Мгновения жизни (гет)

Драко Малфой открыл глаза и увидел солнечного зайчика. Солнечный зайчик на потолке — так мил, не правда ли? Драко не сразу вспомнил, где бывают такие белые потолки, да боль помогла освежить память. Вот Мерлин побери, этого в его сценарии не было — сменить унылого тупицу Уизли на посту умирающего.

Потрясенный этим совпадением, он попробовал привстать, но не тут-то было: голова закружилась. Смирившись с положением, Драко попробовал заговорить. Получилось весьма невнятно, но действенно — из-за ширмы появился силуэт женщины и назвал его (со слухом-то еще что, удивился Драко) то ли милым, то ли мальчиком. Ну, это зря. "Милый мальчик" остался в нереальном прошлом — еще до поступления в школу Волшебства и Чародейства.

Женщина с криком упала к «мальчику» на грудь. Драко ничего не имел против, только зачем же так кричать, мама? Сиплым голосом он проговорил несколько плохо связанных фраз, очень надеясь, что проблема со словами временна, и закрыл глаза.

Как же он мог допустить такую оплошность? Невероятное легкомыслие. Где мозги твои были, Малфой? Эти риторические вопросы вконец утомили Драко, и он опять погрузился в сказочно-прекрасное небытие.

* * *

Четыре унылые тени, будто подвергнутые заклинанию молчания, вслушивались в тишину, нарушаемую потрескиванием камина и похрапыванием волшебников на картинах. Гарри Поттер, закинув руки за голову, лежал на диване. На полу тосковал Рон с печатью покорности судьбе глядя на Гермиону, которая стояла у окна. Джинни сидела за столом, уныло листая учебник Гарри по Зельеварению.

Полчаса назад в гостиной было веселее — Гарри вызвал оживление, прямо с порога бухнув, что он едва не убил Драко Малфоя. И началась какая-то фигня. Одни поскакали уточнять, чтобы не радоваться напрасно, другие кинулись поздравлять, а третьи выразили сожаление, что лично не присутствовали при этом.

Джинни испуганно вытаращилась, а Рон — в привычной для него манере — пробубнил насчет подробностей. Гарри ничего не сказал, бухнулся на диван и уставился в потолок. А когда сумасшествие прекратилось, и в гостиной остались только рыжие, он скрипуче-механическим голосом изложил, опуская, правда, незначительные детали (слезы Малфоя, вопли Миртл, прыжки по унитазам самого Гарри), что произошло.

Через несколько минут взволнованная Гермиона, свесившись через перила, попыталась уточнить у Гарри, правда ли то, о чем ей протрезвонила Парвати или нет. Но вместо Гарри отозвался Рон. Как всегда, не стесняясь в выражениях, он поведал, что Малфой действительно радует своим присутствием мадам Помфри, но слухи о его смерти малость преувеличены, как бы не желали этого некоторые.

Джинни сверкнула глазами и прочитала небольшую лекцию, суть которой сводилась к тому, что было бы, если бы Малфой вместо койко-места у мадам Помфри заполучил бы иное место — на родовом кладбище. Но Рон, не отличавшийся сентиментальностью, хотя прекрасно понял, что сестра обеспокоена судьбой Гарри, а не хорька, тем не менее поспешил напомнить некоторым забывчивым, что Малфой заслуживает и не такого из-за Кэти Белл. И вообще «этой наглой заднице давным-давно надо было хорошенько всыпать».

Между братом и сестрой началась обычная перепалка, сдобренная фразами: « ты когда-нибудь повзрослеешь», «какие мы добрые», «вот несчастный Тролль» и как итог — « да иди к Мерлину». Никто не обращал внимания на Гермиону, стоявшую на лестнице и до боли в пальцах вцепившуюся в перила.

Чтобы вывести Гарри из ступора, Джинни потрясла растрепанным учебником, выразив сию секундное желание — выкинуть книгу в камин, но предварительно надавать ею по одной не очень умной и громкой голове с оттопыренными ушами. Рон стал багровым, как свитер, связанный мамой к Рождеству, и, сказав драматическим шепотом что-то похожее на «безнадежное дело, зачем доказывать дурынде», плюхнулся на пол рядом с диваном, на котором по-прежнему отлеживался не пострадавший физически, но раздавленный морально Гарри Поттер.

Гарри и бровью не повел, и глазом не моргнул, возможно, и не слышал ничего — всё также, находясь в прострации, он изучал потолок гостиной. Да, занимательно-познавательный выдался денек, ничего не скажешь. Получил подтверждение, что Кэти всё-таки проклял Малфой, узнал в конце концов, как действует Сектумсемпра и что высокомерный слизеринец плакать, оказывается, тоже умеет. Увидеть врага поверженным — кто же об этом не мечтает? Но милосердная сторона Гарри Поттера сожалела о случившемся.

Гермиона проигнорировала призыв Рона присоединиться к нему, то есть сесть рядом, и с каким-то странным выражением на лице — на искушенный взгляд Рона — ушла вглубь комнаты, якобы заинтересовавшись происходящим за окном.

Потом, видимо для разнообразия, неприятности приняли облик Панси Паркинсон, заявившейся к портрету Полной Дамы и потребовавшей немедленной встречи с Гарри Поттером. А если мерзкая рожа не рискнет выйти, что в общем-то ее совсем не удивит (об этом Панси очень громко сообщила!), то она просит передать, что недолго ему осталось сверкать шрамом и применять режущие заклятия направо и налево. Панси так легко и уверенно бросалась словами, что Полная Дама опешила и, чем боггарт не шутит, может и сдалась бы под напором невоспитанной нахалки.

Симус Финниган, которому выпала честь услышать эту трескотню, вежливо сказал, что встречу можно устроить, но лучше не надо. Неплохо бы подумать, прежде чем требовать аудиенции с Мальчиком-Которому-Сама-Знаешь-Кто-Нипочем. А еще, заметил, как бы вскользь Симус, «мерзкая рожа порадует тебя, Паркинсон, в единственном случае — когда ты посмотришься в зеркальце".

Неуклюжие намеки взбесили темпераментную слизеринку, она обозвала Симуса ничтожеством, пообещала, что Драко, когда вернется от мадам Помфри, ( да вернется ли, вставил ехидно гриффиндорец ) испробует такие заклятия на недобитом Поттере, что даже профессор Снейп проникнется сочувствием к Мальчику-Который-Будет-Корчится-В-Муках.

Панси не поленилась проехаться по всему «свинскому красно-желтому» факультету. Симуса подробности не интересовали, но он уяснил общую мысль — все свое получат, стопудово. На том и закончился словесный поединок.

В гостиную проникали изумительные голоса, но у Рона и Джинни лень победила любопытство, Гарри вяло вслушался, но решил наплевать, а Гермиона, по-прежнему стоя у окна, терзалась мыслью о том, как всё катится под откос.

Появившийся Симус лаконично поведал, что не смог отказать себе в удовольствии пообщаться с девушкой Малфоя (при этих словах Гермиона вздрогнула) и указать ей на весьма небольшую значимость ее смазливого дружка в жизни Хогвартса.

Панси Паркинсон, будь она непроходимой романтической дурочкой, поправляла бы одеяло Драко Малфою и всхлипывала сердце раздирающим голосом в надежде возродить отношения с жестоким обманщиком. Но ею не рассматривались подобные варианты, поскольку выше упомянутая вакансия, по слухам, закрепилась уже за одной рохлей с Гриффиндора.

А равняться на неудачников или допускать возможность сравнения — гм, да лучше сброситься с Астрономической башни. После мало результативной попытки сказать очкарику — без пяти минут Мальчику-Которого-Заавадит-Когда-Нибудь-Хоть-Кто-Нибудь — массу нелестных эпитетов, Панси вспомнила про Гермиону Грейнджер.

Но возвращаться к дверям с Толстой Теткой не захотелось, да и тот, на редкость противный гриффиндорец, конечно же уже ездил по ушам своим однокурсничкам. А Грейнджер-то, наверное, расстроена не меньше, учитывая последние события их интересной жизни. Но виду не подаст, думала Панси, а то вдруг Поттер обидится, что его верная прислужница сочувствует не пойми кому.

В сумрачной гостиной Слизерина кто-то был, и этот кто-то — с лицом растроганного тролля — кинулся Панси навстречу. Она проявляла снисхождение к парнишке, потому что эгоистично надеялась на пользу от общения с ним. И ее редкостное — в данном случае — благородство воспринималось Гойлом с благоговением.

Стиснув Панси в неслабых объятиях, он что-то мямлил. В переводе с языка троллей это означало, видимо, ( догадалась неглупая Панси ), что он скучал, не ел, не спал...

Связная речь не была сильной стороной Грегори Гойла, в этом неоднократно убеждались не только преподаватели, но и высокомерные слизеринцы.

Да, будь на месте Гойла некто Малфой, Панси показала бы всю широту своей натуры! Но а Гойлу приходилось довольствоваться малым, но это, собственно говоря, его пока не напрягало.

* * *

Драко Малфоя навестили все, кому не лень. Хорошо хоть всем факультетом не поперли — этого бы его гордость точно не выдержала. Знать, что на тебя смотрят, как на неудачника, которого отделал Поттер, не очень-то приятно.

Опять без энергичной Панси Паркинсон не обошлось, усмехнулся Драко. Но в данный момент он был признателен ей — хоть какое-то, мало-мальское, но развлечение.

Крэбб и Гойл мило молчали у его кровати и вызывали подозрение в неадекватности. Съели что-то протухшее, хотел спросить Драко, но подавил желание высмеять приятелей.

Блейз Забини увлеченно сыпал пошлыми шутками и бурно жестикулировал, рискуя заехать кому-нибудь в глаз. Панси, с видом утомленным, но снисходительным, несколько раз даже хихикнула над одноразовыми хохмами Забини.

