Хроники оборотня (джен)

Первые лучи восходящего солнца с трудом пробиваются сквозь неплотно задёрнутые шторы на окнах спальни. Тишину нарушает только размеренное дыхание друзей. Всё ещё обострённому после трансформации слуху даже этот звук кажется нестерпимо-громким. Голова раскалывается от боли.

Со всей возможной осторожностью пробираюсь к своей кровати и ложусь. Ну, вот и ещё одно полнолуние позади. Можно вздохнуть свободней. Целый месяц не лгать, не выкручиваться, не прятать глаза... Мало кто знает, какое это счастье. Но даже эта ложь — ничтожная цена за то счастье, которое появилось в моей жизни. Впервые у меня есть друзья. Трое друзей, ради которых я готов на всё — Джеймс Поттер, Сириус Блэк и Питер Петтигрю. Но что будет, если они узнают мою тайну? От этих мыслей бросает в дрожь. Нет, этого допустить нельзя!

Внезапно вспыхивает свет. О, небо! Они что, не спят?!

— Рем, что с тобой? — Джеймс. В глазах светится тревога.

— Мне... нехорошо, — слова даются с огромным трудом. Я ненавижу лгать!

— Где ты был, Римус? — это уже Сириус. Подходит ближе, садится на край кровати.

— Ходил в больничное крыло, — отвожу глаза.

— Если судить по внешнему виду, мадам Помфри не особо тебе помогла, — даже сейчас Джеймс пытается шутить.

— Рем, ты не умеешь врать. — Сириус кладёт руку мне на плечо. Вздрагиваю, отстраняюсь.

— Что ты от нас скрываешь? — это уже Питер.

— Н... ничего.

— Неужели? Пропадаешь куда-то каждый месяц на одну ночь, возвращаешься измученный, как магл после смены в каменоломне...

«Не может быть! Они догадались? Нет, только не это. Пожалуйста!» — молнией проносится в голове. Если они догадались... Если я сейчас скажу правду... Это конец! Они отвернутся от меня, перестанут замечать. Или хуже того — начнут бояться и ненавидеть. Как можно перенести подобное?

— Рем, успокойся. Не хочешь говорить — не надо, — голос Джеймса звучит очень мягко. Так обычно разговаривают с тяжелобольными.

— Кивни просто, — вмешивается Сириус.

— Ты оборотень? — три пары глаз в упор смотрят на меня.

В отчаянии закрываю лицо руками. Хочется провалиться сквозь землю, перестать существовать, только бы не видеть того, что будет, неизбежно будет, дальше:

— Да!

Тяжёлое молчание повисает в комнате. Всё, это конец. Теперь навсегда. Быть зверем среди людей, отверженным и презираемым... Я так надеялся избежать этой участи... Видно, не суждено.

Тишину неожиданно раскалывает смех:

— И ты это скрывал? Римус, зачем? — в голосе Джеймса искреннее недоумение.

— А ты как думаешь? — срываюсь на крик. — Кто станет сидеть рядом с оборотнем?! Я же монстр, чудовище! Ни один уважающий себя волшебник не подаст оборотню руки!

— Хорошего же ты о нас мнения, — уже совершенно серьёзно прерывает меня Джеймс.

— Как тебе в голову могло прийти, что кто-то из нас от тебя отвернётся?! — взрывается Сириус. — Да будь ты хоть сто раз оборотнем, лично мне наплевать!

— Ты серьёзно? — я рискую глянуть ему в глаза.

— Как никогда.

— Ты наш друг, Рем. Что бы ни случилось. — Джеймс стискивает мою руку.

Улыбаюсь им в ответ. Кажется, мне всё-таки повезло.

Солнечный луч пробивается сквозь густую листву дерева, растущего перед окном, падает на страницы книги. Пытаюсь учить заданный текст, но мысли слишком далеко. Мерлин, где же эти трое?

В гостиной почти пусто. Кроме меня лишь пара первокурсников коротает выходной у камина. С тихим скрипом отодвигается портрет, закрывающий проход, и в комнату наконец-то вваливаются мои друзья.

— Где вас носило? — бросаюсь навстречу. — За это время можно было ползамка обойти!

— Спокойно, Луни, — широко улыбается Джеймс.

— Нас немного задержали, — подхватывает Сириус.

Сердце сжимается в нехорошем предчувствии.

— Куда вы опять вляпались?

— Ох, Рем, и откуда ты вечно всё знаешь?.. — Сириус падает на стул.

— Я знаю вас, — колоссальным усилием воли сдерживаю улыбку.

— Со слизеринцами немножко повздорили, — сознаётся Джеймс.

— Насколько «немножко»? — не отстаю я.

— Не будь занудой, Рем, — Сириус морщится.

— Их было пять человек, — Джеймс ерошит волосы. — Но ты бы видел, как мы их отделали!

Питер восторженным взглядом пожирает друга. Поражаюсь его способности смотреть всем в рот — слушает так, словно всё не происходило у него на глазах...

— В общем, если бы не чёртов Снейп, нас бы нипочём не засекли! — заканчивает Джеймс.

— Я вам сто раз говорил — оставьте его в покое... И вообще, что за дурость — затевать драку с каждым встречным слизеринцем... — тяжело вздыхаю. Эти слова всё равно бесполезны.

— Брось, Луни, — отмахивается Сириус. — А Снейп у меня ещё попляшет...

... Почему мне так не нравится его улыбка?..

* * *

Полнолуние, наконец, позади. Серый утренний свет пробивается сквозь заколоченные окна моего убежища. Или правильнее назвать это место клеткой?

Заставляю себя подняться, бреду к выходу. Последнее время я возвращаюсь после трансформаций в башню один. Если не возникает необходимость идти в больничное крыло... Сегодня пронесло. Но откуда у меня чувство, словно едва не случилось что-то непоправимое?

Путь к вершине башни Гриффиндора забирает остатки сил. Мечтаю только об одном — уснуть. За дверью спальни какой-то шум. Ну какого Мерлина им не спится? Распахиваю дверь и замираю на пороге.

— Чем ты думал? — голос Джеймса звенит от напряжения. — Ты же нас всех подставил! А если бы я не успел? Да ты вообще хоть о чём-то думал?!

Сириус, непривычно бледный, стоит перед ним, набычившись.

— Что тут происходит? — мой вопрос остаётся без ответа.

— А если бы Рем его убил? Ты об этом тоже не думал? — Джеймс уже орёт в полный голос.

— Да не собирался я его подставлять! — срывается Сириус. — Это была шутка! Кто знал, что этот придурок туда сунется?!

Колени подгибаются, я сползаю по стене.

— О ком речь? — мой голос предательски дрожит.

— О Снейпе... — меня, наконец, заметили.

Друзья окружают, помогают перебраться на кровать.

— Этот придурок, — поясняет Джеймс, кивая на Сириуса, — Подстерёг Снейпа и посоветовал ему заглянуть в тоннель под Ивой...

— Что? — душа уходит в пятки.

— Да я поприкалываться хотел, — уже не так уверенно оправдывается Сириус. — Я же не знал, что он правда туда полезет! Думал, духу не хватит!

— В общем, если бы я не успел... — безнадёжно отмахивается Джеймс. — Снейп тебя всё-таки увидел. Я его оттуда вытащил...

В глазах темнеет. Я чуть не убил человека. Если бы Джеймс опоздал...

— Лунатик, прости, — до Сириуса, похоже, доходит, что он натворил. — Если Снейп кому-нибудь растреплет — тебя же отчислят!

— Идиот! — вскакиваю на ноги. Откуда и силы берутся. — Я его убить мог! Чёрт с ним, с отчислением! Я же себя не контролирую! Как тебе вообще в голову пришло?..

Джеймс кладёт руку мне на плечо.

