Вор у вора дубинку украл (джен)

Унбал, почесываясь, вышел из дома, потянулся. Глянув на небо, он мельком удивился: надо же, как солнце-то уже высоко! Поблескивали натыканные на жердях плетня глиняные крынки, меньшая дочка тряпкой гоняла нахальных кур со звонким «Кыш-кыш!» — видно, малая была довольна. Сыновья, возвращаясь с полными ведрами от колодца, по привычке тузили друг друга, а слева, со стороны скотного двора, тотчас заскрипело привычное:

— О! Проснулся, бездельник!

Жена сверлила его взглядом, уперев крепкие мокрые руки в бока — видно, только что закончила чистить в коровнике. Унбал неспешно спустился с крыльца, поправил смятую со сна рубаху. Когда-то каждая ссора со сварливой женой подзадоривала его. Теперь ему было все равно, а подзадоривало его совсем другое — вроде того, что он задумал вчера.

— Да за что ж мне такое наказание? Совсем обленился! Дети малые больше тебя трудятся, а ты только ешь да спишь…

— Не шуми, баба…

Жена вмиг подскочила к Унбалу, отчего он попятился.

— Не шуми, да? — Она сунула ему под нос мозолистый кулак и принялась отгибать пальцы. — Плетень на скотном дворе прохудился — раз! Бычок захворал — два! Дрова не колоты который день — три! Сам в башмаках, а дети босы — четыре…

— А я тебе говорю: не шуми! — Унбал взял жену за плечи, хотя она сразу вырвалась. — Все будет, скоро — и башмаки, и платье, и дрова, и все-все! Я такую штуку придумал…

— Ох, твой-то ум не для дум! Чем выдумывать всякие бредни, лучше бы работал, как все мужики!

— А, зачем мне работать! — отмахнулся Унбал. — Когда есть голова на плечах, ни к чему спину гнуть. А ну, пострелы, — обернулся он к детям, — живо рвите траву, лопухи да подорожник, да побольше! Сделаете все как надо — принесу вам из города пряников и леденцов!

Мальчишки, обгоняя друг друга, кинулись за калитку к зарослям лопухов, где любили по вечерам поиграть в прятки. Жена, поморщившись, вернулась в дом, откуда вскоре послышался грохот горшков и мисок. Унбал же раскатал загодя припасенный мешок, большой и крепкий, и принялся набивать его сорванной травой.

— А это зачем? — сунулись под руку дети.

— Много будете знать — скоро состаритесь! — весело ответил Унбал. — Отец у вас, ребятушки, умный да хитрый. Вот сладим дело — и заживем!

Как только дети убежали — кто пасти гусей, кто в огород, — Унбал примял траву в мешке поплотнее, чтобы аж скрипело. Сверху он положил охапку шерсти, позаботившись, чтобы трава нигде не торчала. Завязав мешок, он вернулся в дом и вышел в безрукавке и шапке.

— Жди меня, баба, с пустыми руками не вернусь!

Жена, как всегда, проворчала что-то, но Унбал уже не слышал — весело насвистывая, он зашагал по дороге в город.

* * *

— Брох!

— Унбал! Какими судьбами!

— Сто лет не видались!

За спиной у Броха тоже виднелся огромный мешок. Бросив его, он радостно стиснул Унбала: в последний раз они встречались в прошлом месяце, на городской ярмарке, где ввязались в драку и потом еле расплатились. Оба были под стать друг другу — веселые, беззаботные, обремененные хозяйством, злыми женами и кучей детишек, которых надо было кормить и одевать. А для этого надо было работать — но работать они оба терпеть не могли.

— Ты куда собрался, дружище?

Черноглазый носатый Брох ухмыльнулся.

— Да в город, куда же еще? Баба моя меня запилила, сил нет, хоть волком вой — все-то я не так делаю! Вот я и решил: дай-ка орехи продам. Какой-никакой, а доход. Может, теперь угомонится, ведьма.

— А, этим бабам мы вечно плохи, — поддакнул Унбал. — Моя тоже заладила: бездельник, бездельник. Какой я бездельник, если день-деньской думаю? Вот и надумал шерсть продать, такой товар всегда в цене.

— И почем хочешь отдать?

Унбал почесал в затылке, сдвинув шапку.

— Пока не знаю… Похожу, потолкую с купчишками. Лишь бы не надули, пройдохи, а то выйдет как всегда: трудишься-трудишься, а получаешь шиш с маслом.

Брох тоже почесал в затылке и поглядел на Унбала, потом на мешки.

— Слушай, друг, а давай поменяемся: ты мне свою шерсть, а я тебе орехи. Тогда уж точно все выйдет честно, без обмана. Ну, что думаешь?

Унбал долго не думал.

— По рукам! — Он протянул Броху ладонь. — Ты верно сказал: промеж нас никакого обмана быть не может. Забирай! И домой раньше вернемся…

— И бабы меньше будут ворчать…

Приятели вновь ударили по рукам, поменялись мешками и разошлись, перед тем договорившись непременно встретиться на днях.

* * *

— Ну, жена, гляди, что я принес!

Унбал грохнул на крыльцо мешок — спина и плечи уже давно болели. Отставив ухват, жена вышла из дома, шумно сбежались ребятишки, завозились: «Отойди! Сам отойди! Дай поглядеть!»

— А ну, тихо! — прикрикнул Унбал, распутывая веревку. — Всем достанется, тут целый мешок орехов! И полакомимся вволю, и ты, баба, как мед поспеет, наваришь варенья вдоволь — на всю зиму хватит.

Дети вмиг потянулись хватать орехи и тут же грызть. Унбал позволил им, а сам с довольной ухмылкой запустил в мешок руки по самые локти. Улыбка его тотчас исчезла, он хмыкнул раз, другой, а потом вытряхнул на крыльцо содержимое мешка.

Орехи лежали только сверху. Мешок был набит ореховой скорлупой вперемешку с травой.

— Ай да хитрец, ай да умник! — рассмеялась жена. — Кормилец ты наш! Ну, и где ты раздобыл это богатство?

Унбал почесал в затылке.

— У Броха… я его по дороге встретил… — Он выпрямился, стукнул кулаком по ладони. — Вот же подлая душа! Друга обманывать! Ну, я ему покажу, как свидимся, все припомню!

Дети, расхватав целые орехи, стайкой помчались прочь, жена вернулась в дом. Унбал сгреб пригоршню скорлупы, рассеянно высыпал ее на землю и присел на крыльцо, задумавшись.

— И как так вышло? — Он подпер кулаком щеку — и тут же распрямился, вновь улыбаясь. — Одно хорошо: я надул его так же, как и он меня!