Розовый источник Витфурта (джен)

Розовый источник в Витфурте положительно творил чудеса.

Аппетит и сон эта вода, несмотря на едкий свой аромат, к которому, впрочем, можно было притерпеться, совершенно точно улучшала, это заметил и сам Кэналлийский Ворон и его то ли хозяева, то ли тюремщики. Дагмар Хосс и лекарь Аффлербах заботились о талигском герцоге так, словно тот был почётным гостем, причины Рокэ вроде бы знал, но его удивляло, что в рок герцогов Алва, в который до последних месяцев верил только он, поверили и северяне. Впрочем, дриксенцы славились и суеверностью, и сентиментальностью, так что Алва с удовольствием пользовался вражеским гостеприимством. Его поместили в небольшом домике с золотистыми, вышитыми коричневыми листьями и травами, занавесками, стоящем прямо на источнике, возле сизой, с медными прожилками, горы.

— Здесь не слышно шума реки и из окна красивые виды Витфурта, — было заметно, что Дагмар любит Витфурт, в ровном голосе женщины звучала гордость за красивый свой край, но Рокэ Алва предпочитая иные места и ландшафты, лишь вежливо кивнул.

Дагмар Хосс жестом указала на слуг.

— Можете приказывать, здесь исполнят все ваши желания.

Герцог Алва с иронией взглянул на тех, о ком это было сказано. Двое мужчин и две женщины поклонились. Все четверо светловолосые и женщины и мужчины, молодые и весьма смазливые.

Удивительно, дни в этом месте текли сразу и быстро и медленно. Слуги разбивались в лепёшку, стараясь предугадать малейшую волю своего пленника-хозяина. Целительная вода действительно прибавляла сил и даже желаний. О том, как он блуждал в сужающемся мраке, среди шёпота голодных Изначальных Тварей, в месте, куда упал, Рокэ помнил мало. И с каждым днём память южанина об этом таяла, а телесная, по выражению лекаря, крепость, возрастала. Ему старались услужить всюду, даже в каменную чашу, похожую на маленький пруд, выдолбленную возле источника, которую наполняла и через которую лилась целебная вода, уходя дальше, по желанию соберано Кэналлоа, ему подавали хоть вино, хоть лёгкий обед, хоть себя. И обе прислуживающие женщины с готовностью приняли то, что он предложил, но Рокэ ещё до своих предложений уверился в том, что не только приказ Дагмар влияет на решение белокурых служанок. Алва признавал, что для него выбрали лучших компаньонок, у обеих служанок желания было больше, чем опыта, глаза при виде Ворона вспыхивали и обе охотно пробовали всё предложенное талигцем.

Рокэ был уверен, что обрати он внимание на мужчин, те сдались бы так же быстро, но пока что они только старались, чтоб талигоец не имел повода быть недовольным витфуртским гостеприимством.

Дагмар развлекала Рокэ своей коллекцией любопытных рукописей о клане Алва. Герцогу очень понравился написанный влюбленным восторженным менестрелем гимн в честь Инес, на её отъезд из Алвасете к жениху. Он жалел, что этого творения не прочли ни сестра, ни мать. Сестрицу Инес Рокэ помнил плохо, но по-видимому, её было за что любить, если верить превознесённым добродетелям Инес Алва в этом гимне.

Легенда о Гонзало Алва и Морской Деве была Рокэ уже знакома, но он с огромным удовольствием перечитал богато и весьма непристойно иллюстрированную историю о том, как вышедшего в море соберано возжелала заметившая его на борту корабля, Морская Дева, сама на вид и по описанию подобие акулы и спрута с женской головой, способная повелевать штормом, охотящаяся на красивых мужчин, которых она или лишала мужских принадлежностей, либо, если повезёт, любила и потом съедала. Подробно было описано и как она гоняла корабль, на котором шёл Гонзало, по всему Померанцевому морю и то, как на одном из каменных архипелагов возле Фельпа, соберано Гонзало приказал себя высадить с парой бутылей лучшей «крови» и гитарой. Капитану корабля Алехандро Альмейде было велено вернуться за ним (или тем, что от него останется) через четыре дня.

С улыбкой Рокэ читал, как его предок, сидя в одиночестве на каменной скале посреди моря, охмурял, иначе не скажешь, морское чудовище серенадами и Морская Дева, которая должна была бы сожрать оставшегося в одиночестве человека, заслушавшись сладкими и страстными южными песнями, вышла к нему, не дожидаясь ночи, на закате дня. Сперва она ползла, потом отвалились чешуя и хвост, упали на камни плавники цвета обожжённой глины, и на ноги перед Гонзало поднялась девушка, подобная человеческой.

