Первый поцелуй Вероники де Тьерсен (гет)

Если бы Веронику де Тьерсен спросили, что больше всего её раздражает в Париже, то сначала она назвала бы Рене Бюсси, а уже затем вечную жару, пыль и неистребимый запах навоза. Жара с приходом осени спала, дышать стало легче, вонь уже не так сильно била в ноздри, к пыли тоже можно было как-то привыкнуть, но Рене — ох уж этот вездесущий Рене! За последние дни он стал докучать Веронике столь часто, что она уже всерьёз жалела, что не обладает ведьмовским искусством — тогда она превратила бы его в хорька или кота, а то и вовсе в голубя, и отправила подальше от их дома!

Рене был лучшим другом её брата и одним из лучших, как он утверждал сам, королевских мушкетёров. Брат Вероники Валентин вступил в ряды мушкетёров совсем недавно, и Рене заботливо взял его под своё крыло — впрочем, как была уверена Вероника, с несомненной выгодой для себя. Будучи ненамного старше Валентина, белокурый и голубоглазый Рене со своими щегольскими усиками и бородкой, с одеждой, о чистоте которой он неизменно заботился, был намного опытнее в любовных делах, о чём не стеснялся сообщать едва ли не каждому встречному. При этом он писал стихи, был сведущ в вопросах религии и неоднократно заявлял, что хочет отречься от мирских дел и уйти в монастырь. Валентина это забавляло, Веронику — злило. Она считала Рене манерным, жеманным и чересчур много заботящимся о своей красоте, а сочетание его многочисленных любовных приключений со стремлением податься в монахи — донельзя лицемерным.

Брат с сестрой прибыли в Париж несколько месяцев назад. Валентин горел желанием стать королевским мушкетёром, и отцу, немного похлопотав и обратившись к помощи нескольких старых друзей, удалось добиться, чтобы сына приняли. Невысокий и худощавый, с копной рыжевато-русых волос и длинным носом, Валентин не был писаным красавцем, но возмещал это обаятельной улыбкой, неунывающим характером и лёгким взглядом на жизнь. Прибыв в Париж, он при полной поддержке Рене с головой окунулся в круговорот развлечений: трактиры, выпивка, карты, кости, девушки, была даже пара стычек, к счастью, окончившихся мирно... Отец предвидел это и отправил вместе с сыном Веронику, надеясь, что она, с её рассудительностью и твёрдостью характера, сможет держать брата в узде. «Заодно и жениха себе найдёшь!» — добавила мать, провожая детей в дорогу. «Всех наших соседей ты отвергла, может, хоть в Париже тебе кто приглянется!».

Вероника и в самом деле отказала троим мужчинам, сватавшимся к ней. Первый был уже глубоким стариком, и, несмотря на всю его галантность, изо рта у него пахло так отвратительно, что её едва не стошнило при одной мысли, что придётся целоваться с ним. Второй был известным повесой, и Вероника прямо сказала родителям, что не желает терпеть постоянные измены мужа. Третий же глядел на неё настолько холодным взглядом и был так равнодушен, что не требовалось читать мысли, чтобы понять: он желает лишь наследство, а не саму Веронику.

Она не раз слышала, что должна быть менее разборчивой, иначе останется старой девой. Веронику тоже нельзя было назвать красавицей — сама слишком тощая, ноги и руки чересчур длинные, нос, как и у брата, тоже длинноват, лицо вытянутое, за что в детстве девочки из пансиона дразнили её «лошадкой», скулы выступают, подбородок твёрдый, а не округлый... Она унаследовала от матери рыжевато-русые волосы, мягкие и вьющиеся — то немногое, чем она гордилась, и хотела бы унаследовать нежные черты лица и тёмно-карие глаза, но глаза у неё были серо-голубые, отцовские. В свои девятнадцать лет Вероника понимала, что красота ещё не означает счастья, что брак не строится на одной красоте, что быть женщиной в этом мире трудно, а мирная тихая жизнь её родителей — скорее исключение, нежели правило. Глядя на мужчин трезво и рассудительно, она думала, что вряд ли когда-нибудь влюбится, к тому же её волевой и резкий характер часто отталкивал от неё поклонников.

