верно меня на то, ромашковое поле, когда мы встретились (гет)

— Возьми.

У Седрика созвездие из веснушек на щеках, он улыбается широко и так искренне, что Делайла просто ни может не улыбнуться в ответ. Тянет ей в пухлых ручонках помятую ромашку, на лепестках которой сидит большая, цветастая бабочка и смотрит дружелюбно из под опущенных ресниц.

Девочка замирает и взгляда оторвать не может — крылья размашистые с причудливым, разноцветным узором размеренно колеблят воздух.

Насекомое цепляется жгутиками-лампками за тычинки и спокойно взирает на них со своего цветка, испуская какое-то странное, почти неуловимое золотистое свечение.

— Седрик, зачем ты.. — Диггори прикладывает палец к губам, произнося тихое "шш", вкладывает стебель на вытяную ладошку и просит смотреть внимательно.

Она улыбается на это раз первая и берет в руки ромашку. Пальцы у Стивенс запачканы краской и пахнут имбирным печеньем — мальчик накрывает их своими, вычерчивает сердечко большим пальцем и их руки вдруг начинают искриться — бабочка сливается с июньским закатным солнцем и расплывается в воздухе золотыми блёстками, словно так и должно быть.

Первокурсники едут в поезде, Делайла с ее вечно испачканными руками и Седрик с сэндвичами сделанными отцом — бутерброды разваливаются и крошататся на сидения. Мальчик неловко краснеет, протягивая парочку с арахисовым маслом — ее любимые.

Им одиннадцать, и оба хотят на Пуффендуй, потому что они — лучшие друзья, семья. Стивенс рассказывает о будущем факультете, о котором читала в книгах, а он слушает ее так увлеченно, что забывает жевать и крошки сыпятся вниз из открытого от удивления рта.

Они уже представляют, как будут проводить совместные вечера в гостиной перед камином; сидеть вместе в Большом зале и на уроках. Чувствуют, что иначе быть просто не может.

Согласно алфавиту, очередь Диггори наступает быстрее, чем ее. У Седрика ноги ватные, когда поднимается по ступеням к распределительной шляпе. Он не может усидеть на табурете: нервно болтает ногами в воздухе и украдкой поглядывает на подругу в толпе будущих сокурсников.

— Пуффендуй!

Счастье разливается по телу жидким солнцем. Кажется, что сзади выросли крылья, которые унесут его далеко в звёздное небо одним только взмахом. Он безмерно рад, потому что факультет встречает его одобрительным возгласами. Кто-то взъерошивает пшеничные волосы, хлопает по плечу и Седрик думает, что ничего не сможет его расстроить, только вот..

— Когтевран! — как гром среди ясного неба.

Иллюзия будущей совместной учебы тает на глазах, мечты разбиваются на осколки. Оба ушам поверить не могут и ищут глазами друг друга. Делайла беспомощно жмется в самый дальний угол стола и сухо принимает поздравления, готовая разрыдаться — все пошло не так. Они должны были попасть на один факультет.

— Обещай, что мы всегда будем вместе, — одними губами, чтобы понял только он.

— Обещаю, — короткий ответ, который изменит их жизнь.

У Седрика под ребрами тоска болезненно разрастается — тянущая, клокочущая. Она выедает внутренности от страха потерять ее и выводит кровавым узором портрет Стивенс по сердцу.

Он заходит в Больничное крыло с надеждой что она поправится и привычный румянец будет покрывать острые скулы

А пока, он будет рядом все возможное время, если только мадам Помфри не выгонит его поспать и переодеться, чтобы на следующий день вернутся сюда — к черту уроки.

Помнит, когда изменилось отношение к ней. Хоть он и пытался жить по сценарию, автором которого сам не являлся — отец хотел для него лучшего. Диггори усиленно ищет в себе звездопад, когда Джоу стоит напротив, но находит только слабый отблеск кометы в радужке ее глаз, когда как рядом с Делайлой становится космосом.