Наверное, было что-то отличное, от человека, раз хронист написал «подобная», но, несомненно, все основные части тела, присущие женщине, у неё имелись. Она пригубила людского вина и приняла человеческого мужчину и судя по тому, что у Гонзало потом были от земной женщиной дети и даже внуки, Морской Деве понравился кэналлиец настолько, что она нарушила свой страшный обычай и пощадила кэналлийца.

Последние строки были записаны со слов самого Гонзало Алвы: на рассвете четвёртого дня, он смотрел ей вслед, а женщина ушла, не оглядываясь, понемногу покрываясь чешуёй, на его глазах из гибких женских рук выхлестнуло плавники, изогнувшись, она прыгнула в море и белые ноги окутало оранжевой плотью рыбьего хвоста.

— Меня больше всего потрясло то, что её волосы были цвета жемчуга, — негромко сказала Дагмар, с которой Рокэ заговорил об этой легенде, — и глаза тоже. По-моему, это очень красиво.

Алва кивнул.

— Странно, что вам понравился Карлос, — задумчиво сказал кэналлиец, — вы предпочитаете светлые глаза и такие же волосы, а у брата и глаза и волосы были чернейшими, цвета южной ночи.

— Меня покорила его смелость и то, как он без раздумий отдал жизнь за своего господина, — Дагмар охотно пила с Алвой, только ему наливали красное, а в бокале дриксенки было белое вино. Но не богатого оттенка «слёз», которые везли из Кэналлоа, и которые так любил друг Рокэ Савиньяк.

— Юность, горячность, — вздохнул Рокэ, — впрочем, Карлос был действительно таким хорошим мальчишкой, что не любить его было попросту невозможно. Эрэа, позвольте спросить, в вашем бокале «слёзы»?

— Нет, — Дагмар безуспешно скрывала улыбку, — в Эйнрехте да при гостях, я поддерживаю хороший тон и моду на кэналлийские вина, которая не меняется. Кэналлийские вина, оттенки которых, вы, как соберано Кэналлоа, владелец всех этих вин, различаете, лучшие в Кэртиане, это бесспорный факт. Но здесь, дома, я пью любимое вино отца.

Она протянула Рокэ свой бокал и тот пригубил чужого вина.

— Ваш батюшка ценит несложный букет с лёгким свежим послевкусием цитрона? — удивился он, — сказал бы, что это похоже на клерет, в Надоре раньше из него что-то такое делали, это очень старый простой сорт белого винограда, но кажется, я только однажды подобное пробовал.

— Да, это клерет, — Дагмар с удовольствием пригубила вино, — лёгкий, нежный и ненавязчивый. Отец предпочитает его любому другому, может быть, из-за любви к нему, я тоже предпочитаю именно это вино. А может быть, потому, что мы, Хоссы, люди очень несложные сами по себе.

— Сомнительная характеристика, — Алва подождал продолжения, но женщина молчала, по-видимому, её сказанное собеседником устраивало, — вам лекарь сообщил о том, что у меня на спине почти не осталось шрамов и запястье перестало кровоточить?

— Сообщил и это добрая весть, — Дагмар чуть приметно улыбнулась, — сменить вам женщин на тот месяц, пока вы здесь?

— Не надо, — Алва внимательно взглянул на северянку, — вы так спокойно об этом говорите.

— Это вещи обыденные, — говорила женщина тоже обыденным тоном, — и заговорила я об этом потому, что нашла достойных преемниц этим девам. Мне бы не хотелось, чтобы в вашем сердце сейчас расцвела привязанность, которая может отравить вам жизнь.

— О женщинах вы не думаете? — Алва полюбовался бессердечной красавицей, пожалуй, эта стерва может оказаться забавной.

— Нет, — ответ это был, или отклик на движение, Рокэ не понял. Дагмар побелев, отшатнулась от руки кэналлийца, его пальцы замерли в каком-то бье у её плеча.

— Простите, — Алва внимательно смотрел в застывшее лицо. Очень светлые глаза женщины казались чёрными из-за огромных от ужаса зрачков.

— Я не ожидала, — глухо сказала Дагмар, начиная дышать, — это вы простите меня. Я забылась.

— И кто это был? — Рокэ помнил, как поступают с насильниками в Кэналлоа, но не знал, как потом живут их жертвы. Наверное, среди других людей, как и жили когда-то, но каждую из них можно в какой-то момент подловить, заставив выдать себя. Наверное, годы такое не лечат.

— Мой второй муж, — большим глотком допив вино, Дагмар отставила бокал, — храбрый воин, после контузии на поле боя он изменился. И имел на меня право, а я в то время носила его дитя. Поэтому не смогла преодолеть пережитого до конца. Знаете, у женщин в тягости особое мировоззрение. Нервы, всё обострено, страхи по любому поводу, истинные и ложные, утрата привычного восприятия.

