Высокое искусство кулинарии, зельеварения и уползания (джен)

Если ты остался дома

Без родителей один,

Предложить тебе могу я

Интересную игру

Под названьем "Смелый повар

" Или "Храбрый кулинар"

. Суть игры в приготовленьи

Всевозможных вкусных блюд.

Предлагаю для начала

Вот такой простой рецепт:

Нужно в папины ботинки

Вылить мамины духи,

А потом ботинки эти

Смазать кремом для бритья,

И, полив их рыбьим жиром

С черной тушью пополам,

Бросить в суп, который мама

Приготовила с утра.

И варить с закрытой крышкой

Ровно семьдесят минут.

Что получится узнаешь,

Когда взрослые придут.

(Г. Остер

"Вредные советы")

Если честно, меня моя жизнь устраивала. Точнее, то, чего я смог достичь к тридцати годам. Но об этом стоит выразиться более подробно.

Меня зовут Тимофей, Тим Воронин. Старт в жизни был у меня совсем неважным, поскольку моя так называемая биомать не захотела себе такую обузу в жизни. А может, была настолько молода и глупа, что не знала, что от регулярного секса получаются дети. Или… Впрочем, можно долго гадать, что было у неё в голове. Я не в курсе. Об этой женщине я ничего не знаю и знать не хочу. Впрочем, за одно дело я ей благодарен. Жизнь она мне подарила. Что да, то да.

Мне повезло в том, что я родился здоровым, без всяких хронических болячек и отклонений. Спал много, ел всё, что давали, и снова спал. И из роддома плавно переехал в Дом Малютки, даже не заметив этого.  Этого я, конечно, не помню, но где-то глубоко-глубоко на дне памяти остались ряды деревянных кроваток, с застиранными пелёнками и коричневыми клеёнками, детские крики и неистребимый, властвующий над всем пространством запах хлорки. И какая-то стылая безнадёжность.

На моё счастье пробыл я там недолго. Поскольку я был здоровым мальчиком, и никаких препятствий к моему усыновлению не было, семья для меня нашлась быстро. И это была хорошая семья. Папа Игорь и мама Лена. Они до последнего пытались зачать собственного ребёнка, но увы, это было  не суждено, поскольку серьёзные проблемы были у обоих. Так что они приняли решение усыновить ребёнка. Неважно — девочку, мальчика… Главное, чтобы был маленький и здоровенький. Так что наши пути пересеклись надолго.

Папа Игорь и мама Лена стали хорошими родителями, к тому же они были весьма состоятельны. Папа Игорь занимался реставрацией антикварной мебели на заказ, у него была собственная мастерская и стабильный доход, он обеспечивал нашу маленькую семью и постоянно помогал деньгами матери. Профессия мамы Лены была не столько денежной, сколько творческой, она служила в театре в качестве художника по костюмам и обладала множеством полезных умений и неистощимой фантазией.

Я же, когда подрос, обожал бывать и у отца, и мамы, потому что оба они создавали и восстанавливали такую красоту, что захватывало дух. А мне нравилось красивое. Красивые люди, красивые вещи, красивая одежда… Мне казалось, что мир, в котором не будет уродства, станет по-настоящему счастливым.

Скажу сразу — я был беспроблемным ребёнком. Слушался родителей, хорошо учился, не водился с дурными компаниями, охотно перенимал у родителей всякие полезные умения и уже годам к четырнадцати был настолько самостоятельным, что вполне мог прибраться в квартире, приготовить обед из трёх блюд, постирать одежду, пришить себе пуговицы и даже сшить что-нибудь простенькое. Не могу сказать, что я всё это любил, но умел. Пацаны, правда, в классе посмеивались, насчёт  девчоночьих умений,  но я им отвечал,  что хочу жениться по любви, а не из-за того, что не умею себе постирать рубашку или сварить суп.

И вообще — чем плоха независимость? Большинство с моими аргументами соглашались, правда перенимать полезные умения не спешили. Скажу больше — некоторые из моих одноклассников были так избалованы, что могли помереть от голода у набитого едой холодильника только потому, что не знали, как отыскать и разогреть еду.

Но были и те, кто говорил, что такому учиться мужику  западло, что этим занимаются только геи, и что я сам скорее всего готовлюсь пополнить ряды этой славной когорты. Таких я бил в морду сразу, не дожидаясь окончания обличительных спичей. Потому что если такое спустить разок — потом точно не отмоешься.

В общем, получалось неплохо. А когда я начал заниматься в секции самбо — так и вообще замечательно. Кстати, параллельно с этим я и в кулинарную студию ходить начал — готовить мне нравилось, это вам не пуговицы пришивать... Папа Игорь и мама Лена против моих увлечений не возражали. Тем более, что учился я хорошо, а те, кто получал за свой длинный язык в морду, жаловаться к учителям не бегали, поскольку это был нормальный пацанский ответ на нехорошие слова.

Так я и жил, и всё складывалось хорошо. В общем и целом, за одним исключением. Исключение звали Нателла Леопольдовна Вонлярлярская, и она приходилась моему папе Игорю матерью. А мне не приходилась никем, хотя по идее могла бы считаться бабушкой.

Дело в том, что Нателла Леопольдовна происходила из семьи, как она выражалась, «с исконно дворянскими корнями». И это её якобы дворянское происхождение просто сводило её с ума. Замуж она вышла сразу после института — философский факультет, кажется, я не интересовался, — за человека гораздо старше её, весьма обеспеченного и происходившего из семьи потомственных медиков. Муж Нателлы Леопольдовны был гинекологом воистину выдающегося масштаба, владельцем частной клиники, у него в клиентах ходил весь московский бомонд. А отец мужа был профессор, академик, обласканный ещё советской властью, известный репродуктолог, лауреат научных премий и автор нескольких учебников. Но то, что родной сын не просил помочь жене родных папу с дедушкой — это вообще-то показатель. Но вернёмся же к мадам Вонлярлярской.

Нателла Леопольдовна стала полновластной хозяйкой большой квартиры, она не работала в своей жизни ни дня, её задачей было сиять красотой и вдохновлять супруга. И с этой непростой задачей женщина справлялась до его последних дней.

К тому же она родила мужу двух сыновей — старшего — Игоря и младшего — Андрея. Мальчики росли способными, воспитанными, симпатичными и прекрасно учились. Отец же настаивал на медицинской карьере для обоих.

Андрей был послушным сыном. Он поступил в Первый Мед и успешно его закончил, после чего стал помогать отцу в клинике. Андрей был не настолько хорош, как отец, но отнюдь небесталанен, да и опыт должен был прийти со  временем, а для становления хорошего врача опыт — это главное. Более того, Андрей женился на выбранной матерью девушке, дочке крупного чиновника из МИДа и тоже дворянских кровей. Девушка была прекрасно воспитана, знала три языка, умела одеваться со вкусом и умело украшала собой окружающее пространство. С Андреем они составили на редкость гармоничную пару и вскоре осчастливили родителей внуками — сначала девочкой, а затем и мальчиком. И свекровь с невесткой прекрасно находили общий язык, светски беседуя о Кьеркегоре, Хорхе Луисе Борхесе и последних тенденциях в творчестве Рериха.

Да, Андрей был со всех сторон образцовым сыном, радостью и гордостью семьи. Чего нельзя было сказать об Игоре. Он с детства не принимал отцовские планы, наотрез отказался поступать в медицинский институт, учился средне, очень любил литературу и историю, с математикой было похуже, биологию, особенно анатомию, просто не любил. Зато неплохо рисовал и частенько навещал мастерскую престарелого краснодеревщика Петра Степановича,  предпочитая это времяпровождение всем другим видам досуга. А после одиннадцатого класса осчастливил родителей сообщением, что поступил в колледж, чтобы приобрести профессию реставратора мебели.

Семья была в шоке. Колледж! Не связанная с медициной профессия! Непочтение к родителям! Как можно?

Итогом стало изгнание блудного сына из рая, то есть из шикарной родительской квартиры, и отказ во вспомоществовании. Игорю пришлось солоно, но он не сдался. Поступив в колледж, всеми правдами и неправдами получил место в общежитии и все годы обучения жил на стипендию и разнообразные подработки. Единственной, кто его поддерживала, была двоюродная тётушка по матери, но была уже немолода и жила потихоньку на скромную пенсию. Но именно она приютила Игоря после колледжа, а когда ему понадобились деньги на открытие собственной мастерской — заложила единственную имеющуюся у неё драгоценность — брошь с разноцветными бриллиантами неимоверной чистоты.  Бриллиантов было семь — желтый, черный, розовый, коньячный, синий, фиолетовый, хамелеон, и стоила брошь баснословно дорого.