Но Рене он не оттолкнул, даже напротив — ему словно хотелось укротить её, подчинить своей воле, сделать мягкой и послушной. Вероника ощущала себя строптивой лошадью, которую пытаются объездить, и это ей совсем не нравилось. Рене не вызывал у неё никаких приятных чувств, но он частенько гостил у них на правах друга Валентина. Вероника, вынужденная играть роль хозяйки дома, вела себя настолько холодно и отстранённо, насколько могла, но Рене то ли не замечал этого, то ли не придавал значения. Во всяком случае, он был неизменно галантен, вежлив и, слава Богу, не пытался зайти дальше поцелуя руки.

— Почему тебе так не нравится Рене? — однажды спросил её брат. — Он всегда учтив, хорош собой, храбр и, поверь мне, лучшего друга не найти! Он был бы тебе прекрасным мужем!

— Он не собирается жениться — ни на мне, ни на ком-либо ещё, — отрезала Вероника. — Кроме того, мама с папой ждут, что я найду жениха небедного и порядочного, а единственное, что способен мне дать Рене — это парочка дурных болезней.

— Ну что ты! — Валентин расхохотался, но смех его звучал немного сконфуженно. — В этом деле он чрезвычайно щепетилен и следит за здоровьем дам, которых он... эээ... посещает в ночные часы. И вообще, такой молодой девушке, как ты, не полагается знать такие вещи!

— Возможно, — согласилась она. — Но их определённо полагается знать такому молодому мужчине, как ты.

Валентин покраснел, пробормотал, что ему срочно пора идти, иначе не миновать гнева грозного капитана Леона, и поспешно выскользнул за дверь, не заметив, как вспыхнули щёки сестры.

Леон дю Валлон де Брасье де Пьерфон был капитаном королевских мушкетёров, бывшим капитаном королевских гвардейцев и сыном Портоса, благодаря которому он и перешёл из вторых в первые. Всего в Лувре и его окрестностях обитало пятеро детей легендарной четвёрки мушкетёров — уже упомянутый Леон, его сестра Анжелика, фрейлина королевы-матери Жаклин д’Эрбле, в девичестве д’Артаньян, её супруг Анри д’Эрбле, сын Арамиса, и Рауль де Ла Фер, сын Атоса. При дворе о них ходили самые противоречивые слухи — якобы они около года назад вернули во Францию сокровища из королевской казны, похищенные кардиналом Мазарини, в том числе перстень бессмертия, а помогали им вернувшиеся с того света отцы-мушкетёры. Вероника не верила ни в магический перстень, ни в воскрешение Атоса, Портоса, Арамиса и д’Артаньяна, да и подвиги молодой пятёрки не вызывали у неё восхищения. Она пару раз бывала в Лувре, все пятеро были представлены ей, но лишь одно имя засело в памяти и теперь билось в ней, всплывая в самые неподходящие моменты, кружилось в голове, не давая уснуть.

Леон!.. Вероника едва перебросилась с ним парой слов — капитан галантно поклонился ей при знакомстве и тут же скрылся из виду, но её что-то кольнуло в сердце — что-то, заставившее её до того самого времени, как они с братом покинули Лувр, выискивать Леона взглядом в толпе, следить взглядом за фигурой в чёрном плаще и втайне восхищаться его выправкой, его прямой спиной и широкими плечами.

