Пропащая душа (гет)

Описание.

Мини зарисовка. Что, если бы сделка с Гви‑Ма так и не была завершена?

Тогда Джину ждала бы участь страшнее Ада — чистилище, мрачное пристанище между мирами. Оно сомкнуло бы свои ледяные объятия вокруг него, погружая в бездну мучительных воспоминаний.

* * *

Джину сидел в клетке, погружённый в вязкий, почти осязаемый мрак чистилища. Воздух здесь был пропитан тяжёлым запахом тления и отчаяния — будто сама тьма имела вкус. Сквозь густую пелену сумрака до него доносились голоса, которые он так старался забыть: мягкий смех матери, звонкий голос сестры, тёплые слова, обращённые к нему когда‑то…

«Джину, сынок, почему ты так редко приходишь? Мы так по тебе скучаем…»

«Брат, а ты правда станешь знаменитым? Тогда ты возьмёшь меня с собой на концерт?»

Он зажмурился, пытаясь отогнать видения, но силуэты родных проступали сквозь тьму — полупрозрачные, но отчётливые. Они смотрели на него с болью и укором, и каждый их взгляд пронзал его, словно раскалённый клинок.

— Нет… нет… — бормотал он, обхватив руками колени и уткнувшись в них лбом. — Я не хотел… Я просто…

Гви‑Ма обещал: если сделка будет выполнена, голоса затихнут навсегда. Обещал, что слава и богатство станут его наградой, а прошлое останется лишь тенью. Но сделка не состоялась, и теперь вина, которую он так старательно загонял вглубь души, вырвалась на свободу — огромная, всепоглощающая, разъедающая изнутри.

Человеческий облик давно стёрся. Кожа покрылась чешуйчатыми наростами, глаза пылали багровым огнём, а из спины проступали тёмные, перепончатые крылья. Но физическая трансформация была ничтожна по сравнению с тем, что творилось в его душе.

— Какой же я гнилой… Жалкий… Ничтожество… — его голос, осипший от бесконечных стенаний, звучал глухо и надломленно. — Бросил их всех… И Руми…

При мысли о Руми сердце сжалось ещё сильнее. Она была единственной, кто верил в него до конца, кто пытался достучаться сквозь броню его амбиций. И он оттолкнул её — ради призрачной мечты о славе.

«Ты думаешь, что деньги и признание сделают тебя счастливым? Но ты уже потерял самое ценное…» — её слова эхом отдавались в его сознании.

— Я… я не хотел… — прошептал он, сжимая кулаки так, что острые когти впились в ладони. — Я просто хотел…

«…чего? Стать лучше других? Доказать, что ты чего‑то стоишь? Но ты уже был ценен. Для них. Для неё», — внутренний голос звучал безжалостно, обнажая правду, от которой некуда было скрыться.

Внезапно пространство содрогнулось от зловещего смеха, раздавшегося отовсюду сразу. Он прокатился по камере, словно волна ледяной воды, заставляя Джину вздрогнуть.

— Хочешь сказать, разве это не так? — голос, низкий и шипящий, заполнил всё вокруг. — Твои ужасные поступки непростительны. Ты не заслуживаешь прощения. Отсюда не сбежать.

Джину зажмурился, пытаясь закрыться от этого звука, но он проникал в самое сознание, раздирая его на части.

— Сам виноват… — пробормотал он, опуская взгляд. Его глаза, некогда полные огня и амбиций, теперь смотрели в одну точку — пустые, обезумевшие.

Он попытался вспомнить лицо Руми — её улыбку, тёплый взгляд, — но образы расплывались, растворяясь в океане вины. Единственное, что удерживало его от полного безумия, — мысль о том, что она в безопасности. Что Гви‑Ма больше не сможет причинить вреда ни ей, ни кому‑либо ещё.

— Руми… прости… — прошептал он, и слёзы, горячие и едкие, покатились по его чешуйчатым щекам. — Я… я просто хотел быть кем‑то… Но потерял всё.

Смех вокруг стал громче, превращаясь в какофонию обвинений, а силуэты родных приблизились, протягивая к нему прозрачные руки.

— Ты уже ничего не исправишь, — прошипели они. — Ты выбрал свой путь.

Джину закрыл лицо руками, пытаясь отгородиться от этого кошмара. Но даже в темноте собственного разума он не мог спрятаться от правды: он сам создал это чистилище. И теперь ему предстояло провести в нём вечность — наедине со своими демонами.