Раздраженно вырываюсь, выбегаю из комнаты. Немедленно к директору. Я должен успеть. Дамблдор сумеет разобраться с этим делом так, чтобы никому не навредить. Пусть отчисляют меня! За нарушение тайны, за что угодно... Я действительно опасен, таким, как я, не место среди людей... Как я мог надеяться, что смогу хоть что-то изменить?!

— Мистер Люпин, что вы здесь делаете?

МакГонагалл. Она-то какими судьбами в Общей гостиной?

— Профессор, мне нужно к директору. Это срочно!

— Возвращайтесь в постель, Римус. Директор уже в курсе.

— Но как? — замираю посреди комнаты.

— Вас это не касается. Одно могу вам обещать — вопрос о вашем отчислении поднят не будет.

— А... Сириус? — решаюсь идти ва-банк.

МакГонагалл поджимает губы.

— Не я это решаю. Идите к себе, Люпин.

— Но, профессор. Я должен... Сделать ещё кое-что, — отвожу глаза, но всё же замечаю, как теплеет взгляд декана.

— Потом, Римус. Сперва вам обоим необходимо прийти в себя.

Киваю и возвращаюсь в спальню. Я должен поговорить со Снейпом... Извиниться. Он пошлёт меня по известному адресу, и это его право. Но я всё равно должен это сделать. Чтобы остаться человеком.

Ночь. Половинка луны заглядывает в распахнутое окно. Таинственно мерцают звёзды, одуряюще пахнет цветущая акация, где-то вдали слышится шум никогда не засыпающего города. И можно до утра сидеть на подоконнике, обняв колени руками, и слушать ночь. Нет, не так! Ночь. С большой буквы.

Когда-то ночь пугала меня. Темнота казалась чужой, полной злобных теней, враждебной… Одиночество долгие годы было моим проклятием. Знать, что ты не нужен никому в целом мире — больно. Ещё больнее видеть страх и отвращение людей, слышать сдавленный шёпот за спиной... Жить с клеймом отверженного — непросто. Каждый миг, каждую секунду помнить о том, что ты сам — источник опасности, что раз в месяц превращаешься в монстра — не для слабонервных. От этого запросто можно сойти с ума. Удивляюсь, как я до сих пор не сошёл…

Пугающее, странное чувство — лунный зов. Даже сейчас, когда луна только набирает силу. Хочется забыть обо всём, оставить за спиной всё человеческое, выпустить на волю зверя, заключённого в душе. Забыться. В безумном беге, в дикой охоте, когда не сознаёшь себя, когда нет ни правил, ни ограничений…

На плечо ложится чья-то рука.

— Не помешаю? — в темноте видны лишь глаза и улыбка.

— Нет. Садись, — подвигаюсь, давая место на подоконнике.

— Ты чего один?

— Да так…

— Луна?

— Она самая…

— Плюнь. До полнолуния ещё неделя.

— Я знаю. Просто... Надоело! Надоело каждый месяц ждать эту чёртову ночь! А если однажды не выдержу? Что тогда?!

— Рем, успокойся. И, знаешь... Не держал бы ты это в себе, что ли.

— И кому рассказать? Тебе? Ты и так всё знаешь.

— Да хоть бы и мне. И плевать, что знаю. Представь, что нет.

Вымученно улыбаюсь и перевожу разговор на другое. Зачем выплёскивать наружу то, в чём я и сам не могу до конца разобраться?

Мы долго сидим рядом, говорим о чём-то... О жизни, о судьбе, о каких-то ничего не значащих мелочах вперемешку с серьёзными вещами.

Наконец он спрыгивает на пол:

— Пошли спать. Поздно уже.

— Ты иди. Я ещё посижу. Недолго.

Молча кивает. Он, как никто, понимает меня. Один из тех немногих, кого я могу смело назвать друзьями…

Поднимаю глаза к луне. Да, любит судьба пошутить. Кто мог подумать, что однажды проклятие станет благословением, что найдутся люди, которых не испугает моя сущность. Те, кто протянет оборотню руку, не опасаясь укуса...

Луну закрывает случайное облако. Легко соскальзываю со своего насеста и возвращаюсь в комнату. Друзья уже спят. Неудивительно — половина четвёртого... Да и день был далеко не простой.

Зарываюсь в одеяло. Тонкая ткань приятно холодит кожу. И в душе разливается странный покой. Покой, которого я никогда прежде не знал. Какое счастье, что на свете есть друзья. Что кому-то не безразлично: где ты? что с тобой? о чём ты думаешь? Да, их немного. Настоящих друзей и не может быть много... Это закон жизни. Но те, что есть — не бросят и не предадут. Как и я никогда не предам их.

Засыпаю с улыбкой. Завтра будет новый день. И новые события. В жизни нет ничего невозможного. Если только ты не одинок.

Я — не один!

Рассвет. Солнце медленно поднимается над горизонтом, заливает всё вокруг ликующим ало-золотым сиянием. Лёгкий утренний ветерок шевелит листву деревьев. Захлёбываются пением птицы.

Мы стоим на берегу Чёрного озера. Плечом к плечу, как и всегда. Молчим. Всё уже сказано за длинную ночь Выпускного бала. За спиной темнеет громада замка, словно символ навсегда уходящего детства.

Сириус чуть щурится на солнце и первым нарушает молчание:

— Что же дальше? — вопрос, который волнует каждого из нас. Вопрос, который так и не был задан за эту безумную ночь.

— Что-то будет, — Джеймс пытается шутить, но выходит не очень.

Семь долгих лет мы были неразлучны. Не мыслили дня друг без друга, были ближе, чем братья. И вот теперь — пути расходятся. У каждого своя дорога. Свой путь, выбранный по зову сердца.

— Мы же не разойдёмся навсегда? — Питер жалобно заглядывает в глаза.

— Нет. Мы — команда. — Сириус встряхивает головой, прогоняя непрошеную грусть.

— Не так, — поправляю я. — Мы — стая.

Снова молчим. Стоять бы вот так, чувствуя рядом плечо друга, всю жизнь... Но мгновенье уходит. Время не подчиняется нашим желаниям.

— Джеймс! — голос Лили. — Куда ты пропал? Я везде тебя ищу.

Она бежит к нам от замка. Рыжие волосы в лучах рассвета отливают медью, в изумрудных глазах — тревога и облегчение…

— Пора. — Джеймс оборачивается к нам. — Давайте поклянёмся… Чёрт, по-детски звучит. Ладно, просто пообещаем друг другу никогда не забывать Хогвартс. И нашу дружбу.

Молча улыбаюсь и протягиваю руку. Наши руки сплетаются в крепком пожатии. Всё верно. Так и должно быть. Нельзя всю жизнь быть вместе. Но с каждым из них останется частица моей души. Навсегда.

Лили берёт Джеймса под руку, и они уходят куда-то в рассвет.

— Первый, — вздыхает Сириус.

— Пора и нам, — добавляю я. — Удачи вам, ребята.

Медленно шагаю по берегу. Не оглядываясь. Уходить, не оглядываясь, только так и может волк. А я — волк, хоть и оборотень. Я знаю, что они провожают меня взглядами. И знаю, что рано или поздно — мы вернёмся. Вновь соберёмся все вместе, как в старые добрые времена. И будет плясать огонь в камине, звучать смех и песни под гитару. Так будет. Пусть у каждого — своя дорога в жизни, свой выбор. Но мы — стая. По зову сердца.

Позади остаётся мерзкое чувство трансгрессии. Осматриваюсь по сторонам. Я стою посреди утопающей в зелени улицы, перед калиткой, увитой диким виноградом. Там, за калиткой — небольшой белый коттедж. Дом. Родной дом. Место, где тебя ждут, где тебе всегда рады. Где примут, выслушают и поймут. Место, где нет ни боли, ни зла.

Тихо отворяю калитку. Усыпанная песком дорожка сама ложится под ноги. И хочется с радостным криком пробежать по ней, как в детстве, рывком распахнуть дверь…

Поднимаюсь на резное крыльцо, отворяю дверь. До мелочей знакомый коридор, прохлада и умопомрачительный запах готовящейся еды, идущий с кухни.