Самому Драко, разумеется, было не до веселья, но он старался держать лицо. Только при упоминании Поттера, он, потеряв хладнокровие, цинично выругался. Радостное хрюканье Гойла и Крэбба отогнало сомнение по поводу их неадекватности.

Блейз Забини тут же поведал о разработке проекта в духе «Доконай Поттера», Крэбб и Гойл дружно подхватили, но Драко пресек полет их фантазии. На удивленные возгласы он сдержанно ответил, что для шрамоголового у него припасено другое, а что именно — это уже излишняя информация.

Крэбб и Гойл обиженно засопели, поскольку для них получить одобрение Драко Малфоя — офигеть как круто. Блейз и Панси переглянулись, но воздержались от комментариев. Другое, так другое, главное — зарвавшемуся Поттеру всыпать, чтобы позолота поблекла.

Панси подумалось, что было бы неплохо, вздумай Драко шантажировать Поттера Гермионой Грейнджер. Ну или наоборот. Но вспомнив, как при одном ее намеке «разобраться» с гриффиндоркой, у Драко Малфоя сводило лицо, отсеяла и эту надежду.

Когда истек час посиделок — мадам Помфри об этом непрозрачно намекнула, — и приятели благополучно скрылись, Панси задержалась и спросила тонким голоском:

— Ты ничего не хочешь мне сказать, Драко?

— ???

Ему на самом деле было что, да вряд ли Панси это понравится.

— А-а, понял ... Спасибо за повышенное внимание к моей персоне — ты этого ожидаешь, Панси?

Панси покачала головой — уж благодарности за повышенное внимание от него точно не дождешься, не первый ведь день знакомы.

— Ладно, даю второй шанс, Драко, и последний.

Меньше всего ему хотелось бы играть в шарады, настроение, видишь ли, Панси, не располагает. И поэтому Драко продолжал упорно молчать, зная, что терпения у кое-кого точно не хватит.

Панси разочаровалась в проницательности Драко Малфоя. Даже Грегори ее намеки понимает с ... э-э ... пятого-шестого раза, а к этому — стучи-не-достучишься.

— Я осталась, чтобы ты рассказал мне, что запланировал насчет всеобщего любимца. Помнится, ты уверял, что мы друзья и можем рассчитывать на поддержку друг друга.

Драко с раздражением смотрел на это говорящее недоразумение. Настырная, ничего не скажешь! Но и бестолковости ей тоже не занимать: ведь четко сказал, что это только его личное дело.

Для убедительности Драко повторил фразу, старательно делая нажим на слове «личное». Панси помрачнела и, пожелав спокойной ночи, уныло пошла к выходу.

А Драко вдруг решил пойти напролом:

— Панси, ты не сталкивалась ... с Грейнджер?

И в эту же секунду пожалел о сказанном. Панси медлила с ответом, как будто прикидывая, сказать или не сказать. Уже скучает?

— Я ведь обещала тебе, Драко, не нервировать красотку. И я держу слово. Пока держу, — в голосе Панси проскальзывали нотки и насмешки, и горечи.

И не дожидаясь больше никаких реплик Драко, Панси Паркинсон испарилась, будто испугавшись, что за одним вопросом последует еще и еще... А отвечать, сдерживая желание наорать, ей будет ой как нелегко.

О том, что подопечные Северуса Снейпа задумали неладное, Гарри Поттер догадался по их недвусмысленным взглядам. Но только не все сразу — встаньте в очередь, хмурясь ответил бы Избранный, вздумай кто из слизеринцев узнать его мнение на этот счет.

Те, естественно, плевать хотели на мнение очкарика, и пришлось бы Гарри не сладко, если бы не терпящий возражений тон Драко Малфоя. Блейз Забини даже вспотел, убеждая однокурсников ничего не предпринимать, поскольку у Драко свой план — просто закачаешься.

Какие еще подробности — вот лопухи! — чем меньше людей знает, тем эффектней получится. И разумеется, Поттер будет трупом — неужели кто-то сомневается? Забини было стыдно признаться, что гордец Малфой даже ему не открылся, поэтому и пришлось нагло соврать, для убедительности покивав на Крэбба с Гойлом.

Те хотели возразить, но гримаса Забини сумела убедить их в нежелательности этого поступка. Как же хорошо жить, зная, что в мире есть такие лохи, подумал Забини, но тут же вспомнил про Панси Паркинсон.

А ее добродетельность не распространялась на всех в подряд, да и вообще — что уж тут скрывать, все свои, — неоднократно ставилась под сомнение. Но у Панси хватило такта промолчать, она даже сама удивилась: упустить возможность подпортить репутацию болтуну Забини? Невероятно.

Возможно, дело было и не в такте, просто голова была забита другим — Панси ловила себя на мысли, что очень хочется сделать какую-нибудь гадость. И никому попало — оставьте это для неопытных первокурсников, — а одной гриффиндорской выскочке.

И лишь обещание, данное Драко, сдерживало неблагородный порыв, но это не мешало мобилизовать воображение и фантазировать о том, что и как она могла бы провернуть. Но Драко ведь не оценит ее склонности к экспериментам в отношении Грейнджер.

Поэтому Панси с безропотностью привидения оставалось всматриваться, вслушиваться и стараться не ронять, вкупе с оскорблениями, намеки, которые удивили бы не только друзей грязнокровки Грейнджер.

Хотя выжидательно-вызывающий вид Паркинсон и нервировал Гермиону Грейнджер, внешне она была невозмутимой. И это вселяло крошечную надежду в сердце Панси. Ну откуда же ей было знать, что одна из школьных сов уже не только постучала в окно, что рядом с кроватью Драко, но еще и принесла написанный аккуратным почерком пергамент.

Гермиона отправляла письмо со смутным ощущением страха и неловкости. Не один пергамент она испортила, прежде чем смогла выдавить более-менее вразумительное. Испытания начались при первой же строчке, поскольку фраза «Здравствуй, Драко» — показалась ей слишком интимной. «Здравствуй, Малфой» — грубой, ну а «Здравствуй, Драко Малфой» — это вообще просто смех. В итоге остановилась на просто «здравствуй».

Далее она выразила сожаление, «что всё так ужасно» и пожелала скорейшего выздоровления. Получалась какая-то банальная отписка, это Гермиона поняла, перечитав свой «опус». Но что прикажите делать: охать, ахать — это не по ее части, уверять в чувстве — насквозь фальшиво, ибо не было ведь этого чувства и в помине. То, что связало ее и Малфоя, наверное, можно назвать каким-то словом, но вряд ли этим, возвышенно-красивым, на букву «Л».

Присутствуй при этом любознательная Панси, она обязательно бы постаралась выяснить, что же в таком случае пробежало между «ее Драко» и Гермионой Грейнджер. И доконала бы ведь Гермиону вопросами — это ей всегда удавалось, а сомневающиеся пусть идут к Грегори Гойлу за подтверждением.

Но Гермиона ответила бы ей весьма уклончиво. Да она, честно говоря, и себе не могла бы ничего объяснить. Виктор Крам — ну, это какое-то детство, Рон Уизли — как оказалось — увлечение, а вот относительно Малфоя ... Тут Гермиона принципиально не стала бы отвечать нахальной Панси Паркинсон.

* * *

Появление Драко Малфоя спровоцировало радостные вопли за столом Слизерина, но Драко скупо отреагировал на овации. А гриффиндорцы сначала дружно уставились на Малфоя, затем также дружно переадресовали свои взгляды Гарри Поттеру, который пришел в легкое замешательство и вопросительно посмотрел на сидящих напротив.

Поняв причину подобного поведения однокурсников, Гарри продолжил спокойно есть, всем своим видом демонстрируя равнодушие к происходящему за соседним столом. И у большинства разгладились их напряженные черты, но Рон, которому не хватало умения оригинально мыслить, прокомментировал:

— Столько самодовольства на его роже, только поглядите! Просто так и хочется чем-нибудь запустить.

Но реплика не получила должной поддержки — сговорились что ли все? И Рон не стал корчить из себя крутого.

А Драко уселся рядом с Забини, отстранил Панси, беззастенчивой тушей повисшей на шее, и похлопал по плечу Крэбба, у которого появилось такое выражение на лице, будто он хочет сказать что-то теплое, но путается в склонении.

А затем окинул бесстрастным взглядом стол Гриффиндора. Увидел спину склонившегося над тарелкой Поттера, мохнатую голову Уизли и много, не отмеченных интеллектом, лиц. Идиллия, да и только.

Наткнувшись на застенчиво глазевшую на него Грейнджер, Драко усмехнулся. Когда он получил ее послание, то сначала обрадовался, а затем, поразмыслив, рассвирепел. Она ведь в курсе всех подробностей — герой в очочках, уж конечно, смаковал свои подвиги.

Так пусть и утешает этого засранца, а ему, Малфою, ее жалость не нужна. Поэтому отвечать на письмо, разбередившее тоскливые воспоминания, не стал. Вытолкал терпеливую сову, громко хлопнув рамой, а потом выбросил клочки пергамента — бедная Гермиона! — под кровать.

Мадам Помфри обмолвилась, что через два дня его, возможно, отпустит. Что же, тогда и поговорим, Грейнджер, если тебе так неймется. А Поттер заплатит за унижение, и нянька Дамблдор ему не поможет.

Увидев, что Малфой заметил ее взгляд, Гермиона постаралась спрятаться за Рона. Тот сидел по правую руку от Гарри, поглощавшего еду со скоростью, которой позавидовал бы сам Винсент Крэбб.

