Урок мести (джен)

Толпа пришла на рассвете, когда серое зимнее небо только начало светлеть. Сначала доносился смутный гул, отдельные крики, а потом ворота на задворки дома Вереса затрещали и рухнули под напором десятка тел. В окно бухнули камнем, и стекло сразу задрожало трещинами. Рест толком не успел ничего сообразить, но тело, будто само по себе, сорвалось с лежанки и задвинуло щеколду. Испуг накатил с первым ударом в дверь. Она дрогнула, жалобно застонала от второго, щеколда с треском вылетела от третьего — и в дом ввалились какие-то мужики: пьяные, разгорячённые, с оскаленными ртами. За ними теснились другие, с горящими глазами. Против воли вспомнилась картинка с нежитью из учебника.

«Мастер!» — хотелось крикнуть Ресту, но Верес с вечера ушел по своим делам и не вернулся. Он один против целой улицы, озверевшей от страха и злобы.

— Вы чего? Хозяин скоро вернется! Уходите! — выкрикнул Рест, медленно отступая вглубь комнаты, пытаясь выставить вперед руки, будто отгораживаясь ими.

Мужики недобро так осклабились.

— Сдох твой колдун, выродок! Оська с Зырём его собственноручно в овраг вниз головой спустили.

Долговязый, щербатый мужик, на которого кивнул говорящий, лишь сплюнул прямо на чистый пол.

— Так что не тявкай, а лучше по-хорошему скажи добрым людям, где деньги припрятаны.

Рест, пятясь, почувствовал, как спина упирается в угол стола. Не глядя нащупал холодные грани чернильницы и, долго не раздумывая, швырнул её прямо в ухмыляющуюся рожу.

Мужик, получивший в лоб и облитый чернилами, взвыл от боли. Остальные бросились вперед. Первый удар жердью пришелся по плечу, оглушительный и жгучий. Рест ахнул и отлетел к стене. Второй удар — по ногам — повалил его на пол.

— Ну, гаденыш, сейчас получишь! Вслед за хозяином в овраг полетишь!

Пинали сапогами. Тяжелыми, грубыми. Он пытался закрыть голову руками, свернуться калачиком, но пинки находили его ребра, спину, почки. Боль была такая, что перехватывало дыхание, в глазах плясали черные пятна. Он слышал, как вокруг грохочет мебель, летит на пол и бьются склянки, рвутся книги. Мародёры. Воры. Они рылись в сундуках Вереса, срывали полки, хватали всё, что блестело и казалось ценным.

Внезапно все замерли. Сквозь пелену боли и унижения Рест увидел их — стражников. Двое в кольчугах стояли в дверях, опершись на алебарды, по-хозяйски обводя взглядом погром.

— Ну-ка, мужички, топайте отсюда. Досмотреть надо всякое подозрительное.

Один даже подмигнул Ресту, но, когда тот попытался подняться, немедленно получил очередной удар под колено.

— Сейчас порядок наведем, щенок, — бросил стражник. — Нечего с мракобесами знаться.

Потом в дом вошел городской дайн. Невысокий, толстый, в дорогом одеянии храмового служителя. Его маленькие глазки с жадностью обежали разгромленную горницу и остановились на Ресте.

— Вот он, — сказал дайн густым, масляным голосом. — Приспешник тьмы. Мал, да удал.

Храмовик не спеша прошелся по комнате, переворачивая ногой обломки мебели. Потом нагнулся и поднял с пола одну из книг Вереса, потрогал переплет, потер пальцем серебряные застежки.

— Ересь, — объявил он громко, для всех. — Сплошная ересь и богохульство.

И сунул книгу в сумку, висевшую у него на поясе. Рест сидел, скукожившись, загнанный пинками в угол. Вся язвительность, все дерзкие слова, которые он обычно бросал в лицо врагам, куда-то испарились. Остался только холодный, липкий ужас и ощущение полной, беспомощной пустоты. Рест просто смотрел, как этот человек с тем же выражением лица, с каким базарная торговка перебирает селедку, ворошил его жизнь, жизнь его мастера. Засовывал в сумку артефакты, свитки, даже простую серебряную чернильницу, которую Вересу подарил какой-то благодарный клиент.

Когда сумка набухла, дайн обернулся к Ресту. Лицо его было спокойным и деловитым.

— А тебе... — сказал он, будто размышляя вслух, — надо бы примерное наказание преподать. Чтоб неповадно было связываться с проклятым колдуном, от которого даже Ковен Магов открестился. Свен, высеките его. Принародно».

Стражник деловито перекинул хозяйские ножны себе за спину и пошел к Ресту. Схватил его подмышки. Мальчишка уже не сопротивлялся. Стражники потащили по полу, через осколки и обломки, через растоптанные страницы книг, которые он вместе с Вересом по вечерам разбирал и переписывал из них заклинания. Выбросили во двор, на снег.

Кто-то принес плетку. Первый удар обжег спину, как раскаленный прут. Второй, третий… Рест вжался лицом в снег, стиснул зубы, чтобы не закричать. Он слышал лишь тяжелое дыхание того, кто его бил, и одобрительный гул толпы за забором.

Потом всё стихло. Его бросили, посчитав дело сделанным. Рест лежал, не в силах пошевелиться, и чувствовал, как по спине растекается тепло: его собственная кровь, пропитавшая рваную рубаху — и тогда он почуял дым.