Девушка пошевелилась на больничной койке. Перевернулась на спину, уставилась глазами-дырами прямо в него и прошептала дрожащим от слез голосом:

— Верни меня на то ромашковое поле, когда мы встретились. Верни меня в наше детство.

Когтевранка задыхается от собственных воспоминаний — прошлое цунами захлёстывает четырехкамерное. Накрывает с головой, обдает могильным холодом. Седрик не эмпат, но эмоции Стивенс чувствует каждой клеткой своего тела — скорбь — медленно убивающий яд для тех, кто остался в живых.

Она лежала на выглаженные простынях, контрастно раскидав каштановые волосы по белоснежной подушке. Под глазами пролегли тяжёлые тени; капилляры полопались, усеяли белок глаз кровавыми разводами; сине-зеленые вены выступили под тонкой кожей.

Банши.

Он до сих помнит тот крик — не естественный, пробирающий до костей вой переполненный болью — он пронзил стены Хогвартса, заставив учеников и весь преподавательский состав содрогнуться в собственных постелях.

Делайла билась в судорогах под потолком и кричала до содранных в кровь гланд с открытым до болезненного хруста ртом-впадиной — не естественной и безобразно большой из которой вырывались те страшные звуки.

Наутро всю женскую спальню седьмого курса нашли без сознания. Соседки по комнате упали в обморок от ее шокирующего вида. Девушки бормотали что-то про чудовище и боялись поднимать взгляд на Стивенс.

"Смерть четы Стивенс повергнуло в шок весь магический мир" — гласил заголовок свежего выпуска Ежедневного пророка и слухи быстро расползлись по школе.

— Ты не сумасшедшая, — после некоторого молчания произносит Седрик. Они не затрагивали эту тему, но он вдруг почувствовал острую необходимость сказать ей об этом. — не для меня.

— Спасибо, — слабая улыбка и Диггори снова чувствует себя счастливым.

Он сидит с ней до самого закрытия, забравшись с ногами под одеяло. Девушка ежится от гуляющего по комнате сквозняка и забирается холодными руками под его форменный свитер; оставляет ожоги на коже живота.

Ноздри уловили запах исходящий от пуффендуйца, и по телу разлилась приятная истома. От него пахло солёной карамелью и одеколоном.. самым прекрасным на свете. Таким, от которого мурашки пробегали вдоль позвоночника и конечности расслабленно покалывало.

Седрик тихо ускользает из ее кровати, когда слышит размеренное посапывание. Оставляет сухой поцелуй на ее губах.

Луна за окном полная, серебряным светом пронзает витражные стекла. В коридоре шум, увесистые шаги — кто-то из преподавателей дежурит в этом крыле. Парень сворачивает за угол, исчезает в спасительной темноте лестницы от строгого взора профессора Снейпа.

— Верни меня на то ромашковое поле, когда мы встретились.. — напевает Седрик и щелкает пальцами в такт. Сердце стучит ему в аккомпанемент.

— Ты просто не понимаешь!

— Нет! Это ты не понимаешь!

— Ты можешь погибнуть!

— Все контролирует Министерство!

— Министерство не контролирует даже собственные задницы!

Они замолчали так же резко как и начали — последнее время между ними не было конструктивного диалога; Турнир трёх волшебников провел трещину по их дружбе.

Девушка поднялась; противный скрип отодвигающегося от импульсивных движения стула раздался в тишине библиотеке. Зелёные глаза ведьминым пламенем блеснули во мраке.

"Все контролирует Министерство" — где был их контроль, когда непростительное ударило в грудь ее родителей?.

Его слова оседают начинающийся истерикой на стенках гортани, сжимают горло в стальных тисках. Дышать становится труднее, но она держится, слишком много чести для Седрика.

А он все равно понял, увидел все в отражение зрачков. Попытался подобрать слова, но кажется, ответ не потребовался, потому что Делайла Стивенс — фурией вылетела вон из комнаты, прежде прошептав дрожащим голосом:

— Ты просто идиот, который хочет угодить всем. — каждая буква бомбардой врезается в голову.

— Хоть раз, подумай о себе. — контрольный, разносящий мозг на куски.

Подумай обо мне.

