118 элементов любви (гет)

Она ведь раньше была тут, совершенно точно. Но это место ей не снилось, и это чувство чего-то странно знакомого было не из забытого сна, а потому что она правда уже бывала тут.

Она вышла на Аэропорту из жаркого, душного метрополитена, в котором, кажется, людей было больше, чем сельдей из той самой бочки в поговорке. В целом, чего она ожидала: уже почти семь вечера, все едут с работы, уставшие, с ничего не выражающими физиономиями, а тут вдруг она с таким неуместным для метрополитена оптимизмом и любопытством, словно приклеившимся к ее симпатичному, строгому лицу.

Она вышла, тут же достала телефон из кармана пальто. Ей не ответили, но, кажется, по ее лицу это было даже почти ожидаемо, поэтому она неспешным шагом двинулась через толпу людей, внимательным взглядом выискивая кого-то среди незнакомых и чуждых лиц — и так же внимательно рассматривая какие-то чересчур знакомые улицы и дома. Снова достала телефон, набрала кому-то, встала около автобусной остановки. Ей ответили, она подняла руку, чтобы быть заметнее, а потом поспешила к кому-то на другой стороне улицы, спешным, торопливым и нетерпеливым шагом, так свойственным ее неуемной натуре.

На той стороне ее уже ждали и приветственно распахнули объятия, на которые она поспешила ответить.

—Привет, Жень! Какая ты красивая! — восхитилась встретившая ее теплыми приветственными объятиями девушка с темными волнистыми волосами и рыжеватыми кончиками волос — похоже, старое окрашивание уже давно начало отрастать, но ее симпатичному, смешливому лицу шло даже это.

Вторая девушка, неловко стоявшая чуть в стороне, будто стесняясь, потянулась к ней следом, Женя обняла и ее.

—Ты, должно быть, Маша? — Женя уже привычно улыбнулась ей своей широкой, яркой улыбкой, искренне, потому что девушка успела понравиться ей еще в чате, а сейчас выглядела даже лучше, чем с фотографии на аватарке.

Она подтвердила ее правоту, и они двинулись во дворы. Вела Настя, которая решила показать новеньким школу и поперезнакомить их всех. Она смеялась чуть ли не через каждые две минуты, и Женя про себя беззлобно окрестила ее хохотушкой.

Школа оказалась большой и красивой, с длинными окнами в пол, вся такая модернизированная и современная, немного даже отдающая чем-то от типичных школ из американских сериалов про старшеклассников. Двор просторный, с несколькими спортплощадками, футбольным полем и беговым треком — даже как-то стыдно было назвать его просто двором, потому что в ее старой школе двор дай Бог включал в себя небольшую площадку, пару лавочек для скучающих в ожидании своих чад родителей и маленькое футбольное поле, где, в целом, было нормально, но совсем не так хорошо и размашисто, как тут. Старая школа ну никак не шла в сравнение с новой, банально хотя бы внешне. Про внутренне Жене еще предстояло узнать.

Они как-то обогнули школу дворами и вышли в еще один двор с другой стороны от главного здания. Настя залихвацки махнула рукой, зовя за собой, и без стеснения перелезла через невысокий заборчик, устремляясь к длинной лавке на детской площадке. Маша, тихонько хмыкнув, полезла следом. В любой другой ситуации Женя бы обошла и прошла бы по дорожке, ведь до нее ведь было не больше пяти метров, но сейчас, подобрав полы легкого пальто — несмотря на последние летние дни, она решила одеться потеплее, зная, что к вечеру будет холоднее — перелезла через многострадальный, смешной, уже покосившийся заборчик.

Настя обладала каким-то невероятным умением заражать не только смехом, но и немного шаловливыми идеями, и обычно правильная Женя не стала противиться, а, наоборот, поддалась этому ребяческому порыву, лишь внутренне пожав плечами. Она плюхнулась на скамейку вслед за девочками, которые уже затянулись ашками и почти синхронно выдохнули пар.

Женя не курила, но запах ашек и айкоса ее не раздражал, а вот от запаха курева после сигарет ее выворачивало: казалось, что по легким проскользили наждачкой. Миленькая блондинистая Маша, затянувшаяся ашкой, смотрелась довольно необычно, но Женя лишь прикусила язык — совершенно не ее дело. Ее ведь девочки не стали замучивать вопросом, почему она не курит, и предлагать затяжку тоже не стали. Хотя она уже с подобным отношением не раз сталкивалась. Тут же стоило только поблагодарить за такт ответным тактом.

Женя бодро включилась в разговор, от души временами посмеивась, потому что Настя обладала каким-то невероятным талантом из всего сделать забавную ситуацию и посмеяться и даже над самой собой, а Маша изредка вставала короткие, но уместные и острые ремарки — первые минуты смущения во время знакомства для нее, видимо, прошли, и она уверенно влилась в диалог, открывая вторую, немного язвительную и саркастическую — по-доброму саркастическую вторую сторону своей личности. Женя удивилась, но приятно — Маша ей сразу понравилась, и ей хотелось немного ее раскрепостить и расположить к себе, потому что та казалась очень интересной — и неспроста, как оказалось.

Они уже перешли от обсуждения своих хобби к воспоминаниям о сдаче ОГЭ и переживаниям по поводу грядущего в этом ЕГЭ, и Женя, собирающаяся сдавать английский и литературу, практически накинулась на Машу с вопросами, когда та сказала, что тоже рассматривает литературу как вариант премдета для сдачи.

Настя на пару секунд выпала из диалога, кому-то торопливо настукивая длинными ногтями по клавиатуре телефона, а потом и вовсе перегнулась через скамейку и заорала, маша рукой:

— Костян! Мы тут!

Женя от неожиданности чуть не вздрогнула, оборачиваясь. К ним навстречу широким, уверенным шагом двигался высокий блондин, в широких карго-штанах и черной кожанке, якобы небрежно наброшенной поверх какого-то рокерского свитшота с Нирваной. Его она тоже видела в чате и знала, что Костя играет на гитаре и уже собирает всех неравнодушных на свой концерт — она тогда только поразилась этой уверенности в себе, потому что сама никогда бы так не смогла.

А сейчас этот уверенный в себе до невозможного гитарист-раздолбай — судя по забивательскому образу жизни — приветственно обнимал Машу и Настю. Женя также не избежала этой участи — не хотела показаться ханжой, хотя совершенно не привыкла обнимать незнакомых людей, хотя тактильным человеком была до невозможности. От него приятно пахло какими-то по-взрослому мужскими духами и химически-кислотным одеколоном, который ядовито пахнул своими ядреными волнами аромата прямо в нос. Когда он отстранился, на шее от резкого движения бряцнула неширокая серебристая цепь, и Женя заметила, как в правом ухе одиноко качнулась черная сережка-колечко.

В целом, его можно было описать как рокера-цыгана или цыгана-рокера — в зависимости от того, что считать приложением: цыгана или рокера. Она усмехнулась самой себе и быстро скалькулировала в голове, что все же рокерства больше, где-то шестьдесят на сорок, поэтому все-таки рокер-цыган. Цыган — приложение. Да, душности и заумности ей было не занимать, но она считала это забавным.

И вообще, она ведь это не озвучивала: просто подумала. И что в этом такого? К тому же, Костян, вероятно, не обиделся бы — да и с чего? Это практически лучший комплимент, на который она была способна в адрес противоположного пола, хотя за собой обычно немногословия и сильной неуверенности не замечала — просто ее очень редко цепляли парни, а вот девушки, пусть и чисто, увы, визуально — практически постоянно.

Но Костян все же, надо признать, был хорош. Влюбляться она совершенно точно не планировала: впереди ждал не слишком веселый ЕГЭ, да и в принципе они с Костей были людьми из разных миров, но объективно не оценить его крутость она не могла. Если бы могла, сама бы хотела быть такой же.

Женя плюхнулась на скамейку между Машей и Настей, Костя пристроился сбоку — для этого всем пришлось еще немного сдвинуться вправо, и Женю обдало клубничным паром, который выдохнула Маша.

— А в целом, что про школу, преподов скажешь? — подала голос Маша, обращаясь к Насте.

— И про одноклассников, — вставила Женя, с улыбкой поворачиваясь к приятельнице. Настя загадочно улыбнулась, явно готовясь со всем фарсом провести краткий экскурс по школе. Все трое новеньких навострили уши.

— Математичка — сурово спрашивает, злыдня и настоящая сука, информатик на чилле на расслабоне, русичка ничего так, но душнит иногда жестко, биологичка на лайте тоже, особо не доебывается, географичка вообще зайка. Историк на приколе немного — без рофлов, он однажды битой по столу долбанул и парту сломал, чтоб тихо было. Англичанок две, как повезет, не знаю, в какую группу попадете, одна ангел во плоти, другая — сухая душнила, но как-то у нее выживают — если инглиш знаете хорошо, то жить можно. Еще кто, — задумалась она, снова затягиваясь, — Физичка кайф, вообще не трогает и все хорошо объясняет, даже я со своим 2.80 что-то понимаю. Насчет физры пока не знаю, мужик хороший чел, жена его — та еще озлобленная стерва, но я у нее уже год почти не появляюсь. Скорее всего, она будет. Это тотал пиздец. А! — Настя вдруг неожиданно рассмеялась, — Забыла совсем! Химик еще же есть. Он типа раньше был на практике тут, но теперь прям учитель полноценно, потому что Анна Александровна уволилась.

— А он что? — не поняла внезапной логической цепочки Женя.

Настя снова загадочно улыбнулась, давя будто смущенную улыбку в щеках.

— А химик — он норм, понимает, что нам химия его особо не всралась, но бывает иногда у него сучье настроение — и он доебывается жестко, но списать обычно можно, он вообще в класс не смотрит, сидит себе чет там пишет. Анна Александровна же типа до этого в школе долго не была, то болела, то еще чего, вот он короче почти полгода, наверное, ее подменял. А еще он в красном шарфе часто ходит, ближе к зиме, — и снова усмехнулась одной ей понятной шутке.

— А при чем тут красный шарф? — Женя снова почувствовала себя абсолютно тупой, но не спросить не могла: Настина интрига все же сломала ее любопытство.

— Знаешь, кто в красных куртках ходит?

— Ну?

— Так вот по школе такие слухи о нем и ходят, потому что красные куртки носят только…

Договаривать Настя почему-то не стала: то ли из уважения к тонкой душевной организации, которая аршинными буквами читалась у Жени на лице, то ли из-за чувства глубокого уважения к химику, но в этом не было такой уж большой необходимости — все трое и так все поняли. Не понять было невозможно: такой популярный звук из тиктока знали все, даже те, кто в тиктоке и не сидел вовсе.

— Ну, а шарф в чем виноват? — не унималось Женино любопытство.

— Да шутка такая просто, — добродушно рассмеялась Настя, наблюдая за ее шокированным выражением лица, — Да и вообще, ты его просто не видела: он такой манерный, — и закашлялась, резче обычного вдохнув пар из фильтра. Костян и Женя, сидевшие по бокам, понимающе постучали ее по спине, хотя в этом не было особой необходимости.

— Жеманный? — переспросила Женя.

— И так можно сказать. Типа такой бич и экстримели слэй энерджи — вот такой он.

Женя попыталась представить себе экстримели слэй молодого химика в клетчатой рубашке и с красным шарфом — почему-то мозг сам автоматически дорисовал рубашку — и не смогла от абсурдности этих мыслей. Но теперь ей определенно стало любопытно посмотреть на этого химика — че, реально такой? И реально ли его красный шарф говорит о том, что он…?

— А классрук кто? — встрял в разговор Костя, вырывая Женю из мыслей и заставляя обратить внимание на Настю.

— Ой, хрен их поймешь. Как всегда все в последний момент делают — расписания нет, классрука нет — я даже не по всем предметам уверена, кто будет. Вот такая вот элитная специализированная английская школа, — развела руками Настя, как бы укоряя этим все руководство и весь преподавательский состав элитной специализированной английской школы разом. Оно и понятно — всем не терпелось поскорее увидеть расписание и просчитать свои шансы на выживание.

С легкой Настиной руки темы разговора как-то резко перешли на перетирание косточек будущим одноклассникам и все самые свежие сплетни, которое добыла Настя по своим многочисленным друзьям. Женино беспокойство насчет будущей школы и класса заметно снизилось, и она забыла обо всем, впервые за долгое время просто спокойно общаясь с новыми приятелями.