У Леона дю Валлона тоже были светлые волосы и голубые глаза, но он совершенно не был похож на Рене: жёсткие пряди падали на плечи, не завиваясь в локоны, глаза отливали не тёплым васильковым оттенком, а льдом или сталью, черты лица были резкие, голос хриплый и отрывистый. Леона нельзя было назвать красавцем, да и выглядел он старше своих лет, но после той единственной встречи Вероника не могла перестать думать о нём. Досадуя на собственную глупость и неизвестно откуда взявшуюся влюбчивость, она теперь едва ли не каждый день приходила к Лувру в надежде хоть мельком увидеть капитана, и порой эти надежды оправдывались. Она даже выяснила, где он живёт, и иногда как бы случайно проходила мимо его дома, бросая взгляд на зашторенные окна. Беседуя с Валентином, она потихоньку вытягивала из него всё новые и новые подробности о Леоне, благо брат ничего не замечал и охотно разглагольствовал о своём командире.

Леон, по его словам, был хорошим капитаном: вспыльчивым, но отходчивым, часто ругался на подчинённых, но кулаки пускал в ход редко, а кнут или плеть — почти никогда. Но больше всего его уважали за то, что он не жаловался вышестоящим лицам, предпочитая разбираться с непослушанием и нарушениями самолично. Валентин описывал его как сурового, но справедливого, к тому же говорил, что капитан, несмотря на тяжёлое детство и мрачное прошлое, не жесток. Леон был бастардом, долгое время не знавшим своего отца, рано лишился матери и вырос в приюте, но своего происхождения не стыдился, напротив, называл себя бастардом едва ли не с гордостью. Все, знавшие его, сходились во мнении, что сын Портоса — отважный, дерзкий и стойкий человек, и отвага его граничит с безрассудством.

Вероника не понимала, откуда взялась эта внезапно нахлынувшая влюблённость в мужчину, которого она едва знала. Из слов Валентина она поняла, что Леон храбр, не терпит несправедливости и умеет командовать людьми. Рене добавлял, что капитан остёр на язык и насмешлив до язвительности — судя по его неприязненному тону, он слышал насмешки и в свой адрес. Глаза говорили Веронике, что сын Портоса силён, прекрасно сложен и хорош собой. Что же говорили ей сны... об этом лучше было не думать, потому что она не раз просыпалась с пылающими от стыда щеками, дрожью между ног и слабостью, охватившей всё её тело.

Вероника не собиралась кому-либо раскрывать секрет своей любви и даже не надеялась на взаимность. Она думала, что это странное чувство угаснет, если она перестанет подпитывать его, перестанет тайком наблюдать за Леоном, и уже намеревалась написать родителям и отправиться домой, оставив Валентина одного, — в конце концов, он не маленький мальчик, и должен сам позаботиться о себе! Но тут произошло кое-что, в корне переменившее все её планы.

В конце сентября Людовик XIV, блистательный Король-Солнце, устроил осенний бал. При помощи Рене, у которого везде имелись полезные знакомства и связи, Валентин раздобыл два приглашения и заявил сестре, что они непременно должны отправиться на торжество. Вероника, признаться, не особо любила всякие пышные празднества, балы, где много народу, переполненные людьми душные залы, пиликанье фальшивящих скрипок, гомон и перешёптывания, косые взгляды дам, направленные на её скромное платье, приторные комплименты напомаженных кавалеров... Но отказывать было невежливо, а оставлять брата одного — опасно, поэтому она согласилась. «К тому же, на балу наверняка будет капитан Леон», — мелькнула непрошеная мысль, и Вероника сердито прикусила губу.

Во дворце оказалось прохладнее и свежее, чем она ожидала, и музыка звучала весьма приятно, так что всё было не так страшно. На Веронику в её коричневом провинциальном платье никто не обращал внимания, и её это вполне устраивало. Пару раз с ней потанцевал брат, пару раз — Рене, иногда подходили какие-то молодые люди в вычурных париках и расшитых камзолах, Вероника механически танцевала с ними, не утруждаясь запоминанием их лиц и имён. Версаль пытался поразить её сверканием золота и хрусталя, отражением сотен свечей в зеркалах, букетами из жёлтых, красных и оранжевых листьев в вазах, но Вероника смотрела на всё это тем же взглядом, каким окидывала из окна кареты мелькавший за окном лес, окрашенный в осенние цвета. Большей частью она стояла возле стены и скользила взглядом по залу. Капитан Леон был здесь, но не танцевал и вообще не веселился — он стоял, прислонившись к колонне, и, чуть прищурившись, оглядывал зал. В какой-то миг их глаза встретились, и он кивнул ей, слегка поклонившись, — она в ответ коротко присела.

