После взрыва (гет)

— Ты можешь зайти. Только ненадолго — он очень слаб, ему нужен отдых.

Арья кивнула, изо всех сил стараясь выглядеть как обычно. Санса, такая статная и спокойная в своей униформе медсестры, буквально на секунду мягко положила ладонь ей на предплечье и тихо ушла. Пожалуй, впервые за всю свою семнадцатилетнюю жизнь Арья испытывала к сестре столь искреннюю благодарность. В кое-то веки нашлось что-то, что их сплотило.

«Уж лучше бы это что-то никогда не находилось», — угрюмо подумала Арья. Угрюмость служила ей щитом, с помощью которого она пыталась противостоять разъедающей сердце тревоге, но щит этот грозился в любую секунду выскользнуть у нее из ладони и разбиться вдребезги. Что бы она себе ни воображала, и в чем бы ни пытался убедить ее Джон, факт оставался фактом: солдат из Арьи был никудышный.

«Это мы еще посмотрим», — упрямо заявила сама себе Арья и, сделав глубокий вдох, будто перед погружением в ледяную воду, зашла в спальню. Арья уверяла себя в том, что главное — это сделать первый шаг, прямо как во время купания в холодной реке. Сначала тебе кажется, что в твою кожу одновременно впиваются тысячи маленьких кинжальчиков, но стоит тебе проплыть хотя бы несколько ярдов, и организм, привыкнув к новой температуре, успокаивается, и ты перестаешь чувствовать холод. Арья надеялась, что и сейчас все будет так же: первый шаг, за которым последует первый взгляд, дадутся ей с большим трудом, но потом-то обязательно станет легче, ведь так?..

Оказалось, что нет.

Джендри лежал на правой стороне двуспальной кровати, и на миг Арье показалось, что этот, в общем-то, безобидный предмет мебели готов в любой момент поглотить его живьем, отчего у нее болезненно кольнуло в сердце. Она помнила Джендри высоким, плечистым юношей, но сейчас, на этой проклятой кровати, он будто уменьшился в размерах. За время работы медсестрой Арья привыкла видеть мужчин в больничных пижамах, но на Джендри этот наряд смотрелся нелепо, если не смехотворно, так что на один безумный миг ей захотелось всплеснуть руками и воскликнуть, чего это он тут разлегся — он что, пытается так над ней подшутить? Но в следующую же секунду от этой мысли во рту разлилась горечь, и Арью едва не затошнило. Не потому, что она в очередной раз увидела раненого офицера — видит Бог, она уже немало их повидала — а потому, что ей не хотелось верить своим глазам. Это ведь был Джендри, ее Джендри, самый близкий ей человек за пределами семьи, ее лучший друг, с которым они облазали все закоулки Винтерфелла и его окрестностей и довели до белого каленья не одну почтенную матрону. И ее Джендри ни за что не стал бы лежать здесь, в гостевой спальне Винтерфелла, переоборудованной в больничную палату, после того как в поместье разместили госпиталь для раненых офицеров. Ведь он никогда бы не пострадал в результате вражеской атаки, и рядом с ним не разорвался бы снаряд, пока он пытался организовать отступление своего подразделения, и он никогда бы не пролежал так непозволительно долго на холодной грязной земле, пока его, наконец, не подобрали санитары… И все эти повязки и бинты, которые Арья успела возненавидеть лютой ненавистью, они вообще были ему не нужны, потому что он не ранен, и с ним все в порядке, и сейчас они весело поболтают, прямо как в старые добрые времена, и перемоют косточки зловредной мачехе Джендри, и Арья снова пожалуется на Сансу, а он скажет, что это того не стоит, ведь братьев и сестер не выбирают — он же не выбирал своим сводным братом противного Джоффри, но ничего не поделать, приходится с этим жить. И Арья сначала насупится, а потом засмеется, сама не зная, почему, и предложит ему осуществить дерзкую вылазку на кухню за мороженым или засахаренными фруктами, и Джендри, конечно, согласится, ведь он ни за что не оставит ее на произвол судьбы. Ради нее он сейчас встанет с кровати и скажет, что все это было всего лишь шуткой, предлогом, чтобы ее увидеть, и Арья, конечно, непременно его поколотит, ведь такие «шутки», это совсем не смешно, и…

— Арья?..

Она моргнула и перевела свой застывший взгляд на кровать. Только сейчас Арья осознала, что до этого упорно смотрела куда-то сквозь нее, туда, где ее воображение рисовало картины, принадлежащие чьей-то другой жизни. В следующий миг они растаяли, словно дым, и она наконец-то увидела лицо Джендри.