Замираю на пороге.

— Мама…

Она разворачивается ко мне, радостно вскрикивает. Невысокая женщина в поношенной домашней мантии. Спокойные серые глаза в сеточке морщин, седина в густых каштановых волосах... А ведь ей ещё нет сорока. Свою молодость она отдала мне. Моему проклятию.

— Здравствуй, мама.

— Рем! Мальчик мой… — она бросается ко мне. — Мы не ждали тебя так рано.

Молча обнимаю её, вдыхаю до боли родной запах. И хочется уткнуться ей в плечо и рассказать обо всём. О том, как больно и тяжело, как страшно…

Когда-то она приходила ко мне после каждой трансформации. Садилась рядом и просто гладила по голове. А когда я успокаивался и делал вид, что засыпаю — плакала. Тогда она часто плакала.

— Всё будет хорошо, мама. Я тебе обещаю.

* * *

Трудно искать себя, свою дорогу в жизни, если ты — оборотень. Кто согласится взять на работу чудовище, будь оно хоть семь раз дипломированным магом…

Густые сумерки окутывают город. Медленно иду по улицам. Очередная попытка куда-то устроиться окончилась провалом. Всё, домой. Добраться до дома, упасть на постель и хоть немного побыть наедине с самим собой…

…Чей-то испуганный возглас, вспышка мертвенно-зелёного сияния….

Поднимаю голову. В небе над городом висит Чёрная метка… Скалящийся череп со змеёй вместо языка.… Снова они! Нет, только не это!

Срываюсь с места и бегу. Вокруг испуганные маглы, раздаётся детский плач… Скорее! Может, ещё не поздно, может, можно ещё успеть…

Дымящиеся развалины на месте дома, обгорелые плети дикого винограда…

Крик разрывает горло, рвётся к небу, к луне, к ненавистной метке… Слёзы застилают глаза, серым пологом скрывают всё вокруг. И нет сил, ни подняться с колен, ни отвечать на вопросы…

Мама... Прости. Я не успел. Не смог. Не защитил. Прости. Если бы моя жизнь могла вернуть вас с отцом — я бы отдал её, не задумываясь…

— Римус, пойдём, — чей-то голос.

С усилием поднимаю голову.

— Им уже ничем нельзя помочь. А тебе нужно жить.

Сириус. Как он здесь оказался?

— Жить? Зачем?

— Хотя бы ради мести.

Заставляю себя встать.

— Ты прав. Идём.

Пусть так. Пусть отныне вся моя жизнь будет войной. Однажды я смогу вернуться сюда. И не будет в сердце страшной пустоты, что поселилась в нём сейчас. Путь волка — дорога мести. Но даже так — это не значит, что я буду один. Клянусь тебе, мама…

Туманное серое утро. После ночного дождя пахнет сырой землёй и влажным асфальтом. Затянутое тучами небо грозит вот-вот пролить на город новую порцию воды. Но мне нет дела до погоды. Какая разница живому трупу с пустой душой, в которой умерли все чувства?.. Нет, не все. Адское пламя ненависти по-прежнему полыхает внутри. И погасить этот пожар можно только кровью. Не важно — вражеской или своей…

— Пора, — Джеймс осторожно сжимает моё плечо.

— Пора, — эхом отзывается Сириус.

Трансгрессируем прямо в небольшой круглый зал. Окна плотно закрыты тяжёлыми портьерами, на обтянутых тканью стенах горят в бронзовых канделябрах свечи. Посреди зала, окружённый массивными креслами, стоит большой круглый стол. Все кресла, кроме трёх, заняты. Волшебники и колдуньи, сидящие в них, негромко переговариваются между собой. Некоторых из них я знаю, других вижу впервые... Во главе стола, спокойно откинувшись на спинку кресла и полуприкрыв глаза, сидит Дамблдор.

— Пора начинать, — его негромкий голос легко перекрывает все другие звуки.

— Альбус, это и есть твои кандидаты? — Аластор Грюм, прозванный Грозным Глазом, известный мракоборец, наклоняется над столом и сверлит нас взглядом. Жуткое ощущение, словно видит не только тебя, но и твои мысли насквозь.

— Да. Поттер, Блэк и Люпин, — спокойно отвечает Дамблдор. — Лучшие выпускники этого года.

— Блэк? Отпрыск рода Блэков в наших рядах? — возмущается какая-то колдунья.

Краем глаза замечаю, как смертельно бледнеет Сириус.

— Не нужно, Эммелина. — обрывает её Дамблдор. — Кажется, я уже говорил всем присутствующим — Блэк доказал своё право находиться здесь.

— Против Блэка и Поттера не возражаю, — снова Грюм. — Но Люпин... Он — оборотень!

Испуганный вздох проносится по залу.

В душе что-то обрывается. Оборотень. Моё проклятие. Мой приговор. Молча разворачиваюсь, иду к двери. Рядом Сириус и Джеймс. Они что, из-за меня?..

— Стойте, — обычно ровный голос Дамблдора звучит необычайно властно. — Я ручаюсь за него. За них всех, ручаюсь своей жизнью.

Поражённое молчание повисает над залом и вдруг взрывается аплодисментами.

— Молодости свойственно безрассудство, — незнакомый пожилой волшебник мягко улыбается, глядя на нас. — Но своим поступком вы доказали свою верность по крайней мере друг другу, молодые люди. Добро пожаловать в Орден Феникса!

* * *

Ожидание — самое мучительное занятие в жизни. Нет ничего хуже, чем сидеть в засаде и ждать. Ждать неизвестно чего, без гарантии дождаться... Вдвойне трудно сидеть на месте, когда сердце бешено стучит в ожидании первого боя, первой возможности отплатить ненавистному врагу…

— Спокойнее, Рем! — в который уже раз осаживает меня Джеймс.

Но я не могу сидеть спокойно. Расхаживаю по крохотной комнатушке, в которой мы ждём сигнала. 14 шагов в длину, 10 в ширину. 14, 10… 14, 10… 14, 10… Сигнал! Тонкий, слышный лишь нам звон оборванных сторожевых нитей-заклятий разносится по комнате.

Рывок, трансгрессия, снова рывок…

Восемь фигур в чёрных балахонах и масках, скрывающих лица, окружают «живца», нацеливают на него палочки... Восемь. А нас — трое неопытных юнцов, для которых этот бой — первый, да «живец»…

Горячая ярость захлёстывает разум, первая вспышка заклятья озаряет ночь... Тело само бросается вперёд, рвётся в битву. Отрывочные, беспорядочные мысли мечутся в голове…

Прыжок, заклятье, перекат, блок, рывок в сторону и снова заклятье... В горячке боя некогда смотреть по сторонам. Двое Пожирателей наседают с разных сторон, словно псы на раненого волка… Плечо обжигает болью, по руке течёт кровь…

— Экспеллиармус!

— Круцио!

Заклятья сталкиваются, преломляясь друг о друга, и уходят в никуда…

Ярость бросает на безрассудный рывок. Одним прыжком оказываюсь рядом с Пожирателем, срываю маску. Совсем ещё юное лицо, безумные глаза фанатика…

— Сдохни, тварь! — не узнаю собственного голоса. Заклятье срывается с палочки, насквозь прошивает тело врага... Кровь. Чужая кровь на руках. Кровь врага…

…Туман перед глазами медленно редеет.

— Рем, да очнись же ты! — в голосе Сириуса такое отчаяние, что я пугаюсь.

— Ты… чего?

— Римус, ты как, в порядке? — ко мне склоняется Джеймс.

— Я убил человека, — этот факт с трудом укладывается в голове.

— Врага.

— Человека…

Адское пламя, полыхавшее в душе жаждой мести, теперь пожирает меня самого. Больно. Как же больно…

— Всё правильно, Рем. Это война. Если не ты, то тебя. А заодно — пару-тройку ни в чём не повинных маглов. — голос Сириуса дрожит.