Итак, папа Игорь открыл мастерскую и начал реставрировать мебель. Заказов сначала было немного, но у парня действительно были золотые руки, и он прекрасно разбирался в антикварной мебели. Дело пошло. Спустя пару лет мастерская разрослась, Игорь  нанял помощников, которые делали реплики со старинной мебели и продавали их по более дешёвой цене, чем аутентичные изделия.  Сам же он занимался только восстановлением антиквариата.

Доход от собственного дела был стабильным, хоть и не чрезмерным. Но на дом, машину и всё остальное без излишеств вполне хватало. А потом Игорь встретил Лену и они поженились и стали жить душа в душу. Казалось бы, всё прекрасно, всё есть, но супругам очень хотелось детей. А дети не получались. Супруги оба прошли обследование и выяснились печальные обстоятельства. Они были бесплодны. Оба. Игорь — из-за перенесённой в детстве свинки*, Лена, выросшая в детском доме, куда попала истощённая, голодная, грязная и вшивая, с кучей болячек, — благодаря неустанной родительской «заботе».

Супруги погоревали, но оба были сильными людьми и долго унывать просто не умели, поэтому решили взять малыша из Дома Малютки. Так в их жизни и появился я. И это были счастливые годы.  Двоюродная тётушка, когда-то рискнувшая ради Игоря своей единственной драгоценностью, свои последние годы провела в нашей семье. И именно её я называл бабушкой. Замечательная брошь к тому времени была давно выкуплена из ломбарда и возвращена законной владелице, и та с гордостью прикалывала её к любимому бархатному платью вишнёвого цвета по торжественным случаям.

Так Игорь и Лена построили свою счастливую семью без оглядки на установки госпожи Вонлярлярской. И жили счастливо. Игорь, кстати, пытался помириться с родителями, но его мать сначала не приняла детдомовскую невестку, а потом — приёмного сына.  Поэтому долгие годы семьи не общались.

А когда мне исполнилось семнадцать лет, произошло страшное. Папа и мама отправились отдыхать на выходные в загородный пансионат. А у меня в понедельник была важная контрольная, и я остался в городе — учиться. Но на контрольную я не попал. Утром в воскресенье  мне позвонили из полиции и сообщили о том, что в пансионате произошёл пожар — что-то с проводкой… и что погибли семь человек. Мои  папа Игорь и мама  Лена были  в числе погибших.

Это было огромное горе… И ещё. Мне было семнадцать лет, и со мной со всей отчётливой ясностью замаячил детский дом. Пусть ненадолго — но замаячил. Добрейшая женщина, которую я называл бабушкой, к этому времени уже успела скончаться.

Спасибо помощнику папы Игоря — управляющему мастерской Матвею Журавлёву. Он был папе не только помощником, но и другом и сразу же начал хлопотать  об опеке надо мной. Увы, это оказалось не так легко. Матвей был не женат, точнее, разведён, но жил один. К таким кандидатам  опека всегда относится настороженно.

И тут объявилась моя бабушка и предъявила права… нет, не опеку надо мной. Безродный приёмыш в качестве внука ей нужен не был. Она предъявила права на наследство папы Игоря. Родители и дети являются наследниками первой очереди. Нателла Леопольдовна прекрасно это знала. Деньги ей лишними не были… в отличие от меня.

И да, она не постеснялась отсудить свою часть наследства. В неё вошли половина дома — к тому времени мы уже жили в загородном доме, одна из двух машин и половина мастерской. Всё вместе составило большую сумму. И нет, она не собиралась этим пользоваться.  Она хотела денег. К тому времени благополучие профессорской семьи просело, свёкор и муж скончались, у Андрея была своя семья  с большими запросами. Конечно, он помогал матери, но слишком много выделять не мог. Кое-какие поступления на счёта были от переизданий учебников и научных трудов свёкра, но Нателла Леопольдовна привыкла ни в чём себе  не отказывать. Поэтому ей не хватало.  Нет, с точки зрения обычных людей она была обеспечена выше крыши, но ей не хватало на поездки на статусные курорты два-три раза в год, шопинг в Милане, новую соболью шубку, встречи с подружками в дорогих ресторанах, билеты в ложу на театральной премьере. Ведь именно так должна жить высокодуховная дама дворянских кровей, она же не какая-то дворняжка. И ей даже в голову не пришло, что большинству тех, кого она так презрительно называла дворняжками, даже в голову не пришло бы покуситься на имущество  внука-сироты. Наоборот, Нателла Леопольдовна испытывала странное удовлетворение — хоть какая-то польза от неудачного сына.

Да, суд разделил наследство по закону, хотя читая решение, морщилась даже много чего повидавшая судья. И после решения суда Нателла Леопольдовна немедленно потребовала всё продать и деньги разделить пополам. Мои переживания её не волновали.

Деньги за мастерскую нашёл дядя Матвей, и дело всей жизни папы Игоря уцелело. Машину я готов был отдать этой мегере целиком, лишь бы никогда в жизни её не видеть. Оставался дом, который я категорически не хотел продавать — с ним были связаны воспоминания о приёмных родителях, за это время ставших роднее родного.

Дядя Матвей попробовал поговорить с Нателлой Леопольдовной. Он просил немного подождать, уверял, что соберёт деньги за полгода  и выкупит половину, доставшуюся госпоже Вонлярлярской. Но женщина лишь презрительно скривилась и заявила:

— Какие полгода? У вас есть неделя. Если через неделю я не получу своих денег — выставлю свою собственность на продажу.

У дяди Матвея на скулах вздулись желваки, но он сдержался, хотя явно хотел сказать престарелой стерве что-то нелицеприятное. Но он стерпел. Ради меня.  И очень вежливо ответил:

— Хорошо. Неделя, так неделя. Надеюсь, вы сдержите своё слово.

— Дворяне всегда держат своё слово, молодой человек, — отрезала Нателла Леопольдовна.

— Кто? — холодно переспросил дядя Матвей. — Что-то я не слышал, чтобы те, кто грабит сирот, назывались дворянами. Таких обычно по-другому называют. Впрочем, вам виднее.

В лице госпожи Вонлярлярской не дрогнул ни один мускул.

— У вас есть неделя, — повторила она невозмутимо, развернулась и ушла. А дядя Матвей почесал в затылке и смачно выругался. А потом сказал:

— Дом стоит пять миллионов. Этой старой  ма…де нужно отдать два с половиной. Если ты готов отдать ей машину полностью — это два миллиона.

— Пусть забирает, — выдавил я. — Но где взять остальное?

— Я голяк, — с мукой в голосе признался дядя Матвей. — За мастерскую всё выложил, ещё и кредит взять пришлось. Но мастерская — золотое дно, за год-два окупится. И тебя с прибылью не обижу. Прорвёмся, Тим… Только вот что с домом делать?

— Не знаю, — ответил я. — Надо думать. Отвези меня домой, дядя Матвей.

— Уверен? — спросил он. — Может, ко мне?

— Уверен, — ответил я. Дядя Матвей задумчиво покивал и отвёз меня в наш дом.

* * *

Некоторое время я ходил по комнатам, брал в руки какие-то вещи вертел, клал на место. Мне казалось ужасно несправедливым — на подоконнике стояла любимая чашка папы Игоря, в спальне на тумбочках — книги, которые он и мама Лена читали перед сном, подушки ещё хранили их запах, в  платяном шкафу витали ароматы духов мамы Лены… а их не было. Не было навсегда. И появившаяся из ниоткуда злая старуха хотела отобрать у меня память о них. И я не мог ничего сделать. Скромные украшения мамы Лены и часы папы Игоря на два миллиона  точно не тянули…  но тут мой взгляд упал на фотографию той, кого мы все называли бабушкой… и я вспомнил про брошь с цветными бриллиантами. И про тайник в шкафу.

Спустя несколько минут я уже держал в руках бархатную коробочку. Баснословную драгоценность, способную спасти дом моих родителей. Мне было жаль, очень жаль закладывать её… но другого выхода не было.

Спасибо дяде Матвею — у него были связи. И под залог броши нам дали необходимые для выкупа дома деньги. И так называемая бабушка исчезла из моей жизни. Я очень надеялся, что навсегда.

К счастью, в детдом я не попал. Всё-таки опека сочла меня достаточно взрослым, чтобы оставить на год с дядей Матвеем. А через год я стал совершеннолетним. Я окончил школу и поступил в колледж. Нет, я не пошёл по стопам папы Игоря. Мне нравилось готовить, и колледж был кулинарным. И если кто-нибудь скажет, что готовка — это для женщин, то этот кто-то сильно ошибается. Впрочем, масса успешных мужчин-поваров доказывали и доказывают обратное. Так что я, хоть и научился у папы Игоря многому, всё-таки выбрал ту профессию, которая мне нравилась больше.

