Зеркало из пепла (джен)

Мир стал тихим.

Слишком тихим для того, чтобы в нём ещё жила магия.

Хогвартс давно превратился в памятник самому себе — мёртвый, запечатанный, укрытый вечным туманом. В его стенах больше не звучал смех студентов, не вспыхивали искры от заклинаний, не летали перья под чарами «Wingardium Leviosa».

Только ветер, пронзающий разрушенные коридоры, и капли дождя, стекающие по каменным лицам горгулий.

Эван Флинн — семнадцать лет, сирота, найденный однажды у подножия замка — был единственным, кто ещё жил здесь.

Он не знал, почему Хогвартс его не отпускает.

Сколько раз он уходил за ворота, но всегда оказывался обратно, у Большого зала, где лежала пыльная мантия с гербом Гриффиндора.

Ночами замок шептал.

Слова эхом гуляли по коридорам, иногда складываясь в имена.

— Лили…

— Поттер…

— Спаси нас…

Эван считал, что сходит с ума.

Но в ту ночь всё изменилось.

Он нашёл её — в старом Зале зеркала Еиналеж.

Паутина свисала с рамы, пыль осела на стекле.

Но когда он подошёл ближе, зеркало дрогнуло.

Отражение изменилось.

Вместо его лица — девушка.

Её волосы были цвета пепла, глаза — серебристые, почти светящиеся. Она стояла в тех же руинах, но вокруг её ног пылала огненная мантия.

— Ты видишь меня? — спросила она.

Голос был хрупкий, как колокольчик, но в нём звучала древняя сила.

Эван отступил на шаг.

— Кто ты?..

— Меня звали Лили Поттер. Я умерла здесь сорок лет назад.

Зеркало вспыхнуло золотым пламенем. Эван почувствовал, как земля уходит из-под ног — и провалился в свет.

Он очнулся в постели.

Ткань — чистая, мягкая. Комната — целая. В окнах плыли солнечные лучи, на стенах — гербы факультетов.

На соседней кровати кто-то ворчал, натягивая носки.

— Ну и долго ты собираешься валяться, новенький? — пробурчал рыжий парень.

Эван сел.

— Кто ты?..

— Рон Уизли, а ты, видимо, спал слишком долго, чтобы помнить собственное имя.

Эван замер.

Имя кольнуло память, как нож.

Рон Уизли.

Живой. Юный.

Он вскочил, бросился к окну — и увидел, что Хогвартс жив.

Смех студентов. Летучие совы. Башни целы.

Он вернулся в прошлое.

И дата, вырезанная на расписании занятий, подтверждала это:

3 мая 1998 года.

День перед последней битвой.

Он пытался убедить себя, что это сон.

Но каждый звук, каждый запах, каждая искра в воздухе были слишком реальны.

На ужине он впервые увидел Гарри Поттера — живого, уставшего, но решительного.

Тот смеялся с Гермионой, и Эван не мог отвести взгляд.

Он хотел подойти, рассказать всё, но не мог.

Голос внутри шептал:

Не вмешивайся. Иначе всё сгорит раньше срока.

Позже он встретил Лили.

Она была младше Гарри — лет семнадцати. Лицо, будто сотканное из света, глаза — те самые, что он видел в зеркале.

Только теперь она жила.

— Ты не отсюда, — сказала она сразу, едва взглянув.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что ты смотришь на нас, как на призраков.

Он не нашёлся, что ответить.

И Лили просто улыбнулась.

— Хочешь увидеть кое-что по-настоящему живое?

Она повела его к Оранжерее.

Там цвёл феникс-цветок — редчайшее растение, которое распускается только в момент великой опасности.

Лили прикоснулась к лепесткам — и они вспыхнули красным пламенем, не обжигая.

— Этот цветок рождается, когда магия умирает, — сказала она. — Может быть, поэтому ты здесь. Чтобы что-то спасти.

Эван смотрел, как свет танцует на её ладонях.

Он не понимал, как возможно, что он живёт в мире, который должен погибнуть завтра.

И не знал, сможет ли остановить судьбу.

Ночью он снова спустился в зал зеркала.

На стекле проступали слова:

“Если ты здесь, значит, всё повторяется.”

Эван провёл пальцем по надписи — и вдруг в отражении увидел не себя, а Гарри.

Тот стоял, глядя прямо в глаза, и произнёс:

“Береги Лили.”

День битвы.

Небо застыло. Воздух был густ, как перед грозой.

Гарри и Волдеморт уже сошлись в центре Большого зала.

Эван стоял в тени, сжимая палочку, хотя знал — вмешиваться нельзя.

Но когда заклинания сошлись, а Лили бросилась вперёд, чтобы защитить отца, он не выдержал.

— Protego Maxima!

Щит вспыхнул, отразив удар Волдеморта.

Но в тот миг время замерло.

Все вокруг застыл — даже пыль зависла в воздухе.

Голос, знакомый и далекий, раздался прямо у него в голове:

— Зачем ты вмешался?

Он обернулся — и увидел Гарри Поттера. Но не того, что сражался. Другая версия. Старше. Мудрее.

— Кто ты?..

— Я — то, что осталось от него. Твоя суть. Его память.

— Я — Эван!

— Нет, — тихо сказал Поттер. — Ты — отражение моей воли. Я создал тебя, когда умирал. Чтобы кто-то однажды смог вернуть магию.

Эван не поверил.

— Я живой!

— Ты — эхо. Но если выберешь умереть — ты станешь реальностью.

Он посмотрел на Лили — она застывшая, рука поднята, лицо светится болью.

