Под знаком Венеры (гет)

Что-то не так в доме наслаждений

The Doors

Бледно-сиреневые сумерки лениво опускались на долину, укрытую молодой зеленью, и окутывали верхушки редких холмов туманным пологом. Вечерняя тишина накрывала окрестности, даже ветер лишь едва касался водной глади узкой речушки.

Безмятежность апрельского вечера на скрытой от маггловских глаз поляне нарушала только гудевшая, словно потревоженный улей, Нора.

В саду возился с многочисленными фейерверками Джордж, на кухне хлопотала Молли. Сразу на нескольких сковородках что-то скворчало, тушилось и жарилось; в духовке запекались веллингтонские пироги с форелью, говядиной и грибами, а три венчика в больших мисках по велению волшебной палочки взбивали пышный крем — шоколадный, ванильный и сливочный.

— Молли, давайте я вам помогу. — Флёр подходила уже третий раз, но пожилая женщина лишь бегло окидывала невестку в светло-голубом узком платье неодобрительным взглядом и качала головой.

Флёр вздохнула и, повязав старый фартук поверх элегантного платья, принялась нарезать сыры, которые они с Биллом привезли из Франции сегодня днём. Они вручили подарки Молли и Артуру сразу по возвращении, но свёртки, источающие непривычный запах, так и оставались лежать, брошенные на углу стола. Но хотя бы бутылку дорогого французского вина Артур поставил на обеденный стол и, ловко лавируя по тесному помещению в инвалидном кресле, расставлял фужеры из тонкого стекла, подаренные им с Молли в прошлом году.

— Фу-у-у! Мама! У тебя что-то протухло? — Зажимая нос и рот, на кухню вбежала Джинни.

— Ты переигрываешь, сестрёнка. — Добродушно похлопал её по плечу Билл. — Вот увидишь, тебе понравится. В сочетании с вином, мёдом и орехами — это изысканное лакомство.

Флёр улыбнулась мужу и одними губами прошептала «merci»[1], Молли, наблюдавшая за этой сценой вполоборота, закатила глаза и цокнула языком.

— О, Мерлин… там ещё и мёд с орехами будут, они же такие калорийные… — Джинни закончила фразу совсем тихо, буквально себе под нос. Лицо её всё больше сливалось по цвету с зелёным платьем, перехваченным тугим золотистым ремешком на тонкой талии.

— Джинни, милая моя, тебе нехорошо? Может, выйдешь пока в сад, поболтаете с Джорджем, он скучал по тебе. — Вытирая о передник руки, Молли с тревогой смотрела на дочь.

— Да, сестрёнка, этот весенний турнир выжал из тебя все силы. Пойдём посмотрим, что готовит старина Джордж в честь возвращения домой «самой красивой чемпионки по квиддичу в мире», — процитировал Билл заголовок статьи в последнем Пророке. Спортивная колонка в газете лишь мельком упоминала о триумфальных победах «Гарпий», в основном же текст содержал восторженные эпитеты и метафоры, касающиеся невероятной лёгкости, скорости и проворности капитана команды Джиневры Уизли.

Подхватив сестру под руку, Билл настойчиво направил её к выходу, но та, успев обернуться, ещё раз приложила ладонь к носу и посмотрела на мать. Молли лишь развела руками и поджала губы.

Флёр же проводила мужа и золовку внимательным взглядом, а затем прошептала что-то по-французски, и помещение наполнил лёгкий аромат распускающихся роз.

Пламя в старом камине полыхнуло зелёным, и в проёме показалась гора коробок на каблуках и в облаке пепла. Молли открыла рот, Артур выронил фужер, рассыпавшийся осколками на дощатом полу, Флёр замерла с ножом в руке. Гора коробок прошествовала на середину маленькой гостиной, оставляя позади себя чёрные следы на старом потёртом ковре, и чихнула. Коробки с грохотом упали на пол, снова поднимая пепел, от которого Гермиона, а это была она, чихнула ещё раз.

— Ох, милая, нельзя же так пугать! — Всплеснула руками Молли.

