Костёр на берегу (гет)

На пароме, переправлявшем пассажиров через Ла-Манш, стояла девушка лет двадцати, или чуть постарше, и смотрела на воду. Её пышные каштановые волосы были кое-как скреплены заколкой, которая держалась на честном слове и в любой момент готова была с треском соскочить с непослушной гривы. Ветер уже по одной выбивал из причёски пряди, и девушка время от времени сердито пыталась их поправить.

У девушки через плечо была перекинута спортивная сумка. Устав бороться с непослушными волосами, она отцепила заколку и, потянув молнию на кармане, сунула заколку внутрь, достав взамен резинку. Собрав волосы в хвост, она вздохнула. За прошедший год она так и не отвыкла от его требований и привычек. Ему никогда не нравилось, когда она носила волосы таким вот манером, и он всегда первым делом распускал их.

В кармане сумки лежало письмо, из-за которого она возвращалась в Англию. Она могла бы просто трансгрессировать в нужное место, но была слишком расстроена и напряжена, чтобы рисковать. Кроме того, ей нужно было ещё раз всё обдумать.

Достав лист пергамента, девушка развернула его и ещё раз перечитала, хотя выучила послание уже наизусть:

«Дорогая Гермиона! Ну ты даёшь! Это же ни в какие ворота не лезет! Подожди, тут Джинни рвётся добавить.

Это я, подруга. Мерлин мой! Как ты вообще решилась на такое? Это всё равно, что броситься с головой в омут. Нет, я могу понять некоторые вещи: конечно, опытный мужчина, это совсем не то, что твой ровесник. Но ты же встречалась с профессором целый год! Неужели ты так и ничего не поняла? Он никогда не сделает первый шаг, никогда. Это означало бы проявить слабость, а для Снейпа самый немыслимый кошмар — показать кому-то свою слабость. Конечно, подруга, если для тебя это было лишь проходным эпизодом, мне и беспокоиться нечего.

Короче говоря, Гермиона, Снейп прислал мне письмо — это само по себе уже равноценно землетрясению. Совершенно ненормальное письмо. Естественно, я трансгрессировал к нему. Ему без тебя плохо. Если тебе этого мало, я уже не знаю, что ещё тебе нужно. Можно было показать характер, но зачем же было рвать отношения вот так резко? Одним словом, вы оба абсолютные психи: и он, и ты. Моё дело было, сообщить тебе новости, а там — поступай, как знаешь. Целую. Гарри. P.S. Джинни обнимает тебя, целует и передаёт привет».

Гермиона задумчиво повертела лист в руках, потом решительно разорвала его пополам и бросила в воду.

Когда это началось? Наверное, после примирения с Роном на шестом курсе. Удивительно, но отношения с ним вдруг раскрыли девушке глаза на то, кто она. Неуклюжие ласки и поцелуи Рона, вызывавшие в Гермионе одну только мучительную неловкость, тем не менее, разбудили в ней женщину. И она испугалась, когда поняла, к кому по-настоящему её тянет.

Весь год она ждала, ждала терпеливо. Она затаилась, глубоко спрятала свои чувства, наблюдая, как перед Гарри постепенно раскрывается правда.

Она тихо радовалась, когда Гарри смог оправдать своего бывшего врага перед членами Ордена; поддерживала и направляла его в попытках достучаться до Снейпа, и ликовала, когда эти двое нашли, наконец, общий язык.

Снейп остался прежним, но Гермиона научилась читать между строк и обучила этому Гарри.

Когда Снейпу изменила его железная выдержка, и он беззвучно плакал, склонившись над телом Драко Малфоя, убитого Пожирателями, и Гарри, с видом человека, имеющего на это полное право, обнял профессора, и это молчаливое сочувствие не было отвергнуто, Гермиона тоже заплакала, но, к стыду своему, от мучительной ревности.

