рейн уклонился от первого удара, от которого по воздуху пронёсся свист. Он был быстр, но хобгоблин, несмотря на свои размеры, не был медлительным. Его удары были сильными и яростными. Рейн был вынужден перейти в оборону, парируя и уворачиваясь. Он был как змея против медведя — ловкий и быстрый, но один прямой удар мог стать для него последним.

Он кружил вокруг монстра, выискивая слабое место. Лезвие скимитара чиркнуло по его плечу, оставив неглубокий, но болезненный порез. Рейн отскочил, чувствуя, как по руке потекла тёплая кровь. «Нельзя затягивать», — понял он.

Хобгоблин снова ринулся в атаку, замахнувшись для рубящего удара сверху. Рейн не стал уворачиваться. Вместо этого он шагнул вперёд, прямо навстречу опасности. В тот момент, когда скимитар начал опускаться, он ударил ногой в коленную чашечку монстра. Раздался мерзкий хруст. Хобгоблин взвыл от боли, его атака сбилась. Рейн воспользовался этой секундой. Он пригнулся, проскальзывая под рукой твари, и нанёс глубокий режущий удар по его ахиллову сухожилию.

Монстр с рёвом рухнул на одно колено, потеряв опору. Победа была близка. Но раненый зверь опасен вдвойне. Хобгоблин, игнорируя боль, развернулся и отчаянно полоснул скимитаром по земле. Рейн едва успел отпрыгнуть. Тварь, поняв, что бой проигран, решила бежать. Опираясь на здоровую ногу и свой меч, она захромала прочь из оврага, в сторону спасительной чащи.

Рейн, измотанный и раненый, собирался броситься в погоню, но внезапно на пути отступающего монстра выросла маленькая фигура с белоснежными волосами.

Это был Белл.

Хобгоблин, увидев перед собой лишь ребёнка, взревел и замахнулся мечом. Но Белл не испугался. В его рубиновых глазах не было ни страха, ни колебаний. Он видел, что Рейн ранен. Он видел, что враг пытается уйти. И он действовал.

Он пригнулся, пропуская свистящее лезвие над головой, и, оказавшись вплотную к монстру, вонзил свой нож со всей силы ему в бедро, в артерию. Кровь хлынула мощным потоком. Хобгоблин взвыл, его хватка на оружии ослабла. И в этот момент Белл нанёс второй, решающий удар — снизу вверх, под челюсть, целясь в мозг.

Огромное тело монстра застыло на мгновение, а затем тяжело рухнуло на землю.

Когда со всеми гоблинами было покончено, Рейн устало прислонился к дереву, зажимая рану на плече. Он наблюдал, как Белл, что-то весело напевая себе под нос, деловито вырезал из тел гоблинов мутноватые, тускло светящиеся магические камни. Он делал это с такой лёгкостью, словно собирал грибы.

Эта картина — мирно мурлыкающий мальчик, потрошащий трупы монстров, — была настолько сюрреалистичной, что Рейн невольно погрузился в воспоминания. Он вспомнил тот день, два года назад, когда всё было совсем иначе.

...

— Ты готов? — спросил Рейн.

Беллу было десять лет. И ему было очень страшно. Он стоял на краю того же самого полигона, но сейчас он казался ему чужим и враждебным. Рейн только что сказал ему, что сегодня их тренировка будет другой. Сегодня они отправятся на настоящую охоту.

— Я… я не знаю, — пролепетал Белл, комкая край своей рубашки.

— Ты знаешь, — спокойно ответил Рейн, и его янтарные глаза, казалось, смотрели ему прямо в душу. — Ты сильнее, чем думаешь, Белл. Но пока ты сам в это не поверишь, ты не сдвинешься с места. Пойдём.

И Белл пошёл. Он не мог ослушаться Рейна. Он доверял ему больше, чем самому себе.

Они шли по лесу около часа. Рейн учил его читать следы. Наконец, они нашли то, что искали, — след одинокого, судя по всему, старого или раненого гоблина. Сердце Белла забилось так сильно, что, казалось, его стук слышен на весь лес. Ладони вспотели.

