Победителей здесь нет (гет)

Глянцевый черный лимузин мягко притормозил и остановился в свете прожекторов у величественного президентского дворца. Несмотря на сильный дождь, ливший с самого утра, вокруг было настоящее столпотворение. Люди шумели, махали руками, выкрикивали что-то экстатическое — сотни людей, с нетерпением ожидавших, когда пассажир лимузина выйдет к ним.

Сидевшая внутри салона девочка-подросток, облаченная в умопомрачительное лиловое вечернее платье, поправила волосы. Очередной выход. Очередная ступень на лестнице, которую ей только предстояло преодолеть. На лестнице, состоящей из бесконечных улыбок, пожатий рук, фотовспышек.

Она сцепила руки в замок на коленях, зная, что эти последние минуты перед выходом самые трудные. Потом будет легче. Ведь всего-то и нужно — сложить губы в милой улыбке, изобразить радость, одарить беспечным взглядом. Быть идеальной. И только-то. Она почти привыкла.

Она бросила взгляд из окна лимузина. На фасаде здания красовался огромный плакат с ее изображением — в облегающем темно-синем костюме, подготовленном специально для тура Победителя, с еще неснятой металлической конструкцией, благодаря которой удерживалась ее бедная переломанная шея. Поперек фото шла надпись:

ПОРТЕР МИЛЛИСЕНТ ТРИПП.

И ниже:

ПОБЕДИТЕЛЬ 38-Х ГОЛОДНЫХ ИГР.

Она скривилась. Собственное имя всегда казалось ей чересчур вычурным и каким-то нелепым. Портер знала, что так ее назвал отец. Он любил разглагольствовать, что в старое время, задолго до Панема, семья Трипп занимала важное место в обществе: к фамилии подобало добавлять приставку «фон», мужчины управляли корпорациями, а женщины щеголяли в мехах и драгоценностях. Никаких подтверждений этому не осталось даже в виде фотографий, однако это не мешало Томасу Триппу задирать нос перед соседями и говорить с ними «через губу». Портер считала, что отец может сколько угодно фантазировать о блестящем прошлом их семьи, но вести себя так нахально — просто верх неосмотрительности. Мало того, что из уст фабричного разнорабочего, ютившегося с семьей в тесной квартирке, такие выдумки звучали смешно; они еще грозили большой бедой, если бы кто-то донес об этих россказнях миротворцам. Во многом из-за глупой заносчивости отца их не любили в Пятом дистрикте. Никто не пришел посочувствовать, когда мать Портер семью годами ранее погибла от удара током. И никого не было в их доме в тот день, когда сама Портер стала победителем Жатвы.

Никого, кроме Аарона Хилхерста. Всего за неделю до Жатвы отец здорово отколотил его — после того, как застукал их с Портер обнимающимися на кухне. Отец разразился бранью, какой Портер никогда от него не слышала. Он кричал, что женщина из семьи фон Трипп никогда не свяжет себя с мальчишкой-голодранцем, никогда не опозорит его, а когда Портер в ответ сказала, что они собираются пожениться, совсем озверел. Аарон как будто и не пытался защищаться. Он только закрывал руками голову, пока отец Портер осыпал его колотушками. Аарон, вообще-то, был крепким парнем, но в тот день еле унес ноги. Портер оказалась под замком. В Пятом дистрикте разрешалось вступать в брак с шестнадцати лет, Портер к тому времени исполнилось семнадцать, и единственное, что мог сделать отец — не дать ей очутиться во Дворце правосудия. До самой Жатвы она в гордом молчании просидела в кладовке.

Аарону досталось на славу, но после того, как Портер стала трибутом, он пришел. Он сильно хромал, лицо расцвечивали кровоподтеки, но руку Томасу Триппу он пожал так, словно не было никакой драки, словно тот не обзывал его голодранцем и не угрожал оторвать фамильную гордость. Потом они сидели рядышком на проеденной молью софе и просто молчали. Портер в это время уже была в поезде, который вез ее в Капитолий. Им позволили ненадолго увидеться. Аарон обнял ее — так крепко, как никогда раньше — и заверил, что между ними все по-прежнему. Он — ее будущий муж, она — его будущая жена, как они и решили. Портер, несмотря на весь ужас ее положения, стало немного легче. На мгновение она даже забыла о том, что ей предстоит; она могла только смотреть в бездонные синие глаза Ааарона и думать о том, как она счастлива в этот момент.

Они с Аароном должны были пожениться. Но вместо этого Портер отправилась в Капитолий умирать.