— Репаро! — Гермиона направила палочку на осколки хрусталя. — Добрый вечер, Молли, Артур… О, Флёр, не думала, что вы вернётесь с Биллом так скоро.

— Bonsoir[2], Гермиона. Билл узнал, что малышка Джинни приезжает домой после окончания сезона и поспешил в Нору. Вик осталась ещё на несколько дней у моей семьи.

— Джинни здесь? Значит, поужинаем все вместе, как в старые добрые времена. Жаль, Рона нет, «Пушки» ещё доигрывают сезон.

Отряхнувшись и убрав пепел Экскуро, Гермиона вновь направила палочку на коробки и магией подняла их в воздух. Те, сложились в идеальную пирамиду и улетели на второй этаж. У Молли, неотрывно следившей за этим действом, брови поползли вверх, стоило ей прочесть названия на тёмно-зелёном шёлке, которым были обёрнуты коробки и коробочки — «Твилфитт и Таттинг».

— Гермиона, тебя повысили?

— Ещё перед Рождеством, я же говорила. Вы с Артуром меня поздравляли... — Гермиона недоумённо воззрилась на свекровь.

— Я помню это, ты теперь первый советник Кингсли. Но эти наряды… от Таттинга… они же баснословно дорогие… И зачем столько всего сразу?

— Это для юбилейного бала, Молли, я не покупаю там вещи ежедневно. Должность обязывает выглядеть соответственно событию. Считайте это прямым указанием Кингсли. Там платье, парадная мантия, туфли, сумочка, аксессуары, ничего лишнего, не волнуйтесь. Кстати, вы с Артуром получили приглашение? Ждут всех, кто участвовал в войне и…

— Проходил тернистый путь, полный боли, отчаяния и потерь, и чья вера в Победу не ослабевала под натиском невзгод и ужаса, сгущавшегося над Магической Британией. Привет, Герми! — Билл зашёл через боковую террасу и тут же заключил девушку в тёплые объятия. — Рад тебя видеть, а то вы с Роном просто неуловимы. Одна всё время в Министерстве, другой — на сборах.

— Отлично цитируешь, Билл, только я уже не пишу пресс-релизы, переросла. Я тоже рада тебе. И я-то в Норе каждый вечер бываю, а вот ты редко заглядываешь, — смешливо улыбнулась она. — А вы идёте на бал?

Билл перевёл взгляд на Флёр и с хитрой улыбкой спросил:

— Мы идём, ma belle[3]?

— D’accord[4], — тихо ответила Флёр, лучезарно улыбнувшись мужу.

Молли, презрительно сжав губы в прямую линию, переводила непонимающий взгляд с невестки на сына, а с сына на мужа, но Артур лишь беспомощно разводил руками, и наконец остановившись на Гермионе, скрестила на груди руки в требовательном жесте.

— Моя красавица. Конечно, согласна. — Устало перевела Гермиона. Она всегда выступала связующим звеном между семьёй Уизли и семьёй Делакур, как единственный человек, кроме Билла, изучивший французский язык.

— Мама, ты не ответила. Вы идёте? Мы с Флёр купили тебе несколько платьев, выбери, какое понравится, и мантию к нему изготовят в ближайшие дни и оперативно доставят из Франции. И для папы тоже мантия будет, в цвет твоей.

Билл, вставший позади Флёр, нежно обнял её за талию.

— Я никуда не пойду! — Молли стукнула поварёшкой по столу. — Я этот тернистый путь прохожу каждый день без моего Фреда и до сих пор вижу во сне Беллатрису, нацелившую палочку на мою дочь! Наверняка там будут ещё и эти крысы белобрысые, скользкие трусливые черви! Хватит совести явиться… И платья французские мне не нужны! Уж не настолько я беспомощна и стара, чтобы наряда себе не выбрать. — Закончив тираду, Молли отвернулась к окну и принялась яростно помешивать жаркое.

Тяжело вздохнув, Флёр спрятала лицо на груди мужа, он крепко прижал её к себе, ласково поглаживая по спине. Артур беспомощно покачал головой, Гермиона, устало сжимая переносицу, направилась к лестнице.