Диггори знает, что она права, поэтому не злится, просто не может. Хоть и хочется крушить от переполняющих его чувств окружающее пространство и разбить кулаки в кровь, чтобы только не чувствовать.

— Идиот.. — вторит в пустоту. Пробует ощущение собственной никчемности на языке.

Седрик Диггори просто идиот.

Делайла внушает себе, что совершенно точно не имеет права ревновать своего-лучшего-друга к милой-когтевранке-с-четвертого-курса, потому что это выходит за рамки их дружбы.

Но она смотрит, как прикованная, на парочку перед шатром чемпионов — девчушка смущённо улыбается и по щенячьи заглядывает ему в лицо. Буквально машет ментальным хвостиком от восторга. Миниатюрная, она еле достает Седрику до подбородка, поэтому встаёт на носочки, непозволительно близко приближается своим лицом к его.

Настолько, что ещё чуть-чуть и Стивенс готова была запустить в неё авадой.

Делайла стоит немного поодаль, растерянная, замирает на последней ступеньке — собиралась же подойти к Диггори перед первым заданием, непременно пожелать удачи, но Джоу, Кандиды ради, опередила.

И теперь, девушка прожигает взглядом дыру в ее ровной спине и мужской ладони лежащей на ней. Понимает, что подслушивать плохо, но не может не улыбнуться, когда слышит извинения парня, а затем тихие всхлипы Чанг, чувства которой оказались не взаимны.

— Больно?

Делайла нежно провела пальцем по обугленному месту — кожа нежная и бархатистая на ощупь. Шрам от пламени дракона мужественно украшал его предплечье.

Они сидели в его комнате — комнате старосты мальчиков, пришли в нее сразу со стадиона. Уютная и теплая, в цветах факультета и со спортивными атрибутами, каждая вещь в которой была маленьким отражением своего хозяина.

— Рядом с тобой я не чувствую боли.

Седрик игриво поддевает карамельный локон, накручивает на палец — это было так нежно, интимно. Они встретились впервые после того случая в библиотеке и он не мог с собой ничего поделать — руки сами тянулись к ней. И не только руки.

Пуффендуец неосознанно перевел взгляд на ее губы — влажные, притягивающие магнитом. Стивенс из-за привычки часто облизывала губы, не знала же, что вызывала перебои в его дыхании.

— Прости меня, — он услышал собственный шепот и не понял что конкретно произошло.

Просто, в какой-то момент, слезы водопадом начали стекать по лицу и Седрик почувствовал как мокрые дорожки устремились вниз и чертовски медленно его пожалуйста-прости-меня взгляд обратился к ее глазам.

— Всегда вместе, Седрик.

— Всегда вместе, Делайла.

На Делайле сапфировое платье, россыпь веснушек на открытых плечах и неловкость сковывает тело. В зеленых глазах отражается свет от люстр в Большом зале, который путается в переплетении локонов и отблеском от сотней свеч оседает на каштановых волосах, собранных в высокую прическу.

Седрик любуется ей какое-то время с другого конца комнаты, прежде чем подойти, потому что не сможет себе простить, если увидит ее с кем то ещё.

— Дел, — от неожиданности девушка вздрагивает и оборачивается, облегчённо выдыхая.

Зрачки расширяются и ресницы подрагивают от волнения, когда она замечает его. Делайла делает шаг навстречу и воздушный подол отказывается невесомым шелестом в воздухе, от чего его сердце пропускает удар.

— Седрик, ради Мерлина, зачем так пугать? — голос дрожит и она пытается взять себя в руки, только пуффендуец смущённо улыбается, показывает ямочки на щеках, довольный ее реакцией и выпаливает скороговоркой приглашение потанцевать, удивленный собственной трусости — Делайла Стивенс единственная девушка перед которой он, самоуверенный и всеми любимый, испытывает нерешительность.

— Ты должен сопровождать свою пассию, — говорит то, что должна, а не то, что думает, хотя на конце языка больно горчит собственное мнение.

Ты никому ничего не должен.

