Луч света в царстве тьмы (гет)

Снаружи послышался шорох, и Тесей инстинктивно обернулся, открыв глаза. Это было почти бесполезно — в тюрьме Эркстаг было так темно, что в глубине камеры даже в ярде от себя он ничего не видел. Единственным источником света были тусклые фонарики, висевшие у решеток тех камер, где находились заключенные. Стоило очередному из них погаснуть, как в недрах тюрьмы буквально разверзался ад. Гигантская мантикора выбрасывала вверх свой исполинский хвост, снабженный острым жалом-наконечником, и у обреченного узника не оставалось никаких шансов. Тесей облизнул пересохшие губы. Он, конечно, знал о тюрьме Эркстаг — во время последней маггловской войны о ней ходили самые невероятные слухи — но даже в самом страшном ночном кошмаре не мог помыслить, что ему придется в ней оказаться. Кажется, такое испытание было слишком даже для него, опытного мракоборца и «героя войны», как не уставали называть его сослуживцы. «Герой войны», как же. Да что они вообще знают о войне?

Прошелестев мимо его камеры, шорох растаял вдали. Если бы Тесей не знал, что они находятся глубоко под землей, он мог бы потешить себя иллюзией, что это был всего лишь ветер, но старший Саламандер никогда не страдал легковерностью. Нет, ветер здесь был не при чем. Это детеныши мантикоры — злобные ракообразные твари, которых не захотел бы приручить даже Ньют. Ведь не захотел бы?.. Впрочем, профессиональные пристрастия его брата к делу не относятся. Сейчас гораздо важнее, что он застрял в одной из самых мерзких волшебных тюрем на свете, охраняемой жутким монстром, чьи многочисленные отпрыски, словно ревностные надзиратели, ни на миг не позволяют узникам поддаться искушению расслабиться и хладнокровно обдумать пути спасения. С другой стороны, разве было здесь что обдумывать? Сейчас Тесей мог надеяться лишь на помощь брата. Ньюту всегда удавалось усмирять самых свирепых тварей — возможно, и гигантская мантикора окажется ему по плечу.

Горькая усмешка, вызванная этим предположением, растаяла у него на губах, и он в изнеможении прислонился к стене, снова закрывая глаза. Дамблдор ведь знал, что делает, правда? «Действуйте непредсказуемо», «никто из вас не знает, в чем заключается план». Все это было очень хорошо, только вот у Тесея плана не было уже давно. С тех самых пор, как Лита Лестрейндж, его невеста, шагнула в ледяной огонь, а он ничего не сделал, чтобы ей помешать. И если так подумать, в его нынешнем положении не было ничего экстраординарного — за эти годы он привык жить во тьме и не сорвался только благодаря нескольким светлякам, удерживавшим его на плаву. Одним из них, разумеется, был Ньют, а вот другой…

Люди, как волшебники, так и магглы, обладают свободой воли, и поэтому у них есть право совершать ошибки.

Тесей вздрогнул — голос из воспоминания звучал столь ясно, будто его обладательница находилась сейчас рядом с ним, а не... Мерлин, да он даже не знал, где она была. Всё Дамблдор и его «план», состоявший в отсутствии всякого плана. Впрочем, быть может, в этом и заключался его замысел? Действуя спонтанно, люди совершают ошибки, но в то же время их не сдерживают оковы «плана», и они больше полагаются на интуицию. За годы работы в министерстве, где все было четко регламентировано, Тесей позабыл о том, что на войне, где все «планы» летели к чертям, шестое чувство не раз спасало ему жизнь. Так может, стоит снова ему довериться?

Вы ведь герой войны. Вы очень многое сделали для волшебников и магглов, вам не стоит принижать ваши заслуги.

Удивительно — ее слова отпечатались у него в памяти так отчетливо, будто он специально заучил их наизусть, как когда-то заучил все даты восстаний гоблинов, чтобы получить «превосходно» на экзамене по истории магии. Не открывая глаз, Тесей слегка поморщился. При всем его уважении к гоблинам, было странно думать о них и о Банти в одном контексте. Когда он думал о Банти, ему становилось тепло, как в тот страшный день после Пер-Лашез, когда она подала ему кружку горячего чая… Ее будто окружал мягкий свет, как ангела на картине маггловского художника эпохи Возрождения. И какая разница, что сейчас он сидит в темной склизкой камере глубоко под Берлином — если он пойдет за этим ангелом, за почти осязаемым сгустком света, он обязательно выберется. Тесей почти как наяву увидел источник этой теплой, искрящейся энергии — стоит только протянуть руку, и он выведет его наружу, к солнцу и воздуху. В этот миг у него в голове мелькнула безумная мысль. Пусть его младший брат хорошо разбирался в магических животных, по сути своей он был, в общем-то, дурак. Тесей не сомневался в том, что Тина Голдштейн была чудесной девушкой, но она жила где-то там, далеко, в холодном Нью-Йорке, сложенном из камней и бетона, а Банти была здесь, совсем рядом, а когда такой светлый и добрый человек находится рядом, как можно думать о том, кто живет за тысячу миль? Банти единственная из них не утратила способности доверять — она доверяла даже Дамблдору с его безумным планом — и Банти уж точно не шагнула бы в пламя, чтобы перейти на сторону Гриндевальда, она никогда бы этого не сделала. В ее устах даже пресловутое «герой войны», набившее ему оскомину, переставало казаться навязчивым ярлыком и приобретало свой истинный, многогранный смысл, потому что Банти наверняка понимала, что в действительности за ним скрывается, Тесей в этом не сомневался. Он открыл глаза и снова горько усмехнулся. Герой войны или нет, Тесей был не меньшим дураком, чем его брат. Неспособный вырваться к свету, он в очередной раз в своей жизни застрял во тьме.

За решеткой снова послышался шорох. Уверенный, что это копошится потомство мантикоры, Тесей даже не обернулся. Однако на этот раз он ошибся. Это были вовсе не мантикоры. Это был Ньют.

* * *

Когда, обессиленные после невероятного бегства из подземных лабиринтов Эркстага, они наконец-то добрались до Хогвартса, и Дамблдор приветствовал их в своей приветливой, но вместе с тем загадочной манере, за его спиной Тесей увидел Банти. И только поймав ее светлый, пусть и встревоженный взгляд, он окончательно убедился в том, что кошмарная тюрьма осталась позади. А еще на одну долю секунды ему почудилось, что он, возможно, не такой уж и дурак, как ему казалось.

Одну долю секунды он был совершенно уверен в том, что тот взгляд предназначался ему одному.