Рон, в отличие от друга, засек, что Гермионино лицо вдруг ни с того ни с сего пошло красными пятнами. Оглянувшись, едва не поперхнулся: слизеринский гад смотрел на него нагло и бесцеремонно. А попытка выдать подобное в адрес врага провалилась — Рон сконфузился и отвернулся к тарелке с едой.

Ну куда тебе, Уизли, с твоей-то рожей, подумал повеселевший Драко, только девочек-первокурсниц смешить — может и сгодишься, если Поттер не потянет.

Громогласный Забини вынес на обсуждение заманчивое предложение — устроить вечеринку по поводу возвращения Драко. Да прямо сейчас, как придем в гостиную, неужели будут возражения, продолжал искриться радостью Забини.

Льстивый ты кот, подумала Панси, но первой поддержала затею, даже изобразив некую заинтересованность. Вторым был Грегори Гойл, на лбу которого так прямо и написано: куда ты, Панси, туда и я. Драко не но чтобы горел желанием, но слизеринцы уловили одобрительную интонацию в его голосе.

И весь такой из себя Забини, крайне довольный идеей, тут же переключился на симпатичных пятикурсниц, применяя отменные приемы обольщения, как-то: подмигивание, поднятие бровей, вальяжная поза и прочее — одним словом, своя тактика. Довольно быстро стол Слизерина опустел — остались лишь малыши и неудачники, обделенные вниманием Блейза Забини.

В гостиной все пошло как по маслу. Забини умело дергал за соответствующие ниточки, дабы увеселительный процесс не тормозил на месте. Только Драко быстро ушел в комнату, сославшись на неважное самочувствие. У Панси моментально испортилось настроение, но оно не передалось остальным — даже Гойлу: веселиться без Драко Малфоя он как-то уже привык.

* * *

Следующий день по праву можно было назвать днем сюрпризов. Вел бы Драко Малфой дневник, он именно так и озаглавил бы одну из страниц. Сначала у него отвисла челюсть, когда на Защите Гермиона Грейнджер уселась на свое прежнее место, то есть за парту впереди него. Отличное начало дня, с этим не поспоришь.

Весь урок Рон Уизли крутился в их сторону, одаривая Драко неприязненным взглядом, а Гермиону — обволакивающе-влюбленным. Было, конечно, неприятно созерцать конопатость гриффиндорца каждые пять минут, но Драко терпеливо молчал.

Поскольку знал, что хорошо закончиться, это, естественно, не может. И как в воду глядел — непоседливость Рона принесла Гриффиндору минус двадцать баллов. Добрый, как никогда, профессор Снейп порадовал свой факультет.

Драко лишь усмехнулся, увидев, как на замечание Снейпа «не отвлекать своей персоной мистера Уизли; неужели вам не хватает свободного времени?», вспыхнули щеки и уши Гермионы.

Знай Драко, что Снейп ехидничает не только по причине плохого настроения, он удивился бы и во второй раз. Но Драко Малфой не знал, что преподаватель, безупречно владевший Легилименцией, прохлаждаясь некоторое время у его постели, весьма успешно почерпнул некую информацию.

Удивил его и Поттер, который вместо того, чтобы выглядеть не просто героем, а супергероем, совсем не походил ни на первого, ни на второго, а даже наоборот — смотрел, как побитая собака и будто бы и выглядел виновато.

Но эту мысль Драко предпочел не развивать и быстренько состряпал другое объяснение поттеровской неадекватности: да трусит Золотой мальчик, боится расплаты.

И хотя он знал, что смелости Поттеру не занимать, он скорее признался бы в том, что несколько раз встречался с Грейнджер, чем допустил бы мысль, что шрамоносец может раскаиваться в поступках, касаемых его, Малфоя.

Но больше всего поразил Блейз Забини. Они шли по коридору, в котором всегда многолюдно, шумно, бестолково, и Драко надеялся поначалу, что ему послышалось, но не тут-то было. Так вот этот самый Забини, глядя куда-то вбок, спокойно и просто сказал:

— Я, конечно, понимаю, что вмешиваюсь не в свое дело, но завязывай ты с этим, то есть с этой ... с Грейнджер, короче.

Драко постарался не поднимать брови очень высоко. Что за околесица? Блейз и раньше намекал о Грейнджер, но кто бы ему позволил углублять эту тему? А тут вдруг напрямую ляпнул, и это было уже чересчур. Как тут не растеряться? Да надо же еще сообразить, чтобы ответить правильно, тоскливо подумалось Драко, сраженному осведомленностью Забини.

— Давно я не слышал подобного бреда, Блейз. Может тебе пора отправиться в Мунго? Будь добр, объясни, что ты подразумеваешь под словом «завязывай»?

Блейз почесал затылок а-ля Грегори Гойл и небрежно, как ему самому показалось, пояснил:

— «Завязывай» — значит «заканчивай». И можешь даже не отпираться: я знаю про ваши встречи ... ха-ха ... под луной.

— Вот за это «ха-ха» я зааважу тебя прямо здесь,— процедил Драко. — А Панси будет второй.

— Не будь таким суровым, друг. Девушка влюблена в тебя до безумия. Вчера вот, когда ты прикинулся заболевшим и скрылся с вечеринки, она рыдала на моем плече. А вечеринка в твою честь, заметь, ну это, так, сантименты... Одним словом, Драко, мне не хочется терять друга в расцвете лет.

— Не надейся: не потеряешь. Знаешь, я даже не буду спрашивать, что насочиняла Панси — а это она может — с ее богатым-то воображением!

— Я бы не сказал, что она сочиняет, — осторожно перебил Забини.

— Блейз, может поговорим после уроков? — то ли попросил, то ли потребовал вымученным голосом Драко, когда они уже подходили к кабинету Зельеварения.

Тот утвердительно кивнул, как-то подозрительно быстро согласившись, и снова нацепил маску шута.

У красно-желтых, дружно подпиравших стенку в ожидании урока профессора Слизнорта, оживленно: Уизли громко гнул что-то свое, Поттер, окончательно выйдя из образа, равнодушно возражал, а окружение то ли соглашалось с доводами рыжего, то ли опровергало их.

Грейнджер — с отстраненно-возвышенным лицом — листала книгу. На фоне этих тупиц, мнящих себя волшебниками, она просто совершенство, вдруг с бухты-барахты пришло в голову Драко.

Сделав вид, что не заметил плохо скрытого одиночества в глазах Панси Паркинсон, он стал протискиваться к дверям кабинета. А Блейз сопел в затылок. И умудрился то ли нечаянно, то ли специально — кто их, шутов, разберет — отдавить ноги зазевавшимся гриффиндорцам, вдохновив тех, таким образом, на нелестные эпитеты в свой адрес.

— Отвали, милейший, — сдержанно посоветовал Забини верзиле Уизли, прицелившемуся было заехать неуклюжему слизеринцу в ухо.

А затем уже с сочувственной улыбкой обратился к противоположной стене, подпираемой сосредоточенными слизеринцами.

— Так и будете стоять, пока птицы не совьют на вас гнездо?

— Это предложение или как? — в тон ему отозвалась Панси.

На твоем месте я бы помалкивал, раздраженно подумал Драко, мысленно осыпая Панси нецензурными пожеланиями.

— На подобные вопросы я принципиально не отвечаю, — парировал Забини и вместе с Драко вошел в кабинет.

Вслед приятелям прозвенел жизнерадостный смех Паркинсон, правда, с незначительным оттенком истерики.

На уроке замшелого Слизнорта, который прохаживался по кабинету, держа руки за спиной, (полагая, видимо, что это добавляет ему значительности) и не забывал при этом ласково жужжать в сторону общего любимца, Драко откровенно заскучал.

«Любимец» пару раз изобразил подобие улыбки — вышло кривовато — и заглох. Забини же, всегда готовый к веселью, передразнил физиономию Поттера. Крэбб, Нотт и девчонки намеренно громко засмеялись, а Драко с видом, будто его сейчас стошнит, отошел как можно дальше. Приелась ему эта клоунада.

Профессор наконец-то закончил пояснения к очередному зелью и, выдержав паузу, (вот дешевый позер, поморщился Драко) объявил — с торжеством! — что студенты могут приступать к приготовлению отравы.

Все, как ополоумевшие, бросились за ингредиентами. Драко с наплевательским видом замыкал шествие. Перед ним маячил безобидный Невилл Долгопупс. Оттеснив рохлю — нельзя же, в самом деле, быть хуже него — Драко нахватал необходимой дряни и стал высматривать стол без родных лиц Блейза и Панси.

И такой нашелся довольно-таки быстро. Забини не удивился, увидев, что Драко направился к столу, за которым лихо наяривали Крэбб и Нотт. А вот Панси задело показное равнодушие Драко, и она в ярости зашипела что-то себе под нос.

Оглянувшись через правое плечо, Драко мог созерцать радужную картинку: Поттер добавлял в котел нарезанные растения, а Грейнджер учительским тоном что-то вещала. Очень хочется узнать подробности, но только Крэбб усиленно сопит, не оставляя никакой надежды подслушать.

Может, пригласить ее на свидание? Должен же он как-то отблагодарить за заботливое письмо. Не такая уж дурацкая мысль, если вздуматься. Или не стоит усугублять? Вон Блейз уже в покойнички записал: скорбит и унизительно-утешительные речи толкает — хочет спасти от смерти, которая присела у дверей.

Так размышлял Драко, а пока размышлял, котел Нотта стал остервенело плеваться, стараясь угодить в лицо не только своему незадачливому хозяину, но и тем, кто находился поблизости. Потом настал черед Крэбба: из его котла повалил настолько густой и вонючий дым, что в считанные минуты заполонил кабинет и вынудил всех закашлять в унисон.