Отворачиваюсь и закрываю глаза. Меня бьёт крупная дрожь. Война. Может, когда-нибудь я привыкну к этому, привыкну смотреть в глаза смерти, видеть её на расстоянии вытянутой руки... Привыкну убивать. Не ради мести. Во имя чужой жизни. Ради того, чтобы спящие в окрестных домах люди могли жить без страха, ради чьего-то счастья…

Опираясь на руки друзей, встаю с земли.

Светает. Над крышами домов медленно гаснут звёзды. Наступает новый день. Заря новой жизни. Дорога в прошлое отрезана, отступать некуда. Значит — только вперёд. До победы или до смерти.

— С боевым крещением, Лунатик! — пытается шутить Джеймс.

— И вас.

Стоим рядом, поддерживая друг друга, а в небе над нами разгорается алый рассвет…

Стою у окна, вглядываясь в ночь. Хлещет ливень, бушует, неистовствует ветер. Но я не вижу ни ночи, ни бури. Перед глазами развалины дома в Годриковой впадине. И тела друзей.

Небо, почему? Почему именно они? Сириус... Как ты мог? Я не верю, не хочу в это верить! Этого не может быть! Череда видений проходит перед глазами. Школьные годы, выпускной, Орден Феникса… Мы были неразлучны, верили друг другу больше, чем себе. Как же могло случиться?.. Не верю!

В отчаянии ударяю кулаком по стеклу. Осколки впиваются в кожу, но я не чувствую боли. Что значит боль тела, когда душа сгорает в адском пламени?

Слёзы текут по щекам. Я не плакал со дня смерти родителей. Тогда у меня были друзья... Теперь нет никого. Один погиб, преданный другим, третий... Зачем же ты полез туда, Питер? Зачем? Ты же понимал, не мог не понимать, что против Блэка у тебя нет шансов. Что же случилось? Почему? Нет ответов. Только непроницаемо-чёрная ночь вокруг. И не у кого спросить совета…

Трансгрессирую куда глаза глядят. Куда угодно, лишь бы не стоять вот так. Не думать. Не вспоминать. Не видеть улыбки друзей, не слышать их голоса…

Чёрная громада Хогвартса вырастает передо мной. Туда. Там мы когда-то были счастливы. Может быть, там я найду покой…

Родные стены смыкаются над головой. Тишина бальзамом проливается на истерзанную душу. Но отчаянье давит, душит, сводит с ума, силится уничтожить…

Лучше бы умер я. Как жить, зная, что не уберёг тех, кто был дороже всего мира? Ведь если бы я настоял… Они были бы живы.

Чёрная пустота в душе. Всё, что могло гореть — обратилось серым пеплом. Нет ни боли, ни ненависти. Ничего. Только выжженная дотла пустота.

За окном встаёт солнце. Но краски рассвета навсегда померкли для меня. Как жить без цели, без смысла, без мечты? Они были для меня всем. Воздухом, которым я дышал, солнечным светом, единственным якорем в океане жизни. И ничего уже не изменить. И нет надежды…

Сижу на подоконнике, положив голову на колени. Уйти, сбежать, спрятаться от этого мира… Заснуть. Может быть там, во сне, мы снова будем вместе…

Нет! Джеймс никогда не стал бы прятаться от боли. Он бы сжал зубы и жил. До конца. Пусть цель потеряна — он отыскал бы новую. Он верил в нас. Безгранично, порой — безрассудно верил. Так неужели я сломаюсь? Он никогда бы мне не простил.

Собраться. До боли сжать кулаки, впиваясь ногтями в ладони. И жить. Как бы больно и тяжело ни было — жить. В память о них. Ради будущего, за которое они погибли. Жить. Вопреки всему.

Страшное чувство — когда ты не нужен никому на свете. Когда долгожданная победа пришла, но некуда возвращаться. Когда месть свершилась и некому больше мстить...

Я шагаю по улице, глядя прямо перед собой. Повсюду пёстро одетые люди. Они празднуют победу. Ужас Волан-де-Морта сгинул вместе с ним, наступает новая жизнь... Им невдомёк, что за эту новую жизнь отдали свои жизни двое моих друзей... Я могу их понять: две жизни — не цена за покой тысяч.

Кто-то подходит вплотную, хлопает по плечу:

— Не грусти, приятель! Сам-знаешь-кто исчез!

Незнакомый молодой волшебник. Чёрные волосы, карие глаза... Как у Джеймса. Резко разворачиваюсь, срываюсь на бег. Прочь отсюда, прочь от людей!

Как жить в этом мире, где нет никого, кому можно довериться? Как жить, не зная, зачем? Я не вижу ничего вокруг. До боли сжимаю зубы, чтобы подавить рвущийся наружу стон-вой. Я чужой на этом празднике жизни. Волк среди людей. Мне нет здесь места.

Что это? Тихий, безнадёжный детский плач. Я оборачиваюсь на звук. Маленькая девочка, лет пяти, в ярко-синей курточке и таких же сапожках, трёт глаза кулачками.

— Что с тобой? — я не в силах пройти мимо. — Ты потерялась?

— Да-а-а... — ещё горше заливается малышка.

— Где твоя мама? — приседаю рядом с ней, осторожно глажу по спутанным тёмно-рыжим волосам.

— Не зна-а-аю!.. — плач переходит в рёв.

— Ну, не плач. Сейчас найдём твою маму, — улыбаюсь, стараясь успокоить ребёнка. Надеюсь, у меня вышла улыбка, а не гримаса.

— Правда? — она сразу перестаёт плакать.

— Правда. Как тебя зовут?

— Лили, — она доверчиво берёт меня за руку.

Лили... Что со мной? Что происходит? Судьба снова решила подшутить или это — знак? Я никогда не верил в пророчества и приметы. Но сейчас...

— Лили, девочка моя! — к нам бежит какая-то женщина. Судя по рыжим волосам — мать малышки.

— Маленькая моя, ну что же ты... — она подхватывает ребёнка на руки, поворачивается ко мне:

— Спасибо вам. Если бы вы не вывели её на людную улицу... Она такая непоседа — на секунду отвернёшься, уже куда-нибудь исчезла.

— Это вам спасибо, — отзываюсь я.

— За что? — женщина огорошена моими словами. Ещё бы...

— За всё.

Улыбаюсь на прощание девочке и смешиваюсь с толпой. Путь будет долгим. Мне немало придётся испытать, прежде чем я найду свою цель в жизни. Но раз я выжил — значит, я кому-то нужен. А значит — вперёд. Навстречу людям, а не прочь от них.

Дорога покорно ложится под колёса серой лентой. В свете фар мелькает то указатель, то угол здания, то фонарный столб, а то и стог сена или куст... «Ночной рыцарь» мчит меня в неизвестность. «Автобус для волшебников, попавших в затруднительное положение», как заявил мне кондуктор — совсем ещё молодой парень, наверняка моложе меня на пару-тройку лет... Да уж, моё положение иначе, как затруднительным, не назовёшь. И дело даже не в деньгах, точнее, их отсутствии — последние сбережения ушли на билет. Куда хуже пустота в душе, которую нечем заполнить...

Со смерти Джеймса прошёл почти год. Волшебный мир медленно приходит в себя, зализывает раны этой страшной войны. Пройдёт ещё немало лет, прежде чем люди забудут ужас Волан-де-Мортовского террора... Сколько же таких, как я, потерявших всё, не знающих, куда идти, где искать своё предназначение, бродит сейчас по стране? Наверняка, не один десяток.

Что же дальше? Работы нет, устроиться среди маглов я тоже не смогу — с моими-то особенностями! Пробовать податься в Лондон? Можно. Вдруг повезёт. Должна же, в конце концов, Фортуна вспомнить о моём существовании. Наверное, стоит попробовать устроиться на временной основе в Гринготтс. Там постоянно нужны разведчики-ликвидаторы, а мне не впервой попадать во всяческие переделки...