Последние недели перед победой Гарри над Вольдемортом слились в памяти Гермионы в чёрную, беспросветную мглу. Они теряли друзей и близких. Среди этого кошмара, как глоток свежего воздуха, вспоминалось мимолётное прикосновение Снейпа: он слегка сжал ей плечи ладонями, когда она стояла, прислонившись лбом к стеклу, терзаясь страхом за Невилла, тяжело раненого в очередной стычке с Пожирателями. И только два слова: «Он выживет». Невилл выжил. Выжил и Гарри, выжили и многие другие. Ужасы войны сменились всеобщим надрывным ликованием, раздачей наград, ненужными торжествами и «охотой на ведьм».

Растеряв половину листьев со своего «лаврового венка», Гарри, тем не менее, добился полного оправдания Снейпа. Гермиона же совершенно потеряла профессора из виду. Спросить Гарри о том, где его найти, она стеснялась, хотя знала, что эти двое поддерживают отношения.

* * *

Она бежала по коридорам Министерства, боясь не успеть. В пустом полутёмном закоулке Отдела тайн она заметила знакомую развевающуюся мантию.

— Профессор Снейп! — закричала Гермиона, и эхо гулко ударило в глубине коридора.

Он обернулся.

— Зачем же так кричать, мисс Грейнджер? — негромко произнёс он.

Запыхавшись, она остановилась в полуметре от него.

— Это правда, что вы уходите из Хогвартса? — спросила она первое, что пришло в голову.

Знакомая усмешка чуть тронула его губы.

— Стоило бежать за мной, чтобы спросить об этом. Да, это правда. В Хогвартсе меня больше ничего не держит. Мне предложили работу в Академии, если вас это интересует.

— О, — выдохнула Гермиона, — поздравляю вас, сэр.

— Спасибо, — он слегка наклонил голову. — Вам нужна протекция?

— Нет! Я собираюсь продолжить изучение рун.

Снейп кивнул.

— Что ж, я рад, что вы сделали правильный выбор. И если это всё…

Приподнявшись на цыпочки, Гермиона повисла у мужчины на шее и прижалась губами к его рту. Отшатнувшись в испуге и увидев выражение лица Снейпа, она кинулась прочь, но заклинание притянуло её обратно.

— Что вы такое творите, мисс Грейнджер? — услышала Гермиона злой шёпот и слабо пискнула от боли в плечах, которые сжимали твёрдые ладони. — Очень милая шутка…

— Это не было шуткой! — произнесла она, глядя мужчине прямо в глаза.

Снейп внимательно посмотрел на неё. Гермиона не заметила в его глазах ни иронии, ни раздражения, как мгновение назад.

— Понимаю, — усмехнулся он. — Романический злодей, то есть герой войны.

— Нет же...

— Полно, даже если и так. Вы очень молоды — вам простительно.

Он не отпускал её, лишь немного ослабил хватку. Гермиона опять сделала робкую попытку потянуться к нему.

— И что мне с этим делать?

Гермиона только улыбнулась.

Ответный поцелуй заставил её вновь обхватить шею Снейпа, чтобы устоять на ногах. Потом она почувствовала знакомые неприятные ощущения трансгрессии.

Очутившись в незнакомом доме, Гермиона мало что успела разглядеть вокруг: у неё просто не было такой возможности. По крайней мере, всё дальнейшее происходило в спальне. Снейп оставил её лишь на пару минут, чтобы выпить какое-то зелье, а когда вернулся, рассудок окончательно покинул Гермиону. Нельзя сказать, что он был нежен с ней, но он был страстным и нетерпеливым. В тот первый раз Гермиона не пыталась понять чувства, которые он испытывает, — ей было просто не до того. Никаких сантиментов. Лишь на одно мгновение Снейпа, что называется, «кольнуло» — когда он понял, что ему выпала миссия быть первым. «Нужно было сказать», — вот и всё, что услышала Гермиона. Впрочем, он слегка усмирил себя.

Они ни о чём не договаривались. Промучившись сомнениями неделю, Гермиона (втайне подумывая об уютной палате в Мунго по соседству с Локхартом) всё же трансгрессировала к Снейпу. Дом в тупике Прядильщиков в Галифаксе был им продан, и вместо него профессор купил небольшой коттедж на берегу залива Сент-Брайдс.

Дом пропустил Гермиону и встретил терпким запахом какого-то зелья. Снейп вышел ей навстречу. Никакой мантии — обычные брюки и свитер. Рукава засучены. Гермиона посмотрела на руки профессора. Ей почему-то всегда нравились мужские руки с выделяющимися на предплечьях венами — именно такие.