К вечеру, впрочем, стало повеселее. Наступили сумерки, и люди шумной пёстрой толпой повалили из дворца на улицу, рассыпались разноцветными стайками по закоулкам парка, принялись преследовать друг друга в зелёном лабиринте, то и дело разражаясь взрывами смеха. Вероника, стремясь наконец обрести уединение, свернула раз, другой, приподняв юбку, пустилась бегом, чтобы скрыться от назойливой толпы, и вскоре очутилась в переплетениях лабиринта. Навстречу ей вылетела какая-то девушка в голубом платье, всплеснула руками и прижала палец к губам: мол, не выдавайте меня! Вероника едва успела кивнуть, когда девушка скрылась за поворотом. Не желая наткнуться на её преследователя, Вероника скользнула вглубь сада и присела на влажную после слабого дождя траву, подтянув колени к груди. В своём неярком платье, укрытая сумерками, она была почти неразличима среди зелени.

Какое-то время она сидела спокойно, выравнивая дыхание и пытаясь убедить себя, что праздник не так уж плох, что она не прогадала, явившись сюда с братом. Потом с другой стороны зелёной изгороди послышались шаги, бряцанье шпор, раздались мужские голоса. Затаившаяся Вероника узнала Рене, второй мужчина был ей незнаком.

— Чёрт возьми, это даже обидно! — горячо говорил Бюсси. — Эта девушка — всего лишь простая провинциалка, а держится так гордо, точно она — сама царица Савская! Ну ничего, уж сегодня я сорву поцелуй с её алых губок, и пусть только попробует отвертеться! Готов держать пари, что эта недотрога ещё ни с кем не целовалась!

— А что же её брат? — хохотнул другой. — Не проткнёт тебя шпагой за такое?

— Если уж нам с Валентином случится сойтись в бою, ставлю десять против одного, что это я его проткну, — беспечно отозвался Рене. — Но не думаю, что до этого дойдёт. Она знает, что я фехтую лучше него, и именно поэтому ничего ему не скажет.

Приятели удалились, посмеиваясь, а Вероника осталась сидеть на траве, прижимая руку к зашедшемуся в бешеном стуке сердцу. Они говорили о ней, это она поняла ясно. Значит, Рене намерен сорвать с её губ поцелуй, хотя бы и силой! И её единственный защитник, её брат, бессилен ей помочь, иначе он погибнет! Чёртов Рене, как ловко он всё рассчитал! Она догадывалась, каков он на самом деле, но от обиды за брата, считавшего этого двуличного лицемера своим самым верным другом, у неё защипало в глазах. «Нет, я не позволю ему себя поцеловать!» — твёрдо решила Вероника. «Залеплю пощёчину, плюну в лицо, укушу за язык, если он попытается засунуть его мне в рот!». Её трясло от страха, от осознания того, что она здесь совсем одна, что Рене может вот-вот наткнуться на неё и потребовать нечто большее, чем просто поцелуй, и она ненавидела себя за свой страх.

В ушах стучало так громко, что Вероника не понимала, затихли ли шаги двух мужчин. Она осторожно поднялась и, стараясь ступать как можно осторожнее, зашагала по траве в поисках выхода. Лабиринт петлял, уводя её то вправо, то влево, за изгородью мелькали какие-то тени, и она пригибалась, всякий раз боясь наткнуться на Рене. В какой-то момент она ступила на более широкую дорожку, судя по всему, ведущую к выходу, и в тот же миг с противоположной стороны появился мужчина. Вероника испуганно вскинула глаза и с облегчением выдохнула — это был капитан Леон.