Они выследили его до небольшого ручья. Гоблин сидел на корточках у воды, пытаясь поймать рыбу своими когтистыми лапами. Он был именно таким, как описывал Рейн: худой, облезлый, с тусклой кожей. Он казался жалким. Но когда он обернулся, и Белл увидел его злобные, налитые кровью глазки и острые жёлтые зубы, жалость мгновенно испарилась, сменившись леденящим ужасом.

— Теперь ты, — прошептал Рейн ему на ухо. — Тихо подкрадись и сделай то, чему я тебя учил.

— Я… я не могу, — прошептал Белл в ответ, его тело отказывалось двигаться.

— Можешь. Герои не рождаются героями, Белл. Они ими становятся, когда переступают через свой страх.

Гоблин заметил их. Он вскочил, издал злобное шипение и, подняв с земли увесистый камень, бросился на них.

Время для Белла замедлилось. Он видел, как уродливая тварь несётся прямо на него. Он видел её оскаленную пасть. Он чувствовал её вонь. Он посмотрел на Рейна, ища помощи, но тот стоял неподвижно, его лицо было спокойным и непреклонным. Он не поможет.

«Я должен сделать это сам».

Эта мысль пронзила его, как удар молнии. Паника и страх на мгновение отступили, уступив место чистому инстинкту выживания, вбитому в его тело. Когда гоблин замахнулся камнем, Белл не отпрыгнул назад. Он сделал то, чему его учили сотни раз: шагнул вперёд, внутрь атаки. Камень просвистел над его головой. Оказавшись вплотную, Белл выхватил свой нож и, зажмурившись, изо всех сил ударил вперёд.

Он почувствовал, как лезвие с сопротивлением вошло во что-то мягкое. Раздался булькающий, хриплый звук. Когда он открыл глаза, гоблин стоял прямо перед ним, глядя на него с удивлением. Из его груди торчала рукоять ножа Белла. Затем глаза монстра закатились, и он рухнул на землю.

Белл смотрел на труп. На свои руки, перепачканные тёмной, густой кровью. Его желудок свело спазмом. Он отвернулся и его стошнило. Дрожь колотила всё его тело. Он убил. Он, Белл Кранел, только что отнял жизнь. Пусть и у монстра, но живого существа. Слёзы хлынули из его глаз, смешиваясь с грязью и потом.

Он почувствовал, как на его плечо легла твёрдая рука Рейна.

— Смотри, — сказал тот, заставляя его повернуться обратно к трупу. — Это монстр, Белл. Если бы не ты, он убил бы тебя. А потом пошёл бы к деревне и, возможно, убил бы кого-то ещё. Кого-то слабого, кто не смог бы защититься. Ты не убийца. Ты — защитник. Ты сделал то, что должен был сделать герой.

Слова Рейна медленно проникали в его сознание, борясь с шоком и отвращением.

— Теперь последнее, — Рейн присел рядом с трупом и протянул Беллу его окровавленный нож. — Ты должен забрать его магический камень. Это доказательство твоей победы. И это то, ради чего сражаются авантюристы. Это твой долг.

Руки Белла дрожали так сильно, что он едва мог удержать нож. Но, глядя в спокойные глаза Рейна, он заставил себя это сделать. Это было омерзительно. Но когда он, следуя инструкциям друга, извлёк из груди монстра маленький, тускло светящийся камень, он почувствовал, как что-то внутри него изменилось. Ужас сменился странным, мрачным удовлетворением. Он переступил черту. И выжил.

...

Воспоминание растаяло. Рейн посмотрел на двенадцатилетнего Белла, который уже собрал все камни и теперь с улыбкой шёл к нему, протягивая самый большой — тот, что он вырезал из хобгоблина.

— Этот твой, Рейн. Ты же его победил!

Рейн усмехнулся, принимая камень. Да, Белл изменился. Тот день два года назад сломал его старого, но из обломков родился новый Белл — тот, кто мог без колебаний смотреть в лицо опасности. Рейн гордился им. Но в то же время, где-то в глубине души, он чувствовал укол вины за ту невинность, которую ему пришлось отнять у своего друга.

Два года пролетели, словно два удара сердца — незаметные в общем ритме жизни, но каждый отмерял новую веху в их взрослении. Лес, некогда казавшийся безграничным и полным тайн, стал для них так же привычен, как собственная ладонь. Они знали каждую тропу, каждый овраг, каждый ручей в радиусе многих километров от деревни. Их тела обрели ту особую стать, что отличает юношу от мальчика — гибкую силу, скрытую в поджарых мышцах, и уверенность в каждом выверенном движении.