Она думала об этом, когда садилась на поезд, а после встречи со своим ментором окончательно убедилась в ожидающей ее печальной перспективе. Вентюр Эллардайс, приятный и моложавый, сразу без обиняков сообщил, что все силы бросит на ее земляка Майкла, крепко сколоченного четырнадцатилетнего детину, а Портер посоветовал просто получить побольше удовольствия от всего, что будет окружать ее в ближайшие дни. После этого он перестал обращать на нее внимание и велел Майклу следовать его примеру, что тот и делал до самого выхода на арену.

Получив столь обнадеживающее напутствие, Портер старалась подготовить себя к тому, что ее дни сочтены, однако на арене в ней неожиданно проснулась неодолимая тяга к жизни. В тот год Капитолий забросил трибутов на старую, вышедшую из строя атомную станцию. Там было очень холодно, и дотянуть до финала сумели только те, кому милостью спонсоров посчастливилось разжиться теплой одеждой. Большинство погибли от низких ночных температур и отравления какими-то химикатами, которыми был пропитан здешний воздух. Майкл вступил в неосмотрительную схватку с трибутом из Четвертого дистрикта — высоким, мускулистым парнем с длинными светлыми волосами. Любому было очевидно, что четырнадцатилетнему подростку не справиться со взрослым юношей, однако Эллардайс, похоже, велел Майклу делать ставку на физическую силу. Закончилось все выстрелом пушки — первым в этих Играх.

Портер знала, что Эллардайс не ударит палец о палец для нее и потому могла рассчитывать только на себя. Она украла плотную, подбитую мехом куртку своего более удачливого соперника, тем самым лишив того парня или девушку шансов на дальнейшую борьбу. Она научилась мастерски прятаться в темных коридорах станции, ничем не выдавая своего присутствия. Она даже сумела соорудить простенькую ловушку из дышащего на ладан электрооборудования, послужившую причиной смерти двух трибутов. Она не хотела никого убивать. Она просто поняла, что ей очень хочется жить.

Благодаря этому желанию Портер умудрилась добраться до финала — вместе с парнем из Четвертого дистрикта, тем самым, который прикончил Майкла. Она не помнила его имени и знала только одно: теперь каждый из них пойдет на все, чтобы остаться в живых — разве что раньше тело или разум откажутся им служить.

Портер не слышала, как он подкрался к ней; позже она пришла к выводу, что соперник выследил ее. Забравшись на верхний этаж одного из блоков станции, Портер с великой осторожностью вышла на ветхий балкон и осматривала территорию, когда ее неожиданно толкнули вниз.

Она запомнила только животный ужас при падении и чудовищную боль после него. Боль пронзила все ее тело — от сломавшейся при падении шеи до кончиков пальцев на ногах. Портер не могла даже закричать; она только хрипела и конвульсивно скребла рукой асфальт. Боль лишала рассудка и не отпускала из тисков ни на мгновение. Она будто горела заживо.

Господи Боже, пошли мне смерть, я больше не могу это терпеть.

До нее донесся победный клич — ее соперник праздновал победу. Портер сомкнула веки. Всю оставшуюся у нее энергию она направляла на безмолвные мольбы о смерти и не услышала, как клич сменился воплем ужаса и грохотом. Старая конструкция, которая еле-еле выносила худую девушку, обвалилась, а вместе с ней полетел вниз последний трибут.

Выстрелила пушка.

Несмотря на то, что парень умер мгновенно, комиссии по проведению Голодных Игр впервые в истории понадобилось время, чтобы определить победителя. В Портер еще теплилась жизнь, однако настолько слабо, что судьи не знали, как им быть в этой ситуации. На руках два покойника — ну, почти — так кому из них присудить победу? Эту дилемму помогла решить прилетевшая спецбортом бригада капитолийских медиков, которой удалось совершить чудо.

Портер Миллисент Трипп была официально признана Победителем 38-х Голодных Игр.

Впоследствии этот курьез вдохновил пескосыпа Лукреция Фликермана на весьма уместную шутку насчет того, что впервые в Голодных Играх победу одержала покойница. Ну, почти. Шутка показалась всем невероятно забавной и моментально обрела популярность. Портер в конце концов приучилась раздвигать губы в улыбку при ней.

Долгое время после Игр она провела в больничной палате. Какое-то время оставалось неясным, будет ли ее выздоровление полным и сможет ли она ходить. Однако молодость и жажда жизни, которая все еще била в ней ключом, сделали свое дело. Портер начала восстанавливаться — медленно, но неуклонно. Медики были в восторге.