Он ненавидел лето. Особенно ненавидел последние летние дни, когда нужно было гнать-спешить-делать-оформлять-печатать-подписывать-заполнять. Так еще руководство подгоняло и регулярно ездило по ушам. Элитная английская школа! Он закатил глаза: и на эту мысль, и на ненавистную таблицу в экселе одновременно.

Стукнула об косяк дверь. Он даже не оторвал взгляда от ноутбука: к нему всегда кто-то заходил. То распечатать что-то на принтере, как будто их больше нигде не было, то положить что-то в подсобку, как будто больше негде было, то забрать стул или парту, как будто их больше негде было взять, то почесать языками о школьной программе, как будто больше делать было нечего.

Однако ему все же предстояло оторвать взгляд от экрана, потому что перед кафедрой стояла завуч. И она явно не зашла что-то распечатать или поболтать. Он вообще не был уверен, что она способна на такое — на поболтать. Как будто не умела делать что-то, кроме работы и постоянных оров и контроля за всеми: и за учениками, и за учителями. И как ей только спалось по ночам?

— Даниил Викторович, я Вас не очень отвлекаю? — ну разумеется, её нисколько не волновало, отвлекает она его или нет. Её ничего не волновало, — Заработались Вы совсем что-то.

— Марина Павловна, не отвлекаете. Рад видеть кого-то, кроме бумаг.

— Это хорошо, потому что я к Вам по делу.

Ну конечно, она никогда не распиналась просто так. Всегда — с места в карьер. Пожалуй, в этот раз он поистине оценил это. Впервые. И это было единственное, чем она вообще бы могла понравиться людям.

— Вы ведь уже в курсе, что Анна Александровна уволилась?

Ну разумеется, он знал. Что за глупый вопрос — как он может не знать, что учительница химии, которая и курировала его практику в школе, уволилась с концами. Он был первым, кому она сказала. Он был единственным, с кем она вообще поделилась своими переживаниями и мыслями об увольнении. И только он ее и поддержал.

Даниил попытался не скривить губы. Вышло паршиво, но он все же улыбнулся:

— Знаю и очень сожалею. Она была прекрасным и чутким педагогом. Мы упустили настоящего проводника в мир света.

Под светом подразумевались знания — и тонкий, едва уловимый намек, что руководство элитной английской школы — он мысленно закатил глаза — само себя закапывает и катится в беспросветную бездну.

Он сказал “мы” со всей возможной вежливостью, которую смог в себе наскрести, но только дурак бы не заметил того смысла, который был вложен в это “мы”. Его имя в этом “мы” не стояло, это было совершенно четкое и вовсе не двоякое “вы”. Вы виноваты, вы дураки, вы упустили.

Марина Павловна дурой не была и сразу почувствовала. Он скорее на подсознании ощутил ее невысказанное недовольство, но завучу пришлось промолчать, хотя он знал, с каким трудом ей это далось.

У Анны Александровны были личные разборки с администрацией, из-за которых в итоге и последовал ее добровольный уход. Но она так много и так долго сомневалась, что Даниила не покидала навязчивая мысль — на нее надавили и уйти вынудили. И высока вероятность, что не поделили они что-то именно с Мариной Павловной — та имела не последний вес в администрации. И директриса ее всегда слушала.

— У Анны Александровны должен был быть класс. Поскольку большая часть нынешнего химбио осталась в старом классе Нины Андреевны, классное руководство оставили за ней. За Анной Александровной хотели закрепить новый класс, много новых ребят, это самый смешанный класс, ребята из всей параллели. Посчитали, что она справится. Но она, как видите, очень не вовремя ушла. Так быстро классное руководство я отдать никому из учителей-предметников не могу, у многих большая нагрузка, еще и экзамены, сами понимаете. Но нужно, чтобы класс кто-то взял. А у Вас как раз не так много часов у 10 и 11 классов, да и не надо в другое здание бегать. Мне, конечно, очень неудобно так внезапно Вас просить, но мы посовещались и решили, что Вы проявили себя очень ответственным и дисциплинированным человеком, поэтому даем Вам шанс. За классное руководство доплачивается, разумеется.

По ее совершенно не смущенному тону Даниил понял, что ничерта ей не жаль и мы — это, видимо, она да директриса. Две подружки — спелись. Он незаметно вздохнул. Приходилось соглашаться на все. Ему очень нужна была хорошая рекомендация. Отработает этот год и свалит куда подальше — в какую-то обычную, районную. Главное, без этих элитных выебонов.

— Хорошо. Какой класс?

— Лингвистический, теперь 11 “Б”. Не подведите, Даниил Викторович, мы на Вас очень рассчитываем. Сами понимаете, ребята все очень разношерстные, но способные — наша школьная элита. Самые активные и лучшие. Прекрасные знания, светлые головы, многие отличились на разных городских мероприятиях, кто-то блестяще показал себя как отличные переводчики при приездах послов. Именно этим мы и славимся. На Вас и Вашу ответственность надежда. Они — лицо школы.

Он слушал этот горделивый бубнеж на каждом школьном концерте, на каждом мероприятии, из каждого кабинета, иногда ему даже казалось, что он настигал его и в столовой. Бубнеж бы слышался и из туалетов, если бы там не тусовались ученики: гордость школы и элитная молодёжь. Уж они-то такого важного мнения о себе не были.

Даниил Викторович мысленно досчитал до трех, прежде чем ответить. Эта практика ему уже стала как родная, потому что, не используй он её, и уже бы вылетел отсюда и никогда бы никуда уже не пошёл работать. Во всяком случае, уж точно не по специальности.

— Конечно, Марина Павловна, я понимаю всю ответственность. Я ещё ни разу Вас не подводил и подводить не планирую. Я возьму класс, — согласился он, хотя это не было вопросом. И все-таки хотелось сохранить хоть какие-то остатки гордости и создать иллюзию добровольного выбора.

Марина Павловна как-то заторможенно кивнула и попрощалась, пробормотав что-то про то, что не хочет отвлекать от работы. Как только она ушла, новоявленный учитель упал лицом в ладони и тихо взвыл. Он уже ненавидел это место, не проработав тут учителем ни дня.

перваки

Настяяятреш: Ребят!! Че узнала щас, в шоке будете

Костяныч: не томи бля буду

Женек: Настя, что там? Не пугай

Машют-парашют: 1 сентября — выходной? Мы коллективно прогуливаем?

Настяяятреш: Да ну фу на вас, химик классрук АХААХАХ

Женек: Это плохо?

Костяныч: бляяяяяя

Машют-парашют: я не приду.

Женек: Костян, не матерись

Настяяятреш: Да это пипееец, вы чо лол. Анна Александровна же уволилась, вот нас химику и всучили. Я как бы знала что тип он теперь тичер, но не настолько же внезапно

Женек: ты с каких пор так грамотно писать научилась?

Настяяятреш: Армагедон, завали

Женек: Армагеддон*

Машют-парашют: АХАХАХАХ

Настяяятреш: бля, вы не понимаете. он ток учителем стал и уже тип классрук ну это же бред ну ало!! он классрук такой же как я отличница

Костяныч: да норм все будет, не брешите. хватит писать, телефон трынькает из-за вас постоянно. у меня девушка думает, что у меня вибратор в заднице

Машют-парашют: так выключи.

Настяяятреш: АХАХХААХ

Настяяяятреш: лан пока

Настяяяятреш: пойду до химика доебусь пусть классный чат сделай

Настяяяятреш: баюшки, новички

Машют-парашют: мы вроде не из спецслужб

Женек: травим только шутки

Костяныч: че? бля какие-то умные приколы

Женек: ага, я пойду погуглю чет про этого вашего химика

Машют-парашют: с меня инст и ВК

Костяныч: опять эти женские приколы

Хлопнула входная дверь. Стоящий у доски учитель неуловимо поморщился, глядя на пробирающихся на задние парты учеников. Знакомое лицо среди четверых опоздавших было только одно — Настя Давыдова. Почему-то бросились в глаза взметнувшиеся темной волной кудри незнакомой новенькой — мысленно именно так он, сам не зная отчего, окрестил зацепившую внимание девушку. Шумная группа плюхнулась две последние парты первого ряда, но не затихла.

Девушка с дернувшейся живой волной кудрей у лица обернулась, когда ее похлопали по плечу, и тихо зашушукалась с каким-то надменным и вызывающе затянутым в кожу парнем на парту позади нее. Учитель неодобрительно дернул уголками губ. Девушка вдруг сбросила с плеча руку соседа и, шикнув на него, отвернулась, придавая лицу серьезное и застывшее, внимательное выражение.

Он не сдержался: почему-то показалось, что она плевать хотела на его попытки построения адекватного диалога с ними и втайне и вовсе смеялась над ним. Он знал подростков слишком хорошо — еще минуту назад вежливо улыбающиеся, они вдруг сменяли смиренное выражение лица на взрыв неудержимого хохота, стоило только отойти от них на пару метров.

— Встаньте. Ваше имя.

Она посмотрела на него как-то удивленно, даже щеки слегка зарделись еле заметным румянцем, но не от осознания собственной неправоты, а больше от обиды и непривычности такого положения. Он мысленно вздохнул: ну конечно. И как он сразу не разглядел в ней эту типично хорошенькую отличницу? Просто: она не сидела на первых партах, сложив руки друг на друга, тщательно разложив канцелярские принадлежности на цветастый блокнотик со стикерами.

Хотя о чем это он? Все сидевшие на первых партах девушки буквально заглядывали в рот молодому учителю, ловя каждое его слово. Хорошо, что хоть кто-то не стал соответствовать этому надоедливому, влюбленному подобострастию.

Она встала медленно, лениво и неохотно, явно не ощущая за собой вины, но все же вытянулась по струнке, оперевшись руками на столешницу и смело глядя в глаза. Румянец, и раньше едва заметный, теперь и вовсе сошел с ее щек.

— Евгения Арманова.

Он смерил ее, как ему показалось, достаточно строгим взглядом. Она даже не моргнула.

— Почему болтаете? Отвлекаете остальных. Мешаете. Романы любовные — это за дверью.

— Комментарий про любовные романы тут не к месту, — парировала она: не огрызаясь, но строже, чем представилась, как будто отчитывала его — его-то! — непонятно за что, — Сложно не ответить, когда спрашивают. И невежливо.

Он вздохнул: возразить особо было нечего. Да и бессмысленно и даже как-то смешно отчитывать ученицу выпускного класса, но на уступку он пошел с большим усилием.

— Садитесь. И не отвлекайтесь. Пожалуйста.

Она кивнула, села, не изменяя внимательного выражения глаз. Когда он отвернулся к доске, его все не покидало ощущение пристального, приклеившегося к спине взгляда.

— Для всех новоприбывших опоздавших: меня зовут Даниил Викторович Булгаков, я учитель химии в старшем здании и теперь ваш классный руководитель на последний, выпускной год.

В классе негромко фыркнули, однако после его слов повисла тишина, и потому именно это было так отчетливо слышно. Он повернулся и тут же наткнулся на неприкрыто смеющиеся глаза все той же Евгении Армановой.

— Тоже мистическая связь с Гоголем?

Собственное имя, маркером записанное на доске, вдруг прожгло спину. Класс притих, обернувшись на Женю: она, скрестив руки на груди, смело откинулась на спинку стула, не боясь упасть. Химик, к ее явному удивлению, улыбнулся.

— Молодец. Хорошее знание биографии Михаила Афанасьевича. Как минимум, выше шуток про водку и примус. Превзошла даже морфий — это уже следующий уровень. И все же — нехорошо. Хотя, надо признать, небанально, я оценил. Смелости вам не занимать, Евгения. Раз так, может, вы и начнете с самопрезентации классу? У нас тут много новых лиц, — он слабо улыбнулся ее соседке.

— Я уже представилась: меня зовут Женя Арманова, мне семнадцать, я говорю на английском и испанском, по английскому подтвердила уровень C1, по испанскому — В1. Я фотографирую, веду небольшой блог о фотографии, периодически провожу коммерческие съемки, увлекаюсь литературой и химией. Призер ВСОШа заключительного этапа прошлого года по литературе. Поступаю на журфак.

Он, не найдя подходящих слов, только кивнул. Перешли к представлениям остальных новеньких: всего их было одиннадцать, и к середине он уже забыл половину имен, но вот слова Жени — чуть ли не слово в слово — почему-то нет.

Его странно зацепило это ее небрежно брошенное — "увлекаюсь литературой и химией". Когда закончили со знакомствами, резко перешли к бурным обсуждениям кандидатуры старосты.