— Какие черви, мама? Нам подарили червивый сыр? Мало того что вонючий и с плесенью… — Сверкая глазами в сторону Флёр, в кухню вбежала заметно порозовевшая Джинни. — С улицы слышно, как ты кричишь…

— Сыр нормальный, сестрёнка. А мама говорила о Малфоях. — Билл подхватил тарелки с закусками, подготовленными Флёр, и направился в столовую. — Пойдём, любовь моя, откупорим бутылку и попробуем, что там за «magnifique»[5] вручила нам твоя grand-mère[6].

— М-м-малфои? — Пролепетала Джинни. — Они тоже идут на бал в честь Победы?

— Мама считает, что они обязательно явятся. Младший уж точно будет, он теперь первый защитник всех магглов и магглорождённых. Долетают такие слухи из Министерства. — Артур с усилием взмахнул палочкой, и коляска сама покатила в столовую. — Смотреть тошно на это лицемерие.

[1] Merci (фр.) — спасибо.

[2]Bonsoir (фр.) — добрый вечер.

[3] Ma belle (фр.) — моя красавица.

[4] D'accord (фр.) — согласна, хорошо, ладно, договорились.

[5] Magnifique (фр.) — великолепный.

[6] Grand-mère (фр.) — бабушка.

Мы есть друг у друга, и этого достаточно

Bon Jovi

Гермиона затворила старую скрипучую дверь, прижалась к ней спиной и прикрыла глаза.

— Всё-таки на время отсутствия Рона надо переезжать в лондонскую квартиру, — проговорила она сама себе и, словно вторя её словам, облезлая ставня сорвалась с одной из петель и заскрежетала. — Репаро!

— Родителям так одиноко, Герм… — передразнила она мужа. — Чарли в Румынии, Джордж в Хогсмиде, в лавке, Джинни и я вечно на сборах, Перси… А где у нас Перси? А Перси у нас с вечно беременной Одри, Билл с Флёр и Вик в «Ракушке», им далеко с побережья добираться, как будто каминную сеть перекрыли… Надо мной уже всё Министерство смеётся, включая тех самых белобрысых червей.

Она устало плюхнулась на большую кровать, занимавшую почти всё пространство комнаты. Стоило коснуться тёмно-зелёной ткани с вышивкой серебряной нитью «Твилфитт и Таттинг», как раздражение ушло. Гермиона развязала ленты и открыла коробку. Вечернее платье глубокого чёрного цвета из тяжёлого гладкого атласа с открытыми плечами и высоким разрезом снова восхитило её до замирания сердца.

В обеденный перерыв Гермиона перемерила, наверное, с дюжину нарядов — красные, зелёные, синие, фиолетовые платья были очень красивы, но казались ей чересчур декорированными или слишком броскими.

— Кажется у меня есть то, что вы ищете, миссис Уизли. Это платье опредёленно ждало именно вас. — Мистер Таттинг скрылся за бордовыми гардинами. Через минуту он появился снова и, едва касаясь инкрустированной перламутром вешалки и почти не дыша от восторга, вынес идеально скроенное, лаконичное платье.

— Я беру! — Ещё не примерив, воскликнула Гермиона. — У вас есть к нему мантия?

Мантия из такого же атласа скользнула Гермионе в руки прямо из коробки. Если бы позволяли размеры комнаты, она бы расправила шлейф и закружилась, но помещение, заставленное мебелью, книгами и спортивным снаряжением, позволяло только неподвижно стоять и любоваться отражением в зеркальной дверце старого шкафа.

Гермиона примерила туфли, достала сумочку, снова открыла коробку с платьем, перетряхнула упаковку от мантии, огляделась вокруг себя, заглянула под кровать и за шкаф, даже выглянула в окно, посветив себе Люмосом… По спине пробежал холодок, и она уже собралась вызвать министерского эльфа, приставленного следить за чистотой её кабинета, как в дверь тихонько постучали.

— В-войдите… — Язык почти не слушался, в горле пересохло.

Флёр вошла в комнату, накинула заглушающие чары на дверь и лишь потом повернулась к Гермионе, протягивая небольшую чёрную бархатную коробочку.

— Ты потеряла… украшения. Видимо, когда замешкалась в камине.