Дядя Матвей только плечами пожал и философски заметил:

— Тоже дело хорошее. А долю твою я, если что, выкуплю.

Думаю, что именно то, что я занялся любимым делом вплотную, притупило сердечную боль. Я ушёл с головой — сначала в учёбу, потом — в работу… Закончил колледж лучшим, стажировался в хороших ресторанах, участвовал в кулинарных конкурсах, выиграл обучение за границей, изучал кухни народов мира, придумывал новые  рецепты…

Так проходили годы. Я многому научился, многое постиг. Смог открыть собственный ресторан — и тут мне помогла в очередной  раз заложенная счастливая брошь. Я уже стал считать её чем-то вроде талисмана. И да, сначала это был небольшой уютный ресторан, где я стал шеф-поваром. Через пару лет я расширился, увеличив площадь и количество посадочных мест… и они никогда не пустовали. Я мог бы открыть сеть ресторанов… но не стал. Зачем? Мне вполне хватало получаемого дохода, и я мог позволить себе готовить ради удовольствия, а не гнать  поток. В принципе у меня было всё для хорошей жизни. Собственный дом, мотоцикл «Харлей» (да, погонять я тоже любил), любимое дело, дядя Матвей в качестве любимого родственника и подобранный в мусорном баке котёнок. Котёнок, когда я его отмыл, оказался белоснежным с голубыми глазами и абсолютно глухим, за что и получил кличку Бетховен, ведь именно этот композитор страдал тем же недостатком. Для полного счастья не хватало жены… но я над этим работал. И тут в почтовом ящике я обнаружил повестку. В суд.

Тут я слегка охренел. Повестка оказалась от Нателлы Леопольдовны. Я недоумевал — что ещё от меня понадобилось этой старой су… женщине? Поскольку у меня уже был юрист, занимавшийся разнообразными вопросами, я попросил его узнать, в чём дело.

Через пару дней юрист мне перезвонил:

— Понимаешь, Тимофей, — пояснил он, — эта женщина — твоя бабушка. Юридически.

— Я в курсе, — ответил я. — После смерти отца она забрала половину наследства и отказалась принять опеку надо мной даже на год. Её интересовали только деньги. Если бы не дядя Матвей она ободрала бы меня как липку, и я отправился бы в детдом.

Юрист хмыкнул:

— А теперь она хочет алименты. На своё содержание.

— На каком основании? — удивился я. — Она не принимала никакого участия в моей жизни. — Я её на суде из-за имущества в первый раз в жизни увидел.

— Понимаю, — согласился юрист. — Но, тем не менее, по закону она может попробовать. Пенсия у неё минимальная, она же дня в жизни не работала, а ты взрослый, трудоспособный, с хорошим доходом.

— Но у неё же сын есть. Брат папы Игоря. И он довольно состоятельный человек. У него вроде как своя клиника, — удивился я.

— Не-не-не, — покачал головой юрист. — Её сыночка-корзиночка со всем семейством уже год как отбыл в США на постоянное жительство. А оттуда, сам понимаешь, алименты получить проблематично.

— Но она же у меня половину наследства отсудила… — удивился я. — Неужели всё потратила? И от покойного мужа ей что-то досталось. Где всё это?

— Грязная тут история, — вздохнул юрист. — Они, то есть семейка сына, похоже, и мать собой взять обещали. И она всё продала. Всё обратила  в деньги. А деньги перевела сыну.

— И он её бросил?

— Да, — кивнул юрист. — И ей остались только пенсия и однушка в спальном  районе.

— Ну, это сынок ещё по-доброму, — хмыкнул я. — Мог бы и только комнату в общаге оставить.

Видавший-перевидавший семейных разборок юрист только хмыкнул.

— Скажу прямо — шансы у неё есть, — заметил он. — Как я  уже сказал, она пожилая, нетрудоспособная и с маленькой пенсией. А вы ей приходитесь внуком. Не фактически, но юридически. И вы достаточно состоятельны, Тимофей.

— Не её стараниями — но да, — ответил я. — Что ж, хочет судиться — пусть судится. Посмотрю, сколько мне насчитает самый гуманный суд в мире.

— Конечно, её отношение к вам и то, как она поступила после гибели ваших родителей, тоже свою роль сыграет.  И то, что она вас  не признавала  раньше — тоже. Но кто знает, как будет настроена судья… — вздохнул юрист.

— Посмотрим, — сказал я. — Суд так суд.

— Может, попробуем мировое? — спросил юрист.

Я покачал головой:

-  Нет. Если бы эта женщина обратилась бы ко мне, я бы и сам стал ей помогать. Даже несмотря на то, как она со мной поступила. Но она посчитала ниже своего достоинства договориться по-человечески и сразу пошла в суд. Вот пусть и получит… по закону.

* * *

Суд прошёл быстро. Женщине-судье Нателла Леопольдовна не понравилась, хотя она этого и не показывала. Я просто почувствовал неприязнь, может быть потому, что испытывал к матери папы Игоря схожие чувства. Но держалась она потрясающе — не отнять. Хотя «бабушка» сильно постарела, её походка стала неловкой из-за артрита, а изящные перчатки не скрывали распухших суставов, и передвигалась она теперь только с тростью, но она держалась прямо и сухо изложила суть своих претензий. При этом Нателла Леопольдовна была облачена в костюм «а-ля Джеки Кеннеди» и сжимала в руках клатч «Луи Вуиттон» — остатки прежней роскоши.

Судья коротко кивнула, когда Нателла Леопольдовна закончила. Настала наша очередь. И тут мой юрист развернулся вовсю. Не без некоторого блеска он рассказал об отношении Нателлы Леопольдовны к моему существованию, о том, что моему отцу пришлось уйти из семьи, о том, как Нателла Леопольдовна постоянно называла меня и как относилась к маме Лене, и как забрала половину моего наследства.

Выражение лица женщины-судьи оставалось бесстрастным, но я просто чувствовал, какое отвращение вызывает у неё Нателла Леопольдовна. И выслушав  всё, судья спросила:

— Скажите, почему вы подали на алименты только с Тимофея Игоревича, который фактически не является вашим внуком, при наличии родного сына и других внуков?

— Мой сын Андрей сейчас проживает в США. У него сложный период и он не может мне помогать. А этот… Он мне внук юридически. Так что пусть платит.  Собрала справки о том, что нуждаюсь в материальной помощи.  Меня устроила бы сумма в пятьдесят тысяч рублей.

Судья слегка поморщилась и сказала:

— Суд удаляется для вынесения решения.

И да, алименты мне присудили. Пять тысяч рублей. Естественно, Нателла Леопольдовна была возмущена, заявляя, что я хорошо обеспечен. На это судья ответила, что назначенная сумма  вместе с пенсией превышает прожиточный минимум и что Нателла Леопольдовна имеет полное право обжаловать решение суда. Госпожа Вонлярлярская лишь гордо выпрямилась и испепелила судью, зал и меня взглядом.

Забегая вперёд, скажу. Алименты я платил  исправно полтора года. Потом Нателлу Леопольдовну разбил паралич. Любимый сын написал, что не сможет приехать и забрать её к себе, и она просто не выдержала очередного предательства. Два дня она пролежала в квартире — недвижимая и безгласная, пока не вернулась с дачи соседка, которая и обнаружила это безобразие. Нателлу Леопольдовну отвезли в больницу, а  соседка сообщила мне. С гневом и презрением. Мол, что ж ты, внучок, бабушку позабыл? Я не стал объяснять ничего, но в больницу приехал.

Больница оказалась неплохой, врачи — внимательными,  и лечащий врач госпожи Вонлярлярской сообщил мне честно:

— Она больше не восстановится. При хорошем уходе и поддерживающей терапии проживёт год-полтора. Сердце изношено, с почками проблемы… Но не в этом даже дело.

— А в чём? -  удивился я. — Неужели рак?

Пожилой врач покачал головой:

— Не в этом дело. Гордая она слишком. Злая. Ты ей кто, парень? 

— Юридически — внук.

— О как… Юридически. Много ты, похоже, добра от неё видел.

Я покачал головой:

— Да до фига. Когда у меня родители погибли, она половину имущества забрала. По закону.