— Все настолько плохо, да?.. — он попытался усмехнуться, но даже это причинило ему боль, и он поморщился. Арье стало стыдно. Мама ведь говорила ей, что нужно быть мужественной и подготовиться к тому, что она увидит. Но разве к такому вообще можно подготовиться?

— Конечно, плохо, — заявила Арья самым беззаботным тоном, на который была способна. Поставив стул у изголовья кровати, она села и скрестила руки на груди. — Ты вздумал нарваться на вражеский снаряд и теперь лежишь в этой унылой спальне — что здесь может быть хорошего?

В поблекших глазах Джендри на миг мелькнул былой огонь, и он даже улыбнулся.

— Узнаю Арью Старк, — кашлянув, хрипло сказал он. — Не теряет присутствия духа даже в самой отчаянной ситуации, — он помолчал. — Я рад, что меня отправили в Винтерфелл.

— А куда же еще? — картинно вопросила Арья. Она изо всех сил старалась вести себя как прежде, словно она все еще была неуправляемой девчонкой, отторгающей все «девчоночье», вечным сорванцом, наказанием семьи Старк, везде сующим свой любопытный нос. Но на самом деле больше всего на свете ей хотелось отбросить всякую рисовку и горько разрыдаться. Потому что ничего больше не будет по-прежнему.

Когда началась война, Арья пребывала в состоянии эйфории, передавшемся ей от старшего брата Робба и кузена Джона. Она рвалась в бой и как никогда проклинала последними словами свой пол, не позволявший ей отправиться на фронт. Как и большинство окружающих, она была уверена в том, что война закончится к Рождеству, и ей даже в голову не могло прийти, как все обернется на самом деле.

Война не закончилась к Рождеству. Ни к этому, ни к следующему. Робб и Джон отбыли на фронт, и тревога за их безопасность и благополучие будто стала частью Арьи, ее второй кожей. На отца легли обязанности по, как это говорила мама, «поддержанию боевого духа в тылу» — задача, которую он разделил с Робертом Баратеоном, своим старым другом, с которым они сражались еще в англо-бурскую войну. Джендри был сыном Роберта от первого брака, но никогда не знал своей матери — она умерла родами. Спустя два года после ее смерти Роберт женился вторично, и, как с отвращением думала про себя Арья, жизнь Джендри превратилась в историю о Золушке или Белоснежке, потому что его вторая жена оказалась сущей ведьмой. Роберт очень скоро пожалел о своем выборе, но, так или иначе, в этом браке родилось трое детей, и Серсея, их мать, отстаивала права отпрысков с не меньшим рвением, чем львица, защищавшая своих детей. Разумеется, Джендри был бельмом на ее глазу, и Арья была уверена: златовласая ведьма уже давно сжила бы его со свету, если бы Роберт не поселил его отдельно, передав на попечение нянек и гувернеров. В одиночестве Джендри, наверное, сошел бы с ума от тоски, так что предложение ее отца время от времени гостить в Винтерфелле пришлось весьма кстати. Там Арья и подружилась с Джендри — и там спустя много лет он сообщил ей о своем твердом решении уйти на фронт добровольцем.

Роберт, конечно, был против, хотя и не подавал вида. Серсея, разумеется, была за — и стоило Арье лишь помыслить о том, с каким мстительным триумфом эта ведьма представляла, как немецкий снаряд оторвет Джендри голову, как внутри у нее все клокотало от ярости. Своего-то Джоффри она надежно припрятала, как же. Не потому, что он не рвался на фронт — как раз наоборот, этот избалованный маменькин сыночек-самодур, наслушавшись в детстве рассказов отца об англо-бурской войне, мечтал о «ратных подвигах», будучи лишенным всяких качеств, с помощью которых он мог бы эти подвиги совершить. Роберт, как подозревала Арья, прекрасно отдавал себе в этом отчет и поэтому не спешил отправлять сына на войну, а Серсея, обезумев от страха за своего ненаглядного отпрыска, добилась от своего отца, имевшего большое влияние в военных кругах, безопасной тыловой должности для Джоффри, которую без этого влияния он ни за что бы не получил. В итоге, как рассказал Арье Джендри (он обо всем узнал со слов младшего сводного брата Томмена, покладистого неконфликтного мальчугана), Джоффри пришел в ярость, топал ногами, брызгал слюной и разве что не поколотил собственную мать, но после звонкой отцовской затрещины отправился на свою тыловую должность, затаив на родителей смертельную обиду. А Джендри — Джендри отправился на фронт.