Но жизнь их состояла не только из тренировок и охоты. Лето перед их четырнадцатилетием выдалось особенно тёплым и ознаменовалось ежегодным праздником урожая — событием, которого вся деревня ждала с нетерпением. Это было время, когда суровый быт отступал, уступая место веселью, музыке и танцам до самого утра.

В день праздника центральная площадь гудела, как растревоженный улей. Воздух был пропитан ароматами жареного мяса, сладкой выпечки и терпкого эля. Рейн и Белл, освобождённые от своих обычных обязанностей, помогали расставлять столы и развешивать гирлянды из полевых цветов. Именно тогда их и застала Элара, дочь деревенского старосты. Росшая, рыжеволосая и веснушчатая, она обладала бойким нравом и никогда не лезла за словом в карман.

— Глядите-ка, наши "герои" решили снизойти до простых деревенских дел! — с ехидной ухмылкой протянула она, уперев руки в бока. За её спиной, краснея, пряталась её подруга Лина — тихая, светловолосая девушка, чьи глаза всегда с робким восхищением следили за Рейном.

Белл на мгновение опешил от её напора, но тут же широко улыбнулся, почесав затылок. «Привет, Элара. Мы решили, что праздник сам себя не подготовит», — добродушно ответил он, хоть и чувствовал, как начинают гореть уши. Он всё ещё был неловок в общении с девушками, но годы, проведённые с Рейном, научили его не пасовать перед вызовом, даже словесным.

— Мы всегда помогаем, Элара. В отличие от некоторых, кто только языком чесать умеет, — спокойно парировал Рейн, с лёгкой улыбкой принимая от друга ленты.

— Ах так! — глаза Элары азартно блеснули. — Тогда может, померяемся силой, а не языками? Армрестлинг! Прямо здесь и сейчас! Проигравший исполняет любое желание победителя! — она с вызовом посмотрела на Белла.

Белл с сомнением посмотрел на свою руку, потом на руку Элары. Вызов был неожиданным, но отступать было уже поздно. В его рубиновых глазах загорелся соревновательный огонёк. «Хорошо, — кивнул он с серьёзным видом, который так забавлял Рейна. — Но если я выиграю, ты поможешь нам донести вон те бочонки с элем».

Под улюлюканье собравшихся зевак они уселись за стол. Рука Элары на удивление была крепкой и мозолистой, но Белл, несмотря на всё своё смущение, оказался сильнее. Скрипнув зубами от напряжения, он медленно, но верно прижал её руку к столешнице.

— Ну что, красавчик, твоя взяла! — немного покраснев, пропыхтела Элара. — Загадывай желание. Только учти, бочонки я таскать не буду!

Белл на мгновение задумался, его лицо было совершенно серьёзным. «Тогда... — протянул он, — ты должна будешь... э-э... »

Рейн прикрыл лицо рукой, сдерживая смех. Практичность и наивность его друга были поистине безграничны.

— Позволь, я переведу, — вмешался он, положив руку на плечо Белла. — Он имеет в виду, что в качестве награды ты составишь ему компанию на первом танце у костра сегодня вечером.

Белл удивлённо захлопал глазами, посмотрел на Рейна, потом на хитро улыбающуюся Элару, и его щёки наконец-то залил румянец. Он не ожидал такого поворота.

— А он не так прост, как кажется! Договорились, белобрысый! Жду тебя у костра! — подмигнула Элара и, утащив за собой Лину, скрылась в толпе.

Вечером, когда над деревней зажглись звёзды, а в центре площади запылал огромный костёр, Белл, собравшись с духом, сам подошёл к Эларе. Первые несколько мгновений он двигался немного скованно, пытаясь вспомнить шаги, которые видел на прошлых праздниках. Но вскоре его природная ловкость взяла своё. Он перестал думать и просто позволил музыке вести его. Элара с удивлением обнаружила, что этот простодушный парень двигается с неожиданной лёгкостью и силой. Он не был изящным танцором, но в его движениях чувствовалась грация, и это завораживало.