Сначала желающих было неимоверное множество, даже Костя, будь он неладен мысленно, поднял руку, на которой качнулся одинокий массивный браслет-цепь. Но стоило только Даниилу Викторовичу напомнить об обязанностях старосты, как половину рук словно ветров сдуло. И тем сильнее и крепче они потянулись вверх на передних партах. От отчаяния он чуть было не ткнул в первую попавшуюся, но отвлекло очередное волнение на задних партах.

Сидящий за Женей Костя перегнулся через парту и своей рукой поднял ее и повыше, крепко держа у запястья и не отпуская. Сидящие рядом с Женей подружки — Даниил Викторович мысленно закатил глаза — засмеялись и зашушукались, поддакивая и толкая Женю локтями. На ее лице застало почти смиренное, отчаявшееся выражение.

— Женя очень хочет заявить свою кандидатуру на роль старосты, — произнес за нее Костя, подтягивая руку еще выше. Девушки не бросили товарища по шалостям:

— Мы поддерживаем ее кандидатуру. Из всех нас Женя самая ответственная, с уверенностью заявляю.

— Мы с ней совсем недавно познакомились, но я точно говорю: с Женьком не пропадем, — продолжила Настя, — С такой душнилой никто не обидит. Да и она очень топорна — все всегда трижды перепроверяет.

Женя сквозь зубы поправила:

— Дотошна. Топорна — это почти оскорбление, — она сказала это, заметно поморщившись, но закончила фразу легкой полуулыбкой, чуть обведя глазами обернувшийся на них вдруг класс.

И тут же получила взрыв одобрительного хохота: не насмешливого, словно издевающегося над Настей, а просто поддержавшего ее невозмутимость и необидчивую манеру ответа.

Он еле заметно приподнял уголки губ: ему вдруг начала невероятно импонировать ее легкость и непринужденность в поиске подходящих фраз, смелость и какая-то неприкаянность в ловком жонглировании ими при разговоре. В ней чувствовалась недетская уверенность в себе, своих силах и знаниях, но в этом не было наглости или высокомерия: только холодное, невозмутимое, почти царственное спокойствие.

— Я так понимаю, единогласно? — он обвел класс внимательным взглядом. Подавляющее большинство сразу же после Жениного ответа подняли руки за нее. Против были только кандидаты с первых парт и пара воздержавшихся. Он и сам не удержался: тоже чуть приподнял, но не руку, а кончик красной ручки, которую все это время неосознанно крутил в руках — на нервах, видимо. Сам того не осознавая.

Класс на его вопрос согласно загудел, и Даниил Викторович не смог и не захотел подавить в себе желание внезапной, одобрительной улыбки от их всеобщей согласованности.

Было приятно не просто видеть их сплоченность, даже в таких мелочах, а быть непосредственной частью взаимодействия живого, молодого, пышащего юностью организма, полного энергичных, ярких, наполненных надеждой лиц.

От этого и самому хотелось верить в добро, мир на всей планете и — как ни странно — любовь.

Сначала это показалось просто чувством всеобъемлющего тепла к теперь уже родному, удивительно, как так скоро, классу, привычным и словно теперь уже своим лицам, затем по ребрами дернулась слабая, еще хрупкая птица интереса — и, прежде чем он поймал себя на этом, взгляд его предательски метнулся к последней парте.

Неприятности начинались с нее. С Евгении Армановой. Арманова — как бы так зашифровать, запомнить? Очевидно. Арманова — Ar, аргон. Неприятности начинаются с аргона.

— Ты уже встала? Так рано? — раздается за спиной сонное. Женя сплевывает зубную пасту и одновременно стирает с лица пенку — и только потом оборачивается. Иначе папа смеялся бы над ее синим лицом и назвал бы — обозвал бы — Смурфиком. Она ж не виновата, что глина из маски для лица в синий отдает.

— Меня пораньше попросили быть, — отвечает она с щеткой в зубах, параллельно роняя на себя банку с ватными дисками, — Меня старостой выбрали, не отвертеться было. Вот классрук и попросил прийти пораньше.

— Неудивительно, что тебя выбрали старостой, — улыбается папа, — Ты у меня очень ответственная.

— По мнению одноклассников, скоро буду душной, — закатывает глаза Женя.

— А классный-то хороший? В смысле, хорошая? Это же женщина?

— Это он, пап. Не знаю, пока не разобрала. Ребята вроде не жалуются. Но он вчерашний стажёр.

— А, молодой. Это хорошо, — со знанием дела заявляет папа и уходит на кухню греметь чашками. Или чай заваривать — эти действия взаимозаменяемы. Женя скручивает волосы в пучок и от отчаяния подставляет под кран все лицо. Пена попадает в рот, и она фыркает. Она ненавидит утра — утры? — короче, во множественном числе утро любое она не переносит, а в особенности нового препротивного классного, который по манере общения напоминает скорее английскую королеву, нежели препода химии в русской общеобразовательной, пусть и очень крутой школе. Снова вспомнив его недавнее сообщение, которое и подняло ее так рано, Женя, не удержавшись, фыркает.

Доброе утро, Женя. Заведующая кафедрой иностранных языков только что сообщила мне, что нужно несколько человек-переводчиков для встречи и сопровождения послов по школе и на торжественной линейке. Вы, как староста, нужны мне заранее: организовать все, подготовить класс, встретить учеников. Будьте, пожалуйста, на крыльце школы не позднее 7: 45, я Вас встречу. И сообщите одноклассникам о необходимости двух людей для перевода.

Она ответила ему крайне лаконично и исчерпывающе:

Буду. И утро тогда не доброе.

Он прочитал почти сразу же, но ничего не ответил. И даже это не убило в Жене торжествующей злости: она, тихо хихикая, спешно влезла в туфли на высоком, по мнению папы, каблуке и, закинув на плечо ремень сумки, вылетела, насколько это можно было провернуть на каблуках, за дверь.

— Пока, пап!

Однако сбежать быстро не получилось: папа поймал ее у лифта и вручил денег:

— Купишь цветы классному.

— Ему-то? Па, зачем? — Женя устало поморщилась.

— Традиция. И не спорь: мужчинам тоже можно дарить цветы. Это как вполне подходит под твое стремление рушить стереотипы, — усмехнулся папа.

— Очень смешно, — проворчала она в ответ, принимая деньги. Спорить с папой было себе дороже и опаздывать не хотелось: химик съел бы ее своим взглядом заживо.

Уже подходя к школе, он сразу заметил ее: маленькое черное платье, с воздушной летящей юбкой и по-детски наивными рукавами-фонариками на три четверти. Ничего больше — только черное платье, высокий каблук и собранные наверх волосы. Подходя ближе, он заметил непокорную, выбившуюся из прически прядь и длинные серьги-протяжки, качнувшиеся в ушах при шаге ему навстречу. Только тут он вдруг заметил в ее руках цветы: странно было не увидеть большие белые лилии, бутоны которых щедро венчали пышные, приветливо раскрытые лепестки.

— Недоброе утро Вам, Женя, — не смог он отказать себе в маленькой детской колкости.

— И вам того же, — лучезарно, слишком искренне для игры в иронию улыбнулась она в ответ, протягивая вдруг этот пышный букет именно ему, — С днем незнаний.

— Это мне? — задал он рефлекторно самый глупый на свете вопрос.

— Вы же мой классный руководитель, Даниил Викторович, — пожала она плечом, — К тому же, это традиция.

Он не стал возражать, поскольку в глубине души было действительно приятно: он в жизни не получал цветов и уж тем более не думал получить их от кого-то из выпускного класса. Тем паче, боже упаси, от надменного аргона.

— Спасибо. Очень приятно, — сдержанно качнул он головой и приглашающе кивнул в сторону дверей школы. Женя, однако, следовать по пятам за ним не собиралась и нагнала шаг, поравнявшись с ним. В полной тишине, нарушаемой только стуком ее каблуков, они минули турникеты.

— Подержи, пожалуйста, — передал он ей букет, — мне ключ нужно взять. Дайте, пожалуйста, от 212 кабинета, — перегнулся через стойку охранника.

— Нету, забрали, — меланхолично ответил охранник.

— А кто забрал?

— Не знаю. Может, уборщица, может, Ольга Сергеевна. Нету у меня ключа.

— Нету слова нету, — прошипела сквозь зубы Женя, когда они зашли в главный холл первого этажа и уже проходили мимо флагов дружественных стран, выстроенных полукругом вдоль залитых солнцем окон в пол.

— Какая ты нехорошая, Женя, — вдруг рассмеялся Даниил Викторович, поглядывая на ее насупленное лицо.

— Работу свою надо нормально делать потому что, — раздраженно ответила она.

— Ничего, сейчас найдем, — успокоил ее учитель, вдруг ощущая душевный подъем и прилив настроения, — Ребята что-то ответили? Кто будет из переводчиков?

— Только Настя согласилась.

— Давыдова-то? — чуть ли не присвистнул он.

— Нет, Авдеева.

— Слава богу. А то Давыдова бы нам такой контакт культур устроила бы.

— Вы слишком плохого мнения о ее английском.

— Ты слишком предвзятого мнения о своей подруге.

Женя промолчала, и он уже успел подумать, что она и вовсе не произнесет ни слова, пока они не найдут несчастный ключ, но она снова его удивила:

— Я хочу попробовать. Раз второго не нашли и никто не хочет.

— Ты хочешь? — удивленно переспросил Даниил Викторович, — А ты сможешь?

— Обижаете. Я же говорила, я хорошо знаю английский.

— Уверена? Я мог бы поговорить с завучем…

— Это почти обидно, Даниил Викторович. Я с детского сада его учу.

— Хорошо, поговорю.

— А у них вариантов особо нет, — усмехнулась Женя.

— Значит, не будет причин возразить, — миролюбиво закончил он.

Он и сам не заметил, как за разговором с Женей они прошли почти весь второй этаж, чтобы удачно налететь на выбегающую из кабинета завхоза.

— Ольга Сергеевна, не знаете, где ключ от моего двести двенадцатого?

— У уборщицы может быть, — быстрый ответ и завхоз пропала за дверьми актового зала.

— Господи, — простонал учитель. Но, к его чести, он быстро вернул себе самообладание и деловито оглядел Женю, — Значит, так, мы уже мимо кабинета прошли, вернись назад немного и жди меня там. И букет прихвати, пожалуйста. Завучу по иностранным сейчас напишу.

— Может, и сумку с ноутбуком? — неожиданно для себя ехидно предложила Женя.

— И сумку с ноутбуком, да. Спасибо большое. Ну ты сама себя наказала, Жень, — коротко улыбнувшись, он передал ей вещи и быстрым шагом скрылся за поворотом. Женя вздохнула, поудобнее перехватывая ремень сумки. По счастью, прямо напротив кабинета уютно расположились мягкие пуфики, и она устало плюхнулась на них. Ноги уже начали уставать от высоты каблука.

За углом, еще в пустом и потому гулком коридоре послышались два женских голоса и стук шпилек. Женя незаинтересованно прислушалась.

— Мария Олеговна, это глупое, необдуманное решение Булгакова. Он ничего не понимает в английском и в классном руководстве в принципе. Зеленый сам еще совсем, а уже какую-то несмышленую новенькую к послам ставит.

— Елена Давыдовна, пожалуй, Вы правы. Булгаков точно поспешил, — отозвался второй, почему-то представившийся Жене лебезящим, голос.

В ней тут же вспыхнула праведная, холодная и строгая злость — и за себя, и за преподавателя, который, пусть и не особо ей понравился, все же был ее классным руководителем. А за своих Женя была не против поцапаться. За этот день она уже успела до смерти устать от элитных надменных выкаблучиваний. А день только начинался.

Женя встала с пуфика, опершись спиной о стену, и категорично сложила руки на груди.

Из-за угла завернули две женщины и, наткнувшись на нее взглядом, тут же замерли.

— Лапочка, не знаешь, где Даниил Викторович? — странно приторным голосом произнесла одна из них.

— Ищет ключ от кабинета. И чувство такта для Вас, возможно, захватит, — Женя еле заметно подалась вперед, злыми глазами впиваясь прямо в старшую из них, с короткой стрижкой и надменными холодными глазами с веками, измазанными в ярких голубых тенях. Кажется, это и была завуч по иностранным языкам.

— Девочка, ты ничего не перепутала? — устало, лениво растянула она губы в отвратительного цвета малиновой помаде, — Ты кому хамишь?

Женя не стушевалась, а продолжила лишь с большим упоением:

— Я прекрасно слышала все, что Вы говорили обо мне и о моем классном руководителе. Поразительное лицедейство для взрослых людей и тем более — преподавателей столь элитного учебного заведения, — Женя ехидно повела рукой вокруг.