А тут еще, как по заказу, недотепа Долгопупс опрокинул свое варево, обрызгав стоящего рядом Симуса Финнигана. У того вздулись пузыри размером со сливу — сердобольные Лаванда Браун и Парвати Патил кинулись утешать взвывшего одноклассника.

Профессор Слизнорт кудахчущей курицей пытался разрулить ситуацию и успокоить тех, кто уже радовался сорванному уроку. Грейнджер, преисполненная чувством собственного достоинства (а может и превосходства), взмахивала палочкой, ликвидируя дымовую завесу. Какие-то умники из Гриффиндора что-то порекомендовали Крэббу. Кажется, сменить мозги. А самые, видимо, умные посетовали, что «было бы что менять».

В этой общей невероятнейшей кутерьме и суматохе вырисовывалась некая возможность. Драко, оценив ситуацию, быстро нацарапал кривые строчки и каким-то странным углом подойдя к благодетельной Гермионе, вложил в ее руку огрызок пергамента.

— Это было почти незаметно, поздравляю, — сказал чей-то знакомый голос прямо ему в ухо.

Блейз Забини полагал, что удачно подколол Драко на не совсем удачном уроке Зельеварения. Хотя неудачным урок был лишь для профессора Слизнорта и Симуса Финнигана, болезненные волдыри которого были ликвидированы мадам Помфри только на второй день.

А для Драко сложилось всё весьма неплохо. Он лишь угол рта скривил, когда услышал глухое и интимное замечание приятеля. Спокойствие, Блейз, не заставляй меня накладывать на тебя заклинание Забвения, сказал Драко без малейшей заминки, стараясь, чтобы голос звучал, как можно убедительнее.

Ничего особенного, он проделывал это бесчисленное множество раз. Пикантная и несколько двусмысленная улыбка Блейза исчезла в один миг, а Драко, наоборот, улыбнулся ему как сообщник.

Вечерний разговор проходил совсем уж в задушевной атмосфере. В прологе не обошлось, естественно, без вкрадчивых вопросов — ну а куда без них — почему, как, какого. Драко не сошел с ума в этот момент только потому, что дел еще невпроворот, не до этого ему сейчас.

Хорошо того, чего он так боялся: сарказма, сочувствия, похоронного голоса — не было в планах Забини. И промелькнуло даже как будто понимание ситуации. Так, Забини признал, что «внешне Грейнджер не в числе первых красавиц, конечно, но тем не менее».

Со вкусом у меня всё в порядке, спасибо, друг, не удержался от ехидства Драко. Блейз если и уловил скептическую ноту, но виду не подал и покровительственным тоном продолжил разглагольствования.

Он не обзывал Гермиону Грейнджер и не углублялся в выяснение ее родословной, хотя далось ему это с неимоверным трудом. Охваченный чувством самоупоения, он трындел в духе Панси Паркинсон, правда, без ее категоричности, о соблюдении каких-то там правил и скверных временах.

И хотя с логикой у Забини, явно, были нелады, Драко с интересом слушал наставления, мимоходом отмечая странное сходство лексикона однокурсника и папеньки Люциуса. Тоже, надо сказать, любителя поораторствовать. В недалеком прошлом.

Но Драко не стал пускать слезу умиления, а в коротких и связных словах изъяснил Блейзу, что не собирается переходить на стадию серьезных отношений с вышеупомянутой особой. Поэтому просит не беспокоиться. Скоро всё закончится, дружище. Похлопал Блейза по плечу и как-то победоносно-насмешливо посмотрел, будто речь шла о пустяке.

Блейзу не понравился фатализм сказанного и его запал быстро угас, но он не стал протестовать. И на лице у него появилось выражение, будто бы он даже доволен, что всё именно так.

* * *

Самый нелюбимый учитель гриффиндорцев Северус Снейп не мог сосредоточиться на работе. Озабоченность судьбою Драко Малфоя, пугающего замкнутостью и упрямством, которое впору назвать ослиным, выбивала преподавателя из колеи.

Дело в том, что профессор ни минуты не сомневался в том, что план Драко, воплощаемый в жизнь под чутким руководством одного обстоятельного Темного мага, завершится провалом. Ну а последующую после этого расправу даже Троллю не пожелаешь.

И не то чтобы профессор считал ученика безнадежным неудачником, просто он был прекрасно осведомлен, что подобные личности обычно герои на словах, а реальное дело — это не по их части, не могут они свершать такое: характером не вышли. Зато они могут умирать. С легкостью.

Весь год мальчишка успешно блокировал сознание и шарахался от доброжелательного декана, как дементор от Патронуса. И нисколько, по-видимому, не сомневался в положительном результате затеянного. И лишь в редкие моменты Снейп с тяжестью на сердце читал в глазах ученика, как всё отвратительно, безысходно и погано.

Драко временами думал, что пора уже расстаться с иллюзиями, так как хода конем он не сделает. Но продолжал играть роль надменного героя, да еще и намеренно форсировал свою якобы многозначительную деятельность.

Профессор наивно полагал, что его ученик завяз между страхом и самомнением. Но вынужден был с прискорбием констатировать, что дело не обошлось без сентиментально-романтической дребедени.

Удостовериться в этом помог, как ни странно, Гарри Поттер — ослабленный Сектумсемпрой Драко выдал всё как на блюдечке. Никакой радости преподаватель не испытал, потому что итоги выглядели неутешительно.

Одним словом, ситуация-то совсем не новая, а даже обычная. Но в подобные тонкости, в которых замешан противоположный пол, Северус Снейп давно не вникал. И не хотел вникать.

Дорога в прошлое потеряна бесповоротно — так считал он, а Драко, похоже, так не считал и умудрился возродить похороненные профессором размышления.

Они имели непосредственное отношение к одной особе, намеренно исключенной Снейпом из жизни много лет назад. Имя сей особы профессор никогда не упоминал. А если случалось услышать небрежно или трепетно брошенное слово «любовь», то у него искажалось лицо.

Приблизительно так же, как и во время изречений Невилла Долгопупса. А он говорил не более одной умной фразы в год — по мнению Снейпа, (честно говоря, так и не пришедшего в себя полностью после этого открытия).

* * *

Насыщенные и интересные времена наступили для некоторых учеников Хогвартса. Драко думал, что спустя годы, он будет вспоминать это время, как самое лучшее в своей юности.

Да, вмешивался коварный внутренний голос, может и будешь вспоминать, если доживешь. А пока можешь не рассчитывать на благодушие судьбы.

Как он и предполагал, Гермиона Грейнджер не оставила без внимания его трепетное послание и решила в очередной раз нарушить школьные правила, оберегаемые добропорядочным Августом Филчем.

При первой встрече разговор малость буксовал — оба не могли справиться с волнением: Гермиона с кисленькой улыбкой рассматривала свои туфли, да и у Драко слова как-то не хотели выговариваться. Но он всё-таки вымучил первую фразу, старательно соблюдая знаки препинания.

Ему не пришлось оправдываться в том, почему он не снизошел до ответа на ее заботливое письмо, хотя объяснение было подготовлено заранее. Гермиона тактично промолчала, а Драко не стал настаивать.

Правду он всё равно бы не сказал — зачем ей знать про его комплексы? Наивный, будто твои комплексы для кого-то секрет, подумала бы Гермиона, если бы ей стал известен ход мыслей Драко.

Вначале он опасался, как и в случае с Забини, что разговор будет скатываться в обсуждение того, как ему, бедняге Малфою, жить: можно дышать всё время или желательно через раз; смеяться, когда захочется или когда разрешат; плясать под дудку Пожирателей или забить на них, ну и прочее.

Но Гермионе, видимо, хватало Уизли и Поттера, чтобы отрабатывать свои педагогические приемы, и Драко в этом списке недоучек, к счастью для него, не значился. Это ему очень польстило.

В течение недели они встречались каждый вечер, который плавно переходил в ночь. Что Гермиона врала своим одноклеточным друзьям, его не интересовало, но она всегда — иногда с опозданием, иногда раньше него — приходила на свидания.

Днем они соблюдали конспирацию. Драко это удавалось: он только изредка косился в сторону Гермионы да корчил недовольную мину, когда сталкивался с ней, шагающей в окружении Уизли и Поттера. Но, естественно, никакая мина на лице Малфоя не истолковывалась друзьями Гермионы превратно.

А вот у нее не наблюдалось талантов в этой сфере, но она очень старалась. Иногда, когда он по какой-либо причине не приходил в Общий зал или приходил не вовремя, она обеспокоенно оглядывалась по сторонам.

Но это никого не удивляло — Гарри и Джинни были слишком заняты собой, Рон же относил все к извечному женскому любопытству. Остальные однокурсники и в своих-то любовно-половых связях путались, куда уж им уследить за отношениями умной гриффиндорки и заносчивого слизеринца.

Ни страстных объятий, ни поцелуев, ни еще чего-либо жаркого не было между ними. Так что напрасно Панси Паркинсон плохо спала по ночам — она была пока единственной, с кем Драко Малфой порезвился в свое время на полную катушку.

Как ни странно, Гермиона совсем не вдохновляла его на подобные подвиги — ему было достаточно слушать ее, соглашаться или возражать, наблюдать за тем, как она откидывает волосы, смеётся или хмурится.

Болтали они о какой-то чепухе: об уроках, о приближающемся лете, каникулах... Иногда Драко Малфой не упускал возможность продемонстрировать свою компетентность в самых разных областях. А порой весьма удачно изображал беззаботного балбеса. Ну и что, что метка, подумаешь, какие мелочи жизни — всем своим видом будто говорил он.

Рядом с ней он забывал и про свою миссию, и про то, что Лорд, наверное, опечалится, если узнает, как его сторонник, удостоенный высшего отличия — метки на предплечье, наслаждается общением с магглорожденной девушкой. А что уж говорить про пресловутую месть Гарри Поттеру — она совсем стала эфемерной и не волновала уже Драко ни на йоту.