— Спасибо! — Гермиона прижала коробочку к груди и облегчённо вздохнула. Металлический замочек коснулся обнажённой кожи приятным холодком.

— Можно взглянуть? — Спросила Флёр, не сводившая внимательного взгляда с Гермионы. — Не знала, что ты заказываешь украшения у французских мастеров.

Гермиона недоумённо посмотрела на коробку: на той не было никаких опознавательных знаков.

— Сзади… в самом низу, едва заметная надпись чёрным по чёрному. — Во взгляде Флёр проскользнула хитринка, лёгкая улыбка коснулась губ.

— Д-да, конечно… — Дрожащей рукой Гермиона взмахнула палочкой, замочек щёлкнул, и бархатная крышка футляра поднялась сама. Посередине, застёгнутое вокруг небольшого возвышения, сверкнуло широкой полосой бриллиантовое колье-чокер, по бокам от него располагались два браслета такой же ширины и из тех же камней.

Девушки разом восхищённо ахнули. Флёр, бережно касаясь колье, вытащила его из коробочки.

— Подними волосы… Оно просто великолепно! Délicieusement[1]!

Чокер плотным кольцом охватил шею Гермионы, идеально огранённые бриллианты изысканно сверкали на фоне тёмной парадной мантии. Гермиона повернулась к зеркалу и замерла. Строгость, лаконичность, чёткость и сдержанность образа поразили её: в этих линиях, в отсутствии лишнего и напускного, была вся она.

Гермиона вздрогнула, когда у самого уха услышала шёпот Флёр:

— У него прекрасный вкус… и поразительное понимание твоей натуры.

— Не понимаю, о чём ты… — Гермиона поспешно сняла колье и убрала обратно в бархатный футляр. По взмаху волшебной палочки вернулись в свои коробки остальные вещи, ещё взмах — пирамида переместилась в шкаф, а шкаф закрылся на ключ.

— Bien, ce n’est pas grave[2], — ответила Флёр, подняв обе руки в красноречивом жесте «я сдаюсь». Но задержав взгляд на деловом костюме Гермионы чуть дольше обычного, улыбнулась. — Ремень тоже красивый, изящная работа.

Гермиона вспыхнула и быстро запахнула пиджак.

— Увидимся за ужином. — сказала Флёр и, едва заметно кивнув, закрыла за собой дверь.

* * *

Оставшись одна, Гермиона распласталась на кровати. Пальцы заскользили по серебряной пряжке, по кожаному ремню мягчайшей выделки с травленым узором по всей длине в виде переплетающихся ветвей.

Невербальное точечное Инкарцеро её вполне устраивало и так: меньше деталей — меньше следов; голова и без того забита количеством важных дел до предела. Но перед этим подарком на Рождество она не смогла устоять. Пришлось, конечно, немного пересмотреть гардероб и перейти на более тёмные тона: шоколадный, бордовый, изумрудный, чёрный…

Короткие встречи в обеденный перерыв где-нибудь в маггловском Лондоне, подальше от Министерства… Она часто приходила чуть раньше, ставила таймер, раздевалась… Игра начиналась сразу же, стоило тяжёлой чёрной мантии оказаться рядом с её, министерской, на спинке стула. Сорок пять минут, когда Гермиона была той, кого не видел и не знал никто из семьи Уизли, коллег в Министерстве и всей магической Британии. Сорок пять минут, когда она ни за что не отвечала и ничего не решала, вверяя не только своё тело, но и разум, и душу — всю себя до основания в чужие руки, следуя лишь приказам, озвученным бархатным баритоном за задёрнутыми шторами в безликом номере отеля. Ремень оплетал запястья, щиколотки, гладил, обжигал, она сжимала зубами мягчайшую кожу, знала тяжесть серебряной пряжки... В этом простом предмете была заключена своя, особенная магия, о которой было известно только двоим: он давал ей возможность быть свободной от всего в этом мире. Целых сорок пять минут.