— О чем ты, девочка? — она больше не притворялась, лицо вытянулось, и без того колючий взгляд ужесточился в разы. Женя еле заметно усмехнулась, отмечая, как англичанка изменилась в секунду — с нее, словно с древней фрески, сползла, трескаясь, прежняя маска, — Хочешь сказать, я ошиблась и ты гений английского языка? Да кто ты такая вообще, чтобы претендовать встречать иностранных послов? Перевелась к нам из какой-то районной школы-замухрышки и тут же решила диктовать свои правила? С чего ты вдруг такого высокого мнения о себе?

— Так вы хорошо знакомы с моим личным делом, судя по всему. И при этом не удосужились — или умышленно не захотели — брать в расчет раздел с достижениями. Сертификат, подтверждающий уровень С1, уже ни о чем Вам не говорит?

— Это не говорит о свободных разговорных навыках, — отозвалась из-за плеча Елены Давыдовны маленькая крашеная блондинка.

— Неужели? А вот международный тест IELTS, в отличие от Вас, другого мнения, Мария Олеговна, — закатила глаза Женя, уже ничего не боясь. Она вдруг ощутила странную силу, чувство медленной, но верной победы в споре, снова ту же холодную злость и азарт, поднимающиеся в горле, и тут же перевела взгляд обратно на старшую англичанку, — Вы в семнадцать лет могли похвастаться уровнем владения языка на профессиональном уровне?

Та цокнула языком, демонстративно отвернулась к Марии Олеговне:

— We are simply wasting our time. The young lady is boasting, yet even if she comprehends this, she won’t be able to articulate it herself, — Женя не повела бровью, внимательно выслушивая речь уже неприкрыто возмущенного завуча. Та, словно видя в этом Женино поражение, ехидно добавила с мерзкой улыбкой, — Get out of a field you are unfamiliar with.

Женя улыбнулась и выдохнула:

— Before making such loud and pretentious speeches, in pursuit of your impeccable American accent, which you are clearly proud of, you should pay more attention to how you pronounce words. You totally forgot about the "flap t" in the "get out" combination, am I right? — и тут же, картинно-вежливо улыбаясь, по-новой произнесла фразу, исправляя еле заметную уху ошибку в акценте.

Ей показалось, что завуч поперхнулась воздухом.

— Хамка и невоспитанная выскочка. Завучу пожалуюсь.

— Конечно. И расскажите, как препятствуете обучению учеников на практическом поле в виде встреч и сопровождения послов, — хмыкнула Женя, совершенно невозмутимая. Она и сама подивилась этой агрессии в себе, вспыхнувшей ярости и какой-то ненависти к крашеной поддакивающей блондинке и цветастой, но уже заметно стареющей и испуганно хватающейся за утекающее время и потому молодящейся изо всех сил старшей англичанке, надменной и заветренной, как несвежий рахат-лукум.

— Что тут происходит? — из-за угла бодрым, быстрым шагом завернул Даниил Викторович и тут же метнул косой взгляд на спокойную Женю и совершенно недоброго завуча по иностранным.

Та мгновенно смекнула обстановку и обратилась к классному:

— Полюбуйтесь, Даниил Викторович, что тут устроила Ваша новенькая. Хамит учителю, огрызается, спорит.

— Не надо выставлять себя жертвой, — фыркнула Женя и тут же отвернулась к учителю, — Я слышала, как Елена Давыдовна и Мария Олеговна обсуждали Вас и меня и справедливо возмутилась этому. По их мнению, вы чуть ли не профессионал и мало что понимаете в классном руководстве, а я совсем не знаю английского и потому не имею права претендовать на сопровождение послов.

— Это так, Елена Давыдовна? — перевел на нее взгляд Булгаков, — Я не настаивал, а лишь предложил кандидатуру Жени для участия. Если бы Вы провели тест и выяснили, что она не подходит, то это иное дело. Или Вы можете предложить еще кого-то? Я думал, лингвистический класс мой и мне Вы поручили выбор переводчиков. Сожалеете о своем решении? Давайте обсудим.

Он говорил спокойно и совершенно миролюбиво, и Женя чуть было не выдохнула в невольном восхищении от его самообладания и неоспоримой уверенности в себе, с которой он не побоялся возражать завучу. В старой школе такого не было — классрук никогда за них не заступалась, не то что ввязаться в конфликт с завучем — это и вовсе казалось чем-то занебесным.

Даниил Викторович же, несмотря на свой в цело меланхоличный настрой, в вопросе защиты своих учеников вдруг проявил небывалое рвение и неоспоримую готовность абсолютной веры и доверия — он не стал допытываться у совершенно незнакомой ему Жени, не соврала ли она ему. Он поверил ей на слово. И это грело ей сердце сильнее раннего, ее же собственного ехидства в его адрес.

Англичанка стушевалась, Марии Олеговны и вовсе не было слышно. Наконец, завуч нехотя процедила:

— Должно быть, я погорячилась, Даниил Викторович, — это такое кривое извинение? — Пускай девочка участвует во встрече послов.

— Девочку зовут Евгения Арманова, — не поведя бровью, еле заметно кивнул головой химик, словно принимая это завуалированное извинение, — Прошу прощения, у нас с Женей еще есть дела перед линейкой. Нужно идти. До свидания, Елена Давыдовна, — и, пройдя мимо, даже не смотря на блондинку, химик устремился к своему кабинету.

Женя, не глядя на учительниц, подхватила его сумку, букет и поспешно последовала за учителем. Закрыв за собой дверь в классный кабинет, она еще слышала недовольный стук удаляющихся по коридору шпилек.

Насладиться красотой просторного, залитого солнцем кабинета ей не дали. Даниил Викторович опустился на край парты и устало произнес:

— Ох, Женя, и когда ты успела только с завучем поцапаться? Нашла еще с кем и когда, — он посмотрел на нее почти строго, но от Жени не скрылись едва-едва — и все же заметные — лучики смеха в его взгляде.

Женя, до того такая уверенная в собственной правоте, вдруг стушевалась и почему-то, неожиданно для самой себя, не стала этого скрывать:

— Сама не знаю, почему так вспылила, но слушать это было невыносимо. Ладно я, я уже наслушалась, но они еще и Вас ругали за выбор меня. И я терпеть не привыкла в принципе.

— Я заметил, — наметил полуулыбку преподаватель и тут же посерьезнел, — Ты же правда это слышала?

Женя нескрываемо удивилась:

— Ну да. Вы же заступились.

— Прости, я должен был удостовериться. Я бы заступился за любого из вас в любом случае, даже если бы видел, что вы правда виноваты или врете. Сам бы потом вставил по первое число, но не при посторонних. Сор из избы не привык выносить и своих я сам отчитываю. Чужие не должны ни знать, ни вмешиваться, — добавил он, поясняя.

Женя еле заметно улыбнулась.

— Вы вовсе не такой, каким хотите показаться, — и тут же тихо рассмеялась от собственных мыслей.

— Ты о чем? — удивленно переспросил он.

— Вы как гелий. Вроде бесцветный, без вкуса и запаха, а в итоге — самая низкая температура кипения, — поделилась она, намекая на то, как быстро он ввязался в спор с англичанкой и даже не пытался держать нейтралитет.

Он слабо улыбнулся, поддержал шутку, продолжая аналогию:

— И в соединения никакие не вступаю, потому что слишком благороден для этого?

Женя прищурилась, хитро глянула на него:

— Типа того.

У него странно ощутимо потеплело в груди, где-то в районе сердца. Прерывать бессмысленный, но оттого не менее интересный диалог с ней почему-то совсем не хотелось, и он неожиданно для себя добавил:

— Знаешь, почему гелий так называется? — дождавшись отрицательного покачивания головой с ее стороны, самозабвенно продолжил, — От греческого “helios” — “солнце”. Французский ученый открыл случайно при исследовании Солнца. Он, правда, ошибочно принял ярко-желтую линию за натрий. А гелий на Земле обнаружил шотландский химик, когда исследовал разложение клевеита. Это минерал, используется при добыче урана и радия, разновидность уранинита. Состоит из оксида свинца, урана и тория.

— Он же не является самостоятельным минеральным видом? — вдруг спросила Женя, чем заставила его тихо присвистнуть от удивления.

— Да. Откуда знаешь?

— Я и не знаю. Просто предположила и случайно попала, — пожала плечами она.

— Как?

— Вы сказали, разновидность уранинита — значит, он в подчиненном положении, разве нет? К тому же вы перечислили несколько оксидов в его составе — значит, его можно разложить. Ну и еще — Вы назвали в составе оксид урана и сказали, что клевеит используют при добыче урана. Если из него можно что-то извлечь, то это уже не элемент и даже не вид, а соединение, типа как сплавы, например — они ведь тоже составные, в чистом виде металлов не существует. Элемент — все-таки наименьшая неделимая единица, состоящая из одинаковых атомов.

— Поразительно, — тихо выдохнул он и отвернулся.

Она все же услышала и усмехнулась:

— Да ладно Вам, это ерунда. Еще успеете убедиться, как плохи мои знания по химии. Это просто логика, я ничего об этом не знаю, — Женя тут же переключилась, — Что нужно успеть сделать до линейки?

На секунду, прежде чем ответить ей, он задумался: действительно, не обладая особыми знаниями по химии, она при этом обладала куда более важным знанием — пониманием того, что рассуждение, способность его выстраивать гораздо важнее простой убежденности в какой-то мысли или известном факте. Она поразительно быстро находила закономерности, не боялась строить гипотезы и — наверное, самое главное, то, чего не имел он сам — не боялась ошибиться в своих предположениях.

И — его болезненно царапнуло осознание где-то под ребром — они были с ней очень похожи и при этом — были совершенно разными. Она — яркая, ничем неубиваемая смелость, горячечный запал, гордость и стать, он — тихая злость, холод и нелюбовь ко всему миру, тщательно скрываемые в щедро расточаемых налево и направо циничных ухмылках. Они как полярная ковалентная связь, она донор электронов, он — акцептор, предоставляет ей орбиталь для ее фокусов и проделок — на которые он закрывает глаза, потому что это — умные шалости. Шалости с принципами.

Женя своим вопросом отвлекла его, сбила с мысли — может и к лучшему. Ему явно не стоило зацикливаться на этом так долго. Непрофессионально. Непедагогично. Но так, черт, хочется.

— Хотел класс украсить. От прошлого учителя, Анны Александровны, остались всякие штуки, плюс, я сам докупил немного.

Он сходил в подсобку и вернулся с большой картонной коробкой.

— Развлекайся. Пока украшаешь, обсудим наше с тобой взаимодействие, — она непонимающе приподняла брови, — Как старосты. Я хотел сказать “обязанности старосты”, но помню, как ты не особо была рада тому, что тебя выбрали да и в принципе не считаю тебя обязанной что-то делать. Желательно — но принуждать не стану. И пусть никто тоже не пробует — если что, говори, разберусь. Мне терять нечего, — незаметно для самого себя добавил он.

Женя тем не менее за фразу уцепилась:

— Почему?

Он неожиданно легко поделился достаточно личным:

— Нужно год отработать, получить хорошие рекомендации, а дальше — куда угодно, только бы подальше отсюда. Ненавижу элитные заведения.

— Хотите сказать, ссоры с завучем по иностранным входят в способы получения хороших рекомендаций?

— Пятки ради рекомендации я лизать точно не буду, — поморщился он, — И слушать, как моих учеников обвиняют в клевете, тоже. К тому же, не ссориться нужно только с директрисой, а остальные не в счет — не они рекомендацию же будут подписывать.

— А если Елена Давыдовна директрисе все же донесет?

— Зришь в корень. Но директрису бояться не нужно, а вот завуча Марину Павловну, ее заместителя по воспитательной части, стоит. Но нет, не пойдет она к ней — я ее прилично так осадил, она ведь ничего не сказала в ответ. Не пойдет она жаловаться и позориться из-за такой ерунды.

— Ну а если все же?

— Тогда их ждет радостный дружеский визит из трудовой инспекции, — нехорошо улыбнулся Булгаков, — по преподаванию ко мне пока никаких нареканий не было.

Женя улыбнулась:

— Хитро. И с принципами. Мне нравится.

— Не отвлекайся, Робин Гуд, скоро начало линейки. Я школу еще тебе планировал показать.

Женя послушно скинула туфли и полезла на подоконник, чтобы повесить цветочную гирлянду “Непрерывное знание — залог успеха”, пока химик пытался сладить с таблицей растворимости на магнитной доске.

Уже слезая, она вдруг покачнулась, теряя равновесие — вовремя ухватилась за стену, и в ту же секунду чужая рука сжала голень на левой ноге и чуть пониже бедра — на правой. Даниил Викторович протянул ей руку:

— Аккуратно.