В последний их вечер он был раздираем противоречиями: рассказать ей, что завтра они не смогут увидеться или не стоит распинаться? Грейнджер всё равно ведь узнает, что Драко Малфой или ничтожный слизняк, не зря презираемый Гриффиндором, ну или же труп, легко сброшенный с Астрономической башни парочкой расторопных Пожирателей.

Он так и не определился с решением, легкомысленно помянув Мерлинову бороду и еще некоторые его части — всё это про себя, разумеется, дабы Грейнджер не заподозрила в нем извращенца.

Но Гермиона недаром слыла умной и проницательной ведьмой, да и в мастерстве психологических наблюдений она тоже весьма преуспела, так что душевные метания Драко Малфоя заметила. Как только поглубже заглянула ему в глаза.

Там увидела то, что позволило ей сделать очень правильный вывод — четкость мышления и логичные выводы всегда были ее сильной стороной. Драко Малфой держится изо всех своих последних мальчишеских сил. Надолго ли ему их хватит, даже Мерлину неизвестно. Но то, что ситуация близка к критической, этого и Мерлин, и Гермиона не стали бы опровергать.

Она как можно деликатнее сказала Драко о возможности поговорить по душам и выслушать всё, что его гложет. А почему бы и нет? Но Драко отшатнулся на добрый метр. И к ужасу Гермионы, — его гордость и высокомерие уже вступили в тайный сговор, — перенес разговор по душам на неопределенный срок.

Гермиона, хоть и удивленная таким поворотом, не стала настаивать, но встревожилась. И было из-за чего. Во-первых, о месте и времени следующей встречи они почему-то не договорились. Во-вторых, Малфой всё время как-то странно оборачивался после того, как они распрощались и пошли каждый в свою сторону.

Драко быстренько свернул свидание потому, что испугался слезливо-патетических речей Грейнджер. Что она умела их толкать, он не сомневался. Сомневался он в другом: выстоит ли он, не размокнет ли? Иначе ведь не довершить ему начатое, а значит, никогда и не увидеть ни родового поместья, ни мамы. Да и вообще получается, что предаст он, Малфой, память обо отце.

Драко не знал, что последними чувствами Малфоя-старшего были раскаяние и сожаление. Сожаление о том, что он, Люциус, не смог уберечь сына и жену. И им придется расхлебывать невкусную кашу.

Не уйди Люциус дорогою теней, он, возможно, красивым и простым жестом отмахнулся бы от Темного Волшебника — гори она синим пламенем эта ваша долбаная чистота крови, Лорд!

* * *

На следующий день Гермиона почти не виделась с Драко — только мельком на завтраке. Совместных уроков у них не было, а на обед и ужин он не пришел. Гермиона решила попросить у Гарри его карту, но он полдня болтался то там, то сям.

А вечером с мрачным и таинственным видом рассказал, что вместе с директором должен на некоторое время аппарировать из замка. Вручил Гермионе и Рону Карту Мародеров и попросил их быть начеку.

Открыв карту, Гермиона, конечно же, первым делом принялась искать точку под названием «Драко Малфой». Найдя его в гостиной Слизерина, успокоилась и решила отправить к нему сову — надо же напомнить забывчивому, что неплохо было бы встретиться и обсудить некоторые аспекты их жизни.

Но Рон постоянно крутился рядом, высказывая предположения одно глупее другого, да и Джинни мельтешила туда-сюда. Это она так переживает из-за Гарри, шепнул Рон Гермионе, которая порядком уже устала от его словоблудия.

В общем, сова никуда не полетела, и свиданию придется скорее всего помахать ручкой. Сегодня Драко Малфой не стремился почему-то увидеться с Гермионой, и это задевало. День по всем показателям был неудачным. Попался бы под руки Гермионе ежедневник она бы обязательно отметила его черным кружком.

И она была бы права, потому что потом и вовсе произошло что-то в высшей степени зловещее. В гостиную Гриффиндора ворвались крики, вопли «мама» и несколько нецензурных слов, которые, впрочем, быстро потонули в грохоте и звоне.

Гермиона, Рон и Джинни выбежали из гостиной и убедились, что за ее пределами остро запахло развлечением.

Перед их глазами в дико-безумном танце схлестнулись Авроры, Пожиратели, клубы дымы и искры разлетающихся заклинаний различной степени тяжести.

Рон с энтузиазмом бросился в самую гущу, чем очень впечатлил девочек, скукожившихся в первые минуты грандиозной свалки.

А она пришлась по нраву не только Рону Уизли. Некоторые ученики Хогвартса тоже недолго колебались перед тем, как с бесшабашностью ринуться в жуть.

Гермиону и в эти жаркие моменты не оставляла мысль о Драко. Где же он? Карта Мародеров ответила — где. Благодаря умной вещице, Гермиона быстро отыскала Драко в темном коридоре и не мешкая — чего уж тут в самом деле! — направилась по пути его следования.

Он шел стремительно — даже ветер свистел в ушах. Поворот, коридор, опять поворот, лестница. Всё, до Астрономической башни рукой подать.

Засунув руки в карманы брюк, Драко остановился в раздумье: как не пытался он настроить себя на недолговечность, всё равно тоска оставалась.

Знал, что бесповоротно обречен, но в душе метался вопросик: он убьет или его убьют? При последнем раскладе совсем неважно кто — безумцы, попавшие под обаяние Темного Лорда, или он сам, главный их безумец.

Накануне Драко приснился радужный сон: будто бы никакого Волдеморта и в помине нет, а отец — живой — сдержанно улыбается и просит выкинуть из головы весь нелепый вздор.

К чему Драко вспомнилась эта бессмыслица перед решающим событием — никто не скажет, да и Мерлин с ними, с этими снами.

Кроме того, покоя не давала еще одна проблемка: умрет он быстро или медленно? Но просчитать варианты Драко Малфой не успел — увидел в отдалении плетущуюся фигуру.

Что еще за хрень? Да и не плетется она, это было бы полбеды, а вполне целенаправленно чешет прямо к нему.

Драко пристально всматривался в неясные очертания, пока наконец они, эти очертания, не приобрели облик Гермионы Грейнджер. Отбросив банальные приветствия, он неприязненно спросил:

— Какого Мерлина ты ходишь по замку после отбоя?

— Тоже самое могу спросить и я, Малфой, — сказала Гермиона, совсем не смутившись его интонацией, — но, правда, менее агрессивно.

— Сейчас не время читать мне мораль, Грейнджер, — Драко пришлось задействовать всю свою выдержку. — А вот для того, чтобы отправиться баиньки и не шастать, где не надо, очень даже подходящее.

— А шастать в запретные часы разрешено только тебе? — спросила Гермиона, адресовав ему насмешливый взгляд.

— Гм, я никогда не причислял тебя к глупым, коих на вашем факультете предостаточно... Теперь думаю: быть может, напрасно? — риторически спросил Драко с выражением нестерпимой зубной боли.

— Надеешься, что от твоего хамства я потеряю дар речи, расстроюсь и уйду? — Гермиона едва не рассмеялась. — Не обольщайся, у меня выработался стойкий иммунитет к твоему изысканному способу самовыражаться.

Похоже, идет к тому, что разговор рискует перейти в состязание по остроумию, да и вообще может затянуться на неопределенный срок.

Драко посмотрел по сторонам: веселая братия Пожирателей вот-вот нагрянет, а он никак не распрощается с упрямой девчонкой.

— Грейнджер, я знаю, что ходить по замку после отбоя — ваша разнесчастная гриффиндорская традиция, но неужели тебе не надоело нарушать школьные правила?

— Я как староста... — начала Гермиона любимую песню, но Драко сжал ее плечо и с расстановкой, как маленькому ребенку, сказал:

— Очень хорошо, что ты староста, Грейнджер. Значит ты умная и послушная. И сейчас ты сделаешь то, что я скажу. Сию секунду уйдешь отсюда. Вернее, побежишь, не оглядываясь.

— Может объяснишь, почему это мне надо бежать отсюда? А ты собираешься присоединиться минутой позже? — спросила Гермиона, старательно делая наивно-вопрошающее лицо. — Тебе не кажется, что вчера мы как-то не договорили... А меня, знаешь ли, всегда мучает недоговоренность, неопределенность.

Высказывание Гермионы не очень-то ободрило Драко, и с этого момента ему совсем перестало нравиться происходящее. Ситуацию под названием «влип из-за девчонки» он не предусмотрел.

— В замке Пожиратели, Грейнджер, ты прекрасно знаешь, чем это чревато. Очень скоро они уже будут здесь — вот на этом самом месте, поэтому воспользуйся моим любезным советом: уходи, — он с надеждой заглянул ей в глаза. — А великосветскую беседу мы продолжим в более благоприятных обстоятельствах.

— Насчет Пожирателей я в курсе, — спокойно сказала Гермиона. — Меня беспокоит другое: что ты собираешься делать?

— На чемпионате любопытных ты заняла бы первое место, староста Гриффиндора, — устало проговорил Драко и сделал несколько шагов в направлении к витиеватой лестнице.

— Малфой, постой! — крикнула Гермиона. — Всё не так ужасно, как ты думаешь, всё можно изменить. Профессор Дамблдор сможет помочь!

— Не смеши меня! Дамблдор уже ни на что не способен — неужели незаметно? Прикрывается вашим сраным Поттером, как щитом. Как же — «надежда магической Британии»! Всех победит одним взмахом палочки.

— Не делай опрометчивых поступков! Не хочешь обращаться к Дамблдору, так есть же профессор Снейп — он всегда благоволил к тебе.

