Догорай (джен)

— Тильда, медленней! — девчонка бежала со всех ног, но никак не могла догнать сестру.

Запыхавшись, она остановилась, чтобы перевести дыхание. «Ну сколько можно», думала девушка, «никогда не слушает».

Матильда была ее младшей сестренкой, которую она любила совершенно, но иногда та устраивала вот такие безумные проверки силы и ловкости, и ничего не слушала. Обычно после таких проверок, в которых, конечно, выигрывала Тильда, девчушка бегала вокруг своей старшей сестры и дурачилась, обзывала «старушкой», намекая на проигрыш.

Бредя сквозь высокие заросли желтой травы, скрывавшей даже ее по самое горло, девушка никак не могла найти хотя бы взглядом свою озорницу. Начиная сердиться, прокричала:

— Ти-и-и-льда-а!.. Ти-и-и-и-и-и-и-льда-а!

Ни звука в ответ, только слабое перешептывание травинок.

Внезапно кто-то сзади резко толкнул ее в спину так, что она упала. Сверху, разрываясь от громкого смеха, на нее уселась девчушка лет десяти с двумя забавными темными косичками, торчащими в разные стороны.

— Я поймала тебя, я поймала! — скороговоркой проговорила Матильда, все еще по-детски произнося букву «л» — мягкой.

— Мы бежали наперегонки! — сердито сдвинула брови сестра, ссаживая Тильду с себя.

— Мы играли в рысь! — гордо ответила та.

Посматривая на надувшуюся от обиды сестренку, Матильда нахмурилась:

— С тобой скучно, Айрин!

— А с тобой невероятно весело, — огрызнулась девушка.

— Тогда сама играй, а я с тобой не буду! — и мигом скрылась в высокой траве, скрывающей ее целиком.

— Тильда! — резким голосом позвала сестренку Айрин, но той уже след простыл.

Рассердившись еще больше — мама явно по головке не погладит, если узнает, что она потеряла сестру — девушка вскочила на ноги и побрела в поисках Тильды, раздвигая на своем пути желтые прутики травы.

Пока Айрин шагала по заброшенному хозяевами полю, она пела песенку. Причудливый мотив уже месяца три вертелся в фонтанирующей идеями голове девушки. Каждый раз при исполнении мелодия становилась все длиннее и запутанней, будто завлекая в свой музыкальный мир. Голосок Айрин был чистый, красивый, под стать внешности, а потому песня лилась такая же красивая.

Когда девушке надоело высматривать в высокой траве младшую сестрицу, она пошла домой. Каким бы ни был страшным гнев матери, это все же лучше, чем ночевать в поле.

Покосившийся серый забор был похож на дряхлую беззубую челюсть, а калитка — на расшатывающийся зуб. Маленький домик основательно просел в стремлении поглубже зарыться в землю — видимо, боялся высоты. Ставни распахнуты для того, чтобы в комнаты попадало больше солнечного света; но что странно — почти все окна были полностью заклеены газетами, чтобы то же солнце не нагревало комнаты чересчур. Логика ведения хозяйства всегда удивляла Айрин. Все окна были закрыты — это чтобы комаров не налетело, вот только на кухне они раскрыты настежь — значит, мама вновь затеяла стряпню.

Заранее сделав виноватое личико, Айрин вошла в сени и тут же раскрыла от удивления рот: малышка Тильда с насупленными от усердий бровями сидела и пыталась развязать шнурки на туфельках.

— Ты что здесь делаешь?

— Шнурки развязываю, не видно, что ли? — нагло заявила Матильда.

— И давно?

— Было бы быстрее, если бы не ты мне их завязывала часа два назад!

Айрин помогла сестренке развязать шнурки, и они вместе зашли в дом, скрипнув тяжелой дверью, для утепления обшитой ватой и тканью. Девочки как раз успели к подоспевшим пирожкам.

Ночью, слушая, как мама поет Матильде колыбельную, Айрин впомнила, что что-то видела в той высокой траве, пока искала сестренку, но это что-то уже ускользало от сознания: под вытягиваемые мамой ноты девушка заснула.

Солнечный лучик нашел небольшую, с монетку размером, прореху в газете на стекле и проник внутрь детской комнаты, прочно обосновавшись на лбу Айрин. Девочка поморщилась и чуть отвернула голову, но тогда лучик шлепнул ей прямо в глаз. Сон был утерян, и с недовольством Айрин поднялась с постели.