— Да, я знаю, — торопливо кивает парень и Делайла чувствует неприятное ощущение внутри, мол добилась чего хотела, только он продолжает с лукавой ухмылочкой. — поэтому и приглашаю тебя.

— Я.. — воздуха не хватает. Стивенс думает, что рухнет прямо по середине зала от нахлынувшей радости и мучает его ожиданием почти целую минуту, пока пытается совладать с эмоциями. — Я согласна.

— Только не здесь, хорошо? — облизывая пересохшие губы, спрашивает Седрик и протягивает широкую ладонь — шершавую от игры в квиддич, но все равно мягкую и теплую. — Ты ведь мне доверяешь?

— Стыдишься меня? — Просто хочу, чтобы на тебе был только мой взгляд.

На застекленном балконе обычно полумрак, но ливитированные свечи парят прямо над их головами. Сияющие огоньки и сияющие от влюбленности глаза, цветущие улыбки, шелест мантий и звук поющий скрипок доносящийся до них из Большого зала.

Делайла и Седрик кружатся в танце, и бабочки в животах кружатся вместе с ними, бьются трепещущими крыльями о стенки желудка.

Зимой в Хогвартсе прохладно, и еле заметные морозные облака срываются из их ртов, красиво клубятся в рождественском воздухе вокруг них. У обоих лёгкие заходятся в спазме и электричество сквозь соприкасающиеся ладони проходит. Делайла впивается пальцами в его широкие плечи и надеется, что не упадет — колени подрагивают от волнения и ноги такие ватные, но он надёжно прижимает к своей груди и держит за талию крепко-крепко — не позволит упасть.

Волшебная омела расцветает прямо над ними — Седрик задыхается от нерешительности — она распространяет тонкий аромат праздника по балкону, будоражит рецепторы. Пуффендуец делает глубокий вдох и сильнее прижимает смущенную девушку к своей груди. Молит Мерлина, чтобы тот не позволил ему облажаться, когда склоняется к ее лицу и оставляет короткий поцелуй в уголок рта.

Их губы были в соблазнительной близости. И Стивенс не могла не поддаться искушению, она закрыла глаза и потянулась к нему, пока он смотрел на нее радостно и удивлённо. Мягкие и податливые, ее губы соприкалась с его, сплетались во едино. Тонкие пальцы запутались в бронзовых вихрах парня, притягивая его ближе.

Она не видела ничего кроме слепящего солнца, которое будто залило ее зрачки ослепительным светом. И лица Седрика Диггори. Эйфория разлилась по телу и она ласкала его плечи, забиралась ладонями под пиджак и скользила по напрягшимся мускулам.

— Именно таким и должен был быть наш первый поцелуй, — прошептал парень, улыбаясь. Его руки мягко держали ее лицо, большим пальцем он обводил контур припухших от поцелуя губ.

Его грудь вдруг начинает трястись, Диггори смеётся, поднимает ее на руки и выбегает во внутренний двор школы, в безумном приступе смеха, хохочет словно ребенок и целует-целует-целует когтевранку под падающими с рождественского неба снежинками.

А Делайла поверить в свое счастье не может, чувствует словно фейерверки близнецов Уизли внутри взрываются и отвечает на его поцелуи со всей страстью, на которую только способна.

И потому, Седрик думает что стчатлив, думает что в сказку попал — он участник турнира трёх волшебников, вся школа болеет за него, отец гордится и девушка его мечты смеётся в его объятиях и утыкается носом в парадную мантию, пока часы отбивают полночь.

Он настолько утопает в этих светлых эмоциях, что совсем забывает — в оригинале сказки бывают только страшными.

Быть банши — это лицезреть глазами жертвы, избранной роком.

Ты можешь видеть этого человека только однажды, или даже не видеться с ним вовсе, но если костлявая рука смерти потянулась за его душой — беспокойство разливалось по венам, пока сердце несчастного отбивало обратный отсчет.

Делайла ненавидела это — видеть их последние минуты. Она чувствовала то, что чувствуют они — беспощность и ледянящие пальцы-когти, стискивающие тебя в свои стальные тиски. Если бы она только могла перестать слышать голоса призраков и ощущать их горе, только в ее голове — призрачный хор из миллионов душ.