— Вы не прогоните меня, сэр? — спросила она и попыталась улыбнуться.

Что-то промелькнуло в его глазах, но тут же пропало. Гермиона так и не поняла, что это было: удивление, радость или просто вожделение. Снейп шагнул к ней, и в следующую секунду Гермионе опять пришлось позаботиться о точке опоры — вопреки всем законам тяготения земля куда-то уплывала из-под ног.

Так начались эти отношения. Каждая их встреча (язык не поворачивался называть это свиданиями) вселяла в Гермиону непонятный азарт: она выискивала малейшие перемены в поведении своего странного любовника. В её сознании сложился своеобразный дневник, где она отмечала даты, памятные ей одной. Ночь, которую они впервые провели вместе. Гермиона не сказала, как обычно, что её будут ждать дома, а Снейп забыл спросить об этом. День, когда она, стоя рядом с профессором у окна, робко зацепилась указательным пальцем за мизинец Снейпа, а он вдруг мягко улыбнулся в ответ на этот жест и ласково сжал её ладонь. Ночь, когда он, потеряв обычный контроль над собой, закричал во время оргазма, и это был такой восторг, какой Гермиона никогда прежде не испытывала. День, когда они впервые просто разговаривали: вернее, говорил Снейп, а она слушала. Но он говорил с ней, он просто рассказывал о том, как провёл день. Ночь, когда она наконец-то испытала то наслаждение, которое сулили ей рассказы подруг и глупые романы. И то, как он смотрел на неё при этом, и уже нельзя было ошибиться в определении его чувств. Её день рождения, когда она получила по почте его подарок: серебряную цепочку с кулоном в виде руны мудрости. И то проклятое утро, когда она произнесла три глупых слова: «Я люблю вас».

Едва Гермиона увидела выражение его лица, как она поняла, что это конец. Снейп посмотрел на неё с сожалением.

— Мне лестно слышать это, не скрою, но не стоит, дорогая.

— Я сказала, потому что я это чувствую. Это совершенно ни к чему вас не обязывает, — голос Гермионы задрожал не то от обиды, не то от возмущения.

— Ошибаетесь: обязывает. Но поймите меня… Привязаться к кому-то, впустить кого-то в свою жизнь…

— Мне показалось…

Снейп перебил её:

— Мне жаль, если у вас… возникли иллюзии. Я, конечно, виноват в этом. Мне не стоило забывать о вашем возрасте, так склонном к романтике. Я думал: вы получаете то, что хотите.

Гермиона какое-то время просто лежала с закрытыми глазами.

— Да, вы правы: я получила то, что хотела.

Пока она одевалась, он молчал. У неё не было никаких сомнений, что он её не остановит. Она видела, что он нервничает — по едва уловимым, ей одной ведомым признакам. Но, одевшись, она даже не сказала «Прощайте».

* * *

Расставшись со Снейпом, она уехала в Германию, куда её давно приглашали на стажировку, но она всё откладывала. Маглы вели там раскопки древних поселений доримского периода, их негласно курировало тамошнее Министерство магии. Гермиона занималась своим прямым делом — расшифровывала надписи на каменных жертвенниках. Она общалась с парнями-археологами, с одним из них у неё случилось нечто вроде романа, далеко не платонического. В конце концов, она была свободна, не связана никакими обещаниями, и никому ничего не была должна. Но всё же покоя не было. Гермиона злилась на себя, мысленно не раз обозвав «чёртовой мазохисткой». Чего ей не хватало? Этих больных, бесперспективных отношений с мизантропом, который был вдвое старше? Он всё равно никогда её не любил и вряд ли смог бы полюбить, даже если бы она ждала терпеливо ещё, бог знает, сколько времени и не спугнула его неожиданным признанием.

Но Гермионе было и мучительно стыдно за то, что она треплет нервы хорошему парню, который пока ещё не влюбился по уши, но близок к этому. После второй истерики, случившейся в постели с ним, она решила прекратить всё, как можно скорее. Прекратила и совсем заболела от тоски.