К началу тура Победителя она была почти в порядке — не считая шеи, которая пострадала больше всего. Врачи поставили ей специальную металлическую конструкцию, чтобы уменьшить нагрузку на позвоночник. Но, несмотря на это, Портер постоянно преследовала боль. Из-за нее тур прошел как в тумане, потому что каждый день она мечтала только о том, чтобы поскорее принять обезболивающее и лечь. Тогда ей становилось легче.

Портер осторожно выбралась из салона, приподняв подол платья, как ее учила стилист. Тут же рядом с ней возник сопровождающий с зонтом — он раскрыл его над ее головой, прежде чем на прическу упала хоть капля. Профессионал. Второй был таким же; когда из толпы навстречу Портер бросился какой-то паренек, восторженно крича, что она любовь всей его жизни и он хочет жениться, сопровождающий отшвырнул его обратно таким молниеносным, выверенным движением, что почти никто ничего не заметил. Портер подумала, что пареньку повезло родиться капитолийцем. Случись такое у нее дома или в любом другом дистрикте, сумасброд был бы застрелен на месте.

Повсюду щелкали затворы камер. Портер махала рукой публике. Атмосфера накалялась, шум толпы нарастал. Теперь в нем слышался дикий голод. Портер на мгновение зажмурилась, пронзенная внезапной и бредовой мыслью о том, что сейчас ее сожрут живьем.

В ушах у Портер сверкали длинные бриллиантовые серьги, руки были в изящных, до локтей белых перчатках. Не хватало только шубы — и получилась бы воплощенная отцовская греза о старом времени, когда семья фон Трипп была на коне. Воспоминание об отце окатило Портер холодной волной плохого предчувствия. К ней вдруг пришла уверенность, что больше она его никогда не увидит.

На приеме Портер стало еще хуже. Ее поздравляли, ей пожимали руки, с ней фотографировались — и не было никакой возможности прекратить это. Крутившийся рядом Эллардайс ничем не помогал. Ни для кого из присутствующих не было секретом, как крупно он просчитался, сделав ставку не на того трибута. Вместо лавр победителя Эллардайс получил ехидные усмешки и комментарии. Он был зол как черт и даже не собирался это скрывать. Портер кожей ощущала его ярость.

Зато президент Сноу был мил и любезен с ней, точно с родной дочерью. Он участливо справился о здоровье и том, какие перспективы дают ее шее врачи. Перспективы были вполне обнадеживающие, что очень понравилось президенту. Он по-отечески потрепал Портер по щеке, пожелал всего наилучшего и отошел.

Портер смотрела ему вслед, когда к ней подошла невысокая, уже начинающая седеть Мэгз Флэнаган — ментор Четвертого дистрикта.

— Я бы не хотела портить ваш вечер, но вы должны знать: в Голодных Играх нет победителя, — сказала она тихим, печальным голосом. — Вам еще предстоит это узнать.

На мгновение она сжала плечо Портер, кивнула и отошла, затерявшись среди других гостей.

Единственное, что помогало Портер держаться — мысль о том, что это, возможно, последнее испытание, поскольку торжественный прием завершал тур Победителей. Завтра она вернется домой, к Аарону. Они поженятся и будут жить в ее новом доме в Деревне Победителей. Голодные Игры и все с ними связанное останется позади, рядом будет любимый, который ждет ее, они будут вместе и все у них будет хорошо. Нужно только дождаться завтра.

Портер так никогда и не увидела свой новый дом, потому что в тот вечер к ней подошел Кассий Крейн.

* * *

В смокинге, с гладко зачесанными наверх темными волосами и ямочками на щеках, в первую минуту он даже показался ей симпатичным. Во всяком случае, улыбнулась ему Портер совершенно искренне — едва ли не впервые за весь вечер.

— Вы обворожительны, мисс Трипп. Ваш образ в туре Победителя был выше всяких похвал.

Прежде чем Портер успела ответить на комплимент заранее подготовленной фразой, он взял ее руку, поднес к губам и сказал:

— Через месяц вы будете моей женой.

Портер, изумившись до глубины души, инстинктивно выдернула руку из его пальцев и прошептала, что это невозможно.

Слова прозвучали едва слышно, но Кассий Крейн их услышал. Вокруг сразу же засуетились. Портер что-то говорили, толкали, дергали, но она ничего не замечала. Не обращал ни на кого внимания и Кассий. Он смотрел только на Портер, и уголки губ у него слегка приподнялись.