— Надеюсь, лично я такого никогда не узнаю, — Рокэ подумалось о том, что впервые в жизни он обсуждает столь тонкую материю. Ему в голову не приходило, что женщины настолько другие существа.

— Уверена в этом, — змеиная улыбка на бледных губах Дагмар сейчас смотрелась неубедительно, — На исходе седьмого месяца моей тягости, закончилась навигация, брат свернул в наш замок, вместо того, чтоб ехать домой. Он успел вовремя, как мне кажется. Услышал мои крики ещё со двора, кинулся меня искать. Руки супругу он переломал сразу же, как только оттащил его от меня, прямо возле постели, на которой я была привязана. Говард был с другом, Вернера Бермессера вы помните…

Красивого блондинчика Рокэ очень даже помнил и кивнул.

— С ними была небольшая свита доверенных людей. Мужа отвели в охотничий домик. Я из башни, в которой осталась лежать, принимая хлопоты лекаря и своей последней уцелевшей служанки, слышала, как он и те из людей Адаларда, кто попытался держать его сторону, кричали.

Дагмар подставила свой бокал и Рокэ налил, не подумав, «крови».

— Самое подходящее вино для этой истории, — кивнула женщина, — обо мне заботился лекарь, которого Вернер таскает в свои рейды, и я уже знала, что с ребёнком обстоит благополучно, но на душе было тяжело невыносимо. Знаете, когда мне стало легче? Когда я увидела слёзы брата. Он не мог мне ничем помочь, кроме того, что уже сделал, был в засыхающей крови моего мужа с головы до ног, что он творил тогда с ними со всеми — словами не передать. А у моей постели Говард упал на колени и хотел, но не решался взять меня за руку, у него не шли слова с языка, и вы бы видели, как он смотрел, ведь на мне живого места не было. Он же души во мне не чаял, он и Эвви, наш старший брат. Отец меня обожал всегда, любил сильнее, чем других своих детей. Да и с женщинами у нас обращаются хоть и вольно, но… отец считает, что нет хуже позора, чем неумение сделать так, чтоб женщина пошла сама с тобой, без насилия. И братья мои такие же.

Со мной тогда остался граф Бермессер, наверное, это был единственный раз, когда Говард воспротивился воле друга, так что брат отправился в Эйнрехт, минуя Витфурт, один. Без заступничества отца и поддержки друзей, он предстал перед кесарем, и отдал себя в его руки.

Дагмар пила красное вино, на бледных губах женщины оно оставляло следы, словно от жестокого поцелуя. Или от укуса.

— Отец пришёл в бешенство от того, что младший сын предпочел сам отвечать за содеянное, а кесарь Говарда помиловал, уж не знаю, как они говорили, что там было, наверное, Его Величество был так же удивлён, что тот не воспользовался дружбой с принцем или связями отца, — Дагмар усмехнулась, — Эвви поступил бы иначе, Говард как обычно, рубанул наотмашь. И кесарю это пришлось по сердцу.

— С тех пор вы не любите мужчин? — Рокэ рассматривал северянку и почти не сомневался в её ответе.

— Ну, я и раньше не особо любила, — засмеялась Дагмар, — ну что такое, вы, мужчины, прежде всего ваш нрав, потом то, чего вы добились сами, ну если к этому прилагается виртуозное владение клинком и умение мне его предложить, тогда да… Кому-то защита, опора, развлечение, а для кого-то престижное приобретение, с которым приятно объединиться в семью и чьё поклонение приятно принимать. Наверное за мою бессердечность, Создатель решил, что я буду матерью только мальчикам. А если говорить о том, могу ли я к себе теперь кого-то подпустить… тех, кто видел моё тело до второго замужества. Например, графа Хохвенде. Его не перекосит от шрамов на теле женщины, которые более пристали бы мужчине.

Светлые глаза дриксенки глянули с лёгкой насмешкой на собеседника: — Амадеус изобретателен в постели, изъяны ему рассматривать некогда. Впрочем, с этим замечанием я опоздала, Хохвенде в Эйнрехте, а шрамы свои вы уже почти свели.

— Пытаетесь уколоть, когда вам больно, — Рокэ усмехнулся, представив, как сейчас бы на него обиделась Катари, окажись она на месте Дагмар в этой ситуации.

— Пытаюсь, — согласилась Дагмар, — я могу поддержать любую тему разговора, но это не значит, что мне не больно в продолжении этой беседы.

Она поставила бокал и вдруг тоже усмехнулась.

— Думаю, у вас не меньше шрамов от женщин, — она коснулась своей груди, там, где бьётся сердце, — вот здесь.

Алва кивнул.

— Угадали, моя эрэа, — он невесело усмехнулся, — половина из тех, как вы сказали, изъянов, что сходят в этой дивной воде тоже появились по воле дам.