Врач покачал головой:

— Понятно… Но держать её в больнице долго мы не можем. Максимум ещё неделю. Ищи, что с ней дальше будешь делать, парень. По-хорошему — ей бы в хоспис. Но там с бесплатными местами всегда напряжёнка.

— Я найду. Спасибо за честность.

На обратном пути я заглянул  в палату. Нателла Леопольдовна лежала, глядя в потолок, её лицо характерно искривилось, как у всех инсультников, руки неподвижно замерли поверх одеяла. И где ваш безупречный сын дворянских кровей, дорогая небабушка?

Она была в сознании, и если бы я произнёс эту фразу вслух, думаю, что добил бы… Но я не стал ничего говорить. Просто кивнул и выдавил улыбку. Моя ненависть умерла — жизнь наказала небабушку куда страшнее, чем смог бы я. 

Через неделю я перевёз Нателлу Леопольдовну в платное отделение паллиативной помощи. Доктор не ошибся — там она провела полтора года, постепенно угасая телом и разумом, под конец совершенно впав в детство. Я её навещал. Привозил конфеты и пирожные — понемногу ей было можно. Она стала маленькой пятилетней девочкой и называла меня дядя Тима. А я рассказывал ей сказки и катал на кресле по аллеям больничного парка, когда позволяла погода. Потому что такой её можно было  жалеть.

Хоронил её тоже я — нашёл кладбище, где были похоронены её родные и подхоронил в могилу её мужа с прахом из крематория — по-другому было никак. И вздохнул с облегчением, если честно. И продолжил жить — мне было всего-то тридцать, ресторан процветал, я задумал поездку за границу, но… всему этому не суждено было сбыться.

Когда началась та самая пандемия, я стал одной из её первых жертв.

Я очнулся от того, что рядом кто-то ругался хриплым пропитым голосом… как-то непривычно эта ругань звучала, и я страшно удивился.  Последнее, что я помнил — ощущения жара, тяжесть в груди, расплывающийся в  глазах потолок Скорой и липкий, ватный, душный туман, поглотивший меня.

Хриплому мужскому ответил жалобный женский голос, но я  по-прежнему не мог сообразить, о чём шла речь. Просто не мог сосредоточиться и понять ускользающий смысл. Эк меня прижало… И кто это ругается? Врач?  С голосом записного алкаша? Нет, конечно, врачи тоже люди, но настолько сильно пьющего доктора вряд ли стала бы держать в штате уважающая себя больница. И кто эта женщина? Медсестра? Санитарка? Накосячила что-то?

Мужской голос снова рявкнул что-то злое, раздался звук удара, глухой стук — словно от падения, потом шаги, потом хлопок входной  двери. И тишина.  Да что здесь происходит-то?

Я попробовал открыть глаза. С трудом, но это нехитрое действие мне удалось. И когда я увидел над собой потолок, который белили, в лучшем случае, при легендарном царе Горохе, то убедился что, скорее всего, умер и попал в Ад.

«И что? — промелькнула медленная  мысль. — И в Аду люди живут. Вставай, задница ленивая!»

Как ни странно, меня это подбодрило, и я попробовал повернуться набок, чтобы встать, поскольку определил, что нахожусь в лежачем положении. После пары неудачных попыток мне это удалось, хотя голова кружилась, во всём  теле ощущалась ватная слабость, и болел затылок. Я тряхнул волосами… какие волосы? Откуда? Всю жизнь короткую стрижку носил… и понял, что со мной что-то не так. Сильно не так. Тело ощущалось слишком чужим и лёгким, руки походили на веточки, пальцы тонкие, красивые, длинные, но в цыпках и с трауром под ногтями…  Не  мои. Мать твою, да что происходит-то?

Невзирая на препятствия, я всё-таки поднялся  и огляделся. Что сказать? Мысль об Аде была не лишена логики, ибо я находился на кухне, но от одного вида этой кухни отъехала бы в глубокий обморок и закалённая Лена Летучая. Грязные стены, заляпанная жиром и какими-то ещё субстанциями плита, занавески, бессильно обвисшие под тяжестью многолетней грязи… Их, похоже, как повесили, так и не стирали ни разу. Посуда с каким-то странным налётом — такое чувство, что там готова зародиться новая жизнь… весьма агрессивная жизнь. Про пол я просто промолчу. Нет у меня таких слов, чтобы описать его состояние цензурно.

Похоже, что я  впрямь в Аду. Для поваров.

Я готовился со вкусом предаться отчаянию и унынию, когда услышал тихий женский голос:

— Северус… Северус…

Я огляделся. Оказывается, на кухне я был не один. У стола, рядом с табуреткой, сиденье которой было обито засаленным ситцем бурого цвета, лежала женщина. Похоже, это её ударил неизвестный мне алкаш.

— Северус, — простонала женщина, — помоги…

Очень характерной внешности женщина — длинные, чёрные волосы, бледное лицо, тонкий, с аристократической горбинкой, нос, чёрные глаза в длинных ресницах — такие  иногда называют «жгучими»…

И тут у меняв голове словно щёлкнуло, да так, что я взвыл.  Северус? Северус, бля? Да лучше бы я и впрямь в Аду оказался! А что? Учил бы милых и добродушных чертей борщ варить, пёк бы расстегаи, жарил бы блины… готовил бы грог или сбитень… Не пропал бы… А тут…

Всегда любил читать. Читал и историю про Гарри Поттера. И даже истории, сочиненные фанатами главной истории — фанфики. Чего там только не было… Ой… Да не дай боженька, я в фанфике! За какие грехи?

Ведь я, похоже, угодил в главного неудачника всея Поттерианы — Северуса Снейпа. Мага, историю которого можно было публиковать с заголовком: «Как спустить в унитаз собственную жизнь». Супер просто… Быть настолько одарённым… и настолько невезучим… Двойным шпионом, защитником Мальчика-Который-Выжил, которого всей душой ненавидел… умереть от укуса Нагайны в тридцать семь лет…  Не хочу!

Между тем женщина сумела кое-как подняться, с трудом подошла ко мне и тихонько прыснула в лицо водой из стакана:

— Северус, милый… Это животное сильно навредило тебе? Когда он толкнул тебя… я не успела прийти на помощь.

Опа. Бедного Северуса пристукнул собственный папочка. Перестарался. Бывает. А некая неведомая сила  запихнула в  тело погибшего пацана меня. Вот радость-то… Мляяя… Не хочу…

Я попробовал закрыть глаза и взмолился Высшим Силам, чтоб засунули меня в Ад. В книгу Роулинг, да ещё в столь неоднозначного персонажа я не хотел категорически. Увы, Высшие Силы остались немы, зато маменька Эйлин удвоила свои усилия по приведению  меня в чувство. Пришлось приходить.

— Всё в порядке, мама, — вырвалось у меня, и в тот же момент я просто нутром почувствовал связь с этой женщиной. Я ощущал её — её слабость, её боль, её отчаяние… и безусловную любовь ко мне.  Несмотря на все  свои недостатки, эта женщина действительно любила своего сына и пыталась облегчить ему  жизнь… как могла. Только вот от собственного мужа не смогла защитить. Ладно, Тоби, сына ты благополучно прихлопнул, а вот жену я тебе в обиду не дам. Не знаю как — но что-нибудь придумаю. Раз уж так получилось…

И вообще — не стоит сопли разводить. Если я умер — то это второй шанс на жизнь, пусть и в качестве книжного персонажа. В принципе, книжный Снейп жизнь свою благополучно просрал, но я-то — не он. Не знаю, как там сложится с Лили, но я не собираюсь становиться жертвой Мародёров и семь лет воевать с четырьмя мажорами. Точнее, с двумя мажорами, одной пушистой проблемой и одной крысой-прихвостнем. И в клуб по интересам имени Волди я тоже не собираюсь.  Не знаю, есть ли у меня магия, но моих прошлых умений вполне хватит, чтобы неплохо устроиться. Кушать много, хорошо и разнообразно любят все — и маги, и магглы. Жаль только, что я ещё мелкий и, вроде как, в Хогвартс не хожу.

С одной стороны — плохо, неизвестно, сколько ждать до основных событий книги. С другой стороны — что мне с той книги? А вот подготовиться к грядущим подлянкам не мешает.

И первое, что мне нужно решить, это вопрос с родителями этого тела. Потому что мне нужно вырасти… и, желательно, в более или менее приемлемых условиях. Потому как если меня распределят на Слизерин, то не хочу я быть  посмешищем всего Хогвартса. Быть некоммуникабельным, замкнутым и угрюмым  — это ещё полбеды. А вот материальное положение Снейпа — реально беда. Мародёры в знаменитой сцене  у озера ударили  по самому больному  — по нищенскому положению Снейпа. Они, конечно, подло поступили, тут без вопросов. Но Снейп уже был травмирован годами нищеты и издевательств  отца. Оттого и отреагировал так бурно на попытку Лили заступиться. Но я — не он и становиться им не хочу. И на Слизерин не пойду, ну их  в пень со своим Лордом. Пойду в Хаффлпафф — там кухня рядом.