— Простите, господин Крейн, — зачастил невесть откуда взявшийся Эллардайс. — Она еще ничего не понимает. Вы же знаете, эти люди из дистриктов. Простите ее. Я поговорю с ней.

Портер уже собралась с духом и хотела сказать, что выйдет замуж только за Аарона Хилхерста, но Кассий Крейн опередил ее. Не меняясь в лице, он спокойно произнес:

— Мы с вами обсудим все завтра. Вы действительно еще ничего не понимаете. Я вам объясню.

С этими словами он чуть склонил голову на прощание и ушел.

Позже Портер поняла, что спасла жизнь Аарону, не упомянув его в тот вечер. Если бы Кассий Крейн узнал о нем, все могло бы закончиться по-другому. Благодаря ее замешательству Аарон будет жить, может, не слишком счастливо, но все-таки жить, считая, что его несостоявшаяся жена бросилась в омут капитолийской жизни и забыла о нем. Он никогда не узнает истинную причину ее исчезновения.

Аарон, ее единственная любовь. Аарон, с которым они познакомились во второй школьный день и с тех пор почти не разлучались. Аарон, верный спутник по играм, а потом тот, кого она впервые поцеловала, и это стало для нее верхом блаженства. Аарон, мальчишка без гроша в кармане, к которому она стремилась всем сердцем, на арене и после нее.

Аарон, с которым ей было больше не суждено увидеться.

— Ты набитая дура! — кричал на нее Эллардайс в Центре подготовки трибутов, куда они вернулись после приема. — Это сам Крейн! С ним нельзя говорить в таком тоне. Он сотрет в порошок тебя и меня! Делай, что он скажет, и ни с чем не спорь — если не хочешь сдохнуть!

Портер ничего не ответила ему и ушла к себе.

Утром за ней приехал человек Кассия Крейна.

Паника Эллардайса была вполне понятна. Крейны были одной из богатейших семей Капитолия и благодаря их деньгам правительство закрывало глаза на сумасбродства, которые показались бы чрезмерными даже пресыщенной капитолийской публике. Кассий Крейн III был молод, недурен собой, обладал недюжинной деловой хваткой, позволявшей ему более чем успешно ворочать семейными капиталами.

Еще он был женат, однако это не стало для него преградой, когда он решил обзавестись второй супругой. Не любовницей. Именно супругой.

— Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно, мисс Трипп, — мягко говорил ей Кассий тем утром. — Я и в мыслях не держу вас позорить. Я хочу сделать вас женой. Второй, поскольку первая жена у меня есть. Но это ничуть не менее почетно. У вас будет все. Я джентльмен. Я несу ответственность за всех своих женщин.

Он не просил ее, не предлагал, не уговаривал. Он просто сообщал, какой будет ее дальнейшая жизнь.

Впоследствии Портер решила, что здесь сыграли роль фамильные особенности Крейнов, извечно тяготевших к безумным выходкам. Официальное многоженство стало бы вызовом капитолийскому обществу, к тому же столь экзотичное, поскольку второй женой предстояло стать победительнице Голодных Игр.

Это было как раз в духе Крейнов.

Однако Портер слушала его спокойно. Она до сих пор принимала довольно много болеутоляющих, которые притупляли восприимчивость и погружали в приятное дремотное состояние. Днем Портер проглотила двойную дозу особенно сильного препарата, чувствовала себя безмятежно и новости о своей судьбе приняла с невозмутимым видом. Кассию это пришлось по душе.

Как он и сказал, через месяц они поженились. Официально. Во сколько это обошлось, оставалось только гадать, но Кассий совершенно не обеднел. После церемонии он торжественно вручил Портер ключи от одной из своих роскошных резиденций, где она поселилась на правах хозяйки. К ее услугам был штат слуг, автопарк, драгоценности, поистине бесконечный гардероб. Не было только одного — возможности покинуть это место без разрешения Кассия. Портер выходила из своего нового дома только для того, чтобы сопровождать его на приемах. Когда ему этого хотелось. В остальное время она не могла ступить и шага за пределы подаренной ей виллы. За этим тщательно следили.

Портер никогда не видела другую жену Кассия и их детей, если они были. И остальных жен тоже — она была уверена, что на ней он не остановился. Ее муж никогда не выходил в свет с ними всеми. Но Капитолий все равно знал, что этот эксцентричный скандальный богач завел собственный гарем. Знал и молча наблюдал. А Кассий упивался перешептываниями и слухами. Ему льстили обсуждения. Этого он и добивался с самого начала.