Мысль пришла к ней в голову сразу, простая и ясная. Рене Бюсси хотел стать первым, кто поцелует её, но он ей совсем не нравился. А вот Леон дю Валлон нравился, и даже очень! Так почему бы ей самой не поцеловать того, кто ей нравится, самой решить, каким будет её первый поцелуй?

Мысль, пришедшая следом, беззвучно вопила: «Ты сошла с ума! Остановись!», но Вероника уже ничего не слышала. Охваченная гневом на Рене и любовью к стоявшему перед ней мужчине, она быстро пересекла разделявшую их небольшую лужайку, обхватила капитана за плечи и крепко поцеловала прямо в губы.

Леон замер. Вероника зажмурилась, поэтому не видела его лица, но чувствовала, как он застыл, как напряжены его плечи. «Только не отталкивайте меня!» — мысленно взмолилась она. Леон вскинул руки, но не оттолкнул, а, помедлив, осторожно опустил ладони ей на плечи. Изо рта у него, слава Богу, ничем не пахло, губы были сухие, твёрдые и прохладные — сначала он не шевелился, потом чуть приоткрыл рот, отвечая на поцелуй. Он не пытался просунуть ей в рот язык и явно был ошарашен произошедшим. Вероника ощутила дрожь, волной прошедшую по его телу, ей стало тяжело дышать, и она, не без некоторого сожаления оторвавшись от губ Леона, отступила на шаг.

Он глядел на неё с изумлением, пытаясь отдышаться, глаза его ярко блестели в полумраке, к лицу, казалось, прилила кровь, но у Вероники не было времени его рассматривать. Только сейчас осознав всю чудовищную бестактность своего поступка, она, не в силах даже попросить прощения, развернулась и метнулась прочь.

Позднее она не могла вспомнить, какими путями шла и как смогла-таки выбраться из лабиринта. Голова кружилась так сильно, что Вероника лишь чудом удерживалась на ногах, сердце бешено колотилось, отдаваясь стуком в висках, лицо горело, а рот всё ещё чувствовал прикосновение чужих губ. Проклиная себя последними словами, Вероника свернула за угол и едва успела присесть — мимо с встревоженным видом торопливо прошагал Рене, оглядываясь по сторонам. Очевидно, он не ожидал, что Вероника будет прятаться, и не смотрел вниз, поэтому не заметил её, затаившуюся в кустах совсем близко. Подождав, когда он удалится, Вероника поднялась, отряхнула юбку, покинула лабиринт и быстро огляделась. Рене шёл прочь, не оборачиваясь, а чуть ближе мелькнул светло-серый камзол её брата. Вздохнув с облегчением, она направилась к нему, но тут кто-то окликнул её сзади:

— Сударыня!

Вероника обернулась и вздрогнула. Совсем рядом стоял капитан Леон дю Валлон, и весь вид его ясно говорил, что он сейчас потребует объяснений. Вероника была так потрясена событиями сегодняшнего вечера, что даже не удивилась его внезапному бесшумному появлению. Собрав волю в кулак, она проговорила как можно более спокойно:

— Господин капитан, я прошу прощения за своё поведение. Это было очень невежливо с моей стороны, я наверняка ошарашила вас...

— О, только не думайте, что мне не понравилось! — перебил её Леон. — Это было неожиданно, признаю, но это была весьма приятная неожиданность. В последний раз девушка бросалась ко мне с неожиданным поцелуем, чтобы избежать ареста — своего и своих друзей, и было это давно, больше года назад... Вы с кем-то поспорили, верно, мадемуазель... де Тьерсен?

«Надо же, он меня запомнил!» — мысленно удивилась Вероника. Она покачала головой и рассказала Леону правду: она поцеловала его лишь затем, чтобы не отдавать первый поцелуй неприятному ей человеку. Услышав о поведении Рене Бюсси, Леон помрачнел, брови его сошлись к переносице.

— Мне досадно, что королевский мушкетёр и мой подчинённый причинил вам столько беспокойства, — произнёс он. — Прошу у вас прощения, сударыня. Больше это не повторится, я обещаю.