— Я не дам ей умереть.

— Тогда иди.

Эван шагнул к зеркалу. В его глади вновь мелькнули образы: войны, руины, пепел.

Он прошептал:

“Пусть магия живёт, даже если я исчезну.”

Мир взорвался светом.

Когда всё стихло, Хогвартс стоял тихий, мирный.

Ученики возвращались в зал, смеялись.

О битве никто не помнил.

А в заброшенном крыле стояло зеркало.

На его раме пеплом выведено:

“Эван Флинн — память Поттера.”

И каждый раз, когда кто-то проходил мимо, в зеркале на миг вспыхивали глаза — зелёные, живые.

Как будто магия ждала своего часа, чтобы вновь вернуться.

Сон вернулся.

Пепел кружился в воздухе, оседая на руинах Хогвартса.

В центре стояло зеркало — целое, блестящее, будто не касалось времени.

В отражении — он. Эван.

Только теперь его глаза были зелёными, как у Гарри Поттера.

— Лили… — прошептал он. — Проснись.

Она очнулась в своей постели.

Воздух был плотный, в нём витал запах дождя. На столе лежала палочка, покрытая трещинами, а рядом — лист пергамента, на котором слова проступали кровью:

“Найди меня. Зеркало ждёт.”

Лили знала, что битва закончилась — но что-то пошло не так.

Она помнила вспышку света, крик Гарри, щит Эвана…

А потом — тишину.

Хогвартс стоял цел, но странно безмолвен.

Ученики ходили по залам, но словно в тумане.

Когда она спросила Гермиону, что случилось ночью, та нахмурилась:

— Никакой битвы не было. Гарри Поттер жив, Волдеморт никогда не вернулся. Всё спокойно.

Лили побледнела.

Если войны не было — значит, мир, который она знала, исчез.

Стерт. Переписан.

И только зеркало в северном крыле звало её по ночам.

В ту ночь она пошла туда.

Факелы сами вспыхнули, когда она вошла.

Зеркало отражало её, но… с искажением.

Из отражения смотрел Эван.

— Ты жив…

— Я — то, что осталось, — ответил он. — Зеркало удержало мою суть. Но мир, в котором ты живёшь, не настоящий. Это сон, созданный твоим отцом, чтобы спрятать вас от времени.

— От кого спрятать?

— От самого Хогвартса.

Он коснулся стекла, и поверхность пошла рябью.

— Замок живой. Он помнит всё. И он не простил нас за то, что мы изменили прошлое.

Лили ощутила холод.

— Что мне делать?

— Разбуди Хогвартс. Только он знает правду. Но когда ты это сделаешь — сон исчезнет.

— Тогда исчезнешь и ты.

Эван улыбнулся.

— Значит, я проживу в тебе.

Он поднял руку, и пламя вспыхнуло на стекле.

— Помни: зеркало — не показывает, а помнит. Найди его сердце.

Когда Лили открыла глаза, зеркала больше не было.

На его месте — старая каменная стена.

Но под кожей ладони пульсировал след — тонкая светящаяся линия, как шрам в форме молнии.

В глубине замка было место, куда никто не ходил — Часовая комната.

О ней не упоминали в книгах. Даже Гермиона не знала, как туда попасть.

Но Лили чувствовала дорогу.

Она шла, следуя свету, исходящему из ладони.

Коридоры гудели, как живые.

Факелы вспыхивали один за другим, будто узнавая её.

Когда она открыла дверь, тишина упала на плечи, как мантия.

В центре стояли часы — огромные, из черного обсидиана.

Их стрелки двигались в обратную сторону.

Под стеклом, вместо механизма, — сердце, пульсирующее мягким золотым светом.

Сердце Хогвартса.

— Так вот ты какой… — прошептала она.

Воздух дрогнул. Из тени шагнул Эван — прозрачный, словно сотканный из света.

— Я знал, что ты найдёшь.

— Это всё — иллюзия, да?

— Нет. Это шанс.

Он протянул руку к сердцу часов.

— Замок может начать заново. Но только если ты позволишь прошлому умереть.

Лили колебалась.

— Если я сделаю это, ты исчезнешь.

— Я уже исчез. Просто эхо, застрявшее между секундами.

Она закрыла глаза.

И положила ладонь на стекло.

Свет разорвал тьму.

Хогвартс дрогнул, закричал, будто живой.

Башни рассыпались пеплом, стены исчезли, но вместо разрушения шло перерождение.

В каждом камне, в каждой частице пыли возрождалась магия.

Эван улыбнулся.

— Видишь? Даже пепел может помнить.

Он исчез, как дыхание.

Утро было тихим.

Хогвартс стоял новый — живой, сияющий.

Вокруг суетились студенты, обсуждая какие-то мелочи, как будто ничего необычного не произошло.

Лили сидела у озера, глядя на отражение воды.

В глубине мелькнуло лицо — знакомое, тёплое.

— Эван…

Отражение улыбнулось.

— Я не ушёл. Я в каждом заклинании. В каждом слове, что шепчет замок.

Ветер тронул листья.

Факелы на башнях вспыхнули золотым пламенем.

Магия вернулась.

А на стене Большого зала, рядом с портретом Гарри Поттера, появилось новое имя:

Эван Флинн — Память, что возродила свет.

Через много лет ученики Хогвартса рассказывают легенду о девушке, которая нашла сердце замка.

Говорят, по ночам в зеркалах Хогвартса отражается юноша с зелёными глазами, и если спросить его, кто он, он отвечает:

“Я — то, что осталось от Поттера.”