Девушка нежиться в ванной старост, когда наступает приступ — словно цунами, смертоносное стихийное бедствие он накрывает ее с головой. Видение проникает холодными волнами в лёгкие, льется по стенкам и сжимает до спазма

Дрожащее тело качается из стороны в сторону, лопнувшими капиллярами по периметру покрывается, а мутнеющие глаза топят собственный ужас, сручивающий сухожилия в узлы, в стремительно темнеющей оконной нише.

Вода из сотней кранов падает вниз, ударяется о разноцветную пену, переливается через край и расползается прозрачными змеями, скользящими струями по белой плитке, заливая комнату.

Она пытается сфокусировать взгляд на окне, где витражная русалка расчесывает ладонью длинные волосы и мурлычет подводные песни эхом бьющие по черепной коробке.

Стивенс молит стены, в струну вытягивается от судорог бьющих вдоль позвоночника разрядами 220 и горло выцарапывает от удушливой безысходности, которая вязкой жидкостью растекается по нутру.

Она лопатками в твердую плитку ванны, созвездиями синяком по позвонкам вниз, шепчет предсказание о смерти, затылком в дно упираясь.

Вода хлещет ещё больше и громче, змеи растут и тянут свои открытые пасти к тонущей девушке, к заканчивающимся на поверхности пузырькам.

Делайла сохраняет отстранённость на лице и позу не меняет даже когда последний пузырек воздуха лопается — у нее мир выгорел и сузился до размеров одного человека, без которого дышать не хочется.

А вода по стенкам бронх стекает вниз, наполняет их до верху, девушка широко распахивает веки, словно в надежде, что в помутневшей радужке ее глаз не отразится его имя.

СЕДРИК

Она выныривает наружу. Сердце в аритмии мечется где-то на уровне горла, паникой стучит в висках. Она колени разбивает в кровь, заломанными-переломанными пальцами за бортики ванной цепляясь и только безмолвно шепчет о грядущей смерти, пока недостаток кислорода застрявшим в связках криком ломает рёбра.

Сказка Делайлы Стивенс рушится одним днём, моментом, превращается в кошмар на яву, так что хочется забиться в угол, на другой конец мира. Потому что банши внутри нее не обмануть — банши чувствует приближение смерти.

Когда Седрик проходит мимо, Делайла натягивает рукава форменной водолазки и переводит взгляд. Когда Седрик проходит мимо, Делайла стараться уйти прежде, чем он вернётся и потребует объяснений.

А он не понимает что происходит. Чувствует, что внутри нее что сломалось — она больше не разговаривает с ним, а только смотрит так грустно-грустно, словно что-то произошло.

Или произойдет.

Пуффендуец засыпает, думая о Делайле Стивенс и просыпается с её именем на губах, мучает ее "пожалуйста-не-уходи" взглядом и влюбленной улыбкой, знает что пробуждает в ней чувства, уверенный в том, что все что было между ними не может так закончится.

Но она только бледнее становиться и, кажется, растворяется в воздухе с каждым днём. Круги под глазами растут и впадины вместе с ними.

Седрик Диггори не пишет писем — он подлетает на метле прямо к окну ее спальни с букетом трансфигурированных цветов, заваливается через подоконник, принося с собой запах адреналина, сандалового масла и карамели. Взерошенный после палета и нервничаюший, оказывается у ее ног и протягивает помятые ромашки.

Он спрашивает глазами "ты любишь меня?", а Делайла опускается рядом на ковер, подгибает по себя ноги и вздохом вычерчивает успокоительное "да".

Они долго сидят так, в тишине, которая становится отчего-то мягче и слаще, а тяжесть, просевшая в груди исчезает.

На щеках девушки — слезы — жемчужная роса, оставляющая темные пятна на мантии Седрика. Он не говорит ничего, лишь сжимает ее руки в своих и целует в макушку — не подозревает, что именно это мгновение пронесется перед глазами перед смертью.