— Грейнджер, будь я законченным ублюдком, я бы рассказал тебе кое-что про Снейпа, да не хочу травмировать твою неокрепшую психику, а то совсем разочаруешься в людях!

Драко продолжил восхождение по лестнице, а Гермионе ничего не оставалось, как следовать за ним. Увидев, что настойчивости у нее не убавляется, он остановился и подождал, когда она поравняется с ним.

— А куда, позволь спросить, ты идешь? — процедил он, по-прежнему изображая хама. — Разве эта лестница ведет в Башню Гриффиндора?

Но Гермиона не обратила внимания на ядовитый тон фразы.

— Успокойся и послушай: не знаю, что ты задумал, но ты не должен переступать определенную грань. Давай сейчас пойдем ... ну не знаю, не хочешь к Дамблдору, давай обратимся к профессору Макгонаглл, — уже с отчаяньем предложила Гермиона.

— Я смотрю, ты неисправимая оптимистка. Ну и чем драная кошка лучше старого маразматика?

— Мне противно это слышать, но я стерплю, — отчеканила Гермиона. — Признай: ты ведешь себя как дурак, несчастный дурак. Хочешь перечеркнуть всю жизнь из-за того, что чертова малфоевская гордыня не позволяет тебе принять помощь. Если тебе плевать на себя, то хотя бы...

Гермиона замолчала и отвернулась, закусив губу.

Драко, так и не дождавшись продолжения бурной речи, спокойно сказал:

— Такое разнообразие конструкций! Знаешь, услышать подобное не очень приятно, но, учитывая тот факт, что это говорит Гермиона Грейнджер, следовательно...

— Это всё правда, — упрямо добавила Гермиона.

— Не совсем, но я не собираюсь опровергать твои мало внятные критические замечания, так как напряг со временем... Значит так, Грейнджер, сейчас ты сваливаешь отсюда, иначе я применю к тебе заклинание, и оно, поверь, будет не из приятных.

Гермиона, что совсем на нее не похоже, как-то очень быстро сдалась и даже не посмотрев на него, поплелась вниз по лестнице, бросив через плечо:

— Извини, что отняла столько времени.

Мерлин, как же это его достало! Что же это за издевательство какое-то: обязательно надо всё рассусоливать. Неужели непонятно и так? Перепрыгивая через ступеньки, он быстро догнал ее и развернул к себе:

— Ты же понимаешь, что мне нельзя иначе! Он ведь убьет мать, как и отца... Я хотел бы всё изменить, правда хотел, но уже поздно... Извини... Мне приятно, что ты беспокоишься за меня, хотя это и эгоистично, наверное... И я ... я всегда буду помнить тебя и всё, что у нас ... было...

Гермиона не вымолвила ни слова во время этого сбивчивого монолога, но ее распахнуто-доверчивые глаза спрашивали: зачем?

Осторожно дотронувшись рукой до его щеки, она сразу, будто обжегшись, отдернула руку и попятилась. Несколько секунд они смотрели друг на друга с каким-то совершенно одинаковым выражением.

— Мне жаль, мне действительно жаль, — крикнул Драко и быстро, будто боясь передумать, понесся по лестнице.

* * *

Декан Слизерина бесшумно передвигался по замку. Драко, конечно, ничего ему не сказал, но профессор не так прост, как кажется его самолюбивому ученику.

Снейп нервничал по одной причине — хватить ли у Драко благоразумия, не заартачится ли он. Когда такие мальчишки мнят себя героями, результат может быть ве-е-сьма своеобразен.

Почему-то профессор совсем не удивился, столкнувшись в коридоре с унылой Гермионой Грейнджер, а так же, как и Драко, посоветовал ей укрыться в башне своего факультета.

Просьбу помочь Драко Малфою Снейп выслушал, изогнув бровь. Она не знает подробностей, но знает, что помощь нужна. Вы же не оставите его, сэр?

Ну да, это самое подходящее время для признаний, с раздражением подумал профессор и со странным выражением сожаления посмотрел на Гермиону.

Но вслух мягко и почти ласково постарался убедить «мисс Грейнджер», что «мистер Малфой в безопасности, а вот вы, милочка, не совсем».

Фраза произвела должный эффект, и они закончили разговор на ноте сдержанного оптимизма. Гермиона не вцеплялась в мантию Снейпа и не умоляла спасти «несчастного Драко», и профессор мысленно поблагодарил ее за это.

После встречи с профессором Гермиона облегченно вздохнула. Тот хоть и порядочная злюка, но Драко Малфоя не оставит ни при каких обстоятельствах — не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы это понять.

А по замку поползла уже тень несчастья, и небо уронило свои первые слезы.

* * *

Измотанные ученики и преподаватели начали было успокаиваться, но как выяснилось — рано. Нагрянул с совершенно дурацким выражением на лице — как вспоминала потом неоднократно Гермиона — Гарри Поттер.

И какие-то странные, сумбурные слова запрыгали по комнате — о Северусе Снейпе, профессоре Дамблдоре, Драко Малфое...

Кто-то всерьез обеспокоился психическим состоянием гриффиндорца — это в общем-то неудивительно, учитывая испытания сегодняшнего дня.

Кто-то просто пропустил мимо ушей горькие слова, поскольку делился впечатлениями — весальчаки даже смеялись, вспоминая особо забавные моменты закончившейся битвы.

И только когда Поттер — с третьей попытки — сумел выстроить фразу и сказать голосом, утратившим всякую интонацию, что «профессор Дамблдор убит, а гадина Снейп и сволочь Малфой дали дёру», уже никто ничего не говорил и всем стало не до смеха.

У Гермионы почему-то в этот момент одно крутилось в голове: ну зачем Гарри так грубо выражается...

Гарри с размаху сел на что-то неустойчивое. «Неустойчивое» с воплем метнулось в сторону и оказалось бледным Невиллом, который держась за ушибленное место только что убедился, как физически крепок, несмотря на субтильность, его однокурсник.

Выкрики отчаяния и ужаса, просьбы рассказать еще и поподробнее — всё это градом обрушилось на обессиленного Гарри Поттера. Калейдоскопом мелькали растерянные лица и потухшие глаза.

А посреди всего этого бедлама возвышался добродушный великан и бормотал какие-то слоги, которые в конце концов оформились в протяжный плач.

Похороны директора Гарри Поттер запомнил плохо, так как в голове у него свербила одна мысль — действовать, надо действовать. Это желание подхватили и его отчаянные друзья.

Только вот их мнения по поводу — каким образом и где — разошлись, и поэтому без галдежа не обошлось. И галдели, кто по делу, а кто так, на всякий случай.

Что же нам делать? Убить Снейпа?

Мерлин мой!

Да Мерлин тут совсем не причем, Невилл...

С логикой проблемы, Симус?

Такие странные мысли у тебя, Рон!

А разве у него бывают другие?

Полагаешь, Джинни, все просто убиты наповал твоим предложением? Ну-ну, давай блесни интеллектом...

Фантазия иссякает? Только идиоты вроде вас...

А хочешь я скажу, кто ты?

Сведи, пожалуйста, вопли до минимума, Макклаген, будь так любезен!

Договаривай, что ты знаешь?

Знаю одно чудесное место — Черное озеро, я бы с удовольствием забросил бы тебя туда.

На это не надейся, ты там вперед окажешься!

Ваша неразвитость может помешать!

Так многообещающе это звучит... А познаниями ты, я смотрю, не блещешь!

Сначала перед зеркалом прорепетируй, прежде чем на публику выносить ахинею... И лучше в одиночестве, кстати сказать.

Если общаешься с пуффендуйцем — будь проще, все время забываю про эту истину.

Гарри, беспокойно ерошивший непокорные волосы, не принимал участие в котле междоусобиц. Он безмолвствовал, мучаясь от многократно прокручиваемого в памяти события.

Сцена, невольным свидетелем которой он стал, будет до конца дней преследовать Гарри. Как оказывается просто лишить человека жизни! Зеленый сноп искр, и всё — мир исчез.

Предательство Снейпа, подлость Малфоя, убийство Дамблдора — что ошеломило Гарри больше, трудно сказать. Да, Малфой, оказался, конечно, в сложной ситуации. И ведь почти поддался убеждениям директора, по крайней мере по выражению его совершенно опрокинутой физиономии это было понятно.

И палочку уже опустил, и вопросы стал задавать — наводящие — как, когда, кто поможет его матери и спасет от гнева Волдеморта, если он примет помощь их правой стороны.

Гарри почувствовал что-то вроде уважения к Малфою, который так беспокоился за свою не совсем приятную в общении (это Гарри знал точно) мать.

И план профессора Дамблдора удался бы, если бы не ввалились Пожиратели, и чокнутая тетушка Драко не принялась сущей гиеной скакать и вопить, требуя от вдруг оробевшего племянника убить профессора.

Всё это так, и пощады не будет!

Стоя внизу и наблюдая за происходящим, Гарри заколебался ровно на минуту, но этого хватило, чтобы ситуация в корне переменилась. Северус Снейп, собственной персоной, заявился к месту событий, и Гарри — никогда не простит себе этого! — с надеждой и даже облегчением подумал, что сейчас-де всё наладится.

Теперь Гарри всё пытался понять — на что он, собственно говоря, рассчитывал? На то, что Снейп, один, раскидает волдемортовских головорезов? Почему же он, Гарри, стоял столбом? Злоба закипала в нем, и он не мог подавить ее.

При мысли о прохиндее Снейпе у Гарри возникало столько непечатных ассоциаций, что казалось, голова может треснуть. Если раньше все, что он думал о декане Слизерина умещалось в пару-тройку нелестных фраз, худшей из которых была «вот же мерзкий тип», то теперь роем кружились все ранее слышанные Гарри ругательные слова — причем, как от волшебников, так и от магглов.