Женя, присев и одернув край короткого платья, спрыгнула с подоконника, уверенно опираясь на предложенную ладонь.

Он вручил ей небольшие картонные распечатки с цитатами:

— Это — на ту дальнюю доску, — кивнул головой в нужную сторону, — Нам еще сегодня-завтра надо будет разобраться с учебниками. Мальчиков бы привлечь на перетаскивание. С тебя — ведомость заполнить. Я помогу. А то библиотекарь у нас того — как это Настя сказала? — топорный очень, ко всему придирается.

— Дотошный, — скривила губы в улыбке Женя, утратившая все стеснение из-за недавней неловкой ситуации.

— Кажется, — улыбнулся он ей в такт.

Его телефон на столе вдруг жалобно тренькнул. Прочитав сообщение, учитель сощурился, теряя всю веселость:

— Так, Арманова, бросила всю эту лабуду, руки в ноги и шуруй на первый этаж. Послы, — пояснил он.

— Вы же со мной? — жалобно протянула вдруг Женя.

— Куда уж я денусь, — тяжело вздохнул он.

Пока они стремительным шагом почти бежали, пересекая холл второго этажа, он кратко проинструктировал Женю:

— Настя расскажет-покажет все, ты больше для подстраховки. Понимаю, еще не знаешь, где что, но хоть с историей школы знакома?

— Назубок.

— И на английском?

— В смысле?

— И на английском учила?

— Я не учила и на русском. Я читала, — встретив его непонимающий взгляд, пояснила, — Читала на русском, запомнила. Рассказать то же на английском в моменте не проблема.

— Прям в голове за минуту переведешь?

— Ну конечно, а как еще?

— Удивительно, — отозвался он, — Так вот, Арманова, Авдеева, между нами, много знает, но не дотошна, а что похуже — порой душна невыносимо. Поэтому вы с ней на контрасте играете — она факты, ты разбавляешь атмосферу. Только прошу — не переусердствуй.

— Добрый и злой полицейский, я поняла.

Он наметил улыбку. Входя в холл первого этажа, еле заметно коснулся плеча, подталкивая в спину:

— Иди. Я сразу за тобой, чуть позади. Но я рядом.

Женя, ободренная этим жестом, смело шагнула навстречу завучу по иностранным, вежливо в качестве приветствия кивнула стоящей рядом Насте Авдеевой. Та еле заметно, секундно улыбнулась.

— Опаздываешь, Арманова, — обронила сквозь зубы Елена Давыдовна, — Итак, послам показать росписи на стенах на первом этаже, остановиться возле флагов для фото, затем со второго этажа — показать спортивный зал, — она говорила только с Настей, показательно повернувшись к ней, — Потом в мой кабинет, а — и на первом не забыть заглянуть в столовую. Потом проводить в актовый зал и сесть по бокам от послов. На тебе, Настя, Чрезвычайный и полномочный посол Энтони Рассел Вуд, на новенькой, — она повернулась к Жене, словно только сейчас заметила ее, — его помощник и секретарь Тимоти Бертрейт. Полностью — Чрезвычайный и полномочный посланник первого класса. И без самодеятельности и отсебятины, — строго вперилась она в Женю колючим взглядом, — Оставляю вас с Анастасией Андреевной, мне нужно проверить готовность ведущих в актовом. Анастасия Андреевна, проконтролируйте, — кивнула она миниатюрной шатенке в изящном платье-футляре.

Женя совершенно не успела рассмотреть только что представленную учительницу — холл первого этажа заполнила шумная делегация из посольства. Настя тут же приветливо улыбнулась мужчине в солидном костюме, который шел в ее главе. Женя поспешила поравняться со вторым, следующим шаг в шаг за Чрезвычайным послом. Она смело протянула руку, приветствуя молодого человека в нежном кашемировом свитере поверх кипенно белой рубашки:

— Greetings, Extraordinary and Plenipotentiary Envoy. My name is Eugenia, and I will serve as your interpreter during your visit to the school and the concert in celebration of the Knowledge Day.

— Hello Eugenia, I am glad to make your acquaintance. Although I don't mean to correct you, you did make a small mistake. The Envoy Extraordinary is my colleague, — он еле заметно кивнул головой в сторону Настиного собеседника, — And I am the humble Ambassador Extraordinary and Plenipotentiary to the Russian Federation.

Женя испуганно выдохнула, чуть ли не склонившись в поклоне:

— Dear Ambassador, allow me to express my sincere regret over the possible misunderstanding. Due to the fact that I have just started studying at this school, I cannot provide you with comprehensive information about it. My task is to be your interpreter and guide during the tour. I must switch places with my colleague, — она бросила быстрый взгляд на такую же испуганную от непонимания происходящего Настю.

Его глубокий, мягкий смех поразил Женю, снова вогнав в состояние ступора:

— Don't worry, I'm not a fan of all that formal stuff and strict rules. I get pretty bored with all the repetition and monotony. Why don't you let my colleague do the boring part and we can have a nice chat instead? What do you think? Let's switch things up and have an interesting talk! Dear Eugenia, tell me what led you to choose this particular school?

Женя, уже оправившись от первого удивления, незаметно кивнула Насте, успокаивая ее и, удостоверившись, что та пошла по заранее заготовленному скрипту и медленно двинулась по холлу, рассказывая о школе, полностью посвятила себя диалогу с послом.

Они проболтали всю дорогу, пока шла экскурсия по школе, умудрились перешептываться даже в кабинете Елены Давыдовны, про который Насте тоже предстояло рассказать. Его хозяйка к тому моменту уже вернулась и сверлила Женю и ее собеседника настойчивым, абсолютно невежливым взглядом. Женю — неодобрительно, посла — чуть ли не со слепым обожанием, однако хмурясь всякий раз, когда он улыбался после слов девушки — и как ей могло не прийти в голову предупредить девочек о том, что господин посол чрезвычайно молод и чрезвычайно весел?

Женя настолько разболталась и разоткровенничалась, что один раз и вовсе обернулась назад, кивнув на химика, следующего немного в стороне от делегации с совершенно отсутствующим взглядом.

— My homeroom teacher is a chemistry teacher.

Посол внимательно оглядел Булгакова.

— Boy, such an interesting fellow.

Женя еле слышно усмехнулась этому определению и снова вовлеклась в диалог, расспрашивая собеседника о том, как он пришел к работе в посольстве и как ему нравится в России. В актовом зале их посадили в середину первого ряда, и Женя, как только началась официальная часть концерта, зашептала на ухо послу, переводя речь ведущих. Она пару раз ловила на себе крайне недовольные взгляды Елены Давыдовны, сидевшей чуть в отдалении, но от этого ей становилось только веселее. Посол слушал ее с интересом, изредка переспрашивая и уточняя что-то, а затем и вовсе начал расспрашивать о том, как она выучила английский и куда хочет поступать после школы.

Переводя ему, что школа в этом году выиграла грант от мэра Москвы на 6 миллионов, Женя и сама удивленно присвистнула, но вскоре снова отвлеклась на сцену: танцевали девочки из студии современной хореографии.

Уже прощаясь, Чрезвычайный посол снова удивил Женю, произнеся с расстановкой на чистейшем русском, с едва слышимым акцентом:

— Чувствую себя нашкодившим школьником, — он еле заметно кивнул головой в сторону Елены Давыдовны, которая не переставая метала в их сторону гневные взгляды.

От удивления Женя даже забыла о том, что должна говорить на английском:

— Вы так хорошо знаете русский? И знаете в принципе?

— Я столько лет работаю в России. Немного умею.

— Тогда зачем же я была нужна Вам как переводчик? — Женя заметно расстроилась этому открытию.

— Even though I speak a little Russian, I find it difficult to understand fast, fluent speech. Moreover, it was a great pleasure for me to listen to your pure British English.

— Thank you a lot, Ambassador Extraordinary and Plenipotentiary. It was a pleasure for me to talk to you. Looking forward to your next visit.

— I appreciate your time and engaging discussion, Eugenia. It was a pleasure to meet you. Please feel free to contact me if you require any assistance, — и протянул ей свою визитку. Женя приняла ее, восхищенно выдохнув, словно камень Грааля, не меньше.

Напоследок пожав девушке руку, посол удалился для диалога с Еленой Давыдовной и преподавательским составом с кафедры иностранных языков. За ним протянулась вся делегация.

Женя нашла скучающего химика на пуфике у флагов.

— Как все прошло? — вежливо поинтересовался он.

— Отлично. Господин посол очень интересный собеседник. Я почти совсем не волновалась. Спасибо вам, что были со мной рядом.

— Ты справилась и без моей помощи, — словно нехотя улыбнулся он.

— И все равно — спасибо, — надавила Женя.

— Убедила. Вернемся в класс и закончим с украшениями?

— Хорошо. А где все ребята?

— Скорее всего, завтракают или где-то в рекреациях, сейчас перемена на двадцать минут. А, ты же тоже завтракаешь? Тогда иди поешь, со всем остальным разберемся после.

— Я не особо хочу, если честно. Давайте с классом закончим.

— Хорошо. С меня чай — у нас в кабинете есть несанкционированный чайник, только ни гу-гу.

Женя подавила мягкую улыбку, следуя за ним. Он предусмотрительно открыл перед ней дверь, первой пропуская в класс.

Пока классрук разбирался со своим столом и кафедрой, Женя вернулась к мотивационным цитатам на дальней магнитной доске и первая подала голос — то ли от неловкости повисшей тишины, то ли потому что просто была ужасной болтушкой:

— А как прошла линейка? Я просто почти не смотрела, господин посол все спрашивал и спрашивал о школе. Вы так быстро успели вернуться за ребятами? И, кажется, первоклассницу, что дала первый звонок, нес парень из нашего класса?

— Да, Гриша, хороший историк, олимпиадник. Совсем не зануда, кстати, умный и смышленый парень. Когда вышли из кабинета Елены Давыдовны, я вернулся к классу, собрал всех, построил, и мы пошли в зал.

Вскипел чайник. Химик услужливо лично налил Жене в кружку кипятка:

— До конца не доливайте, пожалуйста, — остановила она, — Горячее не могу пить, я водой разбавляю. И как Вам линейка?

Даниил Викторович выставил на стол коробку с овсяными печеньями и меланхолично отпил огненного чая:

— Неплохо. Уж всяко лучше, чем было у меня, когда я учился в школе, — усмехнулся он.

Женя присела на краешек первой парты, то опуская, то поднимая в кружке пакетик с чаем:

— А как у вас было? — поинтересовалась она без обиняков.

Химик еле заметно улыбнулся:

— Плохо помню. Но сплошная дезорганизация. Наверное, поэтому и помню плохо, — коряво пошутил он.

Женя надкусила печенье и, прожевав, уточнила:

— Звонок скоро, да?

Химик бросил взгляд на наручные часы:

— Три минуты. Начнем с классного часа — а то летом, пусть и тридцатого числа, всем было лень, поэтому довольно много кого не было. А те, кто были, может, не очень внимательно слушали, — хитро прищурившись, он бросил на Женю ехидный взгляд исподлобья.

Она не стала делать вид, что не поняла намека:

— Простите, если тогда Вас этим оскорбила, я не хотела. Просто Костя правда спрашивал — я не могла его игнорировать. Как я тогда и сказала, это было невежливо. Огрызаться Вам тоже было невежливо, но, простите, Ваши слова про любовные романы меня очень зацепили, потому что, во-первых, я постоянно слышала это в старой школе и это всегда было сделано с ярким акцентом на пол — так смеялись только над девочками за любое общение с мальчиками, причем именно учительницы. А во-вторых, я просто правда не воспринимаю мальчиков, типа Кости, с которыми общаюсь, как интерес, и это даже немного обидно — все-таки они мне друзья.

Он выслушал внимательно, не перебивая, только чуть наклонив голову к правому плечу.

— Твоя шутка правда была неплоха. Я не приветствую дерзость ради дерзости, но если это безобидно и остроумно — пожалуйста, — он поднял руки в шутливом жесте “Я сдаюсь”, — Но вечно тебя прикрывать не буду, Арманова, — и также показательно несерьезно погрозил ей пальцем.

Женя фыркнула:

— Не переживайте, справлюсь сама, — и хитро прищурилась, скрывая улыбку за краями кружки.

Химик позволил себе краткую улыбку четко в момент грохнувшего звонка.