Вскоре после его отъезда Арья поняла, что ей некуда себя деть. Она уже не могла, как прежде, проводить время с Браном и Риконом, младшими братьями, которых война пока не заставила вырасти, а присоединиться к маме и Сансе в их благотворительной деятельности было выше ее сил. Концерты, вязание теплых носков и сбор коробок с подарками — все это казалось таким бессмысленным и суетливым по сравнению с тем, что ежедневно переживали Робб, Джон и Джендри, что Арья едва не лезла на стену от бессилия. И тут в ее жизни наконец-то появился просвет.

Отец принял решение превратить Винтерфелл в госпиталь для раненых офицеров. В стране катастрофически не хватало ресурсов, способных обеспечить выздоровление пострадавших на фронте, а старые замки и поместья аристократии, просторные и очень вместительные, обслуживали семьи в несколько человек — семьи, которым пришла пора внести свой вклад в победу. Мама безоговорочно его поддержала, а Бран и Рикон, узнав, какие перемены их ожидают, пришли в полный восторг. Что же касалось Сансы и Арьи, то они наконец-то получили возможность, как это выразила младшая из сестер, «принести хоть какую-то пользу» — их отправили на курсы медсестер.

Уже спустя два дня после начала обучения Арья в очередной раз за свою короткую жизнь пришла к невыразимо неутешительному выводу: быть девчонкой было просто ужасно. Если бы она была мальчиком, то давно бы уже отправилась на фронт и внесла бы реальный вклад в победу, как это делали ее брат, кузен и лучший друг. Вместо этого ее учили застилать постели, заставляли выносить ночные горшки и мыть полы, а еще, разумеется, накладывать и менять повязки, помогать раненым переодеваться и ассистировать при несложных операциях. И не то чтобы это было совсем уж бесполезно — нет, Арья понимала, что эту работу тоже должен был кто-то делать, и очень скоро она избавилась от всякого чувства отвращения, которое она поначалу вызывала (в конце концов, в повседневной жизни младшая Старк никогда не была брезгливой). Просто все это гораздо лучше подходило Сансе. Это она отлично вжилась в роль «ангела милосердия», и это она обладала недюжинным запасом терпения, необходимого для столь трудоемкой и одновременно кропотливой работы. Сансе хватало выдержки стойко смотреть на офицеров, лишившихся рук или ног, и говорить ободряющие слова человеку, шансы на выздоровление которого были равны нулю. Арья же не могла этого вынести. Изо дня в день она наблюдала человеческие страдания и старалась держаться, хотя на самом деле ей хотелось кричать от бессилия и топать ногами, потому что она не понимала, какой смысл был в этой бесконечной боли, чем они все это заслужили? Вопрос оставался без ответа, и в минуты черной тоски Арья ловила себя на мысли, что завидует Роббу и Джону. Как же ей хотелось взяться за оружие и перебить как можно больше врагов, лишь бы это все поскорее закончилось!..

Просвет в этом мрачном существовании нашелся лишь недавно. Теперь, когда Винтерфелл был переполнен ранеными и выздоравливающими офицерами, нехватка рабочих рук ощущалась все острее, и было принято решение направить в госпиталь несколько новых медсестер. Они были более квалифицированными, чем Арья, однако это не означало, что она осталась без дела — напротив, круг ее обязанностей расширился, хотя характер изменился. Теперь она все чаще исполняла бытовые поручения: помогала писать письма раненым, лишившимся конечностей, разносила почту, вывозила на прогулки тех, кто передвигался в инвалидном кресле, ездила на велосипеде в деревню, чтобы купить необходимые в повседневной жизни мелочи. А еще разговаривала с офицерами, своей болтовней отвлекая их от тягостных мыслей. У других медсестер, занятых повседневной работой, не было времени на разговоры, а ей это нравилось. Хоть Арье было уже семнадцать лет, она не чувствовала себя взрослой, как Санса, и если ее старшую сестру офицеры провожали кто восхищенными, а кто задумчивыми взглядами, то Арью воспринимали как подростка, с которым можно запросто о чем-нибудь поболтать или даже поделиться тем, что давно тяготило сердце. Поначалу Арье было неловко слышать о том, как они вспоминали творившиеся на фронте ужасы, будто она подслушивала не предназначенный для ее ушей разговор, но потом она свыклась со своей ролью и научилась воспринимать эти своеобразные исповеди как часть своей миссии. Порой, когда тот или иной раненый делился с ней пережитым, он будто забывал о ее присутствии, но Арья знала, что оно было необходимо — так она становилась его свидетелем. А роли свидетеля меньше всего подходил эпитет «бесполезный».

— Ты изменилась, знаешь.