Гермиона, которой воспитание не позволяло переходить на личности, обреченно помалкивала, сидя рядом с Гарри и без особого энтузиазма слушала «стратегические планы» однокурсников.

Впрочем, после того, как слово взял Ремус Люпин, энтузиазма поубавилось и у остальных. Нахмуренные брови Ремуса вынесли окончательный вердикт. Бывший учитель ЗОТИ решил несколько охладить пыл старшекурсников, которые как-то не совсем крепко держатся за жизнь — судя по таким вот «отличным идеям», резюмировал Ремус, повышая голос в нужных местах.

Видно, что в героях недостатка нет, но не катит всё это, ребята, назидательным тоном присовокупил Люпин. И заглянул в лицо Гарри с сомнением и надеждой одновременно. Недовольные реплики заставили споткнуться Ремуса прямо на середине предложения. Правда, ненадолго.

Со страшной печалью в глазах, но в то же время решимостью, он стоял на своем: прежде чем действовать, не мешало бы Гарри и иже с ним заняться более важным делом — пораскинуть мозгами в более спокойной обстановке.

Кто бы сомневался, что совет бывшего преподавателя здорово облегчил участь собравшихся в Большом зале студентов Хогвартса! К Мерлину такие советы, взбрыкнул Гарри мысленно, а вслух ничего не сказал, лишь с ледяным спокойствием кивнул неопределенное.

Люпин тут же удалился — профессор Макгонагалл зря время не теряла и попросила старшее поколение собраться в своем кабинете.

А еще, подумал Гарри, провожая взглядом сгорбленную фигуру оборотня и ведя с ним мысленный диалог, я уже доразмышлялся там, на Астрономической башне, до того, что прошляпил убийство директора.

Разум, вкупе с внутренним голосом, старались внушить ему, что он невиновен в произошедшем — разве можно было усомниться в Снейпе, ведь сам Величайший Волшебник всех времен верил этому проходимцу. Но Гарри упрямо склонял себя с не меньшим остервенением, чем Малфоя и его декана.

Рон, пуча глаза, заорал невообразимое, сопровождая слова соответствующими жестами. Джинни что-то пискнула и тут же замолкла, подавившись очередной колкостью. Хоть публика была бы не прочь услышать — а такое уже бывало — как младшая Уизли ставит на место своего пылкого старшего братца, голос Джинни оборвался как раз вовремя.

Иначе Рон не ручался бы за себя и наговорил бы сильных эпитетов с длинным синонимическим рядом, за что потом ему, конечно же, было стыдно. Рон Уизли мог бы и дальше бушевать, но его словопоток скоропостижно оборвался.

Гарри Поттер, во избежании обострения ситуации, сумел парой веских фраз утихомирить друга. Этим искусством он владел в совершенстве, вызывая у завистников комплекс неполноценности. И кроме того Гарри, пресыщенный разнообразием обсуждаемых способов, махом отсек все опрометчивые решения.

Сразу стало понятно, что этот человек создан из такого теста, из которого получаются неплохие организаторы. Да и титул Избранного не зря прилепился к нему раз и навсегда. Так мы с места не сдвинемся, жестко отрезал Избранный, и предложил обсудить ситуацию завтра и желательно уже без фанатизма.

Это ничего, это сколько угодно, — с тем и разошлись, уяснив задачу.

* * *

В это самое время, когда Гарри с сотоварищами неистовствовали и потели в Большом зале, за много миль от школы Волшебства и Чародейства, а именно в имении Малфоев, превращенном в логово негодяев, происходили события иного толка.

Бесчисленное множество раз проклятый Гарри Поттером и не только им Северус Снейп с бледным, как никогда, но почему-то совершенно спокойным Драко Малфоем предстали перед красными очами жестокого волшебника.

Тот уже был осведомлен обо всем — верная Беллатрисса умела опережать остальных подданных. Несмотря на то, что сверхважное поручение было выполнено, Темный Лорд был не в духе.

Он только что закончил беседу с одним невежественным волшебником-магглолюбом, который нагло и самоуверенно щерился, демонстрируя полное бесстрашие, а потом и вовсе плюнул Лорду в лицу.

Беседа, ясно, была недолгой, и магглолюбу в общем-то повезло: он умер легкой смертью. Но только потому, что некогда было Темному Лорду — он только взмахнул палочкой и любезно отправил убогого Нагайне.

И сейчас собирался отыграться за недавнее унижение и на «милом друге» Северусе, и на жене Люциуса, и, естественно, на ее непутевом сыне-тряпке (в папашу уродился, такой же неполноценный). Проблема была — с кого начать.

Беллатрисса, с трогательным обожанием глядевшая на Лорда, и сопровождавшие ее грузные Пожиратели, без церемоний были выставлены. Дверь захлопнулась, и в огромном зале остались три жертвы.

Темный Лорд начал с небольшого вступления, затеянного проформы ради — некое актерство не было ему чуждо. Но только человеку с извращенным вкусом пришлось бы по душе это подленькое представление.

Тоном, средним между глумлением и снисходительностью, он поприветствовал своих гостей. Такое сочетание всегда пугало приближенных — по приметам, ничего хорошего оно никогда и никому не сулило.

Гостей?! Кто еще здесь гость, тварь неблагодарная, вскипел про себя Драко, внешне оставаясь совершенно невозмутимым (порода Люциуса, чего тут еще скажешь).

Совсем некстати ему вспомнились отвратительные истории о Волдеморте, которые передавались с неизменным восхищением теми, кто уже лишился доброй части души. Все страшные преступления Повелителя трактовались этими милейшими как подвиги во имя Чистоты крови.

Поймав на себе взгляд змееподобного, Драко отчетливо осознал, что презрение Лорда перешло уже все границы, и значит самое худшее впереди.

Снейп смотрел с почтением, не давая ни малейшей возможности усомниться в себе. Пренебрежение, так явно скользившее по узкому лицу Лорда, не нравилось профессору.

А Нарцисса ни жива ни мертва боялась поднять глаза, внутренне содрогаясь от ужаса.

Иронические комментарии Лорда по поводу их непрезентабельного вида (перепачканный костюм Драко, взлохмаченные волосы Снейпа и Нарциссы) все трое, разумеется, выслушали с благоговением.

Драко изо всех сил блокировал сознание, опасаясь, что Лорд узнает про себя, что он оказывается не величайший из величайших, а «омерзительный змееныш всех разновидностей сразу, да и красноглазый монстр в придачу».

Последующие высказывания несимпатичного Лорда еще больше усилили подозрения Драко в том, что развязка будет совсем не такой, как они планировали с профессором. Возможность самого худшего не исключена. Что ж, пожаловаться всё равно ведь некому, да и на что — на то, что жизнь вышла такой короткой и отчасти нелепой?

Темный Лорд нудным голосом вещал, что весьма рад тому обстоятельству, что Альбус Дамблдор покинул сей бренный мир. И в то же время вкрадчиво заметил, что это нелегкое, но приятное задание было поручено некоему юному волшебнику, чей род давно уже зарекомендовал себя с лучшей стороны.

И Драко Малфой обязан следовать традиции — то есть не отступать от предначертанного. Да и метка ко многому обязывает, юноша. Так что изволь соответствовать, добавил Лорд уже без вкрадчивости, и лицо его исказилось.

Но, видимо, отпрыск двух величайших семейств слишком трусоват для того, чтобы участвовать в великом деле, которому служат Темный Лорд и приверженцы его идей. Иначе как еще объяснить, что ученик Хогвартса, весь год проведя вблизи потенциальной жертвы, не смог выполнить приказ своего Повелителя. Наверное, было огромной ошибкой принять этого недостойного в ряды Пожирателей.

На Нарциссу в этот момент было жалко смотреть, и поэтому Северус Снейп отвернулся. И посмотрел на Драко. Тот под буравящим взглядом Лорда изучал пол с видом, будто нет ничего интересней. Казалось, что и бубнеж Вольдеморта Драко не слышит.

Лорд насладился унижением сына Люциуса, в тусклой голове которого может и прояснилось теперь хоть что-то (с надеждой подумал он), и вполне удовлетворенный, умолк. Потянулось мучительное молчание.

Затем с фальшивой мягкостью он обратился к Снейпу, требуя ответить, как тот посмел вмешаться в поручение, данное молодому Малфою. Может, слово Лорда для тебя, Северус, пустой звук, проскрипел голосом, которому позавидовали бы горгульи в Хогвартсе.

Северус Снейп был готов к подобному вопросу и поэтому обескураженным не выглядел — всем своим видом говорил, что уверен как никогда в своем поступке, хотя, впрочем, как Лорду будет угодно...

Всегда приятно иметь дело с теми, кто уверен в себе, снисходительно заметил Лорд.

Снейп обстоятельно поведал про геройство Драко на Астрономической башне — в частности про то, как «мистер Малфой» обезоружил старца. Рассказал, как нагрянули Верные Слуги и он, «навечно преданный вам Северус», в какой-то миг подумал, что Дамблдора не зря ведь называют Величайшим Волшебником. И в этой суматохе он сможет взять реванш и — только его и видели. Да и Авроры ведь тоже не дремали, да и время поджимало.

Поэтому и получилось то, что получилось. Но он, декан факультета, на котором учится Драко Малфой, убежден, что его ученик справился бы с заданием Темного Лорда и сам. И Снейп, в облике которого чувствовалось неподдельное внутренне достоинство, почтительно склонил голову.

Темный Лорд, по лицу которого было трудно понять, доволен он услышанным или нет, спустя минуту проскрипел, что понимает опасения Северуса — Беллатрисса часто впадает в ненужное, с точки зрения целесообразности, разгильдяйство.