Заправив кроватку, вышла на кухню, через которую все члены семейства и выходили на улицу: коридора в доме не было, его роль исполняли сени. На дворе солнцу было на чем полюбоваться своим светом: мама уже давно проснулась и развешивала на веревке только что постиранные вещи. Бросив маме приветствие, Айрин пошла к бочке со студеной водой и умыла лицо, брызгаясь холодными каплями на маленькую пыльную площадку у сторожевой собаки — старой Дикси.

— Мам, я прогуляюсь! — крикнула Айрин.

— Куда, детка? — последовал мамин крик откуда-то из огорода, находящегося за домом.

— В поле! — опять прокричала девушка.

— Травы нарви кроликам! — мама всегда раздавала задания тем, кто вставал раньше.

— Хорошо! — в последний раз крикнула Айрин и поспешила уйти со двора, пока мама не придумала еще какого-нибудь поручения.

Девушка долго бродила по полю, попутно срывая сочные по рассуждениям кроликов травинки, но вдруг наткнулась на какой-то странный предмет. С легкостью еще детского рассуждения, Айрин схватила его в руки. Это была старая ваза. «Наверное», думала девочка, «ее кто-то выбросил». И, со свойственной ей заботой, девушка прижала вазу к груди.

Все завертелось, сжалось, стало тугим. Девушке показалось, что ее протащило по узкой трубе, а потом беззаботно выплюнуло в пространство. Перед ней стояли два парня, удивленно глядя на нее. За ними почему-то возвышался дом, новенький — доски еще были свежими, белыми. «И куда это поле подевалось?..», взгрустнулось девочке. А мальчики стояли и не понимали, откуда взялась эта странная рыжеволосая барышня со старой вазой в руках и со снопом травы.

— Столько, сколько у тебя травы, в вазу не влезет, — серьезно заметил один из парней, который в очках.

— А это для разных целей! — гордо заявила девушка.

— Ты учишься в нашей школе? — подал голос второй парень, болезненного вида.

— В какой такой «вашей»?.. — пыталась держать ситуацию под контролем Айрин.

— В Хогвартсе, — недоуменно воззрился на девочку тот, что в очках.

— Нет, — вдруг поникнув, сказала девушка.

— А хочешь — покажем? — от радости в своем голосе удивился даже сам парень.

Айрин оглядела двух парней: тот, что был болезненного вида, старался как-то сжаться, будто хотел исчезнуть на месте. «Простудился, наверное», сочувственно подумала девушка, глядя на его впалые щеки, бледный лоб, жалостный взгляд. Другой был повыше и носил забавные круглые очки в тонкой черной оправе, а еще у него были каштановые взъерошенные волосы, которые торчали во все стороны. Заметив взгляд девушки, шатен попытался пригладить непослушные волосы, но они не привыкли к ласкам и все равно топорщились. Поэтому, будто пытаясь искупить вину своих волос, парень улыбнулся.

— А как тебя зовут? — спросил он.

— Айрин, — ответила Айрин. — А вас?

— Я Джеймс. А это, — шатен указал на болезненного друга, — Ремус.

Немного помолчав, привыкая (или запоминая?) к именам друг друга, Джеймс нарушил тишину:

— Так как насчет экскурсии по школе?

— Я с удовольствием! — воодушевленно ответила девушка, тряхнув медной копной волос.

Все, конечно, мальчики не стали показывать Айрин, но Черное озеро, Запретный лес (несмотря на все запреты!), Большой Зал и еще некоторые другие интересные вещи осмотрены были.

Айрин с большими от восторга глазами ходила и запоминала каждую деталь этой странной школы. По пути троице встречались ученики, некоторые держали в руках маленькие тоненькие прутики, которые после несложных взмахов и непонятных слов творили чудеса. Девочка не могла поверить, что такое возможно, но одна из учениц прямо на ее глазах сотворила из воздуха радужных птичек, а другой мальчик хмуро колдовал над блюдечком, приобретшим лапки и хвост.

— Разве такое бывает? — удивлялась Айрин.

— Бывает и не такое! — хвастливо заметил Джеймс.

Взял у стоявшего неподалеку парня метлу («Он что, собрался прибирать территорию?», недоуменно подумала девушка), окликнув его то ли Ириусом, то ли Силусом, сел на нее и полетел. А потом приземлился рядом с Айрин, посадил ее впереди и снова взмыл в лазурное небо.

Девушка кричала — сначала от страха, а потом от дикого веселья. Сумасшедшие потоки воздуха развевали ее слегка вьющиеся рыжие волосы, а парень сзади улыбался, тоже поддавшись притоку адреналина.