Все эти рассуждения пронеслись в моей голове в мгновение ока. Пока матушка («Эйлин, подсказала мне память, — Эйлин Принц») похлопывала меня по щекам, пытаясь привести в чувство.  Мне это тормошение надоело и я попробовал сесть. Получилось, и я слабым голосом сказал:

— Всё в порядке, мама. Только голова кружится и есть хочется.

Эйлин схватилась за голову и бросилась на поиски чего-нибудь съедобного. С этим было худо. В кухонных шкафчиках(таких же грязных и засаленных, как всё остальное) обнаружилось немного подсолнечного масла. Немного картошки, чуть-чуть молока, осколки сахара в сахарнице, кофе на донышке и… О, чудо, как это уцелело? Половина довольно свежего пирога с мясом.

Эйлин тут же развила бурную деятельность, и минут через пять я получил кружку с кофе и большую часть пирога. Она вообще мне сначала хотела всё отдать, но тут уж я воспротивился. Слишком уж она была худой, бледной и измученной.

Пока мы пили кофе, я осторожно разговорил матушку на предмет нашего жизнепребывания. В принципе, всё подтвердилось. Мы в Коукворте, мои родители — Эйлин и Тобиас Снейпы. И да, моя матушка — урождённая Принц,  изгнанная из Рода за брак с магглом. Я — их единственный сын Северус, мне десять лет и я хожу в местную начальную школу, которую и должен закончить в следующем году. И да, я маг и Эйлин ждёт для меня письма из Хогвартса.

Наш папенька нас терпеть не может, ибо мы для него — ведьма  и её отродье, но какого-то рожна не уходит. Зато бедной Эйлин он  запретил колдовать ещё в самом начале их отношений. Клятву она по молодости и дурости дала такую, что она приобрела характер Непреложного обета и теперь колдовать дома даже в отсутствие мужа не может. И поэтому и творится весь этот ужас-ужас-ужас вокруг. Бытовыми чарами Эйлин пользоваться не  может, а убираться не умеет от слова совсем и не желает учиться. Издержки аристократического воспитания, итить его…

Мне даже стало жалко Тобиаса. Совсем чуть-чуть, но стало. Проживи-ка десять лет в  таком бардаке — тут и ангел озвереет. И я в таких условиях жить не  хочу.

-  Мама, — серьёзно сказал я, — а тебе самой-то так жить нравится?

Эйлин покачала головой.

— Я…  ничего не могу с этим поделать. Отец не примет меня обратно. Я надеялась, что он смягчится ради тебя, но нет…

Ясненько. Ещё одна мадам Вонлярлярская, только  мужского пола. Или это у них законы такие  людоедские, чтоб от накосячивших детей отрекаться? Вполне может быть. Молли тоже изгнали за брак с Артуром. Ох, не нравится мне этот магический мир, ох не  нравится… Но, я  так понимаю, от Хогвартса откосить не удастся, поэтому  будем работать с теми картами, что выпали. Увы, я не взрослый мужчина. Я десятилетний пацан, а дети уязвимы. Мне пока не выжить в одиночку, значит, будем лепить более или менее приличную ячейку общества. И начнём мы с матушки. Жалко мне её, совсем она какая-то неприспособленная…

— А давай так, — хитро прищурился я, — я-то папаше никаких клятв не давал.  Дай мне свою палочку и расскажи, что делать. А я попробую привести всё в порядок.

И  это при том, что я глубоко не в курсе, есть ли у меня магия. Ну, если нет — тогда придётся ручками. Прости, мама Эйлин, жить захочешь — ещё не так раскорячишься.

На Эйлин, как ни странно, мои слова, да ещё сказанные уверенным тоном, подействовали положительно. Она тут же куда-то ушла, а когда пришла — положила передо мной тоненькую палочку светлого дерева, отполированную так, что прожилки сливались в причудливый узор.

Я вопросительно взглянул на неё. Эйлин кивнула и сказала:

— Попробуй Люмос, мы его уже пробовали.

Я взмахнул палочкой. Тело это движение помнило, значит и впрямь пробовали.

— Люмос…  — подсказала Эйлин.

— Люмос! — произнёс я. На кончике палочки вспыхнул небольшой, но яркий огонёк.

— Ах! — обрадовалась Эйлин. — Он стал ещё ярче! Ты  молодец, Северус! А теперь — Нокс!

Я повторил, и огонёк послушно погас. Угу. Я волшебник. Счастья полные штаны. Но теперь хоть почистить всю эту многолетнюю грязь можно попробовать… Будь я прежним — смог и без  магии всё это отмыть… за неделю примерно… А сейчас желательно всё это к возвращению папаши в порядок привести. Зачем? А хочу проверить опытным путём — это из-за бардака или он сам по себе злобная тварь? Да и жить в такой грязи я всё равно не буду.

— Ну что, мама? — спросил я Эйлин. — С чего стоит начать?

Эйлин вздохнула:

— Пожалуй, с Экскуро. Возьми палочку…

Вот честное слово,  с этого момента я выпал из реальности. Колдовать оказалось очень залипательно, Мне удалось выучить пять заклинаний: Экскуро, Эванеско (очищающее), Репаро (заклинание починки), Тергео (Позволяющее убирать пыль, грязь и лишнюю воду) и Пэк (помогает аккуратно складывать вещи). Колдовалось легко, никаких признаков усталости я не чувствовал, наоборот. Видимо, во мне скопилось слишком много неиспользуемой магии, и она радостно рвалась наружу, преображая старый дом. Возможно, Северус реально был сильным магом, а ещё большую роль  сыграло моё взрослое сознание… и всё получилось.

Четыре часа спустя первый  этаж было не узнать. Дом оказался совсем не  нищенской хижиной. Добротные дубовые полы на кухне и в прихожей приобрели благородный коньячный оттенок, проступил рисунок дерева. Обои и там, и там были бумажные, но с приятным шелковистым блеском и геометрическим ненавязчивым узором. Занавески оказались полотняными, вышитыми белой гладью. Плита стала выглядеть новенькой, как и вся кухонная утварь и посуда. Кастрюли повисли на стенах, поблёскивая чистенькими бочками. Чайник  и чашки оказались из одного сервиза — синенького, в беленький горошек. Кухонные шкафчики выглядели так, словно их недавно привезли с мебельной фабрики. Красота! Кухонный Ад стал медленно превращаться… нет, пока не в Рай, но уже во что-то приемлемое. Кстати, на первом этаже была и ванная комната с работающим водонагревателем. Внутри, конечно, был ужас, но Эванеско и Репаро своё дело сделали, превратив это ужасное место в чистую и аккуратную ванную комнату.

Эйлин только руками всплёскивала, дивясь тому, как ловко у меня получается. Я и сам дивился — и откуда что взялось? Мелькнула мысль, что Северус мог потихоньку тренировать движения без палочки, в его характер это вполне укладывалось, но думать эту мысль было особо некогда, поскольку при виде обновлённой ванны Эйлин воодушевилась и немедленно велела мне вымыться. Я не возражал. Это тело нуждалось в хорошей помывке не меньше, чем в хорошей еде.

Эйлин сбегала куда-то и притащила, во-первых, кусок довольно приличного мыла — белого, с красными прожилками и запахом имбирного пряника, во-вторых, почти чистое и незатасканное полотенце, в-третьих — флакон с шампунем. Причём, флакон был явно не из обычного мира.

— Это хороший шампунь, — улыбнулась Эйлин. — И мыло я сама варила. Вот увидишь, какие у тебя будут чистые и красивые волосы.

Что? Похоже, это не Эйлин парня запустила. Это  сам мелкий не любил мыться. Вот уж нет. Лично я грязнулей ходить не намерен. По сальным волосам взрослого Снейпа кто только не топтался. Так что я сцапал и то, и другое, и третье и отправился в ванную.

Только тут у меня появилась возможность разглядеть себя в зеркале. Общее впечатление не порадовало: я был слишком тощий, слишком невысокий, слишком носатый, слишком растрёпанный и выглядел сущим дикарём. Но. Как ни странно, был простор для манёвра. Буду хорошо питаться — подрасту, займусь физическими упражнениями — наращу мышцы, волосы, если их регулярно мыть, расчёсывать и собирать в хвост, из сальных патл превратятся  в приятную причёску.