— Только не устраивайте ему разнос, прошу вас! — она всплеснула руками. — Я не хочу выглядеть доносчицей в глазах Бюсси! Не хочу, чтобы он подумал, что я не в силах себя защитить и чуть что бегу жаловаться, не хочу, чтобы он вообще знал, что я подслушала его слова. Кроме того, он не причинил мне никакого вреда.

— Потому что не нашёл вас, — холодно ответил Леон. — Но если бы на вашем месте оказалась другая девушка?

— Насколько я знаю, все девушки, кроме меня, мечтают о Рене Бюсси, — Вероника вздёрнула подбородок. — Так что вряд ли какая-нибудь из них расстроилась, если бы он сорвал с её губ поцелуй. А за меня не стоит переживать, господин капитан.

— Можете называть меня просто Леон, — усмехнулся он. — Полагаю, мы достаточно сблизились для этого.

— Леон, — повторила она, чуть покраснев. — Я поговорю с братом и, быть может, смогу убедить его прервать дружбу с этим человеком. Видите ли, я не могу прямо сказать ему, что случилось, потому что Валентин, чего доброго, вызовет Рене на дуэль, а я не могу этого допустить. Я приехала сюда следить за братом, а не привести его к гибели!

— Понял, — кивнул Леон. — Валентин де Тьерсен... весёлый молодой человек. Подаёт большие надежды, но очень уж наивен. И как его угораздило сдружиться с Бюсси?

— Рене стал для моего брата проводником в мир грехов Парижа, — пожала плечами Вероника. Леон усмехнулся.

— Понятно... Что ж, вам больше не о чем беспокоиться. Думаю, я сумею найти для Бюсси парочку крепких слов, не упоминая ни вас, ни вашего брата, но так, чтобы он кое-что понял и поумерил свой пыл в отношении девушек. Кто знает, что он захочет забрать у невинной девушки в следующий раз?..

Леон замолчал, глядя в сгущающиеся сумерки. Вероника первой нарушила затянувшееся молчание.

— Значит, вы не сердитесь на меня из-за поцелуя? — спросила она более робко, чем намеревалась.

— Из-за поцелуя? Ну что вы! — он усмехнулся. — Это было вдвойне радостно: сначала получить совершенно неожиданный поцелуй, а потом узнать, что меня предпочли этому смазливому Рене Бюсси. Признаться, это было чертовски приятно!

Вероника бросила взгляд ему за спину: её брат только что закончил разговор с каким-то юношей и теперь встревоженно крутил головой, видимо, разыскивая сестру. Решив, что после поцелуя, который она себе позволила, надо идти до конца, Вероника произнесла:

— Я приглашаю вас на ужин в ближайшую субботу, господин... Леон. Кажется, моему брату не помешает влияние кого-то более взрослого и ответственного, чем Бюсси. Может, вы станете для него наставником? Он хорошо отзывался о вас.

— Не больно хороший из меня наставник, — протянул Леон, потом поднял взгляд на Веронику, и в голубых глазах его заплясали искорки. Неизвестно, догадался он о её влюблённости или нет, но черты его смягчились, и он проговорил:

— Но было бы преступлением отказывать такой решительной молодой девушке. Я приду, сударыня, и постараюсь помочь вашему брату выжить в этом осином гнезде, именуемом Парижем. Но сейчас позвольте откланяться — мне нужно найти этого красавца Бюсси и сказать ему пару слов.

Поклонившись, он исчез столь же бесшумно, как и появился, — Вероника успела только кивнуть ему на прощание. С трудом переводя дыхание, прижав руку к груди и не веря в собственное счастье, она пустилась к брату — тот как раз увидел её и замахал рукой. Подходя к нему, она обернулась и уже не разглядела стройной фигуры Леона среди кустов, но губы всё ещё ощущали вкус его губ, и от этого она чувствовала себя невозможно счастливой.