Делайла слушает биение его сердца, размеренное постукивание — тук тук тук. Вдыхает полной грудью и мягко отсраняется, решаясь. Всего лишь стоит протянуть руку — и вот его лицо, теплое, с гладко выбритой бородой и мягкой кожей.

— Только не ты, — вдруг шепчет она, — пожалуйста не оставляй меня.

Парень хмурится, моргает. Стивенс кажется, что если присмотрится, то увидет как шестерёнки крутятся в его голове.

— Мне нужно кое-что проверить, — ей почти не страшно. Ей до истерики пара рваных выдохов.

Она касается его скулы и опускает веки.

У Делайлы разводы чужой крови кислотой расходятся перед глазами и калейдоскоп предсмертных картинок. Боль по всему телу, ломающая, дробящая кости и могильным холодом обдает с ног до головы.

У Делайлы в голове слышится собственный душераздирающий крик и гул трибун.

У Делайлы зелёная вспышка радужку режет и голос хриплый, говорящий:

— Авада Кедавра!

А у нее в голове все кричат люди, оркестр играет похоронный марш и стеклянный взгляд карамельных глаз отпечатался на внутренней стороне парафиновых век.

М е р т в ы й.

Она в истерике бьётся и волосы рвет от кошмаров терзающих душу, потому что под медленно ломающимися ребрами растет пустота, ужас грядущего разъедающий плоть изнутри.

— Делайла! Делайла, очнись!

А Седрик рядом. Живой и невидимый, трясет ее за плечи и испуганно осматривает с ног до головы:

— Что ты видела?

А музыка смерти продолжает играть — его последний выдох и крики людей. Ей хочется забыть все, стереть из памяти. Швырнуть в голову обливейт и стать безжизненным овощем до конца своих дней, лишь бы не чувствовать этого.

— Тебя.

Делайла что-то говорила. Её губы шевелились, мягко поблескивая в свете свечей, потресковавшиеся от нервозности. Седрик пытался слушать, только кровь в ушах звенела обратным отсчетом. Циферблат внутри черепной коробки медленно тикал — тик-так.

Вездесущее чувство обречённости теперь прибывало с ним всегда, он слышал как часы совершают свой ход, размеренно и от этого ещё более безжалостно, как ментальная стрелка движется и шестерёнки крутятся в его мозгу.

тик-так.

И теперь, когда правда открылась перед ним, он старался запомнить каждый миллиметр ее тела, децибел голоса. Усеивал эфемерными фотокарточками черепное пространство и записывал на плёнку их разговоры, часами прослушивая записи перед сном.

Он ничего не мог с собой поделать, обречённость сковывала лёгкие нарастающей истерикой, стоило только подумать о ближайшем будущем.

И Седрик почти смирился, задумчиво накручивая выбившийся из пучка Стивенс локон; переплетение звёзд охватывающих подушечку пальца, и посмотрел так соблазнительно-игриво из под опущенных ресниц, что заставил сбиться ее с мысли. А потом и вовсе подался вперёд, оставив поцелуй в уголке рта.

А она замолчала. Краска прилила к лицу и щеки вспыхнули китайскими фонариками. К его аккуратным касаниям невозможно привыкнуть — каждое как впервые.

Втянула носом воздух, спасительный кислород, ощутив ноющий узел медленно проворачивающийся в самом низу живота, только лёгкие окутал исходящий от него аромат и коленки резко сдвинулись от нахлынувших чувств.

— Мы должны найти решение, — на выдохе говорит она, закатывая глаза от блаженства, когда его губы очерчивают ключицу. — Надежду.

— Ее нет.

тик-так.

— Отлично.

Кровать скрипит, когда девушка резко, пылающая от желания и возмущения, отодвигается от Седрика и поднимает сумку у ее изголовья.

— Отлично? — удивлённо спрашивает он, перехватывает ее руки, прижимая к своему лицу. Касанием легкой щетины посылает разряды по телу.

тик-так.

— Я не хочу участвовать в самоубийстве, Седрик — попытка вырваться заканчивается провалом. Парень возвращает ее на место, покрывает поцелуями периметр ладоней и шепчет:

— Не оставляй меня.. не оставляй меня.. не..