К тому же, в плане внешности  был не безнадёжен. Глаза чёрные, достаточно выразительные, ресницы длинные — немужские, но девчонки на такие западают, руки с длинными пальцами — наследие благородных предков, прямая осанка… В общем, есть с чем поработать к Хогвартсу. Не то, чтобы я хотел выглядеть, как мелкий Малфоёныш в каноне с его зализанными волосами, но угрюмым оборвышем в отрепьях я точно не буду. К тому же, пусть я не хочу на Слизерин, это совсем не значит, что я там не окажусь. В фанфиках герои Шляпу уговаривали, но удастся ли мне подобный фокус? Так что нужно быть готовым ко всему.

Шампунь, кстати, у Эйлин был зачётный, промытые волосы оказались густыми и приобрели тот самый неповторимый оттенок воронова крыла. Эйлин мне и чистую одежду нашла, поношенную, кое-как зашитую, но изначально довольно приличную. Может, ей кто-то отдал? После Репаро серые брюки и нормальная мальчишеская рубашка в клетку приобрели практически новый вид. Брюки оказались мне впору, а вот рубашка — чуть великовата, но не критично. Не стал спрашивать у Эйлин заклинание подгонки — просто рукава подвернул. Потому что стала чувствоваться… не то чтобы усталость, небольшая перегрузка. Хватит колдовать на сегодня, можно и магическое истощение схлопотать. А я уже не хочу терять возможность колдовать — это ведь так круто! Даже простейшие Бытовые чары вызывают у меня восторг, а что будет, когда я узнаю более сложные? Так что себя надо беречь…

Ещё раз бросил взгляд в зеркало — вполне себе неплохо для такой дыры, как Коукворт. Но кое-чего не хватает — слишком уж волосы после мытья разлохматились. Отвыкли, бедные, чистыми быть.

Я вздохнул, причесал волосы — расчёску тоже пришлось восстанавливать Репаро — и аккуратно стянул волосы в хвост самым обычным шнурком от валявшихся под ванной вконец сношенных ботинок: судя по размеру — почтенного отца семейства. Шнурок тоже пришлось почистить и восстановить, зато волосы послушно собрались в хвост, открывая бледное лицо с тонким орлиным носом. Не, не красавец, ну и ладно. Зато симпатичный и чистый.

Когда я вышел из ванной, Эйлин заулыбалась:

— Как ты хорошо выглядишь, сынок!

Чмокнула в макушку и умчалась в ванную. Странная тётка. Ведёт себя, как будто она мне не мать, а сестра, причём младшая.

Впрочем, пусть моется. А я пока пойду и попробую что-нибудь сготовить. Есть хочется просто зверски. Нет, не есть. Жрать. Я ведь молодой и растущий организм…

И я отправился на кухню, зная, что выбирать там особо не из чего, но уж чем богаты…

Итак, после тщательной уборки удалось обнаружить и признать съедобными: картофель, примерно фунта два, масло подсолнечное, сахар, соль, немного муки, пару яблок, три яйца, соду, уксус, чай и приправы по мелочи. В общем, очень даже неплохо.

Я вздохнул. Плита неплохая, хорошо, хоть газовая, а не на  дровах, и  духовка после Репаро вполне себе. И с таким набором блюд выбор у меня маленький…

Пока я раздумывал, руки работали сами. Включили нагреваться духовку, начали просеивать муку… Простенькую шарлотку я мог испечь с закрытыми глазами… Ну, а на такой большой сковороде грех не нажарить картошки…

Короче, когда Эйлин появилась из ванной комнаты, она  реально обалдела. На тарелках двумя горками румянилась картошка, вкусно пахло свежезаваренным чаем, а посреди стола стояло блюдо с пышной шарлоткой.

— Но как? Северус, милый, как? — поразилась женщина.

— Я сам, — гордо задрал я подбородок. — Я научился. Мне… мне показали…

Эйлин даже не особо удивилась, только кивнула:

— Ты опять был в гостях у своей рыжей подружки?

Опа… Значит в этой реальности Северус успел снюхаться с Лилькой. Вот же ж… Впрочем, поглядим. Может, она не так уж плоха, как живописуют авторы большинства фанфиков. В конце концов — поссорюсь, если что. Тогда и с Мародёрами враждовать будет не из-за чего — во всём есть свои светлые моменты.

Между тем мы с Эйлин вполне культурно поужинали и только тут я ощутил, насколько устал. Тело-то всё-таки детское, а я и по башке от папаши словил, и колдовал, да ещё и готовил. Хотя последнее мне было очень даже в радость. Но всё-таки я сильно утомился… Эйлин, увидев, как я клюю носом, тихо сказала:

— Идём спать, Северус. Уже поздно. Завтра с утра что-нибудь придумаем.

Я согласился и увидел, как она аккуратно прячет остатки картошки и шарлотки в холодильник. Да-да, были у этого семейства и холодильник, и телевизор, и радио. Двадцатый век на дворе вообще-то. И, похоже, наличие сразу двух волшебников в доме их работе никак не мешало. Впрочем, у  Дурслей в каноне тоже имелись и телевизор, и компьютер… Интересно, сколько нужно магов, чтобы эти приборы начали отказывать? Ой, что-то меня понесло… спать, спатьспа…

-

Когда я проснулся, за окном было ещё темно. Темпус я колдовать ещё не умел, но на тумбочке возле кровати стоял самый обычный будильник и довольно громко, но как-то успокаивающе тикал. Стрелки будильника слабо фосфоресцировали в темноте и время я всё-таки узнал. Пять часов утра. А я вроде как уже выспался и чувствовал себя достаточно хорошо. Больше того, я ощущал, как внутри меня тонкими ручейками течёт магия, то собираясь в район солнечного сплетения, то снова изливаясь из него. Не знаю, как это объяснить точнее, просто ощущаю. Вот у обычных людей есть кровообращение и лимфоообращение, а у магов ещё и обращение магии — так, что ли? Видимо, это имели в виду те, кто описывал магическое ядро и каналы? Возможно… У меня пока ещё слишком мало знаний о мире, в который я попал. Будем надеяться, что их прибавится и я начну разбираться в магическом мире раньше, чем понаделаю фатальных ошибок, как канонный Снейп… 

А сейчас стоит подумать о том, что у меня имеется в активе. Крыша над головой и любящая мать, готовая обучать меня магии — это плюс. А судя по вчерашнему мылу и шампуню, она наверняка и зелья варит.  Это тоже плюс. Имея голову на плечах и умение варить зелья, можно сотворить тысячу и одну забаву с теми, кто неугоден. Или поправить здоровье. Или получить удачу. Или влюбить в себя кого пожелаешь… И  это тоже плюс.

Из минусов — пьющий злющий папаша и странное поведение матери. Иногда она ведёт себя как взрослая женщина. Но чаще — как девочка. Что  там говорить, она вчера меня послушалась. Меня! Десятилетнего пацана! Воля ваша, господа-товарищи, а с этим что-то надо делать! Или вместе с отрезанием от Рода папаша проклял доченьку как-нибудь заковыристо, чтобы она не только силы теряла, но и разум с самостоятельностью? Всё может быть, и если это так, то мне реально жаль Эйлин. Точнее, мне жаль канонную Эйлин, эту я в обиду больше не дам.

А сейчас составим-ка программу-минимум.

Первое — привести дом в порядок и обеспечить Эйлин и себя горячей едой и приличной одеждой.

Второе - разобраться с Тобиасом. Если он поддаётся дрессировке, пусть живёт. Насколько я помню из канона, он мужик рукастый, мог бы неплохо зарабатывать, да пьянка сгубила. А если он будет деньги зарабатывать и заботиться об Эйлин в моё отсутствие,  пусть живёт.

Третье вытекает из второго. Нужно элементарно научить Эйлин вести домашнее хозяйство. Даже если мы с ней уйдём от Тобиаса, вдруг он совсем уж безнадёжен и не поддаётся никакому воздействию,  она должна уметь заботиться о себе сама. Хорошо, если удастся снять её дурацкую клятву, а если нет? Если она не сможет колдовать, в магическом мире ей делать нечего. Да, она сможет варить зелья… но где она будет жить и кто о ней позаботится, пока я буду в Хогвартсе? Увы, но она, похоже, из тех, кто не сможет выжить в одиночку… Или её невозможность колдовать настолько подкосила? Но может, я рано расстраиваюсь, и с моей поддержкой Эйлин сможет прийти в себя? Хорошо бы.