Вдоволь налетавшись, Джеймс приземлил метлу на открытом лугу Запретного леса, немного резко, а потому они вдвоем свалились в мягкую зеленую траву, кубарем прокатившись метра полтора-два. Двойной звонкий хохот раздался по поляне, когда ошеломленные падением, выпрямившись, Джеймс и Айрин сели на траве.

Тут же вскочив на ноги, Айрин понеслась прочь, а Джеймс — за ней вдогонку. Они прекращали хохотать только когда девушка пряталась за одно из широких древних деревьев, а парень пытался ее найти. Воссоединившись, раздавался крик и новая волна смеха.

Поймав, наконец, ускользающую девчонку, Джеймс заключил ее в крепкие объятия, и вдвоем они вновь скатились в траву. Перестав смеяться от усталости, оба просто пытались отдышаться после бега. Парень все еще прижимал девушку к земле — чтобы та не убежала. Но только сейчас он заметил, какие у нее прекрасные глаза: зеленые, с черными и серебряными крапинками, блестевшие от веселья — они были похожи на изумруды, только вдвое красивее.

Небо стало сереть.

— Ой, мне пора! — сказала Айрин, заметив это.

— Уже? — мальчик не хотел отпускать ее.

— Уже, — вздохнула в ответ девочка, поднимаясь на ноги и отряхивая одежду от мелких соринок.

— Тогда держи, это тебе, — протянул Джеймс ей в руке маленький предмет: это оказалось маленькое зеркальце.

— А у меня нет ничего с собой, — с жалостью проговорила Айрин, но мгновенно спохватилась: — Нет, есть! Я подарю тебе это…

И запела. Это была ее мелодия, которую она постоянно напевала вот уже несколько месяцев. На этот раз песня получилась такой звучной и красивой, что даже сама девушка удивилась ее совершенству. Возможно, последний штрих в красоту песни вложила светлая грусть Айрин из-за расставания с только что приобретенным другом и новым миром.

Оборвав мелодию, Айрин быстро поцеловала Джеймса в щеку и отвязала от пояса мешочек, в который положила старую вазу.

— Стой, ты не допела, — просящим голосом сказал парень.

— Верно. Но уже поздно, мне пора, — печально отвечала девушка.

— Мы еще увидимся?.. — с большой надеждой в глазах спросил Джеймс.

— Я уверена в этом! — с улыбкой пообещала Айрин.

Девушка притронулась к старой вазе, и та снова переместила ее, только на этот раз в поле с высокой желтой травой. Айрин было жалко расставаться с тем мальчиком, но дома ждала мама. Девочка не могла подвести или опечалить ее.

Прибежав домой, Айрин наткнулась на сердитую маму.

— Ты где весь день была? Знаешь, сколько работы было для тебя? Решила отлынивать? — грозный голос пугал девушку, но она понимала, что провинилась.

Покорно приняв наказание, Айрин ушла в спальню. Всю ночь ей снился тот волшебный мир и тоненький мальчик с взъерошенными каштановыми волосами.

* * *

Прошло несколько лет, и Айрин превратилась в статную красивую девушку. Ее внешность стала мягче, голос сильнее и глубже, волосы длиннее, а тоска — все обширнее. Каждую ночь она видела во снах того мальчика, только там он уже возмужал. Пора было выходить замуж — в деревне не любили, когда молодые подолгу в девках ходили — и местная сваха уже приводила матери жениха. Та одобрила свадьбу. Но сердцу не шел этот себе на уме блондин, оно было полностью отдано ему — Джеймсу.

На столике в комнате Айрин стояла та старая ваза, а в глубинах комода — зеркальце, которое подарил Джеймс. Иногда девушке казалось, что в нем что-то мелькает, но подловив себя на глупой мысли, она лишь спрятала его подальше.

* * *

Очарованный песней юной прелестницы, Джеймс и в юношестве своем никак не мог забыть милую Айрин. Каждый сон его был наполнен ее звонким смехом, и то и дело мелькающим влекущим взглядом изумрудных глаз с черными крапинками. Он отчаялся искать поддержку у друзей в надежде найти ее: те советовали забыть детские мечты. Но Айрин оставалась мечтой, ее образ ни на секунду не тускнел в его воспаленном любовью мозге.

Однажды он увидел в школе девушку, отдаленно напоминающую Айрин — ее звали Лили, и у нее были похожие изумрудные глаза, только вдвое тусклее… Сейчас они с Лили были уже женаты и даже ждали ребеночка. А Джеймс все мечтал встретить ту колдунью, что очаровала его сердце, и берег длинную соломинку — отголосок того охапка высокой желтой травы, с которым Айрин ворвалась в его жизнь.