Арья вздрогнула. Джендри внимательно смотрел на нее своими темными тусклыми глазами, и ей стало немного не по себе. Она с детства привыкла всем с ним делиться, но только сейчас осознала, что это помогло ему видеть ее насквозь.

— Вряд ли, — она пожала плечами, но этот жест вышел слишком неестественным, лишенным беззаботности, которую она пыталась в него вложить. — Вот Санса, это другое дело. В этой униформе она еще больше похожа на королеву, чем прежде. Готова поспорить, ей сделали уже дюжину предложений, и если бы все эти офицеры так не боялись нашего отца…

— Арья, — мягко прервал ее Джендри. Она замерла на полуслове, застигнутая врасплох этим привычным обращением, в котором было слишком много незнакомых оттенков. Бледное лицо Джендри, обрамленное черными спутанными кудрями, вдруг показалось ей неожиданно взрослым. Боже, почему она не заметила, как сильно он повзрослел?..

— Арья, ты должна знать: доктора не уверены в том, что я… — Джендри запнулся, но все-таки закончил фразу, хотя от Арьи не ускользнуло, насколько тяжело она ему далась, — что я смогу полностью восстановиться. Они говорили что-то о внутренних повреждениях, и о том, что пока еще рано делать какие-то прогнозы, но…

Арья почувствовала, как у нее зашевелились волосы на затылке. Она уже миллион слышала подобные «прогнозы» врачей, и каждый раз это не сулило ничего хорошего.

— Не думаю, что у тебя будет выбор, — она поджала губы, отчаянно пытаясь разыгрывать из себя прежнюю Арью — сердитого подростка, обиженного на то, что ей снова не позволили отправиться с братьями на урок фехтования и вместо этого засадили за опостылевшее вышивание. Но, кажется, было уже слишком поздно. Что бы кто ни думал, а эта Арья уже никогда не вернется.

— Я о твоем выборе хотел поговорить, — в тихом голосе Джендри послышалась настойчивость. — Я знаю — сейчас я всего лишь инвалид, и пусть я наследую титул, после кончины отца моя любезная мачеха наверняка попытается лишить меня большинства остального наследства в пользу собственных детей, и ее связи…

— Плевать на ее связи, — стиснув зубы, процедила Арья. Ненависть к леди Баратеон на миг вытеснила из ее сердца остальные эмоции. — Твой отец всегда любил тебя больше, чем ее детей. Уж точно больше, чем Джоффа.

Губы Джендри искривила горькая усмешка, больше похожая на спазм.

— Разве? Все это время Джофф прохлаждался в тылу, пока я…

— Вот именно, — оборвала его Арья. — Твой отец засунул его в глубокий тыл от греха подальше, потому что никогда не видел в нем себя. Это в тебе он видит настоящего наследника. Он сражался в прошлую войну, а ты сражаешься сейчас, и ты обязательно встанешь с этой проклятой постели, Джендри Баратеон! Потому что я не позволю тебе называть себя инвалидом и опускать руки! Ты еще им всем покажешь, можешь не сомневаться!

На сей раз он улыбнулся почти как раньше, тепло и весело, и у Арьи екнуло сердце. Тот выбор, о котором он говорил, и тот вопрос, который он так и не задал — все это возникло само собой, стало их общим секретом, о котором не нужно было говорить вслух. Арья и так знала, о чем он спросит, еще до того, как переступила порог этой комнаты, а Джендри и так понимал, какую реакцию это вызовет. Удивление, неверие, испуг и, возможно, даже отторжение — все это были первые эмоции, первый отклик сердца на перемены, но обычно они редко совпадали с тем, что приходило позже, после полного осознания. И он, конечно, был готов ждать, а вот Арья… Арья от такого поворота событий совершенно растерялась.

В дверь негромко постучали.

— Войдите, — хрипло произнес Джендри.

Увидев на пороге леди Старк, Арья густо покраснела и быстро опустила глаза, будто их застали за чем-то неподобающим. Кейтилин, впрочем, смотрела не на нее, а на Джендри.

— Простите, что помешала, — мягко сказала она. — Приехал лорд Баратеон, он сейчас будет здесь…

— Ясно, я ухожу, — Арья поспешно встала. — Я зайду позже, ладно? — быстро сказала она Джендри, избегая смотреть ему в глаза.

— Ладно, — покорно отозвался он.

Уже в коридоре, поймав взгляд матери, Арья поняла, что леди Старк прекрасно знала о том, что осталось невысказанным между ней и Джендри. На миг, всего лишь на миг ей захотелось упасть в объятья матери и разрыдаться, но она быстро подавила в себе этот «девчоночий» порыв и побежала исполнять очередные поручения.