Четвёртое — надо разобраться со здоровьем Эйлин и наличием проклятий. В идеале ей в больницу бы надо... В больницу Святого Мунго. Значит, будем изыскивать пути и возможности.

Пятое — деньги. «Люди гибнут за металл…» Ага. И без металла тоже гибнут. Где можно заработать? Хм… Будь я в своём прежнем теле — везде. Повар — профессия востребованная. Но кто возьмёт на работу десятилетнего пацана? Значит, нужно поискать альтернативные пути. Подумаем… Как может заработать Эйлин? Варить и продавать зелья?  Может. Наверняка это у неё хорошо получается, но, товарищи… Эйлин не Подмастерье и не Мастер, а значит,  много заработать на зельях не сможет. И что-то мне подсказывает, что здешние аптекари не погнушаются облапошить бедную женщину, которую и защитить-то некому. Но… у нас есть альтернатива! Судя по вчерашнему мылу и шампуню,  она вполне может всё это продавать в обычном мире. Надо только поискать, куда всё это можно сбывать — вряд ли в депрессивном Коукворте найдётся много покупателей… Но к делу Эйлин нужно приставить обязательно — меньше будет поводов для соплей и депрессий, да  и вообще, лучшая защита женщины — её кошелёк. Так что работаем на перспективу. У меня есть год до Хогвартса и мне важно, чтобы с Эйлин всё было в порядке. Да, я ощущаю с ней связь — видимо, настоящий Северус очень сильно любил мать, и в память о нём мне стоит о ней позаботиться.

Какое-то время я ещё обдумывал всё это, но потом меня привлёк неясный звук, донёсшийся снизу. Так… Тут без вариантов — папенька вернулся.  Не сходить ли на разведку, выяснить степень вменяемости?

Я осторожно вылез из-под одеяла и злобно фыркнул — бельё на кровати тоже знавало лучшие времена, но колдовать я не решился. Дело в том, что я явно находился в спальне Северуса, то есть теперь уже в своей… Комната выглядела не особо грязной — похоже, ради сына Эйлин делала попытки хоть как-то прибраться, но тоже уютом и комфортом не блистала. Ничего, это мы поправим. А колдовать сразу я не стал, потому что на краешке моей кровати прикорнула Эйлин, явно не горевшая желанием отправиться в супружескую спальню. Впрочем, она, похоже, помогла мне дойти до комнаты и раздеться, решила постеречь мой сон… и задремала сама.

Пусть спит. Погляжу-ка, что творит Тобиас.  Палочку Эйлин я предусмотрительно спрятал в рукав рубашки.

И я оделся, отыскал на подоконнике деревянный гребешок и аккуратно расчесал волосы, снова убрав их в хвост.  А потом спустился вниз и прошмыгнул в ванную, чтобы умыться. В целом я выглядел достаточно аккуратно и цивилизованно, надеюсь, что папенька это оценит и не начнёт кидаться сразу.

А когда я вышел из ванной, то из кухни раздался хриплый голос:

— Эйлин? Это ты?

Хрипотца говорила о том, что человек явно перебрал накануне, но сейчас более или менее трезв. Проверим, насколько вменяем относительно трезвый Тобиас Снейп…

— Доброе утро, — вошёл я на кухню. — Это не мама. Это я.

Тобиас сидел за столом — угрюмый, в потрёпанной несвежей одежде, он казался грязным пятном в чисто убранной накануне кухне. Но я отметил, что он сидит в носках. Значит, заметил наведённый порядок и оставил обувь у порога. Это внушало некоторый оптимизм.

— Ты это… — заявил сей индивидуум, — чего встал в такую рань? Мать позови!

Ага, щазз. Тут только скандалов для бодрости с утра не хватает.

— Мама спит, — ответил я. — Мы вчера решили заняться уборкой и она очень устала. А тебе стоит привести себя в порядок, если ты на работу собираешься. В ванной комнате мы тоже порядок навели.

— Экий ты важный… — довольно добродушно сказал Тобиас. — Ванная так ванная, только у меня всё равно ничего чистого нет.

— Иди в ванную, — повторил я. — Я тебе принесу.

Странно, но этот здоровенный мужик меня послушался. Может, ещё плохо соображал с похмелья, а может, ему реально надоело ходить грязным. Я близко к нему не подходил, но неповторимый аромат немытого тела ощущал во всей красе. Похоже, старина Тоби жил по принципу «Два сантиметра не грязь, а три — само отвалится».

Стоило Тобиасу исчезнуть за дверью ванной, я кабанчиком метнулся наверх и разыскал супружескую спальню и шкаф в ней. Что сказать… Тобиас не врал. Из вещей в шкафу висел только парадно-выходной костюм в более или менее приличном состоянии. Всё остальное было свалено прямо у кровати неопрятной засаленной кучей. Я снова ощутил лёгкий проблеск жалости к Тобиасу. Люди-человеки, это ж правильный английский мужчина, воспитанный в тех традициях, что он должен денежку в клювике таскать, а неработающая жена — дом содержать. А у Эйлин — лапки и аристократическое воспитание… Вот право слово, как эти два человека вообще умудрились встретиться? Как?

Впрочем, долго раздумывать мне было некогда. Будет ещё время — вытащу из Эйлин и Тобиаса подробности этой непростой истории. А сейчас нужно срочно привести в порядок одежду для Тобиаса.

Я выловил из кучи чёрные рабочие брюки, серый свитер с простым вязаным  рисунком, носки, которые можно было поставить, и они стояли бы, украшая комнату, как некий арт-объект, и бельё. Уже отработанными заклинаниями я почистил и обновил одежду и спустился вниз, быстренько подсунув стопку аккуратно сложенных вещей в ванную комнату.

А после этого я достал остатки вчерашней шарлотки и картошку, всё это разогрел (не так вкусно, как свежее, но не думаю, что Тобиас будет привередничать), заварил чай и призадумался на некоторое время, чем бы покормиться нам с Эйлин.

Выбор был небогатый. Остатки масла, мука, яйца, сахар, соль. Блинчики, причём на воде, на скорую руку. Жаль, варенья нет. Или джема. Или сгущёнки… Впрочем, вряд ли в Англии вообще есть первое и третье.  Ладно, как обычно — работаем с тем, что есть. Если тесто для блинчиков хорошо взбить, получится неплохо.

Когда обалдевший Тобиас  вывалился из ванной, его глазам предстало дивное зрелище — накрытый для завтрака стол. А его десятилетний сын стоял у плиты и очень ловко жарил потрясающе пахнущие блинчики.  От этакого зрелища Тобиас обалдел ещё больше. Неужели пацан проделывает что-то колдовское? Но нет, никакого колдовства и в помине не было — его сын просто работал со скоростью и сноровкой бывалого повара. Но как? Откуда? Где он этому научился?

Тобиас открыл было рот, чтобы спросить всё это, но потом окинул взглядом чистую кухню, погладил  ладонью свитер, снова ставший мягким и чистым, как новый, почувствовал, как рот наполняется слюной от запаха блинчиков и жареной картошки… и тут его голову посетила мысль… «У даров небес не спрашивают. Их просто принимают».

Я увлёкся и незаметно для себя нажарил целую гору блинчиков — по привычке навёл много теста, как в ресторане, а когда снял со сковородки последнюю порцию, ощутил между лопаток пристальный взгляд. Я аккуратно положил блинчики на блюдо и оглянулся.  За мной с отвисшей челюстью наблюдал Тобиас. Что характерно, чисто вымытый, причёсанный и даже выбритый.  И это самым благотворным образом сказалось на его облике — теперь передо мной был не пьяный злобный полубомж, а вполне себе приличный мужчина в возрасте за тридцать. Не красавец, не урод, но достаточно симпатичный для того, чтобы не выделяться из множества мужчин такого  же возраста.

— Ты позавтракай, а то остынет, — невозмутимо сказал я.

Тобиас кивнул, уселся за стол, и… довольно приличная горка жареной картошки на тарелке исчезла почти мгновенно.

— Вкусно… — с удивлением в голосе произнёс «папенька». — Очень вкусно.

Ну да, если много пить и мало закусывать, то с голодухи и подмётка с кетчупом блюдом высокой кухни покажется, не то что простецкая жареная картошка. А уж когда Тобиас распробовал шарлотку, то на его лице появилось выражение полного блаженства.

— Прямо как у моей матушки, даже лучше… Неужто это ты, Северус?

М-да… Похоже, о кулинарных способностях Эйлин мнение у него однозначное. Всё-таки десять лет с ней живёт… Но вот же индивидуум… Вчера наскандалил, меня стукнул, Эйлин побил, а сегодня  ведёт себя так, словно ничего не было. Ладно, не буду пока скандалить, мне важен мир… до тех пор, пока я не разберусь в странностях семейной жизни Снейпов.