Автобус резко виляет в сторону, бронзовые кровати со скрипом сдвигаются со своих мест. В глубине салона раздаётся полузадушенный вскрик. Похоже, кому-то не сладко. Ну кто же так водит?! Сириуса на них нет...

Сириус... Чем дольше я думаю обо всём произошедшем, тем больше убеждаюсь — что-то не так. Не мог он служить Волан-де-Морту! Просто не мог. То презрение, с которым он отзывался о своём брате-Пожирателе, его ненависть к семейным традициям — всё говорит об этом. Но даже не это важно... Умом я ещё могу в это поверить, но не сердцем. Тогда что же произошло? Как могло случиться? Ведь именно Сириус был Хранителем тайны Поттеров. Это было известно многим в Ордене... И это убийство. На людной улице... Не понимаю!

Обхватываю голову руками. От мыслей хочется выть. Впервые в жизни я жалею, что до полнолуния так далеко. Зверь чувствует проще, зверю всё равно... Как много я бы отдал за возможность хоть недолго не думать ни о чём!

Дорога резко уходит в сторону, рывок — и мы уже мчимся по улицам какого-то городка. Кто у них составляет маршрут? Можно же намного рациональнее. Напроситься на работу, что ли...

Мысли вновь сворачивают в привычную колею. Гарри. Где он, что с ним? Когда-то мы поклялись, что если с Лили или Джеймсом что-то случится, мы позаботимся об их ребёнке. И что же? Я даже не знаю, где находится мальчик. Сколько я ни старался, из Дамблдора не удалось вытянуть ни слова. Старый упрямец! Я сам прекрасно понимаю: безработный оборотень — далеко не лучшая компания для двухлетнего малыша. Но с какой стати я не могу с ним просто повидаться? Убедиться, что он в надёжных руках, сам, а не с чьих-то слов?

Восточный край неба постепенно светлеет. Скоро взойдёт солнце. Что принесёт мне новый день? Закрываю глаза, откидываюсь на подушку. Если заставить себя забыть о рывках и тряске — можно представить, что лежишь на волнах. И они несут тебя навстречу счастью. Смешно. В 22 года пора бы перестать верить в чудо. Когда же я, наконец, повзрослею?

— Мистер! — голос кондуктора звучит приглушённо. — Где вас высадить, мистер?

Бросаю быстрый взгляд в окно. Мы мчимся по ровной, как стол, пустоши, поросшей вереском.

— Здесь.

— Прямо здесь? — удивляется парень.

— Да. Пожалуй, именно здесь. Спасибо.

Легко поднимаюсь, закидываю на плечо сумку. В конце концов, не всё ли равно, откуда начинать новую дорогу? Автобус резко тормозит. Спрыгиваю со ступеней на землю, слегка ёжусь от утренней прохлады, поворачиваюсь лицом к востоку. Полоска неба уже зажглась алым, вот-вот появится край солнечного диска. «Ночного рыцаря» рядом уже нет. Ну и пусть. Встряхиваюсь, словно выбравшаяся из воды собака, и делаю первый шаг. Не по дороге — просто на восток. Зачем дорога тому, кто привык идти в жизни собственным путём? Может, я и не прав. Время покажет. Но я не хочу стоять на месте.

Мерное покачивание вагона да размеренный стук колёс. За окном тянется однообразная распаханная равнина, лишь кое-где мелькают зелёные полоски деревьев. Сижу в углу дивана, смотрю в окно. Магловский поезд — не самое подходящее место для мага-оборотня, но выбора особо не было, а трансгрессия... Я слишком люблю дорогу, чтобы променять это ни с чем не сравнимое ощущение на несколько секунд выворачивания наизнанку.

Соседи по купе косятся на меня с опаской. Их можно понять — я и сам на их месте остерегался бы подозрительного типа в старом дорожном плаще странного покроя... Молодая пара, возможно — молодожёны, и женщина средних лет. Да уж, испортил я вам настроение своим присутствием, ребята... Почему меня это не волнует?

Поезд замедляет ход. Остановка. Крохотный магловский посёлок, несколько десятков домиков, прилепившихся к станции — вот и всё. Соседи поспешно собирают свои вещи, выходят. Остаюсь в купе совершенно один. Что ж, мне не привыкать. Да и лучше одиночество, нежели косые взгляды и затаённая неприязнь вынужденного собеседника.

Но дверь вновь отворяется. Входит пожилой мужчина. Невысокий, чуть полноватый, с залысинами и поразительно-молодыми серыми глазами. Садится напротив, пристраивает рядом небольшой чемоданчик-дипломат.

— Добрый день, молодой человек, — и голос у него молодой, словно у двадцатипятилетнего.

Невольно вздрагиваю. Я не думал, что кому-нибудь стукнет в голову заговорить со мной.

— Добрый день, — отвечаю спокойно, но удивление во взгляде выдаёт меня с головой.

— Давайте знакомиться, раз уж мы с вами попутчики. Меня зовут Рональд Смит.

— Римус Люпин, — представляюсь я.

— Какое необычное у вас имя... — собеседник лучится искренним интересом. Похоже, его совершенно не смущает ни моя потрёпанная одежда, ни шрам на лице — след недавней стычки с мантикорой. — Ваши родители были большими оригиналами.

— Можно сказать и так, — отзываюсь я. С точки зрения магла, мои родители и правда оригиналы — что может быть необычнее волшебника...

Ненадолго в купе воцаряется тишина, нарушаемая лишь стуком колёс. Но вскоре мой попутчик вновь нарушает молчание:

— Вас что-то угнетает, — это не вопрос, он совершенно уверен в своих словах. — Возможно, если вы поделитесь со мной проблемой, вам станет немного легче. Не сочтите меня чрезмерно навязчивым...

«А почему бы и нет? В конце концов, я вижу этого магла в первый и последний раз в жизни. И если совсем немного изменить мою историю так, чтобы не нарушить Статут о секретности...» — мелькает в голове. И я начинаю рассказ. Слова идут неожиданно легко, история сама складывается в голове. Ликантропию заменяет тяжёлая болезнь, гибель родителей от рук Пожирателей превращается в теракт... Я продолжаю говорить, и даже прикажи мне сейчас кто-нибудь остановиться — я бы не смог. Попутчик смотрит с интересом и сочувствием, от которых я так отвык за последние несколько лет.

— Простите, я, наверное, не должен был выплёскивать всё, скопившееся в душе, на вас, — заканчиваю я.

— Ничего. Так бывает. Это называется «эффект попутчика»: садясь в поезд, мы рассказываем совершенно незнакомому человеку, которого больше не увидим никогда, всю свою жизнь, — он с интересом поглядывает на меня.

— Возможно. Спасибо за внимание, — едва заметно улыбаюсь.

— А ведь ваша история немного похожа на сказку, — вдруг произносит он задумчиво. — Если изменить пару деталей, добавить волшебства... И обязательно придумать хороший конец.

Я смотрю на него с удивлением, смешанным с испугом. Неужели я чем-то выдал себя? Или он не тот, кем выглядит? Нет, невозможно... Но всё быстро встаёт на свои места.

— Не смотрите на меня так, юноша! — попутчик смеётся. — Я с детства обожаю всяческие сказки и волшебные истории, а уж когда у меня появились внуки — и вовсе стал находить сюжеты для сказок им в самых обыденных вещах.

Я облегчённо перевожу дух, расслабляюсь. Поезд вновь замедляет ход, останавливается.

— А вот и моя станция,— мистер Смит подхватывается с дивана. — Не обижайтесь на старика, молодой человек. Я желаю вам счастливой дороги, а вашей сказке — счастливого конца.