Рейн же стоял в стороне, наблюдая за ними, когда рядом неслышно возникла Лина. — Это было жестоко с твоей стороны, — тихо сказала она. — Он должен учиться, — так же тихо ответил Рейн, не отрывая взгляда от танцующих. — В городе ему придётся общаться не только с монстрами.

— Вы ведь уйдёте? — в её голосе прозвучала грусть. — После фестиваля. Все об этом говорят.

— Да.

Они помолчали, глядя на пляшущие языки пламени. Этот праздник, полный жизни и смеха, казался прощанием. Последним ярким воспоминанием перед долгой и неизвестной дорогой.

...

Сегодняшний день был особенным. Воздух, казалось, звенел от предвкушения. Четырнадцать лет. В этом мире это был не просто очередной день рождения, а порог, переступив который, ты переставал быть ребёнком. Это был возраст, когда мечты либо обретали плоть и кровь, либо обращались в пыль несбывшихся надежд.

На их тренировочном полигоне, который за эти годы превратился в идеально ровную, утоптанную площадку с несколькими истерзанными манекенами по краям, царила необычная тишина. Рейн и Белл стояли друг напротив друга, босые по пояс, и их дыхание сливалось в единый ритм с шелестом листвы. Это был не просто очередной спарринг. Это был экзамен. Итог всех прожитых вместе лет.

— Готов? — голос Рейна был спокоен, но в глубине его янтарных глаз плясали предвкушающие огоньки.

— Более чем, — ответил Белл. Улыбка коснулась его губ, но рубиновые глаза были предельно серьёзны. Он больше не был тем мальчиком, которого нужно было подталкивать. Он был воином, готовым бросить вызов своему учителю и другу.

Движение началось без предупреждения. Белл сорвался с места, и земля, казалось, изогнулась под его ногами. Он не просто бежал — он сокращал дистанцию с ошеломляющей скоростью, используя технику, которой Рейн учил его годами: короткие, взрывные шаги, переносящие вес тела с пятки на носок, превращая каждый толчок в импульс.

Первый удар был обманкой — финт в корпус, рассчитанный на то, чтобы заставить Рейна сместиться. Но Рейн не двинулся с места. Он видел эту уловку за мгновение до того, как она была исполнена. Вместо того чтобы уклоняться, он сделал короткий шаг навстречу, его ладонь, подобно голове кобры, метнулась вперёд, целясь не в кулак Белла, а в его локоть, чтобы нарушить структуру атаки и вывести того из равновесия.

Но Белл был готов. В последний момент он изменил траекторию удара, его кулак раскрылся, и пальцы попытались захватить запястье Рейна. Одновременно его вторая рука нанесла хлесткий удар по рёбрам. Рейн был вынужден отступить, разрывая контакт. На его боку мгновенно проступило красное пятно.

«Быстро, — с внутренним удовлетворением отметил Рейн. — Он не просто реагирует. Он думает, адаптируется прямо в бою.

Бой превратился в калейдоскоп стремительных атак и контратак. Белл был подобен шторму — его удары сыпались градом, каждый был нацелен на уязвимые точки, каждая атака перетекала в следующую без малейшей заминки. Он использовал всё, чему научился: резкие смены уровня, удары ногами в голень, чтобы сбить темп, короткие толчки плечом, чтобы разорвать дистанцию. Его стиль, отточенный Рейном, был прагматичен и жесток, лишённый всякой показухи.

Рейн же был скалой посреди этого шторма. Его движения были экономичны, почти минималистичны. Он не тратил силы на лишние уклонения, предпочитая встречать атаки Белла жёсткими блоками и парированиями, отводя его удары в сторону и используя инерцию друга против него самого. Он видел бой на несколько шагов вперёд, предугадывая намерения Белла по малейшему напряжению мышц, по повороту плеча, по смене взгляда.

— Неплохо, — выдохнул Рейн, когда ему удалось уйти от очередной серии ударов и на мгновение зайти Беллу за спину. — Но ты слишком предсказуем. Ты атакуешь сериями по три-четыре удара, а потом делаешь паузу, чтобы восстановить дыхание.

— А ты слишком много говоришь! — огрызнулся Белл, резко разворачиваясь на пятке. Его нога взметнулась вверх, нацеленная в голову Рейна. Удар с разворота — опасный и сложный приём.

