Ода об ушедшем (гет)

"Никитос, беги на вокзал. Надеюсь она еще не уехала. Сейчас или никогда. Не сделаешь этого сейчас, потом всю жизнь жалеть будешь" — сказал Леха, смотря на Никиту, который замер с телефоном в руке. На экране горели два пропущенных от Ксюши.

Они сидели, разбирая старые конспекты и записи. Звонок застал Никиту врасплох. Он смотрел на имя, вспоминая вчерашнюю встречу: ее улыбку, чуть более взрослую и сдержанную, чем на выпускном, и ту самую книгу в синей обложке, которую он, сгорая от стыда, сунул ей в руки со словами «почитай, если будет время».

Он не ответил. Не из-за загруженности, как раньше. А из-за странной, парализующей неловкости. Эта книга была вывернутой наизнанку душой, слепком его восемнадцатилетних чувств, которые он считал архивированными и забытыми. А теперь она прочитала это. И звонила.

— Слушай, Лех, там всё сложно, — Никита провел рукой по волосам. — У нее же парень. Она просто, наверное, поблагодарить хотела. Или сказать, что это наивно и смешно.

— Ты идиот? — Сава вырвал у него из рук телефон, тыча пальцем в экран. — Два звонка! Подряд! В девять вечера и в семь утра. Она не про «спасибо» звонила. Она же сегодня уезжает! Беги, дурак!

Что-то дрогнуло внутри. Не внезапная вспышка старой любви — нет. Это было скорее щемящее чувство упущенного, недоговоренного, призрак того «себя», который три года назад на выпускном был готов ради нее на всё. Тот парень из книги — смешной, восторженный, влюбленный — смотрел на него со страниц и требовал не подводить.

Никита сорвался с места.

На вокзале царила утренняя суматоха. Он, запыхавшийся, принялся за поиск на табло. 08:50, автобус, платформа 7. Оставалось пять минут.

Он нырнул в толпу у платформы. Автобус уже стоял, мотор работал на холостых. Пассажиры заканчивали занимать места. И тут он увидел ее. Ксюша стояла у открытого багажного отсека, закидывая рюкзак. На ней были те же джинсы и простая белая футболка, что и вчера. Каштановые волосы были собраны в небрежный хвост.

— Ксюша! — крикнул он.

Она обернулась. Ее лицо было не таким, как вчера. Оно было сосредоточенным, уставшим, и в глазах читалась целая буря мыслей, которые она проворочала бессонной ночью. Увидев его, она не улыбнулась. Просто смотрела, будто оценивая.

— Никита, — просто сказала она.

— Я… увидел пропущенные. Прости, я был… — он запнулся.

— Занят? — она закончила за него, и в голосе послышалась знакомая, но теперь горьковатая ирония. — Да, я знаю.

— Нет. Я испугался, — выпалил он честно, подходя ближе. Между ними оставался метр. — Этой книги. Того, что ты все прочитала.

— Я прочитала, — кивнула Ксюша. — Ты написал это… когда?

— После первого курса. По кусочкам.

— Там все так… искренне. Как будто время остановилось, — она посмотрела куда-то мимо него, на знакомые улицы родного города. — А потом оно пошло. И у всех по-разному.

Водитель вышел, начал закрывать багажник.

— Ты звонила, чтобы сказать что? — спросил Никита, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Он прибежал, как в плохом романе, но теперь не знал, зачем.

Ксюша вздохнула. Взгляд ее стал прямым и четким.

— Чтобы сказать спасибо. Правда. Спасибо за того парня на страницах. Он… согрел. Он напомнил, что некоторые чувства не врут, даже если все вокруг меняется. И чтобы сказать, что я все понимаю. Мы живем разной жизнью. У тебя — здесь, у меня — там. И это нормально.

— А парень? — спросил он, не в силах сдержаться.

— Есть парень, — подтвердила она. — И это тоже часть моей жизни. Но твоя книга… она заставила задуматься. Не о том, чтобы все вернуть. Это невозможно. А о том, какие мы были. И какие дороги выбираем.

— Ксюш, я…

— Всем на посадку! — крикнул водитель, хлопая дверью багажника.

Ксюша взяла билет в руки. Она сделала шаг к нему, быстрый и легкий, и на секунду ее пальцы коснулись его ладони — сухое, теплое, прощальное прикосновение.

— Не жалей, Никита. Я не жалею. Напишешь еще что-нибудь — пришли. Я буду рада прочитать.

Она повернулась и легкой походкой поднялась в салон автобуса. Дверь закрылась с пневматическим вздохом.

Никита остался стоять на перроне, чувствуя странную, горькую пустоту. Он не опоздал. Он прибежал. И все же что-то важное, хрупкое и неуловимое, как летний ветерок между ними, безвозвратно уехало на этом автобусе.

Он не упустил ее сегодня. Он упустил что-то другое — возможность, момент, чувство — гораздо раньше. И теперь это осознание, четкое и ясное, как утреннее солнце, било прямо в глаза. Леха был прав: жалеть он будет. Но не о том, что не прибежал сегодня. А о том, что когда-то перестал звонить, когда это было так важно.