Кабинет медленно начал заполняться спешащими уже одиннадцатиклассниками — Женя только хотела опуститься за одну парту с Машей, которая уже было потянула ее к себе, как в класс практически влетела Анастасия Андреевна:

— Даниил Викторович, отдайте, пожалуйста, Арманову, ее Новикова ждет.

Химик обернулся, не скрывая поморщился:

— Собрание электива? А Авдеева?

— А она уже там.

Химик нахмурился:

— Предупредила бы хоть. Ладно, Жень, иди, — кивнул он застывшей в проходе, явно растерянной старосте. Она несмело двинулась вдоль рядов парт и, проходя мимо него, бросила на классного жалобный и потерянный взгляд. Он секундно, успокаивающе коснулся ее плеча, направляя.

Анастасия Андреевна придержала Жене дверь. Та хлопнула, отрезая ее от солнечного и уже такого родного кабинета, оставляя наедине с англичанкой, которая вдруг — почему-то — выступала теперь на побегушках у Елены Давыдовны. Женя еле заметно нахмурилась, крепко задумавшись про себя об этом.

Анастасия Андреевна коротко кивнула, призывая ее следовать за собой.

— Идем. Елена Давыдовна не любит, когда опаздывают.

Женя, как могла, поспешила следом. Что-то отчаянно не давало ей покоя — какая-то зудящая на краю сознания мысль. Анастасия Андреевна совсем не походила на поддакивающую и безмолвную Марию Олеговну, она и при встрече послов держалась уверенно, но не высокомерно, а сейчас вдруг бегала по одной только просьбе завуча. И что-то не оставляло Женю и в той интонации, которой та добавила про опоздания.

И она решилась:

— Анастасия Андреевна, а как Вы относитесь к Елене Давыдовне? — видя сомнение во взгляде хорошенькой англичанки, она вдруг неожиданно смело для себя добавила, — Мне она не нравится.

Англичанка нахмурила носик:

— Я не могу обсуждать своих коллег.

Женя незаметно пожала плечами и ничего не ответила. Но теперь она точно знала — Анастасия Андреевна на дух не переносила Новикову и, возможно, вела с ней негласное соперничество: Женя отчетливо помнила ее идеальный британский акцент на встрече с послами. Краем уха уловила, но осознала и поняла только сейчас.

Что же, это было еще одним аргументом в копилку "за": Елена Давыдовна явно молодилась всеми силами, даже посредством модного американского выговора, а Анастасия Андреевна, затянутая в идеальное платье-футляр, стройная, прямая, как восклицательный знак, явно была приверженкой академического английского. Женя слабо улыбнулась собственным мыслям.

До кабинета завуча на третьем этаже они добрались очень быстро — Анастасия Андреевна шла на постоянной второй космической, и Жене ничего не оставалось, кроме как нагонять ее шаг. Англичанка остановилась около двери, приглашающе повела рукой. От внезапного волнения Женя даже забыла постучаться — широко распахнула дверь и резво влетела. Анастасия Андреевна неслышно проскочила следом.

На вошедшую Женю тут же повернулось четырнадцать лиц: все девочки, кроме единственного мальчика. В каждом читалась горделивая заносчивость и явное, совершенно неприкрытое пренебрежение к визитерше. Все они не сопроводили ее ни единой, даже слабо заметной улыбкой, кроме Насти Авдеевой — та еле заметно улыбнулась Жене уголком губ.

Женя сделала полшага вперед и остановилась, как только Елена Давыдовна, сидевшая во главе стола-полумесяца, сладко произнесла:

— Женечка, дорогая, спасибо, что пришла. Прости, что все так спонтанно, просто мы, — она обвела сидящих за столом внимательным взглядом, не упустив никого, — всегда собираемся вместе после встреч послов и обсуждаем прошедшее мероприятие. Мы — это электив, отобранные лучшие из лучших, переводчики, лицо школы.

Женя, не скрываясь, ошарашенно уставилась на нее в ответ. Завуч внезапно сменила гнев на милость — да и на какую! — чуть ли не с подобострастным вниманием она словно заглядывала новенькой в рот. Краем глаза Женя уловила несколько цоканий языком и закатываний глаз со стороны ее учеников.

Елена Давыдовна, видимо, решила Женю совершенно добить, потому что продолжила с не меньшей резвостью:

— Господин посол остался в полном восторге от нашей школы, ребят и, в частности, Женя, лично от тебя. Я нечасто так выделяю кого-то, но господин посол уважаемый человек и тебя отметил особо. Вам всем есть чему поучиться у Жени, — она вновь обвела своих молчаливых птенцов пристальным взглядом. Птенцы явно нахохлились, разве что перья еще не распушили, — Она продемонстрировала не только блестящее знание языка, но и чистейший британский, — почти с придыханием сказала завуч, — акцент, а также способность найти уникальный подход к каждому гостю.

Женя затравленно обернулась на Анастасию Андреевну, застывшую молчаливой тенью у самой двери. Та стояла, поджав губы, и изредка опускала взгляд на свои сцепленные в замок руки.

Елена Давыдовна поспешила добавить:

— Женечка, насколько я знаю, тебя еще не распределили в группу по английскому? Самое время выбирать, моя золотая. Я приглашаю тебя в электив — а такое не снилось никому из новеньких, Женя, — серьезно и строго произнесла завуч, — Но я вижу, что ты очень способная девочка, Женя, и сможешь здесь многому научиться в компании таких же умных и целеустремленных, как ты. Лучшие должны учиться вместе с лучшими, — и она развела руки, демонстрируя ей свой выводок. "Точно наседка, еще и раскудахталась" — подумалось Жене.

Ей все стало понятно еще тогда, когда завуч даже не закончила произносить свою пламенную речь. Жене было совершенно очевидно: Елена Давыдовна ненавидит ее, как, впрочем, и всех остальных, даже “своих”. Ее птенцы так отчаянно стремились к ее похвале, так отчаянно друг другу завидовали и соперничали за каплю ее внимания, что было ясно — она не гнушается практиками по стравливанию учеников друг с другом. И они грызут друг другу глотки с горделивой радостью, только бы выслужиться перед ней, а она, Мать Тереза, раздает горстки улыбок и любви щедрой рукой и гордится своим милосердием.

Было понятно: завуч переступила через себя, позвала в свой коллектив, свою элитную конуру из лучших ее, дерзкую девочку только ради того, чтобы собрать под своей эгидой лучших — она не могла отрицать Женины знания, хотя и явно не переносила лично ее на дух.

И так же понятно было присутствие тут Анастасии Андреевны: на правах завуча Елена Давыдовна решила ткнуть коллегу носом — посмотри, собрала в свою диадему все бриллианты, снова оставила тебя с носом. Но Женя вовсе не собиралась терпеть Елену Давыдовну весь учебный год и совершенно точно не собиралась становиться очередным бриллиантиком, чтобы грызться за капельку внимания со стороны венценосного и лучезарного ментора.

Поэтому она улыбнулась, отвечая смело и со всей возможной вежливостью. Решение, простое и красивое, родилось в ее голове мгновенно:

— Мне невероятно приятно Ваше внимание и Ваша высокая оценка моих умений, Елена Давыдовна, но, к сожалению, я не могу принять Ваше приглашение, потому что уже выбрала группу Анастасии Андреевны, — и она обернулась на ошарашенную англичанку, подмигивая ей одним глазом — “Подыграйте!”

Когда она снова обернулась на завуча, ей показалось, что Елена Давыдовна словно всухомятку проглотила лимон, но очень старательно езще зачем-то пыталась это скрыть:

— Девочка, ты уверена? Я нечасто сама предлагаю такое ученикам…, — она сделала значительную паузу, как бы намекая на единственно возможный правильный выбор, но как-то и сама позабыла о той безукоризненной вежливости, с которой до этого говорила с Женей. Для последней, однако, это не осталось незамеченным.

Даже Настя Авдеева вдруг подалась вперед и вполоборота тихо прошептала однокласснице:

— Жень, не отказывайся…

— Сожалею, Елена Давыдовна, но я уже отношусь к другой группе. Простите, не знала о теме предстоящего диалога — в таком случае я несомненно ответила бы положительно. Но сказанного не воротишь: иначе какой тогда был бы вес у моих слов и обещаний?

Елена Давыдовна, сегодня уже дважды ткнутая носом в мораль и от Жени, и от Булгакова, нехотя была вынуждена согласиться, пусть и с еле скрываемой в голосе ненавистью:

— О, как ты права, Женя… Побольше бы таких принципиальных молодых людей в наше время. Учитесь, ребята…

Ребята смотрели на выскочку с ненавистью. Женя оттого улыбнулась еще сильнее:

— Простите, мне нужно вернуться в класс, учитель ждет, меня ненадолго отпустили. Хорошего дня!

И тихо прикрыла дверь. Следом за ней так же еле слышно скользнула Анастасия Андреевна.

— Арманова, с ума сошла? — шипящим шепотом вдруг напустилась на нее прежде тихая англичанка, — Мы ни о чем не договаривались!

— Хотите отказаться? — развела руками Женя, наблюдая за тем, как на лице англичанки борются два противоречия.

— Нет, что ты, — наконец выдохнула она, пересилив себя, и через пару метров прошептала, — Спасибо тебе. Я и не могла мечтать о таком.

Женя залихватски улыбнулась:

— Теперь Вы хоть немного сравняли силы с Еленой Давыдовной?

— Откуда ты знаешь? — удивилась она, уже не скрывая своего истинного к ней отношения.

— Догадалась, — повела плечами Женя.

Они дошли до холла на втором этаже, где Женя совсем недавно сидела на пуфиках в ожидании химика.

— Мой кабинет в конце второго этажа, налево отсюда, — Анастасия Андреевна кивнула в сторону. Женя улыбнулась и уже собиралась уходить, как та внезапно добавила, — Я не подведу твоих ожиданий, Женя. Ты выбрала не зря.

Женя снова улыбнулась:

— Я даже не сомневаюсь. До свидания! — и проскользнула в кабинет химии.

Анастасия Андреевна еще пару минут простояла на месте, смотря вслед закрывшейся двери, а потом, двинувшись по коридору к своему кабинету, не переставала улыбаться, хотя руки у нее слегка подрагивали.

Арманова заражала рисковостью — и Анастасия Андреевна отчетливо ощутила, как закипела в азарте ее собственная кровь, и как закипело терпение завуча — теперь Новикова невзлюбила Женю совершенно точно и навсегда. Женя объявила войну.

Женя тихо прикрыла дверь и опустилась на свое место рядом с Машей. Классный час был уже в самом разгаре, и она искренне жалела, что пропустила начало из-за этого неуместного визита к элективу, которого вовсе сама и не хотела. Но не могла не радоваться тому, как удачно поставила на место оскорбившую ее Елену Давыдовну — ерш мести в ней довольно ощетинился, и она слабо повела плечами, давя в щеках мягкую улыбку.

— Принимаю ваши предложения по визитам специалистов — мы профильный класс и каждый месяц должны устраивать встречи с профессионалами, связанными с вашей будущей сферой деятельности. Есть ли кто-то, кого вы бы хотели увидеть?

— Ксения Собчак! — раздалось с задней парты. Костя. Женя тихонько прыснула в ладонь. Не удержался от смешинки и Булгаков.

— Такие звезды к нам еще не сходили.

— Давайте уж сразу Грибоедова, — вставила слово и Женя. Класс лег со смеху.

Все как-то притихли на секунду, но через минуту предложения посыпались наперебой:

— Алексея Морозова, переводчика!

— Павел Максимов, дипломат от МИДа!

— Чрезвычайный посол в Испании — Александр Казаков!

— Елена Андреева, руководитель кафедры международного сотрудничества в ФГП МГУ!

— Ольга Ольшанская, телеведущая с НТВ!

— Тише! — остановил пыл учитель, — Записывать за вами не успеваю. Обсужу все варианты с завучем. Теперь к вопросу о дежурстве.

По классу прокатился недовольный ропот, однако на первой парте взметнулось пару добровольческих рук.

— Дежурство будет и по классу: за доской следить, проверять кабинет периодически, пополнять наши с вами запасы чая — только тццц! — и по школе, на всех этажах, и на первом — мерить на входе температуру.

Новый стон отчаяния заглушил слова учителя. Он улыбнулся искушающей улыбкой:

— Просто, чтобы немного подсластить пилюлю, дежурящим на неделе разрешу не приходить на классный час и один первый урок в неделю, кроме русского и математики, под мою ответственность.

По всему классу тут же взметнулись руки желающих.