Рейн пригнулся, пропуская свистящую над головой ступню. Ярость Белла делала его сильнее, но и более опрометчивым. Пока Белл завершал разворот, теряя на долю секунды равновесия, Рейн шагнул вперёд, его рука легла на опорное колено друга, а плечо врезалось тому в грудь.

Подсечка. Классический приём, который они отрабатывали тысячи раз. Но в этот раз что-то пошло не так. Белл, уже падая, умудрился извернуться в воздухе. Он упал не на спину, а перекатился через плечо, и, не останавливаясь, ударил ногой снизу, выбивая опору из-под самого Рейна.

Они рухнули на землю почти одновременно, подняв облачко пыли. Мгновение они лежали, тяжело дыша, глядя в чистое голубое небо сквозь прорехи в листве. А потом Белл рассмеялся. Громко, раскатисто, от всей души.

— Кажется… ничья? — прохрипел он, вытирая пот со лба.

Рейн улыбнулся в ответ. Он мог бы увернуться, мог бы закончить бой раньше. Но он хотел увидеть именно это. Не победу, а упорство. Способность бороться до самого конца, даже когда кажется, что всё проиграно.

— С днём рождения, Белл, — сказал он, поднимаясь на ноги и протягивая другу руку. — Пожалуй, ты сдал.

...

Не сложно было понять, что время, которое казалось бесконечным, неумолимо подходило к концу. Лето, последовавшее за их днём рождения, было наполнено последними, отчаянно-яркими днями детства. Но с первыми холодными ветрами, принесшими запах увядающей листвы, стало ясно, что меняется не только сезон. Осень в том году пришла рано, окрасив лес в медь и золото. Дни стали короче, а ночи — холоднее. И с каждым днём угасал дедушка Белла. Его смех звучал всё реже, а шутки потеряли свою остроту. Он больше не сидел целыми днями на крыльце, предпочитая дремать в своём кресле у очага. Его могучее тело, скрытое под маской дряхлости, наконец, начало сдаваться по-настоящему.

Белл метался, не находя себе места. Он пытался ухаживать за дедом, варил ему похлёбки, которые тот едва пробовал, укрывал его пледом. Но он был бессилен перед главным врагом — временем.

В один из вечеров, когда ледяной ветер завывал в трубе, дед подозвал их к себе. Он с трудом говорил, его голос превратился в слабый шёпот.

— Не кисните, птенцы, — прошептал он, и тень его прежней улыбки тронула его потрескавшиеся губы. — Так бывает.

Он посмотрел на Белла, и в его выцветших глазах плескалась безмерная нежность.

— Ты… хороший мальчик, Белл. У тебя душа героя. Не потеряй её. Не дай этому грязному миру запачкать её.

Затем он повернул голову к Рейну. Его взгляд стал ясным и пронзительным, как в ту ночь, когда он взял с него обещание.

— Я доверил его тебе, парень.

Это были его последние слова.

На следующее утро Белл нашёл его в кресле. Он сидел так же, как и всегда, с трубкой в руке, словно просто задремал, глядя на тлеющие угли. Но очаг давно погас, а в доме стояла звенящая, ледяная тишина.

Похороны были простыми. Вся деревня пришла проститься со стариком-чудаком, который хоть и был пришлым, но стал неотъемлемой частью их жизни. Артур и несколько других мужчин вырыли могилу на небольшом холме за деревней, откуда открывался вид на бескрайний лес.

Белл стоял у свежего земляного холмика и молчал. Он не плакал. Все слёзы он выплакал в ту ночь, в пустом, остывшем доме. Сейчас в нём была лишь звенящая пустота — оглушительное эхо смеха, который он больше никогда не услышит, и холод на месте тепла, которое всегда было рядом. Он смотрел на рыхлую землю, но видел лишь лицо деда, застывшее в вечном покое. Рейн стоял рядом, положив руку ему на плечо. Он не говорил утешительных слов. Какие слова могли помочь, когда рухнул целый мир? Он просто был рядом. И это было всё, что требовалось.

Неделя после похорон прошла в тумане. Рейн приходил с рассветом и уходил затемно. Он не лез с разговорами, не пытался его утешить. Он просто был там. Молча колол дрова, носил воду, готовил простую еду, которую Белл едва пробовал. Он взял на себя всю рутину, давая другу пространство, чтобы прожить свою боль. По вечерам они сидели у очага и разбирали наследие старика. Это были книги. Десятки потрёпанных томов об истории, монстрах, героях и далёких землях. Каждая страница была пропитана запахом табака и приключений. Они не читали, а скорее перебирали их, как святыни, прикасаясь к миру, который им только предстояло открыть.