— Да, — ответил я.  — Меня миссис Эванс научила.

— Да ты талант! — вполне искренне похвалил папенька. — А ещё что-нибудь сможешь? Жаркое, к примеру?

Я уверенно кивнул и добавил:

— Я-то смогу, да только из чего? Все припасы кончились. Деньги нужны.

Подобревший Тобиас добыл свой бумажник и вытащил оттуда несколько фунтовых бумажек разного номинала.

— Вот, держи. Что нужно купить, знаешь?

Я снова кивнул.

— Вот и хорошо, — обрадовался «папенька». — Посмотрим вечером, что у тебя получится. Ладно, я на работу. И…

— Да? — невинно спросил я.

— Может, положишь мне немного блинчиков с собой? Хоть несколько штук…

Вот же жук! Впрочем, над ним же наверняка другие посмеиваются. Может, и шпильки отпускают насчёт жены, неряхи и неумехи. Может, и эти подначки его таким злобным делали? Проверим… Тем более что я нажарил реально много.

И я отыскал коробку для завтраков с крышкой, отложил туда блинчиков и подал Тобиасу. Тот реально обрадовался и даже сподобился сказать спасибо, после чего торопливо напялил ботинки, прихватил потрёпанную рабочую сумку и исчез за дверью.

Как-то странно всё это… Конечно, Тобиас удивился неожиданной чистоте и вкусной еде, но почему-то мои неожиданные способности к кулинарии у него удивления не вызвали… Стоп. Канонный Снейп вообще-то был менталистом… Может, это я так воздействую на Эйлин и Тобиаса… неосознанно? Всё может быть. А сейчас пора будить Эйлин. Стоит пройтись до местной торговой точки и закупиться провизией. Интересно, на сколько хватит оставленных Тобиасом денег и сколько он вообще получает?

Так, если сейчас начало семидесятых годов, то всё довольно грустно. Английская экономика в жо… то есть в кризисе, безработица и прочие сопутствующие радости. И то, что Коукворт загибается, неудивительно. Закроется фабрика — конец городку, ведь в нём, в основном, живут фабричные рабочие, инженеры и руководящий персонал. Но пока фабрика работает и Тобиас туда исправно ходит. Поглядим, сколько он мне там отжалел? 

Ага… в общей сложности десять фунтов. По меркам моего времени — совсем немного, а по меркам семидесятых годов прошлого века — неплохая сумма. На еду точно хватит.

Я усмехнулся и только собрался наверх — будить Эйлин, как раздался её обеспокоенный голос. Она звала меня.

— Я здесь, мама! — крикнул я. — Спускайся завтракать!

Эйлин спустилась минут через десять — уже одетая и причёсанная. Она очень обрадовалась мне и завтраку, поцеловала меня в макушку, и мы уселись пить чай. Потом она покосилась на холодильник, и я сказал:

— Не беспокойся, мама. Я его покормил завтраком.

— Тобиас не обидел тебя? — с некоторым испугом в голосе спросила Эйлин.

Я покачал головой:

— Нет, он на работу пошёл. И денег мне дал. Пойдём в магазин, а то я посмотрел — всё кончилось…

— Конечно, милый, — согласилась Эйлин и неуверенно покосилась на деньги. Она что, до сих пор не знает примерных цен? Мама, ты что делала последние десять лет? Ладно, разберёмся.

День был летний, хоть и не слишком тёплый. Так что я решил, что рубашка с длинными рукавами вполне сойдёт. А вот Эйлин достала жакет и шляпку — всё достаточно симпатичное, но не слишком чистое и заношенное. Но я уже навострился приводить вещи в порядок и минут десять спустя жакет стал выглядеть, как новенький, а шляпка из светлой соломки украсилась букетиком незабудок. А напоследок я почистил и починил красивую плетёную сумку-корзинку — такую вместительную, что она явно предназначалась для походов в  магазин. Где находился этот самый магазин, Эйлин, к счастью, знала. Что же касается меня, то мне памяти Северуса почти не досталось — так, какие-то обрывки. И если бы не моё знание канона, неизвестно ещё, как бы всё сложилось.

Мы с Эйлин вышли из калитки и пошли вперёд по неширокой улице. Да, дом четы Снейпов выглядел не слишком презентабельно, но и другие дома на этой улице не доставляли взгляду особого эстетического удовольствия. Большинство из них нуждалось в ремонте, кое-где в окнах вместо стекла были аккуратно прибиты куски фанеры, фасады домов нуждались в покраске, заборы — в починке. Но занавески в большинстве окон были чистыми, дворы — выметенными, а кое-где под окнами были разбиты небольшие грядки с зеленью и травами.  На самодельных вешалах полоскалось на ветру бельё. Возле некоторых домов лежали потрёпанные детские велосипеды и самокаты, самодельные воздушные змеи, мишки-тедди и пирамидки для малышей. Тут всё ещё было много детей… но признаки упадка становились всё заметнее.

Кое-где мы видели женщин, занятых своими делами. Некоторые из них кивали нам, некоторые махали руками. Эйлин повторяла их жесты, здоровалась, если с ней здоровались, но таких было меньшинство. Всё-таки в этом городке она популярностью не пользовалась. Ну  и фиг с ним.

Наконец мы дошли до магазина. Это был именно универсальный магазин, что-то вроде супермаркета, хотя и не таких размеров, как современные.  И продавалось там всё.

Я  быстренько пробежался вдоль выставленных товаров и с облегчением перевёл дух. Оказывается, «папенька» отвалил нам вполне приличную сумму, судя по ценам. Так что можно было купить практически всё, в чём мы нуждались. Непривычным для меня было то, что яйца здесь, например, продавали не десятками, а дюжинами, а самой употребляемой мерой объёма был отнюдь не литр, а пинта, но я разобрался.

Так что домой мы возвращались нагруженные по самое не балуйся, а когда стали выкладывать покупки на кухонный стол, то там возникла целая гора. Молоко, масло растительное, масло сливочное, сахар, овощи, картофель, приправы, мясо, мука и многое, многое другое.

Эйлин, когда мы всё это выгрузили, опустилась на стул совершенно без сил.

— Знаешь, мама, — ненавязчиво сказал я, — ты отдохни немного, а я пока обед  приготовлю. А потом мы поедим и приберёмся на втором этаже.

— Северус, но ведь ты тоже устал, — попробовала возразить Эйлин, но я только руками замахал:

— Что ты, мама, мне совсем нетрудно. А готовить я буду без магии, так что всё будет в порядке.

Эйлин вроде бы хотела возразить, но она действительно чувствовала себя неважно и вынуждена была согласиться. Так что она ушла отдыхать, а я остался на кухне.

Я очень быстро разобрал покупки — вчера во время уборки я уже понял систему хранения, и занялся обедом.

Я не планировал ошарашивать семью кулинарными изысками. Тобиас хотел жаркого — жаркое он и получит, а ещё я решил приготовить суп из цветной капусты, а на сладкое — простые булочки с изюмом. Поэтому для начала я поставил тесто для булочек, потом занялся подготовкой мяса (говядина, кстати, была не очень, но я знал несколько секретов), а потом черёд дошёл и до овощей. Очень скоро на плите шкворчало, жарилось и варилось, в духовке пеклось, и по кухне поплыли умопомрачительно вкусные запахи. Я успел проголодаться, так что мне самому ужасно нравился запах собственной стряпни. Словно в прошлой жизни оказался…

Готовка близилась к концу и я, как любой профессионал, стал приводить в порядок рабочее место — отставил с плиты кастрюлю с супом и сотейник с жарким, достал из духовки большой противень с булочками, а потом почистил плиту. Булочки я уложил горкой на большом блюде — получилось настолько аппетитно, что просто слюнки потекли. После я тщательно почистил рабочий стол и хотел уже убрать отходы с помощью Эванеско,  но тут от двери раздалось жалобное:

— Мяяяяя…

Я вздрогнул. Таким непередаваемо гнусавым голосом мог мяукать только мой кот, оставшийся в другом мире. Мой белоснежный голубоглазый и совершенно глухой Бетховен. Или здесь имеется его двойник.

Я приоткрыл дверь и в кухню с улицы немедленно проскользнул довольно крупный, но ужасно тощий белый кот… с голубыми глазами.

— Бетховен… — потрясённо прошептал я. — Это ты? 

— Мяяяя…мррооо… — отозвался кот и начал тереться о мою ногу, оставляя на брюках белоснежные волоски.