— Вернётесь, и всё будет иначе, — пообещала Дагмар.

— Всё же меня действительно намерены выпустить? — Рокэ до конца в это не верил, но приготовления, включая дорожную одежду и обувь, четыреста уточнений по мелочам, всё это было всерьёз.

— Да, тут ничего не поделать, — дриксенка улыбнулась, — ещё немного и в дорогу.

— Вы попросите меня за брата, пока время есть? Или за сына? — кэналлиец понимал, что отпускать Дагмар приходится такого врага, которого она желала бы видеть мёртвым и не будь существенных причин, без колебаний решила бы его судьбу.

Женщина отрицательно покачала головой.

— Если вы в самом деле божество, как уверял меня Журавль, то просить вас бесполезно, — со странным выражением выговорила она, — результат просьбы у нечеловека, и плата за этот итог будут такими, что…

Рокэ не знал, о чём женщина сейчас думает или вспоминает, но на её лице застыло выражение мрачной и какой-то покорной жестокости.

— А если вы человек, то сами решите, что и с кем вам делать, — тяжёлое впечатление ушло и на Алву смотрела прежняя Дагмар, — и мой брат и мой первенец могут совершить что-то такое, что заставит вас пожалеть о данном мне обещании. И их судьбу решит кто-то другой, чтобы вам обещания не нарушать. Не вы.

Она подошла к мужчине вплотную.

— Но безо всяких просьб и обещаний, возможно вы вспомните, что этих мерзавцев где-то ждёт мать и сестра, — льдистые глаза северянки дарили ощущение холода, — и пощадите нас троих. Но я всё ещё ни о чём вас не прошу.

В который раз Алва пожалел, что в судьбе этой льдинки случился её второй супруг. Но он не дотронется до женщины, которая испытает от этого прикосновения ужас и отвращение.

— А женщин я всё же переменю, — Дагмар подошла к двери, — вам уже пора принимать ванну, как раз оцените мой вкус, господин герцог. Поверьте мне, вы на пути к полному исцелению.

— Говорите, как милейший наш лекарь, — усмехнулся Алва, — ну будь по вашему.

Дагмар жестом отправила в комнату к герцогу двух резвушек, ещё красивее тех, что были и вышла под дождь на настил, который пах свежесрубленным деревом.

— Говори, Анна, — Дагмар смотрела на служанку, ожидавшую её.

— Всё верно госпожа, — личная служанка молодой госпожи смотрела на неё с затаённым ликованием, господа Дагмар обещала той счастливице, что понесёт от синеглазого чужака, золото, приданое и хорошее замужество, место при себе и своё доверие. А Анна ей прислуживала ещё с тех пор, как была совсем девчонкой и приглянулась молодой госпоже, которая только что вышла замуж в первый раз и покидая Витфурт, забрала Анну с собой.

— А если Амелия тоже понесёт, — с тревогой спросила Анна, переживая из-за своей вобщем-то подруги, но вдруг на всех не хватит господской милости? Дагмар нежно погладила служанку по лицу и ободряюще ей улыбнулась.

— Всё замечательно, милая, — пронзительно-льдистые, как у старого господина, глаза Дагмар смотрели весело, — золота у меня на всех хватит, уж тебя точно не обижу. Может быть, у тебя дочка будет, а у Амелии сын, или наоборот, да это и без разницы, главное, чтоб были.

Анна торопливо поцеловала тонкую руку госпожи, а та строго велела отныне беречься, дескать, с поручениями другие теперь будут бегать, и при себе оставила. Пальцы госпожи графини тронули место на глухом платье, которое скрывало следы истязаний. Анна не могла понять, отчего госпожа Дагмар не желает избавиться от них так, как сейчас избавлялся синеглазый. Когда-то на вопрос осмелевшей наперсницы, Дагмар ответила, что не хочет ничего забывать. Её воля и её выбор, думалось Анне, но больше о страшных метках на коже госпожи она не заговаривала. А сейчас графиня Дагмар окинув взглядом Анну, усмехнулась и пробормотала странную фразу: «Теперь только человек».

Обрадованная господскими милостями, служанка сразу же забыла эти слова. Женщина думала о том, кто в ней скоро потяжелеет, забьёт ножками и даст своей матери новую жизнь и богатство. Она уже сейчас любила это принесшее ей столько счастья, дитя. Сама сероглазая и красивая, Анна всё же краем женского тщеславия желала бы, чтоб её дитя было мальчиком и в точности повторило бы её любовника-красавца.

Она даже колечко серебряное кинула в горную реку, загадав это желание и взмолившись о здоровье дитяти. Кольцо поволокло бурлящей водой туда, где молитву будущей матери услышали.

К о н е ц