Я с улыбкой киваю ему, произношу обычные слова прощания, стараясь вложить в них побольше тепла. И долго провожаю взглядом немолодого человека, так и не разучившегося верить в чудо и видеть волшебство в обыденных вещах. А ведь именно эта магия и есть — Истинная, а вовсе не та, которую изучают, записывают формулами... Фигура моего необычного попутчика скрывается в здании вокзала. Похоже, судьба подарила мне одну из тех редких встреч, которые, несмотря на свою мимолётность, оставляют в сердце след на всю оставшуюся жизнь.

Осень... Какой идиот додумался назвать это время года золотым? Мне приходят в голову совершенно иные сравнения. Серая. Туманная. Одинокая. Но уж никак не золотая. Время медленного увядания, мучительной смерти природы. Смерти, предшествующей новому весеннему возрождению. Жизнь, словно феникс — снова и снова следует по вечному кругу — от смерти к рождению...

Медленно иду по аллее парка. Прозрачно-голубое небо над головой, серый асфальт под ногами, кучи багряно-жёлтой опавшей листвы. Тишина и безлюдье...

— Смотри, как красиво! — моя спутница вдруг бросается к куче листвы, словно ребёнок, подбрасывает в воздух листья.

— Да, красиво, — моя улыбка ни о чём не говорит. Это лишь маска, скрывающая боль.

— Джон, что с тобой? — она смотрит мне в глаза.

Как я могу объяснить тебе, что со мной, девочка? Как сказать тебе о том, что значит — вечное одиночество? Даже сейчас, рядом с тобой...

— Джон...

Она зовёт меня вторым, магловским, именем. Я не имею права втягивать её в свои проблемы... Будет лучше для нас обоих, если она так ничего и не узнает.

— Я похожа на принцессу? — у неё на голове венок, сплетённый из оранжево-алых листьев клёна.

— Нет, — задумчиво качаю головой, — Ты — королева. Моя осенняя королева.

Она заливисто смеётся, кружится среди листопада.

— Пойдём ко мне, — в её глазах я без труда читаю истинный смысл предложения.

— Я лучше провожу тебя.

— Ну почему? Почему? Я люблю тебя...

Что мне ответить тебе, девочка? Сказать, что тоже люблю тебя? Я не люблю, да и не умею лгать. Это не любовь. Что угодно, но не любовь. Так что же мне сказать тебе?

— Идём...

* * *

До рассвета ещё несколько часов. Я так и не смог заснуть. После горячего безумия этой ночи, после безудержной страсти, после всего, что ненадолго связало нас... Может, это и к лучшему. Так будет проще уходить. Намного проще.

Осторожно выскальзываю из постели, стараясь не потревожить её сон. Одеваюсь, нахожу волшебную палочку. Я знаю, что поступаю единственно — правильно. Отчего же так болит сердце?

Она спит, свернувшись калачиком. Словно котёнок. Трогательно-беззащитная, ставшая в одночасье такой близкой и такой недостижимой...

— Прости меня. Так будет лучше для тебя. Обливиэйт!

Короткая вспышка заклятия и тишина. Проснувшись наутро, ты не вспомнишь ни эту ночь, ни меня. Ничего.

Стараясь не шуметь, выхожу из квартиры, спускаюсь по лестнице. Осеннее утро встречает меня туманом и тишиной.

Пора в дорогу. За несколько лет я уже привык нигде не задерживаться надолго... Ещё один город позади, ещё одна страница в памяти, ещё одна осень без смысла и цели...

Как же я ненавижу осень!

Стоит ночь. Лунно-звёздная летняя ночь. В такую ночь нет сил ни спать, ни сидеть дома, в четырёх стенах — словно в клетке. Набрасываю плащ и выхожу из дома.

С бархатно-чёрного неба светит тонкий серп новорождённого месяца, сияют холодным бриллиантовым блеском звёзды. Звёзды… Маглы верят, что когда падает звезда — нужно загадать желание и оно непременно сбудется. Жаль, что это лишь красивая сказка.

Неспешно иду по узкой улочке. Шорох шагов да шелест листвы — единственные звуки, нарушающие тишину. Редкие фонари не в силах рассеять темноту, да их свет и не нужен. По крайней мере, мне. Ночная прохлада закрадывается под плащ, лёгкий ветерок шевелит волосы на голове. Идти вот так, без цели, просто потому, что этого хочется, сливаться с ночью, с луной, со звёздами, чувствовать себя частью этого мира — счастье…

И отступают проблемы, мелкими и незначительными становятся житейские неприятности, и даже одиночество больше не тяготит… Магия ночи наполняет сердце. Магия, которую не описать формулами, не выразить заклинаньями, не подчинить и не заключить в рамки науки. Её можно лишь ощутить. Увидеть, вдохнуть, раствориться в ней. Перед ней равны все: министр магии и простой служащий — магл, человек и оборотень… Ночь не знает различий. Для неё нет преград. Она равно дарит покой преступнику и человеку с чистой совестью, богатому и бедняку, взрослому и ребёнку… Ночь — моя стихия.

Незаметно выхожу на берег озера. Лунная дорожка на воде, цветущие кувшинки, сейчас плотно сомкнувшие лепестки, запах свежести и тихий плеск волны… Сажусь на траву и поднимаю лицо к небу, к звёздам, к луне. Сейчас, когда она только начинает входить в силу, даже я могу спокойно любоваться её красотой. Что это? Падающая звезда. А если всё же?.. Ну не сработает — и ладно.

Зажмуриваюсь и загадываю желание. Самое заветное, единственное действительно важное для меня. Я знаю, оно просто не может сбыться. Время нельзя повернуть вспять, будь ты хоть сто раз чародеем. Но наивная детская вера в чудо, до сих пор живущая где-то в потаённом уголке души, не даёт отчаянию и безысходности полностью завладеть сердцем.

Хлопанье крыльев над головой невольно привлекает моё внимание. Большая сова-сипуха плавно спускается ко мне, протягивает лапу с письмом. Желтоватый пергамент, зелёные чернила и печать с гербом Хогвартса на тёмном сургуче…

Отпускаю сову, трясущимися руками вскрываю конверт. Это невозможно, и всё же… Конверт падает на траву. При скудном свете луны вчитываюсь в строки, написанные таким знакомым старомодным почерком Дамблдора.

Тихий смех разносится над озёрной гладью. Пусть так, пусть ненадолго, но у меня есть шанс вернуться. Туда, где я когда-то был счастлив. В Хогвартс. Поднимаюсь с земли и торопливо иду домой. Нужно собрать вещи, уладить кое-какие дела… Дорога на север будет долгой…

Холодный осенний ветер врывается в открытое настежь окно, белыми парусами надувает шторы. В полумраке кабинета глаз скорее угадывает, чем видит очертания знакомых предметов. Зрение уже изменилось. Значит, сейчас начнётся... За столько лет я научился безошибочно определять начало трансформации.

Заставляю себя подойти к окну. Облака расходятся. Полная луна, словно в насмешку, похожа на плачущее женское лицо.

— Я не боюсь тебя, слышишь? — слова даются с трудом.

Волна боли поднимается изнутри, мышцы стонут в невероятном напряжении, кости и суставы плавятся в незримом огне... Нечеловеческим усилием сдерживаю рвущийся на волю крик-вой. Ни к чему пугать людей... От боли мутится в глазах. Сотни, если не тысячи запахов врываются в сознание, кружат голову…

Наконец боль отступает. На смену ей приходит знакомое ощущение силы, вседозволенности… Рвануться бы, покинуть каменную клетку-замок, полной грудью вдохнуть ночной воздух, впустить в себя лунный свет…

Нет! Нельзя!

Сворачиваюсь клубком на полу между ножек стола. Если кто и заглянет в кабинет — примет за тень. Благодаря выпитому зелью, я полностью сохраняю разум во время трансформаций. Могу себя контролировать. Оно подавляет присущую оборотню ярость. Спасибо Снейпу. Ирония судьбы — мог ли я подумать, что когда-нибудь буду ему благодарен? Что буду испытывать к нему что-то, кроме сильнейшей неприязни? Любит судьба пошутить.