Потом пришло письмо Гарри. Прочитав его, Гермиона часа три сидела в полной прострации, а потом стала лихорадочно собирать вещи.

* * *

Она сошла на берег и тут же трансгрессировала, забыв о маглах, снующих в порту.

Дом Снейпа встретил Гермиону мёртвой тишиной. Хозяина не было. Везде царил всё тот же идеальный порядок, что и год назад, вещи не изменили своё положение и навек утверждённое место. Защитные барьеры были, Гермиона чувствовала их присутствие, но, как и год назад, они по-прежнему были настроены на неё и пропускали. То ли он забыл об этом, то ли, в самом деле, ждал, что она вернётся.

Видимо, Снейп был на работе. До его примерного возвращения оставалось больше трёх часов. Гермиона была голодна с дороги. Она бросила у порога сумку, пошла на кухню, где всё так же оставалось без изменений, соорудила пару бутербродов и налила себе сока. Она не чувствовала ни беспокойства, ни предвкушения — она вообще ничего не чувствовала, и это её пугало. Было ощущение, что она ещё вчера была здесь, — просто отлучилась ненадолго.

Вымыв за собой посуду, Гермиона вернулась в гостиную и, свернувшись калачиком на кресле, стала ждать.

Когда она проснулась, были сумерки. Она лежала на диване, укрытая своей же собственной вязаной шалью (подарок Молли Уизли), которую, уходя год назад, забыла в этом доме. Сердце остановилось, и понадобилось сделать несколько глубоких вздохов, чтобы оно резко стукнуло о грудную клетку. Машинально подняв руку к волосам, Гермиона убедилась, что резинки на них нет. Она, наконец-то, смогла улыбнуться.

Что он почувствовал, когда увидел её? Что он подумал? Лучше было и не пытаться понять это.

— Северус, — позвала Гермиона, но в доме по-прежнему стояла тишина.

Глаза были сухими, но горло сжало отвратительное ощущение близких слёз.

Гермиона вышла на крыльцо, всё ещё кутаясь в шаль. Августовские вечера были прохладными. Солнце опускалось в воды залива Сент-Брайдс.

Снейп сидел на берегу, на расстеленном пледе, опершись рукой о согнутое колено. Перед ним догорали в костре поленья.

Гермиона пошла в его сторону, увязая каблуками в песке. Он заметил её присутствие, когда она уже подошла почти вплотную. Лицо его дрогнуло, он встал на колени и притянул её к себе. Губы Гермионы затряслись, она разжала руки Снейпа и без сил опустилась на расстеленный плед.

Он взял её тут же, на этом клетчатом пледе, молча, не говоря ни слова, задыхаясь и сдерживая стоны. Ах, опять всё сначала! Гермиона смотрела, как его пальцы стиснули песок в беспомощном жесте, как они разжались и напряглась кисть, когда он кончил.

— Моя девочка! — вдруг прошептал он, целуя её лицо. Гермиона заплакала, спрятав лицо в белой ткани его рубашки. Он осторожно поправил её юбку, потом послышался слабый звук застёгивающейся молнии.

— Прости меня, — тихо сказал Северус, поглаживая её волосы, — что поделаешь — такой я урод. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать: бежать отсюда и никогда не вспоминать… Не плачь… Я люблю тебя… Ну что ты? Не надо, не надо… Единственное, чего я хочу: прожить свою жизнь рядом с тобой. Ты мне нужна.

Это бы прозвучало жизнеутверждающе, если бы не тон, с каким были произнесены последние слова. И отвечая скорее голосу, чем словам, Гермиона, всхлипнув, прошептала:

— Я не бросала… я просто уехала… ненадолго…

— Хорошо, пусть так…

— Прости меня, я… всё это время я…

— Шш-ш! Ты просто уезжала. Это было вчера. А сегодня ты вернулась.

Осторожно расстегнув пуговицы на его рубашке, Гермиона прижалась губами к коже на его груди и тихо ахнула, почувствовав знакомый запах.

— Северус!

Она наконец-то посмотрела ему в глаза, но тут же отвела взгляд.

Указав на слабо мерцающие в сумерках угли, Гермиона прошептала:

— Разожги его для меня снова…