Рест с трудом поднял голову. Из окон дома Вереса повалил густой черный дым, а потом лизнули первые языки пламени. Кто-то из «наследников», прослышавших о кончине хозяина, поджег его. Огонь пожирал всё, что стало ему за эти месяцы дорого: книги, зелья, стол, за которым они ужинали, теплый свет свечи…

Рест смотрел, как горит его пристанище, и впервые за долгое время по его грязной, исцарапанной щеке скатилась слеза. Не от боли. От чего-то гораздо более горького.

Едва оставаясь в сознании, он пополз прочь, оставляя за собой красный след. Снег обжигал раны, но холод постепенно сменялся странным, смертельно опасным теплом. «Надо дальше...» — путались в голове обрывки мыслей.

Мир перед глазами расплывался, раскачивался, и Рест уже почти перестал понимать, где он и куда ползёт, как вдруг над ним возникла тень. Рест замер, ожидая нового удара, но вместо грубой ругани услышал испуганный шёпот:

— Ты живой? Эй!

Он с трудом поднял голову. Над ним стоял тщедушный паренёк, немногим старше его самого, в драной сермяге до пят. Лицо у мальчишки было перекошено страхом, он постоянно оглядывался на пылающий дом Вереса.

— Уходи... — прохрипел Рест. — Не связывайся…

Паренёк нервно выдохнул и с неожиданной силой подхватил его за подмышки.

— Держись! — только и сказал он, с трудом поднимая Реста на ноги.

Тот повис на его тощем плече, все закружилось в мутном тумане. Они плелись, перемещаясь от одного тёмного угла к другому. Паренёк кряхтел, спотыкался, но вёл его с упрямой решимостью.

— Куда... — пытался выговорить Рест.

— Тише! — отрезал его провожатый, резко осаживая у чьих-то задворок. — Сейчас…

Он втолкнул Реста в низкую, пропахшую навозом и сеном дверь конюшни. Внутри, в глубине, был отгорожен закуток, заваленный старыми попонами и хламом. Именно туда мальчишка и притащил своего подопечного.

— Ты только тихо. Чтоб хозяева не прознали, — шептал паренёк, уже зажигая в жестяной плошке сальный огарок. При свете Рест разглядел худое, бледное лицо. Паренёк принялся протирать его спину мокрой тряпицей, и Рест застонал от боли.

— Зачем тогда притащил, раз боишься? — стуча зубами от нахлынувшего озноба, прохрипел он.

Мальчишка тяжко вздохнул и вполголоса произнес:

— Господин Верес мне плечо вправил, когда Гнедко, окаянный, меня по улице протащил. И ничего не стребовал. От хозяина моего только плетки бы дождался за испуганную лошадь... Так что считай, долг отдаю.

Слезы снова обожгли глаза Реста, и он вцепился зубами в костяшки пальцев, лишь бы не разрыдаться здесь, на грязной попоне, в конюшне у чужого человека. Эта малость доброты в кромешном аду ранила больнее плетки.

Рест отлежался в конюшне пару дней, проваливаясь то в жаркий бред, то в ледяное забытьё. Мирко, так назвался мальчишка, подкармливал его чем мог: вчерашней похлёбкой, чёрствой коркой, а однажды принёс даже тёплый пирожок, украденный, судя по виноватому взгляду, с хозяйского стола. Когда Рест окончательно пришёл в себя, мальчишка молча сунул ему в руки узел с одеждой.

— Носи, — буркнул Мирко. — Хозяин старьё выбросить велел.

В узле оказались потрёпанные опорки, штаны в заплатах и драный, лысый полушубок, но для Реста это была роскошь. Поздно ночью, когда усадьба затихла, Мирко вывел его к калитке.

— Ну, бывай, — кратко бросил паренёк, избегая смотреть в глаза. — И… смотри по сторонам.

Калитка тихо щёлкнула. Рест остался один в холодной ночи, в одежде, пропахшей чужим потом. Он своровал на рынке несколько картофелин, прячась по тёмным углам от стражников. Казалось, они смотрят ему вслед из-под каждого шлема. Шесть месяцев в теплом доме с учителем испарились, как будто их и не было. Он снова стал тем самым оборванцем, каким помнил себя с малых лет: голодным, злым и никому не нужным.

Мысль о Вересе глодала изнутри. Он вспомнил слова того мужика — про овраг. Добрался до него, потратив ещё день, двигаясь на одном упрямстве. Спускаться вниз пришлось почти ползком. Он сорвался, ободрал в кровь руки и живот о мерзлые корни и камни.

На дне оврага, в полузамерзшей грязи, нашел место и ужаснулся. Самого Вереса нигде не было, зато Рест обнаружил кое-что другое. Следы. Крупные, волчьи лапы. И темные пятна запекшейся крови. Никаких других следов. Ни тела, ни одежды.

Он стоял, глядя на эти отпечатки, и в его измученном сознании сложилась простая, железная картина. Оборотниха нашла его мастера первой и добила. Сожрала. Мастер был мертв. Дом сожжен. Его жизнь снова превратилась в ничто.

Рест выбрался из оврага. Теперь в его глазах, помимо боли и усталости, поселилось что-то новое. Холодное и решительное.

Он скитался по городу, и тут удача на мгновение улыбнулась горемыке. В портовом переулке пьяный стражник, видно, только сменившийся с караула, пристроился справить нужду в тёмном закутке. Его меч в потрепанных ножнах небрежно болтался на поясе. Рест усмехнулся и бесшумно подобрал увесистый булыжник. Удар был точным и безжалостным. Стражник осел беззвучно. Через мгновение паренек уже прокрадывался в тени арок к своей тайной щели у городской стены, пряча под полой драгоценные ножны.

Он знал, где искать оборотниху.