Но никакому зелью не подавить Лунный зов. Этому чувству невозможно сопротивляться долго. Вырваться из оков повседневности, ненадолго оставить позади все проблемы и невзгоды. Бежать по лунной тропе, ловить ароматы ночи, растворяться в мире вокруг…

Как часто в юности я испытывал подобные ощущения. Мы были молоды, безрассудно-отважны, самонадеянны... Мы наслаждались своей силой, ловкостью, сообразительностью. Нам были нипочём любые запреты и ограничения. Те времена давно в прошлом. Но если бы кто-нибудь знал, как много я готов отдать, чтобы вернуть их!

Тоска наваливается с невероятной силой. Я больше не могу! Поднимаю глаза к луне. Тоскливый вой — песнь отчаянья и одиночества, несётся к небу…

Светает. Ещё одно полнолуние позади. Обратная трансформация изматывает окончательно. Добраться до заблаговременно приготовленной постели, упасть и закрыть глаза... Но сон не приходит.

Когда-то давно в такие минуты со мной рядом всегда был кто-то близкий. Мама или друзья. И я засыпал, чувствуя, что нужен кому-то в этом мире. Сейчас всё иначе. За 13 лет я научился не замечать одиночества. Так откуда же эта тоска? Может, что-то должно измениться?

Засыпаю с тревогой. Но по крайней мере в этот раз мне не будут сниться сны... За одно это стоит сказать судьбе спасибо.

Солнце медленно склоняется к горизонту. Сижу у раскрытого окна, жду. Непонятно, чего. Что-то, может, интуиция, может, звериное чутьё, заставляет сердце замирать в предчувствии грядущих перемен. Надо бы проверить, как там мои подопечные. Ведь наверняка попытаются добраться до Хагрида... Вытаскиваю старую карту, разворачиваю, вглядываюсь. Ну, так и есть. Неугомонное Гриффиндорское трио покинуло замок. Чего ещё можно было ожидать от сына Джеймса? Весь в отца, и не только внешне.

«Надо выпить зелье — сегодня же полнолуние...» — мелькает в голове рассудительная мысль. Впрочем, время у меня ещё есть, как минимум 2-3 часа. Успею.

Карта в руках послушно отображает всех, кто находится в замке и рядом с ним. Я могу часами сидеть над ней, вспоминая нашу юность... Точки «Поттер», «Уизли» и «Грейнджер» покидают хижину лесничего. По крайней мере, в этот раз с ними ничего не приключилось... Моё внимание привлекает ещё одна точка в том же районе. До рези в глазах всматриваюсь в карту. Это невозможно! Он мёртв, уже почти 13 лет... Но карту невозможно обмануть. Чёткими буквами по старому пергаменту пробегает имя — Питер Петтигрю.

Вскакиваю, отбрасывая карту в сторону. Значит, всё не так, как мы привыкли думать. Сердце не обмануло... Выскакиваю из кабинета, сбегаю по лестнице. Навстречу попадается кто-то из учеников, слышатся удивлённые возгласы. Не обращаю внимания. Главное — успеть. Я должен. Обязан сам во всём разобраться!

Школьный двор, Гремучая ива, тоннель, и, наконец — Визжащая хижина. Дверь распахивается от первого же толчка, влетаю в комнату... Сириус сидит у стены, под нацеленной на него палочкой Гарри. Значит, он не успел объяснить... Похоже, у меня нет выхода.

— Экспеллиармус! Где он, Сириус?

Он молча кивает на кровать, взглядом указывает на крысу в руках Рона Уизли.

Сердце сжимается от боли. Никогда я не видел Сириуса таким. Изнурённый, исхудавший до последнего предела — скелет, обтянутый изжёлта-бледной кожей. Длинные волосы, которыми он так гордился, спутанной грязной массой падают на плечи, закрывают лицо... И горящие безумием глаза на бледном лице.

— Значит, это был он? Он, а не ты? — голос повинуется с трудом.

Сириус кивает. Всё так же молча. Протягиваю руку, помогаю встать, обнимаю. Что же они с тобой сделали?! Дотянуться бы до того, кто виноват...

Срывающийся голос Гермионы нарушает тишину:

— А я вам верила!..

Я что-то объясняю, доказываю, пытаюсь убедить троих запутавшихся в происходящем детей, но сам не слышу себя. В голове бьётся единственная мысль: «Я был прав! Я все эти годы до конца не верил. И был прав!»

— Если ты собираешься рассказывать всё с самого начала, то поторопись. Я слишком долго ждал... — прерывает меня Сириус.

Кажется, удалось. Смог, убедил, сделал... Мерлин, какого дьявола сюда принесло Снейпа?!

Ароматы ночи тревожат обострённое обоняние. Моя рука скована наручниками с рукой Петтигрю. Теперь он никуда не денется. Доставим в замок, а там — пусть Дамблдор сам разбирается.

Тучи, закрывавшие небо, начинают медленно расходиться... Проглядывает полная луна. Острая боль пронизывает тело. Нет, только не это. Только не сейчас! На остатках сознания пытаюсь кинуться в сторону, убраться как можно дальше... Огромная чёрная тень бросается на меня, острые зубы впиваются в бок. Сознание меркнет, уступая место всепоглощающей звериной ярости...

Утро застаёт в лесу. Обратная трансформация отнимает много сил, приходится долго приходить в себя, лёжа прямо на земле.

«Идиот... Забыл. Как я мог забыть?!» Мысль сменяется другой. «Сириус. Что с ним?» Заставляю себя подняться, почти бегу к замку. Откуда и силы берутся?

На пороге моего кабинета нос к носу сталкиваюсь с Дамблдором.

— Директор... — сердце отчаянно бьётся в груди.

— Похоже, эта должность действительно проклята... Северус раскрыл твою тайну.

— Плевать! Уволюсь. Что с Блэком?

— Он в безопасности, если ты об этом.

С души словно сняли огромный, невыносимо-тяжёлый груз. Облегчённо вздыхаю, падаю в кресло.

— Может, подумаешь? — Дамблдор внимательно смотрит на меня.

— Нет. Если подобное случилось со мной однажды — может и повториться.

— Я зайду позже. И всё же, подумай.

Он выходит, а я обвожу взглядом комнату, почти год бывшую моим домом. Почти год я жил, словно в прекрасном сне. Пора просыпаться... Но это — ничтожная цена за истину.

Светает. «Рабочий день оборотня» подходит к концу. В окно заглядывает убывающая луна, над крышами соседних домов ещё видны звёзды. Можно расслабиться, отдохнуть от постоянного напряжения, в котором все мы живём не первый месяц. Нет ничего хуже, чем ожидание событий, которые ты всё равно не в силах предотвратить. Знать бы хоть, когда… Эта неопределённость бесит.

Нет, всё, спать. Я слишком устал. А вечером снова на дежурство. Эти дежурства — почти единственное, что я могу сделать для Ордена. Почти. Дамблдор прав, надо попытаться. Если не я, то кто? Но… Справлюсь ли я? Влиться в общество оборотней, стать одним из них не по названию, а по сути. Я всю жизнь бегал от этого, пытался удержаться, остаться человеком… Но кроме меня некому. А это важно. Безумно важно, и я это понимаю. И… боюсь. Если раскусят — смерть. Да плевать бы на себя, но… Толку тогда с моей смерти, если не успею?

Всё, хватит. Умею я себя накручивать. Довольно. Подумаю об этом потом. Хоть даже и на дежурстве. Всё равно там заняться нечем.

На столе — чашка с горячим чаем. Без сахара. Сахар кончился позавчера, нет времени купить. Вот они, последствия холостяцкой жизни… Нет, я таки псих. Нашёл, тоже, время об этом думать. Да и, положа руку на сердце, я же не идиот, всё понимаю. Чем сделать кого-то несчастным на всю жизнь — уж лучше остаться одному.