* * *

Услышав голос Молли из столовой, усиленный Сонорусом и собиравший к столу всю семью, Гермиона резко села, тряхнула головой, прогоняя воспоминания, быстро сменила деловой костюм на мягкие домашние штаны и футболку и вышла из комнаты. С первого этажа доносились аппетитные запахи, а ей удалось только позавтракать с утра: в последние два года обеды она неизменно пропускала.

Подходя к гостиной, Гермиона услышала уже набивший оскомину разговор между матерью и дочерью:

— Может всё-таки позвать Гарри? Бедный мальчик, так много работает… и дома-то, наверно, не бывает, что там делать одному… с безумной Вальбургой переругиваться только.

— Мама, не надо звать Гарри. Наши пути разошлись. Пожалуйста, давай закроем эту тему. Мы больше не вместе. Всё.

— Если бы ты была более чуткой и менее эгоистичной… — Не унималась Молли, не забывая попутно пополнять тарелку Джинни новыми порциями от каждого блюда, выставленного на столе.

— То мы бы всё равно разошлись, но на несколько лет позже. Гарри женат на своей работе, пойми это уже наконец.

— А ты замужем за квиддичем. — Проворчала Молли, подходя к камину. Она нагнулась и, бросив летучего пороха, громко позвала Кричера.

Престарелый домовик, кряхтя и шаркая ногами, показался в Норе. Молча взял кастрюльки, заботливо подготовленные Молли, и также молча удалился.

Джинни открыла рот, чтобы высказать своё недовольство разыгравшейся мизансценой, как почувствовала лёгкое прикосновение к руке. Флёр немного склонила голову и улыбнулась снисходительной улыбкой. Поколебавшись пару секунд, Джинни лишь сильнее сжала губы, становясь поразительно похожей на юную Молли Пруэтт.

Гермиона уже собралась выйти из своего укрытия: пустой желудок ощутимо давал о себе знать, как новый пассаж свекрови, заставил её ещё сильнее вжаться в стену.

— Внуков я так и не дождусь, наверное…

Её боль и молчаливый укор в глазах родителей мужа. Обвинения никогда не звучали открыто, они подавались под соусом сочувствия и сожаления, но после них Гермионе хотелось утопиться. Заклятье Долохова имело последствия, о которых они узнали только через год после свадьбы. Молли впала в депрессию, как будто диагноз поставили лично ей. После нескольких месяцев психологической адаптации к новым реалиям всей семьи Уизли, Гермиона стала ловить на себе брошенные украдкой взгляды, в которых явственно можно было прочесть, что в иерархии ценности она находится примерно на одной ступеньке с упырём, живущем на чердаке Норы. То есть, совершенно бесполезна.

— Мам, по-моему, мы с Флёр неплохо справляемся, а? — перетянул внимание на себя Билл. — Да и Перси не отстаёт, тебе грех жаловаться.

— А Чарли? А Джордж? А Рональд? А Джинни? Какая прекрасная пара была с Гарри, молодые, красивые, победители. Но ей мётлы дороже семьи выходит… А Чарли — драконы, как Джорджу — фейерверки и хлопушки. Да и ты с Рональдом…

— Что я? — В голосе Билла больше не было добродушия и смеха.

— Женился на птице, вот что.

Вилка Флёр с противным звуком лязгнула о тарелку, она вскочила из-за стола и, гордо выпрямив спину и подняв подбородок, вышла из столовой. Вслед за ней вышел Билл. Гробовую тишину осмелился нарушить только Джордж.

— Мам, ты перегибаешь палку. Снова. А потом возмущаешься, что Вик не хочет приезжать, предпочитая французскую бабушку. Кажется, на войне мы боролись не за это.

Джордж положил в тарелку ещё кусок пирога с говядиной и направился к камину. Артур лишь покачал головой, глядя в спину сыну. Плечи Джорджа теперь всё время были опущены, взгляд всё чаще устремлялся как будто внутрь себя, а улыбался он только маленьким посетителям магазинчика «Вредилки Уизли».