— Ты не можешь просить об этом. — дрожит. Они всего лишь подростки. Ещё дети. Это не справедливо. — Не справедливо..

тик-так.

— Я.. — брови сдвигаются на переносице. — ..я не могу отказаться от участия. Не теперь. Так же как и не могу отказаться от тебя. — он говорит медленно, но уверенно и смотрит так беспощадно нежно, что у нее не остаётся выбора. — Чего ты хочешь?

тик-так.

— Тебя! — вдруг кричит она, едва узнавая свой осипший от слез голос, которые бесконечным водопадом струятся по щекам. Делайла положила голову на его плечо, упираясь подбородком в Марианскую впадину ключиц и зарыдала раненным зверем. — Ты умрёшь, Седрик. Оставишь меня. Ты..

Диггори знает, что она права, но ни слова не говорит — ему нужно завершить начатое любой ценой — даже ценой собственной жизни. Подушечками пальцев очерчивает контур мокрых губ, поцелуями собирает жемчужины слезинок на бархатной коже.

— Я люблю тебя, Делайла Стивенс, — он взял ее за плечи, отстраняя, чтобы заглянуть в заплаканные глаза. — И хочу провести остаток своей жизни с тобой.

тик-так.

Циферблат отмерял последние часы.

— Седрик?

— Да?

— Если ты любишь меня, тогда люби.

— До последнего вздоха.

Ее больше не волновала то, что она злилась на него. Она просто не могла злиться на него.

Руки сами потянулись к нему, наткнулись на каменную твердость юношеской груди, очертили широкие плечи. Ее ищущие губы поцелуями двинулись вверх по шеи, по адамовому яблоку, по подбородку.

Скользящими движениями языка по скуле, она нашла его губы, почувствовав как они медленно раскрылись, встречая ее язык своим. И Седрик ощутил что умирает, потому что желание бомбардой ворвалось в его голову, разнесло мозг на куски. Он ничего не мог с собой поделать, рука сама сжала ее талию, а потом, неожиданно для себя, он закинул ее ногу на свое бедро и прижался к дрожащему телу. С удивлением обнаружив, что вжимает Стивенс в кровать.

— Прости, я.. — выдохнул он ей в губы и его нервное дыхание слилось с ее. — Я никогда этого не делал.

Тонкие руки обвили шею и она прижалась своей разгоряченной кожей к его. Делайла дрожала но не от холода:

— Я тоже.

Кап.

Один.

Небо затягивает кварцевыми тучами — они клубятся, наливаются чернотой, нависают над головами болельщиков. Ветер поднимается, бьёт в фарфоровое лицо смесью песка и запаха пороха от выстрела пушки.

Кап. Кап.

Два.

Стивенс задирает подбородок, ловит первые капли кожей и широко распахивает веки.

У нее мир однотонный, кровавый и совсем без отражений, несмотря на пестрые наряды студентов и флаги в руках — она смотрит бесцветной радужкой вверх, надеясь отсрочить неизбежное.

Три.

Крупные капли разбиваются о натянутую ткань шатров, бьют по лицу, стекают ручейками по мантиям, оставляют за собой безобразные темные полосы. Дождь набирает силу, но даже он не сгоняет людей с трибун — слишком велик соблазн увидеть победителя.

Только победителя не будет.

Четыре.

У Делайлы в груди вой, который проламывает ребра костями наружу.

Она шлёпает босыми ногами по лужам и спускается на поле — призрачный хор в ее голове становится невыносимым, запах крови заполняет лёгкие.

Пять.

Небо на мгновение утопает вспышке света и она кривит рот в немом визге, поднимается в воздух искажаясь, когда видит, как над лабиринтом кружится вихрь.

Цифры застревают в горле, режут гортань осознанием. Она отчитывает в уме надвигающийся кошмар — шесть, семь, восемь..

На десяти слышится хлопок трансгрессиии и радостные возгласы, которые сменяются визгами — Седрик Диггори мертв.