Дора, девочка, неужели ты думаешь, что я ничего не вижу? Может, ты и мастер маскировки, но чувства скрывать ты так и не научилась. Во всяком случае, не от меня. Лучше не надо, девочка. Не смотри так на меня. Я не хочу, чтобы ты страдала. Я же оборотень, чудовище, зверь в человеческом облике. Зачем я тебе? Молчу уже о том, что гожусь тебе в отцы. Так что не надо, милая. Лучше оглядись по сторонам. А я постою где-то рядом, порадуюсь твоему счастью. Так будет лучше для нас обоих, поверь.

… Надо зайти в штаб, узнать обстановку. Да и отчёт написать. Заодно повидаюсь с Бродягой. Вот уж кому остаётся только сочувствовать. В такое время сидеть в четырёх стенах! А я ещё жалуюсь. По сравнению с ним, у меня невероятно интересная жизнь. Честное слово, не понимаю, как он держится, с его-то неумением сидеть, сложа руки. Или я чего-то не догоняю, или чтобы это понять надо посидеть за решёткой.

… Чёрт, знать бы хоть что-нибудь конкретное. И из Хогвартса никаких вестей. Значит, по крайней мере, ничего непоправимого не случилось…

Над крышами поднимается алое зарево — встаёт солнце. Всё, спать. И так засиделся. Смотрю на золотые облака. Какое же счастье — просто жить. Дышать, слышать пение птиц, встречать рассветы и закаты… Только когда видишь смерть каждый день, на расстоянии вытянутой руки, это можно оценить. Но пока я жив — надо бороться. Ради тех, кто рядом, ради памяти ушедших друзей, ради самой жизни. Рано или поздно — мы победим. Иначе быть не может. Иначе всё бессмысленно. Мы победим. Я в это верю.

Светает. Вокруг суетятся работники министерства, снуют репортёры... Мне нет до этого дела. Иду по залу, отмахиваясь от расспросов. Впервые за несколько лет мне хочется забиться в глухой тёмный угол и завыть. Доверить светлеющему небу волчью свою тоску и боль...

Сириус... Почему? За что?! Так глупо, так по-дурацки... Ты, который ценил риск выше всего, ты, как никто умевший прийти на помощь, когда это необходимо... Мой старый друг. Единственный друг в этом мире!

Я ничего не вижу перед собой. Серый туман расстилается перед глазами. Если бы я мог заплакать... Но нельзя. Держаться. Любой ценой — держаться. Ни один из нас, выживших, сейчас не имеет права на слабость. Миру нет дела до наших чувств, до чьего-то горя, до чьей-то смерти... Да кому он нужен, такой мир?!

Звериная ярость волной поднимается в душе. С глухим рычанием разворачиваюсь. Кулак впечатывается в стену, по содранной коже бежит кровь. Боль отрезвляет.

Меня пытаются остановить, окликают. Мне всё равно. Трансгрессирую на площадь Гриммо. Двери дома №12 распахиваются передо мной. Здесь всё ещё помнит Сириуса. Всё так, словно он покинул дом только что и вот-вот вернётся — брошенная на стуле мантия, чашка с недопитым чаем... Если закрыть глаза, ещё можно представить, как сейчас распахнётся дверь, и он войдёт... Глупо. Я обманываю сам себя. Он не вернётся. Оттуда ещё никто не возвращался. Никогда. Сколько безысходности в этом слове!

Спускаюсь в кухню. Дом пуст, словно вымер. Тем лучше. В буфете обнаруживаю початую бутылку виски и чистый стакан. Огненная жидкость обжигает горло.

— Спи спокойно, Бродяга... Пусть там, где ты сейчас, тебе будет лучше, чем здесь.

Жизнь — чертовски несправедливая штука... Почему одним даётся всё, а другим?.. Жизнь никогда не щадила тебя, Сириус. Этот мрачный дом — наглядное тому доказательство.

Озираюсь по сторонам, словно впервые увидев эти стены. Здесь всё пропитано древностью и тайной. Как же, наверное, тяжело тебе было здесь, Бродяга... Ничуть не лучше, чем в Азкабане. Двенадцать лет заключения ни за что, два года скитаний — и вновь тюремный режим, в стенах, которые ты ненавидел. И смерть. Почему всё это выпало именно на его долю?! Если бы я только мог хоть что-то изменить...

Бутылка быстро пустеет.

Что ж. Ушедших не вернуть ни нашим отчаянием, ни глупой надеждой. А живым остаётся месть. И я найду способ отмстить.

Рука стискивает стакан. Хрупкое стекло не выдерживает хватки оборотня — трескается и впивается в ладонь. Алые капли выступают из порезов.

— Я найду способ отомстить. Клянусь тебе, Сириус.

Голова раскалывается от боли. Перед глазами туман. Третьи сутки без сна. Держусь только на стимуляторах да хвалёной гриффиндорской гордости. Но и они скоро перестанут действовать. Мы ждём, сами толком не зная — чего. Замок осаждён, повсюду — толпы Пожирателей и прихвостней Волан-де-Морта. Какого чёрта они не атакуют? Ждут, пока мы начнём валиться с ног от усталости? Могут и дождаться...

Мы все на пределе. Ещё несколько дней подобной осады — и нас можно брать голыми руками... Нет, об этом даже думать нельзя! Мы обязаны выстоять. Если падёт Хогвартс — конец всему. Но что мы можем противопоставить врагу? Несколько десятков смертельно уставших, измотанных людей. Преподаватели, члены Ордена, старшие ученики. Почти все ранены, все без исключения — истощены. Хорошо, что мы успели вывести из замка младшекурсников...

Стою у окна, вглядываюсь в ночную темноту. Моя смена только началась, а в глазах уже двоится. Не спасает даже сверхчеловеческая выносливость оборотня. Каково же другим? С ужасом думаю о вчерашних детях, которым, возможно, не суждено дожить до рассвета. Каждая стычка уносит новые жизни. За одно это я готов зубами рвать каждого из чёрной толпы по ту сторону стен...

— Римус, отдохни немного, — тонкая девичья рука ложится на плечо. — Тебе нужно хоть чуть-чуть поспать.

Оборачиваюсь, смотрю ей в глаза. Непривычные тускло-серые волосы, безжизненный взгляд... Что же сделала с тобой эта война, девочка моя... Куда девалась твоя обычная лёгкость? Ты, как и я, понимаешь — следующая битва окажется решающей. Мы все понимаем это. Это читается во взглядах, слышится в голосах, запахом смерти витает в воздухе. Завтра. Всё решится завтра. Откуда эта уверенность?

Встряхиваюсь, вымученно улыбаюсь:

— Не надо, Дора. Я в порядке. Иди.

— Рем, я...

— Не надо, девочка. Потом, — я отстраняюсь, мягко отвожу её руку.

Будет ли оно, это «потом»?..

— Но Римус... — в её глазах сверкают слёзы. Первый раз вижу её такой — раздавленной, несчастной. Сердце болезненно сжимается. Может, я ошибаюсь, возможно, я слишком жесток, но я не хочу дарить ей призрак надежды, зная, что первые лучи солнца развеют его...

Она уходит куда-то вглубь замка. Снова отворачиваюсь к окну, сверлю взглядом тёмный горизонт. Минуты медленно сливаются в часы. От неподвижности давно затекли мышцы, в висках пульсирует тупая боль...

Первые лучи солнца пробиваются из-за горизонта, рассеивают мрак, безжалостно освещают лагерь Пожирателей, раскинувшийся у стен Хогвартса. Ярко-алый диск медленно поднимается в небо. Кровавый рассвет. Совершенно такой же, как тогда — почти 20 лет назад...

— К бою! — проносится по коридорам.

Они всё-таки не стали больше ждать. Пошли на штурм. Что ж, мы сумеем выиграть время. Пусть ничтожно мало, всего несколько часов, но и этого достаточно. Сейчас каждый вырванный у смерти миг — уже победа. И не важно, сколько нас выживет в этой бойне. Победить. Любой ценой.