— Что теперь, Рейн? — тихо спросил он. Его голос был хриплым, но твёрдым.

— Теперь — Орарио, — так же тихо ответил Рейн. — Мы пойдём по дороге, которую он нам указал.

— Я боюсь, — признался Белл. — Впервые в жизни мне по-настояшему страшно.

— Я знаю, — сказал Рейн. — Мне тоже. Но мы пойдём вместе. Страх легче нести на двоих.

На следующий день они вынесли из дома всё лишнее, раздав соседям. Дом они заперли, решив оставить его таким, каким он был при жизни старика. Их уход не был ни для кого секретом. Деревня жила слухами, и все знали, что два её самых сильных юноши собираются в путь.

Вечером, когда они в последний раз шли по центральной улице, их окликнули. Элара и Лина стояли у колодца, и их лица в свете заходящего солнца казались непривычно серьёзными.

— Так это правда? — спросила Элара, её голос был лишён обычной язвительности. — Вы уходите?

— Уходим, — просто ответил Белл.

Наступила неловкая тишина. Они стояли, не зная, что сказать. Все слова казались пустыми и ненужными. Они вспоминали детство: как вместе убегали от разъярённого гуся старого мельника, как искали сокровища в заброшенном сарае, как Элара учила их плести венки, а они её — стрелять из рогатки. Эти воспоминания, тёплые и немного грустные, висели в воздухе.

— Ну и катитесь, — наконец фыркнула Элара, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Только... только не погибайте там, идиоты. Слышите? Если я узнаю, что вас сожрал какой-нибудь гоблин, я вас из-под земли достану и сама прибью!

Её лицо исказилось, и из глаз хлынули слёзы. Крупные, злые слёзы, которые она тут же принялась яростно вытирать тыльной стороной ладони. Эта сильная, уверенная в себе девушка, которая никогда не показывала слабости, плакала. Это удивило всех, включая её саму.

Белл растерялся. Он шагнул к ней, неуклюже протянул руку, но не знал, что делать. Он просто стоял, бормоча что-то вроде: «Ну, ты чего... мы же ще приедем... наверное...»

Лина, стоявшая всё это время молча, подошла к Рейну. Её светлые глаза были полны невысказанной тоски. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, её губы дрогнули.

— Рейн, я...

Он мягко прервал её, положив ей руку на плечо. Его взгляд был тёплым, но в нём не было и намёка на ложную надежду.

— Береги себя, Лина, — тихо сказал он. Его голос был спокоен, как всегда. — Становись только краше. Будь сильной. Не жди, что кто-то придёт и защитит тебя. И помни, даже в самой тёмной ночи всегда можно найти звёзды. Если смотреть достаточно внимательно.

Он слегка сжал её плечо и отступил на шаг. Он всё понимал. Но его путь лежал далеко от этой тихой деревни.

На рассвете они покинули дом. Прощание с семьёй Рейна было коротким и тяжёлым. Ливия плакала, не скрывая слёз, снова и снова обнимая сына. Артур вручил ему небольшой, но увесистый мешочек с Валлис.

— Будь мужчиной, — сказал он. И в этих двух словах было всё: и отцовское напутствие, и гордость, и боль расставания.

Они в последний раз поднялись на холм. Две фигуры застыли у безымянного могильного холмика.

— Спасибо за всё, дедушка, — прошептал Белл. — Я стану героем. Обещаю.

Они постояли ещё немного, а затем, не оборачиваясь, пошли прочь.

Дорога змеилась перед ними, теряясь в утреннем тумане. Деревня осталась позади, её звуки растаяли, уступив место тишине их собственных шагов. Детство осталось позади. Впереди лежала неизвестность. Новый мир, полный опасностей, чудес и приключений.

Рейн посмотрел на Белла. Пустота в его глазах исчезла. На её место пришла решимость — твёрдая, как сталь. Он шёл вперёд, сжимая рукоять своего ножа, и его белоснежные волосы трепал ветер перемен.