— С фейерверками сами справитесь, — обернулся он перед тем, как бросить летучий порох. — Кстати, там за стенкой Герми прячется…

— Чтоб тебя… — В порыве злости Гермиона откинула голову назад и больно ударилась о стену. Желудок скрутило очередной судорогой, но уже не от голода. Она подхватила на руки Живоглота и пошла наверх, понуро опустив голову и зарывшись лицом в пушистую рыжую шерсть. Книззл не предпринимал попыток вырваться, лишь провожал изобильно накрытый стол грустными глазами.

Бережно опустив Живоглота на кровать, Гермиона приказала ему никуда не уходить, сделала несколько глубоких вдохов и, мысленно досчитав до двадцати, вышла за дверь. Она снова спустилась в столовую, прошла мимо Джинни, уже переодетой в красное коктейльное платье, горы еды на её тарелке ничуть не уменьшились; мимо Артура, как ни в чём не бывало, с аппетитом поглощающего жаркое; мимо Молли, старательно прячущей взгляд от Гермионы и следившей, чтобы на тарелке Джинни не было свободного пространства. Добравшись до своего места, налила себе бокал французского вина, к которому до неё притронулись только Билл, Флёр и Артур, взяла две тарелки и наполнила едой: Живоглоту — кусочками мяса, себе — небольшой порцией жаркого и сырами. Трансфигурировав из салфетки поднос, Гермиона снова направилась наверх.

— Поужинаю у себя. Был тяжёлый день на работе. Доброй ночи всем.

— Герм, я загляну к тебе попозже, есть разговор. — Джинни прищурилась и проводила подругу долгим взглядом. Гермиона даже об ковёр запнулась от неожиданно угрожающих интонаций в голосе Джинни.

— Да, конечно, заходи.

* * *

В маленькой спальне на вязаном вручную бордовом покрывале, лежащем поверх кровати, Живоглот с аппетитом доедал свою порцию и принюхивался к кусочкам сыра, нарезанным ровными кубиками. Гермиона обмакнула сыр в лужицу мёда на краю тарелки и откусила, зажмурив глаза от удовольствия, вторую часть кусочка протянула на ладони коту. Тот принюхался ещё раз, смерил хозяйку оценивающим взглядом и, видимо, удостоверившись, что это съедобно, слизнул протянутое угощение.

— Ну как тебе французское лакомство, малыш? По-моему, это délicieusement[3], — рассмеялась Гермиона и отхлебнула ещё вина. Жаркое и пирог так и остались нетронутыми.

Где-то очень-очень глубоко в душе она жалела Молли. Но с каждым годом, с каждой брошенной вскользь фразой, с каждым сравнением или завуалированным упрёком, это сочувствие истончалось, гасло и словно покрывалось слоем пепла.

Они так и сидели на кровати, болтая друг с другом и смеясь. Смеялась и болтала, конечно, только Гермиона, а Живоглот урчал, коротко мяукал или недовольно шипел в ответ на вопросы своей хозяйки. За окном совсем стемнело, долина погрузилась во тьму, и лишь частые яркие звёзды засверкали на тёмном бархате ночного неба.

Когда Нора медленно засыпала, а домочадцы и гости разбредались по комнатам и затворялись двери — и наступало её любимое время. Гермиона открывала окно, запрыгивала на хлипкий подоконник и прикуривала от палочки. Научилась у него. Несколько глубоких затяжек, медленный выдох, першение от едкого дыма, проникающего в горло и щекочущего ноздри… Она прикрывала глаза или, наоборот, сосредотачивала взгляд на тлеющем огоньке на конце сигареты и сидела, не шелохнувшись, в облаке дыма, мысленно находясь далеко от Норы, Министерства и обыденной жизни.

Затем — убрать следы преступления заклинанием, закрыть окно и пойти в душ. Однако, в этот раз, осторожный стук в дверь прервал её на середине ночного ритуала.

— Войдите, — настороженно проговорила Гермиона. Обычно её соседи по дому не отличались деликатностью, предпочитая бесцеремонные вторжения.

Флёр бесшумно отворила дверь и прошла в тесную комнатку, не забыв накинуть заглушающие чары.

— Угостишь?

— Эмм… Конечно… Но у меня только обычные.

— Подойдёт.

Она вытащила из пучка белокурых волос волшебную палочку и прикурила. Этот жест показался Гермионе знакомым. Флёр глубоко затянулась и закашлялась, прижимая руку к груди и сгибаясь пополам.