Химик довольно засмеялся, чем в ту же секунду напомнил Жене хитрющего лиса, проведшего маленьких детей и осознающего всю свою привлекательность и силу в этот момент. Она мягко улыбнулась, но бороться за право быть дежурным пока не особо хотелось и кусалось — хватало и наброшенных на нее обязанностей старосты, быть которой она так-то изначально и не собиралась.

— Так, еще пущу сейчас по рядам листочек — запишите пока предварительно, кто что планирует сдавать.

Поднялся гул.

— Пока просто предварительно! — чуть повысил голос учитель и тут же сдался, — Ладно, пойдем от обратного: кто собирается сдавать химию? — руки никто не поднял. Булгаков аж посветлел лицом, — Слава Богу, а я уж думал заявление писать, — Хорошо, кто-то собирается попробовать силы в олимпиаде по химии? Освобожу от домашки или теста один раз или оценку хорошую поставлю.

Женя подняла руку вместе еще с десятком человек. Булгаков вздохнул, переписывая имена и фамилии в свой блокнот. Захлопнув обложку, он прокашлялся и снова обратился к классу:

— Теперь еще формальности. Слушаем инструктаж о правилах безопасности при проведении лабораторных в кабинете химии, потом про школьный устав, расписываемся и можете быть свободны. А, и несколько мальчиков надо будет учебники принести из библиотеки, завтра будете получать под расписку. Жень, с тебя ведомость у библиотекаря получить, я помогу заполнить, там несложно, — обратился он к старосте на задней парте.

Женя только кивнула, уже предвкушая веселую перемену.

Пока химик занимался распределением дежурных, Женя и ребята коротали время за болтовней.

Костя перегнулся через плечо и прошептал на ухо:

— Я разведал, где у них тут столовая и буфет. И уже даже выбил нам лишнюю порцию макарон со шницелем.

Женя захохотала:

— Соблазнитель! Мы же поведемся!

Ее соседки согласно кивнули.

Настя ехидно добавила:

— Но для некоторых местонахождение столовой и буфета и не было секретом.

Костя расплылся в притворной улыбке:

— Мамзель, никто и не спорит, что Вы умница записная.

— На перемене идем есть? — уточнила Маша.

— Конечно, я лично умираю с голоду, — твердо заверила Настя таким тоном, что никто и не посмел бы в этом засомневаться.

Химик окликнул задние ряды:

— Галерка, тишину словили! Техника безопасности. Да, я тоже очень несчастлив ее вам зачитывать. Не войте. Мы быстро пробежимся.

И начал бессовестно читать с листка убитым голосом:

— Соблюдение правил настоящей инструкции обязательно… так, это мы пропустим, — он пытливо вгляделся в лист, нахмурился, ища строчку, — а! Вот оно: вход в кабинет химии осуществляется только по приглашению учителя — особенно перед лабораторными, — подчеркнул он явно от себя, — Проходы между столами не должны загромождаться портфелями и сумками, пользуйтесь крючками. При получении травмы, ожога или при плохом самочувствии — незамедлительно сообщить учителю. Не вносить и не выносить никакие вещества без ведома учителя. Быть особенно осторожными при работе с концентрированными растворами кислот и щелочей, все опыты — в чистой посуде. Обо всех разливах жидкостей и прочих веществ тут же сообщать мне. Кстати, что делать при попадании на кожу кислоты или щелочи? — он обвел класс ожидающим взглядом. Класс как воды в рот набрал.

Женя решилась, несмело подняла руку, еще не уверенная в том, правильно ли помнила это с уроков химии в восьмом классе:

— Нейтрализовать нужно, для кислоты это будет мыло, а для щелочи — точно уксусная кислота, слабый раствор?

— И лимонной, а кислота еще нейтрализуется обычной пищевой содой, — добавил от себя учитель, похвально кивая этому ответу.

Женя успокоилась и уселась на месте чуть свободнее, теперь навострив уши — уверенная, что очередной “интерактив” от химика не заставит ждать.

Она не ошиблась: прочитав часть про работу с приборами и пробирками, он уточнил:

— Что к чему добавляют: кислоту к воде или воду к кислоте?

Костя фыркнул:

— От перемены мест слагаемых, сумма, как известно…

Женя вскинула руку, возмущенно шикнула на него:

— Вообще-то есть большая разница! Можно?

— Женя, пожалуйста, — учитель мягко повел в ее сторону рукой с улыбкой.

— Кислоту к воде добавляют, потому что иначе, если воду к кислоте, то пойдет реакция, выделится тепло, вода останется на поверхности и брызги могут полететь. В принципе, они могут полететь и просто так, а если медленно добавлять кислоту в воду, то не произойдет.

— Верно, Женя, — легко улыбнулся Булгаков, — Это происходит потому, что кислота тяжелее воды, и при ее добавлении к воде они смешиваются равномерно, что и не дает воде закипать на поверхности. В отдельных случаях при резком повышении давления емкость может просто разбиться.

Женя кивнула, серьезная, с сосредоточенным и внимательным взглядом, она словно постаралась впитать каждое его слово. Учитывая сомнамбулическое состояние большей части класса, это было особенно приятно. Женя прекрасно понимала, что он дополнил ее ответ как раз потому, что увидел ее заинтересованность в предмете еще когда рассказывал про гелий, и он видел совершенно отчетливо, что кроме нее эта информация особо никому и не сдалась. На сердце немного потеплело — от нового знания и теплой ответной реакции человека, который в ответ на интерес с интересом этими знаниями и поделился.

— Еще: как правильно пробирку нагревать? — поняв безнадежность класса, химик вздохнул и сходил за пробиркой и держателем в лаборантскую подсобку, — Итак, показываю, держим вот так, чуть под углом, отверстие направляем в сторону от себя и соседа, и, самое важное: в какой части пламени мы прогреваем пробирку и какую ее часть? — и обвел класс выжидающим взглядом.

Жене стало немного стыдно и неловко снова отвечать — такой ведь, казалось бы, элементарный вопрос! Но класс молчал, а ей все же не хотелось создавать о себе и одноклассниках плохое впечатление и заставлять химика отвечать на собственный же вопрос — и очень уж хотелось не молчать: ей всегда сложно было сдержаться всякий раз, как она что-то знала, словно слова и само знание распирали ее изнутри. Женя несмело вновь подняла руку:

— Да, Женя.

— Пробирку нужно нагревать всю равномерно, а не только ту часть, где вещество, иначе от резкого перепада температур она просто лопнет на куски. И нагревать надо в верхней части пламени, оно там самое горячее, быстрее нагреется.

— Да. Верно, спасибо, Женя, — и учитель показал движение при нагревании. Костя тихо фыркнул: Женя закатила глаза. Несложно было догадаться, о чем именно подумал Костя. "Пошляк", — подумала она про себя и улыбнулась.

Пройдясь по оставшимся пунктам и заставив всех расписаться — Женя чуть с ума не сошла, пока журнал до них дошёл — химик отпустил класс, попросив Женю немного задержаться.

— Хотел тебе контакты учителей передать. И надо бы классный чат создать, но у нас тем не менее, все еще есть не читающие ничего люди, так что сможешь важные сообщения в вашу болталку перекидывать?

— Эм, — замялась Женя, — Да мы как-то вроде ее еще не создали. Да я и не знаю как: у меня нет контактов всех, я же новенькая тут.

— А, точно, помню, Давыдова уже мучила меня с вопросом общего чата. Тогда давай я создам общий, а свою болталку без меня вы там сами как-то соорудите.

Их перебил Костя:

— Женек, идешь? Только тебя и ждем.

Женя обернулась через плечо, не отрывая рук от кафедры, на которую опиралась весь их разговор:

— Минутку. Я вас догоню, идите.

Костя пожал плечами и испарился. Женя бросила жалобный взгляд на химика, пропавшего в телефоне:

— Можно я пойду, пожалуйста? Очень уж есть хочется.

Уловив мольбу в ее голосе, он смирился и вздохнул:

— Иди уж, молительница. Список контактов учителей скину тебе в чате, со своей болталкой попроси помощи у Насти, у нее все номера есть. Чат общий для важного я сам создам.

И когда она уже выходила из кабинета, негромко добавил:

— Приятного аппетита Вам, Евгения.

Женя бросила быстрый взгляд из-за плеча и улыбнулась: ей понравилась эта секундная необъяснимо интересная игра в “Вы”. Она быстро поблагодарила и исчезла за дверью.

А он сам не смог бы объяснить себе этого явно странного жеста. Что с ним случилось такого, что девчонка, с утра еще выводившая из себя похлеще всего белого света. который в выведении из себя тоже не отставал, вдруг превратилась в субъект интересных диалогов и возможной странной подколки? Как это вообще сорвалось с его губ?

Он протер глаза тыльной стороной ладони, словно смахивая невидимые, несуществующие пылинки, и устало уронил голову в руки. Забыть. Не придавать значения. Выкинуть из головы, пока не проросло и не заставило задуматься — потом это уже будет не выкорчевать. Не привязываться к людям здесь — год и он ее не увидит. Год — и он сам отсюда уйдет. Не акцентировать внимание ни на ком. Не привязываться к детям, к ученикам. Это просто ученики, и он их просто учит. Быть им вторым отцом или старшим братом — вовсе необязательно. Не доплачивали за это сверху. Вот и не надо было лезть. Сиди себе, не высовывайся, учи, как — уже неважно, все равно эти охламоны в химии ничего не понимали и даже не пытались.

Женя плюхнулась на стул рядом с Костей, с нетерпением потянулась к горячему чаю, отхлебнула кипятка, щурясь от жжения и удовольствия.Костя, уже расправившийся со своим обедом, поставил локти на стол и, изредка поглядывая на Женю, с аппетитом уминающую свою порцию, сказал почти заговорщическим шепотом:

— Я вот что придумал, короче. Куплю, значит, пачку кетчупа и буду по десять рублей мелким младшеклассникам продавать. Каково?

— И в чем же гениальность этого бизнес-плана? — рассмеялась Настя, — Ты тут этим ни кого не удивишь. У нас тоже есть соусы, для сырников и блинчиков варенье и джем предлагают, иногда порционный мед. Так что ничего особо нового ты не предложил.

— Не выгорит твой бизнес, а прогорит, — подвела неутешительный итог Маша, скрестив руки вслед за Настей.

— Вы не понимаете, — осадил их пыл Костя, — Вот вы говорите: кетчуп есть.

— Я такого не говорила, так как не знаю и не могу знать, — улыбнулась Маша.

— Неважно. Настя сказала. Так вот и где ваш кетчуп сейчас? — и он кивнул на пустую стойку с раздачей, где еще стояло несколько никем не взятых тарелок с остывающими порциями, — Сейчас вот макароны, а кому в кайф макароны всухомятку жевать? Отвечаю, спрос будет и надо бы его сбивать с младшеклассников, у них еще карманные деньги водятся.

— Кого ты называешь младшеклассниками? — улыбнулась Настя шутливо, — Младшие классы в отдельном здании. Тут старшие все.

— Старшие тут только мы, — авторитетно заявил Костя, чуть перегибаясь через стол и вкрадчиво сообщая этот секрет Насте, — Причем я так вам скажу, девочки: старшие тут только мы, в плане, только наш класс из параллели. Да и вообще — мы одиннадцатый, значит, все остальные младшие. Вот и будут покупать. Из уважения.

— Ну-ну, — ехидно протянула Настя, почему-то воспринявшая кетчуп как личное оскорбление школе, — Жень, а ты чего молчишь? Что думаешь, выгорит у Костяныча или нет?

Женя искренне попыталась не поперхнуться котлетой и вместе с тем ответить:

— Я жую, — и продолжила в том же духе. Маша тихо прыснула. Костя фыркнул в голос.

— А я вот вам отвечаю, дамы: я стану тут у вас звездой и все сами за мной бегать будут, а кетчуп тем паче разберут как миленькие.

— Планируешь выступать на школьных концертах? — подала, наконец, голос Женя.

— А то! Прям с концерта ко Дню учителя начну.

— Сильно, — оценила Настя честно, — Кстати! Надо будет с химиком обсудить какую-то сценку от нашего класса, все, так или иначе, должно подготовить что-то и поучаствовать.

— Запомнила, — отозвалась Женя, — Обсудим.

— Арманова, жуй активнее, я же школу вам еще хотела показать, — поторопила Настя.

— Какое! Учебники иду разбирать.

— Я с тобой, видимо, — мигом отозвался Костя. Женю не на шутку удивила такая сознательность. Она аж руку ему ко лбу приложила: не заболел ли, нет жара?

— Какая готовность, — съязвила Настя, — Ладно, чего уж, давайте и я.

— Я тоже помогу, — не осталась в стороне Маша.