За годы, проведенные в качестве одной из жен Кассия Крейна, Портер научилась многому. Первоклассно притворяться, изображать веселье, обожание, преклонение. Она даже научилась называть его любимым, потому что это было обязательным правилом. Ей очень помогал морфлинг, на который пришлось перейти после того, как другие препараты перестали снимать боль — ее позвоночник так и не восстановился до конца. Врачи давали наркотик с большой осторожностью, но доза все время увеличивалась. Только это помогало Портер жить.

По распоряжению Кассия Портер не занималась менторством. И больше никогда не видела Пятый дистрикт. Голодные Игры превращались в далекий и страшный сон. Только тихий голос Мэгз Флэнаган звучал для Портер как наяву.

В Голодных Играх нет победителя. Вам еще предстоит это узнать.

Среди прочих странностей Кассия была одержимость продлением рода Крейнов. Жен и наложниц, рожавших ему детей, он одаривал по-королевски. Отпрысков у него было невообразимо много, однако он хотел еще и еще. Спустя пару лет после того, как Портер стала его второй женой, родился их с Кассием первенец — крошечный мальчик, проживший только два дня. Для Портер его смерть стала ударом, ее муж по понятным причинам не выглядел особенно огорченным. Он лишь пожелал супруге не падать духом и поспешил к другой жене — она как раз родила здоровую девочку. Через год Портер взяла на руки свою собственную дочь, однако спустя месяц простилась и с ней. На этот раз Кассий выказал неудовольствие: уже второй его ребенок от победительницы Голодных Игр оказался слишком слабым. Он возлагал большие надежды на третью попытку, но и она закончилась печально.

После третьего ребенка, погибшего в родах, Кассий перестал заезжать к Портер. Но не лишил ее резиденции. В этом он оказался верен своему слову.

В положении отвергнутой жены Портер прожила примерно полгода. И по прошествии этих месяцев наконец приняла решение.

Тихим осенним утром она села на диван в одной из дальних гостиных, держа в руках шприц с морфлингом, который копила день за днем, капля за каплей, зная, что он непременно ей пригодится.

Уверенно и ловко сделала укол.

Тело сразу расслабилось.

Портер Миллисент Трипп, когда-то одержавшая победу на 38-х Голодных Играх, но успевшая забыть об этом, погружалась все дальше и дальше в прошлое.

Перед глазами бежала кинолента, так быстро, что не все картинки на ней удавалось различить. Крохотное безжизненное тельце у нее на руках — ее дочь, которая никогда не улыбнется, не заговорит и не пойдет. Портер прижимает ее к себе, сердце разрывается в груди и вытекает наружу вместе со слезами. Равнодушный Кассий Крейн, ледяными глазами наблюдающий за этой сценой. Приемы и фотовспышки, лимузины, меха, бриллианты и уколы морфлинга, помогающие прожить еще один день.

Заброшенная атомная станция. Падение. Боль. Дикий крик последнего трибута — того, кто, должно быть, просто хотел жить. Как и сама Портер. Но это было очень давно.

Дамы и господа, ваш Победитель! Победила покойница! Ну, почти.

Кинохроника вдруг переменилась. Теперь Портер была маленькой девочкой. Школа. Испачканные чернилами тетради — она так и не научилась писать аккуратно. Аарон Хилхерст, сидевший впереди, его каллиграфический почерк, который ей приводили в пример, одна бутылочка жидкого молока на двоих.

Отец с вечными рассказами о прекрасном прошлом семьи Трипп, смешки соседей над этим бедным недалеким малым, и жгучий стыд за его глупое самодовольство.

Мать, которую Портер почти не помнила, вдруг предстала перед ней во всей красе. Она гладила Портер по голове. Целовала. Любила. Почему бог обошелся с ней так несправедливо?

Аарон и их первый поцелуй.

Портер Миллисент Трипп, минуту назад беспокойно ерзавшая на диване, улыбнулась и замерла. Сейчас она была дома. Мать, отец и Аарон собрались за столом на летней веранде. Солнце и зелень. Они махали ей и улыбались. И ждали ее.

Портер широко улыбнулась в ответ и побежала к ним.

Нашедшие Портер слуги какое-то время трясли ее — тихую и умиротворенную. Только через минуту кто-то из них закричал, что хозяйка умерла.

Но Портер в это время бежала на летнюю веранду, смеясь во весь голос — счастливая и свободная. Впервые с того дня, когда ее имя вытянули на Жатве.

А может, впервые за всю жизнь.