— Я и забыла, как это мерзко… — улыбнулась она. — Я открою окно, ты не против?

Дождавшись кивка Гермионы, она распахнула створки, заклинанием увеличила подоконник и грациозно запрыгнула на него, жестом приглашая Гермиону сделать то же самое. В шелковом светло-сером пеньюаре, освещаемая луной и звёздами, с распущенными белокурыми волосами, Флёр словно светилась деликатным сиянием. Гермиона невольно залюбовалась. Они молчали некоторое время, и это молчание было удивительно комфортным.

Не отрывая взгляда от горизонта, Гермиона, наконец, решила спросить.

— Тяжёлый день?

Флёр докурила, изящным движением сбросила пепел в трансфигурированную пепельницу, убрала всё заклинанием и, также не отрывая взгляда от темноты за окном, глухо проговорила.

— Тяжёлые несколько лет.

Гермиона хмыкнула и недоверчиво уставилась на собеседницу.

— Если у тебя тяжёлая жизнь, то я не знаю, существует ли в мире семейное счастье в принципе. Дом, муж, дети, семья, любовь… Идиллия.

— Иллюзия… — Флёр вздохнула и опустила голову. — С Биллом непросто. И с каждым годом всё хуже. Он любит меня и Вик, это бесспорно, но между нами всё время присутствует его недуг. Ему больно, и он ранит меня от злости на самого себя, от бессилия, от отчаяния... Я устала бороться с ним за нас.

В комнате снова повисло молчание. Гермиона не нашлась, что ответить. Розовые очки, через которые смотрела на семью Билла и Флёр, разбились. Стёклами внутрь. С каждой молчаливой минутой её всё больше и больше затапливала безнадёжность.

— Почему ты остаёшься… здесь? — спросила Флёр, переведя взгляд на Гермиону. — Из-за карьеры?

Та уже набрала воздуха в грудь, чтобы выпалить все заготовленные для самой себя логичные, как ей казалось, доводы. Но, почувствовав тепло от взгляда Флёр где-то в области сердца, поняла, что все её аргументы и кната не стоят.

— Не зовёт, — наконец отозвалась она.

— Ясно.

Гермиона была благодарна, что Флёр не стала развивать тему. Не сегодня.

— Я зачем пришла-то… — встрепенулась Флёр, и Гермиона вздрогнула от столь резкой смены интонаций. — Тебе не показалось, что Джинни выглядит и ведёт себя несколько… странно? Я не припомню, чтобы в Норе переодевались к ужину. — Она поймала взгляд Гермионы на растянутую футболку и мягкие штаны и рассмеялась. — Это не считается. И эта её бледность… я бы даже сказала, она выглядит зеленоватой… Может она… — Флёр обвела рукой дугу над своим животом.

— Ох… вряд ли. Она, как сказала Молли, замужем за квиддичем и сейчас, насколько я знаю, ни с кем не встречается.

— А с Гарри?

— Нет. Определённо. Детская влюблённость и эйфория от победы выветрились из их крови. А на их место ничего не пришло.

Гермиона потянулась рукой под подоконник, пошарила там и достала пачку сигарет. Мучительно хотелось закурить, второй раз за вечер, несмотря на данные себе и ему обещания и зароки минимизировать эту не самую здоровую привычку. Флёр улыбнулась и толкнула Гермиону в бок.

— Мы с тобой как третьекурсницы в школе.

Уже достав по сигарете, они замерли. Приглушённый звук — то ли рыдания, то ли мольбы о помощи — долетел до них через одну из стен. Моментально выхватив палочки и бросив сигареты, они оглянулись и прислушались. Звук стал тише, но не прекратился, как будто кто-то поскуливал в коридоре.

— Джинни! — Выкрикнула Гермиона и метнулась к двери. — Её комната граничит с нашей.

[1] Délicieusement (фр.) — восхитительно, прелестно.

[2] Bien, ce n'est pas grave (фр.) — ладно, ничего; ну хорошо, неважно.

[3] Délicieusement (фр.) — прелестно, божественно.