Женя мигом опрокинула в себя остатки горячего чая, вытерла рот тыльной стороной руки и потопала к выходу вместе с ребятами.

В кабинете их уже ждали: Даниил Викторович и еще двое мальчиков, имена которых она еще пока не запомнила. Булгаков улыбнулся, глядя на Женину компанию:

— Ох уж эта группа поддержки! Ладно, пойдемте все вместе, поможете жене может чем с этой ужасной ведомостью.

Маша неожиданно смело для себя сыронизировала:

— Даниил Викторович, как Вам не стыдно такое говорить про такую важную ведомость?

— Каюсь, — притворно поникнул головой Булгаков. "Паяц", — как-то ласково подумала про него Женя.

Учебники, как оказалось, были наименьшей проблемой. На входе библиотекарь озадачил их вопросом:

— А назовите-ка мне, господа, все прозаические произведения Пушкина!

Маша и Настя зашуганно переглянулись с химиком. Женя просветлела:

— А назову! "Дубровский", "Капитанская дочка", "Пиковая дама", "Повести Белкина"...

Библиотекарь, прищурившись, словно почувствовав достойного соперника, перебил:

— А что, девушка, входит в "Повести Белкина"?

Женя улыбнулась:

— Если все назову — отдадите ведомость?

Тот кивнул. Женя нагло добавила от себя:

— И поможете ее заполнить, — и тут же, не глядя, на одном дыхании бросилась перечислять, — "Метель", "Выстрел", "Гробовщик", "Станционный смотритель", "Барышня-крестьянка".

Библиотекарь улыбнулся:

— А в каком году...?

Женя даже возмутиться не успела — даже не успела вздохнуть для высказывания возмущения:

— А на это, Алексей Алексеевич, дорогой, уговора не было, — рассмеялась Настя, разведя руками. Засмеялись следом и все, даже библиотекарь, всегда вроде хмурый и суровый, топорный — дотошный — в заполнении ведомостей и присмотром за книгами, такой, каким он заполнился Насте и каким, собственно, и был всю жизнь в школе, вдруг усмехнулся.

— Ваша ведомость, просвещенная девушка. Строка сверху — учебники, столбец слева сбоку — Ваши одноклассники, все остальные строки — для Вашего заполнения. Второй столбец — кто что взял, роспись, третий — кто что сдал, роспись. Советую на всякий случай сделать для себя копию, лучше бы и электронную. А то знаете, какие весной тут начинаются пляски с бубном и попытки добыть эти самые учебники из-под земли.

Женя кивнула и склонилась над столом, внимательно изучая ведомость.

Прочитав все столбцы еще раз, убедившись, что ничего не упустила — хотя ей и так все предельно понятно разжевали — Женя лихо поставила дату внизу листа и широко расписалась за получение ведомости.

— Даниил Викторович, Ваша подпись тоже нужна, — она отловила его около одного из дальних стеллажей с книгами. Химик растерянно заметался со стопкой книг, и Женя спокойно протянула руки, готовая принять груз. Он заколебался на минуту, но затем покорно сгрузил книги на ее протянутые ладони.

— Что же, теперь я не знаю, где расписаться.

— Кладите на книжки сверху, — Женя опустила руки чуть ниже, чтобы они оказались на уровне его груди. Он, балансируя лист и собственное терпение и придерживая его самыми кончиками пальцев, поставил аккуратную и красивую подпись — не то что ее размашистая закорючка.

— А ручку-то куда?

Женя ни капельки не смутилась:

— В зубы.

— Ох, Женя, — вздохнул учитель.

— Ну тогда за ухо.

Он согласился: чуть отодвинул от лица так некстати сбившуюся прядь и, осторожно, почти ласково заправив ручку за ее ухо, вернул локон на место, поправив самыми кончиками пальцев слегка ломаный теперь завиток. Женя очень сильно надеялась, что не покраснела — сама не зная отчего. Рабочий процесс ведь. А он — учитель. Он забрал у нее книги, она вернула себе ведомость и двинулась по рядам дальше, сверяясь с количеством.

Когда все учебники наконец-то оказались в классе, пришло время их сортировать: Женя решила собрать наборы — стопку учебников на одного ученика — и разложить по партам. Первый завтрашний урок был химией, так что все могли бы забрать их сразу же из класса, а при желании оставить часть по подоконникам и забрать позже.

Женя решила перенести учебники по литературе на первую парту, пока Настя и Маша в конце класса начали с математики, а мальчики занимались русским, идя следом за ними. Чтобы хоть немного почувствовать себя при делах, Женя решила перейти к следующей стопке. Да и, признаться, руки чесались открыть литературу — вдруг в этот раз ей повезет и хотя бы в последний год учебы учебник будет хорошим и интересным? Женя открыла самый верхний в стопке на первой странице и, придерживая ее одной рукой, а учебник на сгибе — второй, медленно двинулась по проходу, залипнув еще на предисловии. Несложно было догадаться, что, когда идешь уткнув взгляд в книгу, рано или поздно в кого-то влетишь. Что-то перед ней айкнуло подозрительно похожим на Даниила Викторовича голосом.

— Женя! — возмущенно прошипел он, чуть ли не прыгая на раздавленной ноге, как будто у него там открытое кровотечение, ей-богу.

Женя всплеснула руками от неловкости, как будто забыв, что в руках у нее была добрая стопка книг. Они, конечно, в свободном ускорении непременно бы встретились с полом, но учитель очень своевременно подхватил их и потянул стопку на себя. Женя не успела возразить.

— Не нужно носить книги, когда есть мужчины, — как-то странно мягко улыбнулся он.

— Зачем? Я и сама могу. Руки есть. Они не тяжелые.

— Не стоит геройствовать.

— Да я и не напрягаюсь особо, — поднять их было не сильно сложнее, чем открыть дверь в метро. Ее всегда бесил этот притворный бег вокруг нее парней, стоило ей поднять что-то тяжелое. Почему-то когда она оставалась наводить порядок в классе или обгоняла их в количестве отжиманий на физре, их это отчего-то не смущало.

Учитель даже слушать не стал, окончательно забрав книги. Женя поплелась за ним печальным хвостиком. Когда они закончили и ребята уже разошлись, Женя уходить не хотела. Учебник по литературе затягивал все больше, а химик ее и не выгонял — занимался какими-то своими делами за ноутбуком и не смотрел в ее сторону. Женя с тихим шелестом перевернула еще одну страницу, буквально захлебываясь восторгом, стараясь сердцем угадать следующую строчку — как замечательно в этом учебнике анализировали Чехова!

Мечтателя Гаева в «Вишнёвом саде», повторяющего многие высокопарные слова из классических книг его юности — по поводу «многоуважаемого шкафа», существование которого «больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра», по поводу «мужика», которого «надо знать!», — то и дело обрывают: «Опять ты, дядя!», «Вы, дядечка, молчите», «Дядечка, не нужно!».

Скрипнула дверь. Чей-то незнакомый голос позвал химика. Женя нахмурилась.

Чаще всего достаётся от Чехова близкому ему Тургеневу, воспитавшему…

— Даниил Викторович, тут Марина Павловна зовет к себе Арманову!

Чаще всего достаётся от Чехова близкому ему Тургеневу, воспитавшему целое поколение, готовое…

Женя поморщилась. Что за шум? Она раздраженно хлопнула обложкой, спрыгнула с парты, на которой нагло расселась, и натолкнулась взглядом на какую-то незнакомую женщину в кабинете.

Та, обернувшись к кафедре, что-то говорила химику.

— Ну так отправьте ее к Марине Павловне! — женщина нахмурилась и, развернувшись, хлопнула дверью. Химик поджал губы и встал.

— Жень, — мягко позвал он, спускаясь с кафедры и подходя ближе, — Тебя тут завуч… в общем, — он замялся.

Женя похолодела.

— Я поняла.

— Не бойся! Она ничего не сделает. Она вообще не такая страшная, какой хочет казаться.

— Все-таки Елена Давыдовна оскорбилась, — хмыкнула Женя, категорично складывая руки на груди.

— Я, кстати, не спросил, как там электив прошел? Все еще хуже стало, чем после диалога в коридоре? Что еще ты ей наговорила?

— Отказалась идти в ее группу, потому что уже у Анастасии Андреевны.

— А на деле?

— Анастасия Андреевна узнала об этом одновременно с ней, — слабо улыбнулась Женя.

Химик ахнул:

— Доиграешься! — и улыбнулся со хитрым прищуром.

— Я не жалею, — не сдержала искренности Женя. Марина Павловна больше не пугала.

— Удачи, Робин Гуд. Приходи потом, нажалуешься. Ну и учебники заберешь.

— Со щитом или на щите, — бросила Женя, выходя из кабинета, отрезая себя от анализов Чалмаева, мягкой, почти ощутимой тишины в кабинете и химика.

Марины Павловны в кабинете не оказалось — она постучала и заглянула, но там никого не было. Женя села в приемной и обняла кота-сосиску: она сама не знала, что он тут делает, но он был таким теплым, а ей, признаться честно, было немного страшно: ее никогда так еще не отчитывали, еще, как ей казалось, и совершенно ни за что. Хотя, может химик прав и все правда будет в порядке?

Женя так задумалась, что совсем даже не заметила из ниоткуда взявшегося и наворчавшего на нее завхоза со стремянкой:

— Девочка, ты что тут делаешь? Тебе обязательно тут сидеть?

Женя спокойно ответила:

— Я Марину Павловну жду.

Он проворчал:

— А ты не могла бы ее в ее кабинете ждать? Очень ты тут мешаешься, а мне лампочку поменять надо.

Женя пожала плечами:

— А так можно? Заходить без разрешения?

— Скажешь, что я попросил не мешать.

Женя встала, поправила платье и исчезла за дверью. Зацепилась неудачно за какую-то сущую ерунду на наличнике у двери — что-то на подоле платья неудачно поползло, и нитка зацепилась за маленький сучок на дереве. Жене бы, конечно, следовало спокойно себя освободить из этого нелепого плена, но она была такой заведенной, на нервах, измученной и вне себя от странных, смешавшихся эмоций, что дернула юбку и, не ожидав инерции, влетела плечом в шкаф. Тихо сматерилась сквозь зубы, когда ее щедро приложила по голове и плечу какая-то свалившаяся с него папка, из которой тут же ворохом разлетелись листки каких-то таблиц, договоров и прочих непонятных документов. Только этого вот ей не хватало. Женя тут же приземлилась на колени, судорожно сгребая листки в кучу и кое-как пытаясь вернуть их обратно в папку. Только бы Марина Павловна не застала ее за таким занятием!

Женя обернулась на дверь и только сейчас поняла, что через стеклянный простенок видно все, что происходит снаружи кабинета. И как она не увидела этого стекла в коридоре. Женя хлопнула себя по лбу. Ну конечно! Там же зеркало. Зеркало! Значит, ее не видно, а она видит все. Хорошо же устроились! “Интересные тут же секретики напополам с чаями завуч гоняет, раз у нее такая дверь”, — усмехнулась про себя Женя. Вот вам и завуч по воспитательной работе — волк в овечьей шкуре, ну честное слово! И тут у всех какие-то свои странные секретики и недоговорки. Женя и сама не знала, что так смутило ее в этой двери, но эта странная прозрачная недопрозрачность не давала покоя.

“Вот вам и слабые электролиты”, — фыркнула Женя на собственную странную ассоциацию, — “Сначала никакие свойства мы не проявляем, никак не реагируем, такие спокойные и бояться нас не надо, а потом непонятные зеркальные двери. ”

Женя развернулась к двери лицом и еще лихорадочнее начала собирать бумаги в кучу. Глаза царапнула знакомая фамилия на одном из них: В.А.Чалмаев. Учебник по литературе в двух частях. А в графе напротив — какая-то запредельная сумма за один экземпляр: 1524 рубля! Женя тихо охнула в неверии: так хотелось заполучить красивый учебник себе, купить свой такой. Отдать за него такие деньги будет жалко. Сгребя все в кучу, Женя встала на носочки, забрасывая папку снова наверх. Когда она упадет на кого-то еще — втайне Женя надеялась, что на саму Марину Павловну — это уже будет проблема того, на кого она упадет.

Когда Марина Павловна вернулась в свой кабинет, Женя уже, как примерная отличница, сидела на гостевом диванчике, сложив на коленях руки в замок. Если та и удивилась тому, что Женя уже была тут, то и виду не подала.

— Здравствуйте, Евгения, — как-то чопорно поздоровалась она и опустилась в свое кресло, разворачиваясь к ней лицом. Вот вам и слабые не диссоциирующие электролиты.