А учитывая, что с ней еще и оборотень увязался, можно было ожидать любого поворота событий — доверия к низшим тварям Лорд никогда не испытывал.

Но если уж ты, Северус, ручаешься за Драко Малфоя, тогда что же остается... — и Лорд замолчал, наблюдая за жертвами. И через секунду закончил начатое предложение — остается только поручить ему новое задание.

* * *

Когда Темный Лорд, намеренно выделив интонацией последнее слово, потребовал, чтобы его «оставили наедине с мальчишкой», Нарцисса едва не лишилась чувств. Драко посмотрел на ослабевшую мать и незаметно сжал ее руку.

А Волдеморт, которому было откровенно плевать на чувства гостеприимной хозяйки замка, высокомерно пояснил, чтобы Нарцисса не волновалась, так как сегодня вечером в его планы Непростительные не входят.

Оставшись тет-а-тет с змееподобным, Драко подобострастно отчеканил:

— Мой Лорд, я к вашим услугам!

Тот не сводил своих вертикальных глаз с Драко, прикидывая очередную пакость, которую можно поручить этому белоручке.

— Я вот что вспомнил, Драко, глядя на тебя... Не поверишь — твоего отца, Лю-ци-у-са. Незавидная судьба ему досталась, а? Как считаешь?

Драко вздрогнул, потрясенный, что к его отцу употребили «неживое» местоимение и с дрожью в голосе начал говорить:

— Мой Лорд, отец был безмерно предан вам и умер за идеалы...

Но увидев искаженное иронической усмешкой лицо Волдеморта, замолчал.

— Умер за идеалы?! Люциус? Ты настолько наивен или просто повторяешь за кем-то бред? Люциус, твой никудышный отец, был наказан мною... А знаешь за что? За провал важного задания, касаемого меня и мальчишки Поттера! Да, бедного Люциуса посадили в Азкабан, правда, предварительно я наложил на него одно ... гм ... милое заклятие. И он знал об этом! Он знал, что если провалит задание — умрет! Но не подготовился, как следует... Не справился с горсткой твоих однокурсников в Министерстве, ах, несчастный мой Люциус, — и Лорд захохотал, довольный сказанным.

Драко с бесстрастным лицом наблюдал за бесплатным концертом, прилежно слушая всю эту муру, но изображать равнодушие становилось всё труднее. При словах «не справился с горсткой твоих однокурсников» с ненавистью подумал: «А сам-то ты справился? Ты Поттера столько лет одолеть не можешь! Ну ничего, когда-нибудь ты огребешь! Без помощи моего отца хрен бы у тебя что получалось...»

А разговор принимал интересное направление. Отсмеявшись, Темный Лорд враз посерьезнел и, поглаживая свесившуюся с кресла голову Нагайны, задушевно прогнусавил:

— Видишь ли в чем дело, Драко... Убийством старика ты должен был реабилитировать своего отца, но ты не сделал этого. Наш славный Северус привязан к тебе — видать, чувствует обязательства перед Люциусом, поэтому ради тебя и в огонь, и воду. Но я хочу, чтобы ты доказал мне, да и себе тоже, что ты не жалкое подобие папаши, а личность. Как тебе такое предложение?

Драко осипшим голосом и не очень уверенно проговорил:

— Конечно, мой Лорд...

— Я был уверен, что ты не откажешь. Но для убедительности и для того, чтобы ты не передумал, мы должны совершить обряд.

У Драко пересохло в горле, и он непроизвольно сделал несколько глотательных движений.

— Тебе хочется пить? Твое желание сбудется, — и легким взмахом палочки Вольдеморт поставил на край стола кубок с дымящейся жидкостью.

Пить предложенную Лордом дрянь не хотелось, но Драко понимал, что у него нет выбора.

— Возьми кубок и выпей всё его содержимое. Всё до капли. Ты понял меня? — Лорд встал с кресла и направился к столу. — А потом я поручу тебе новое задание. Не бойся, в этот раз никого убивать не надо.

Драко послушно взял тяжелый кубок с бурлящей жидкостью и неприятным запахом. Поднося кубок ко рту, он видел, как Лорд пристально наблюдает за ним.

Едва Драко пригубил напиток — на вкус не такой уж и противный как на запах — Темный Лорд резким, отточенным движением взмахнул палочкой и выкрикнул заклятие, ранее никогда не слыханное Драко.

Всё это страшно ему не понравилось, плохие предчувствия не оставляли ни на секунду, но остановиться он уже не мог и продолжил пить дурманящий напиток. Допив до последней капли, Драко поставил кубок и вопросительно посмотрел на Лорда, который скалился очередной своей малопривлекательной улыбкой.

— Ты понял, я думаю, что обозначает этот ритуал. Не зря же Северус тебя так хвалит... Ну если непонятно, ничего страшного, я поясню: ты должен будешь выполнить мое поручение, а иначе — умрешь. Очень древнее заклятие, у меня слабость к старине... Люциус с такой неохотой пил, как будто предчувствовал, сердешный, что не справится. Но в тебя, Драко, я верю. Ты не упустишь свой последний шанс! У тебя будут веские основания гордиться собой!

Лорд положил на плечо Драко свою палочку и, глядя ему в глаза, четко и тихо продекламировал:

— Ты выполнишь мою волю — найдешь и доставишь ко мне Гарри Поттера, целым и невредимым, для того, чтобы я, Темный Лорд, смог убить мальчишку, ибо нет жизни одному, пока жив другой. Если ты, Драко Малфой, не выполнишь волю Темного Лорда, ты умрешь мучительной смертью. С сегодняшнего дня заклятие вступает в силу, а время ограничено тридцатью днями. Так что поторопись, сын Люциуса!

Последнее предложение Вольдеморт произнес с ехидцей — не смог удержаться, но Драко не уловил этой тонкости.

Во время ритуала он будто наблюдал за собой со стороны, удивляясь своей покорности и беззащитности. Это как Империус, подумалось ему на миг — обволакивает мозг, парализует волю, и ты не можешь противостоять и готов к новым идиотским свершениям. Вот влип ты, олух, будто чей-то посторонний голос прокомментировал ситуацию. Спустя минуту Драко пришел в себя.

А Темный Лорд, довольный исходом, заметил непринужденно:

— Если еще что-то неясно, не стесняйся — спрашивай, я объясню.

— Нет, мой Лорд, всё предельно ясно! — нашел в себя силы, чтобы ответить: лишь бы этот урод не смотрел с таким превосходством.

А в голове стучало звонкими молоточками: ты покойник, покойник, покойник, Драко.

Малфой-Мэнор, в котором творились не вписывающиеся ни в какие рамки мерзости, перестал быть для Драко семейным очагом. Только старый парк помогал забыть о клубящейся вокруг затхлой реальности.

Здесь было умиротворяюще спокойно, и казалось, что и бояться нечего. Подумаешь, какой-то Волдеморт... Всё свободное время Драко и находился в парке, прикидывая масштабы ожидающего его увеселительного действа.

На него просто и беспощадно снизошло озарение, что доставить живым болвана Поттера задача не то чтобы трудно выполнимая, а не выполнимая вовсе. Хотя признаться в этом он мог только самому себе.

Да и по правде сказать, не возникало у него потребности умереть от руки шрамоносца или же Ордена, под защитой которого этот увечный (по донесениям профессора Снейпа) находился.

Зайдя в тупик с вариантами, Драко склонялся к единственному решению — свалить отсюда без оглядки. Это было, конечно, хорошо, но... Да что там говорить! Это было банально-глупо, так как положительным образом не разрешало ситуацию. Да и не было полной уверенности в том, что отсюда можно без последствий скрыться.

Беллатрисса, которая давно и необратимо впала в патологическое озверение, быстро прониклась идеей Темного Лорда. Она заливалась соловьем, что «Драко исключительно повезло», и, заполучив от Волдеморта разрешение помогать племяннику в поимке Гарри Поттера, готовилась к забавным приключениям с благоговейным трепетом.

На фоне кровожадных намерений Беллатриссы простое желание Пожирателей — выслужиться перед Хозяином в деле, связанном с Поттером, выглядело даже чуть ли не благопристойно. Вот в такой милой компашке Драко и предстояло действовать.

Подобная околесица совсем не радовала Нарциссу, которая ходила по замку с истерзанно-помятым бледным лицом — как будто все дни напролет плакала. На самом деле лицо у нее было такое потому, что она действительно плакала и умоляюще глядела на Волдеморта.

А тот с холодно-величавым презрением и будто бы даже недоумением отворачивался от нее, ни снисходя ни до каких разговоров. Что ж, понятная реакция.

Северус Снейп никаких чувств по поводу нового разворота событий не выразил. Такое поведение можно было объяснить либо хладнокровием, свойственным профессору (так думал Драко).

Либо тем, что выход из этого лабиринта всё же есть (на это горячо надеялась Нарцисса). Нельзя сказать, что Нарцисса и Драко были далеки от истины.

А профессор Снейп ни секунды не надеялся ни на какой авось, а четко проанализировал ситуацию. И хотя положение было достаточно скверным, он не был пессимистично настроен.

Изучив вдоль и поперек заклятие, наложенное на своего ученика, он приступил к разработке плана, который смог бы уберечь Драко Малфоя и не причинить вреда Гарри Поттеру.

Снейп не спешил вводить в курс дела ни Драко, ни его мать— по своей всегдашней осторожности. Темный Лорд должен быть уверен, что его приказ постараются исполнить.

Профессор прекрасно понимал, что красноглазый и сам не верит, что поручение, данное Драко Малфою, будет исполнено.

* * *

Смерть Альбуса Дамблдора лишь на время выбила Орден Феникса из колеи. Орден не собирался признавать, что игра кончена и торопливо сплачивал ряды единомышленников. То, что война неизбежна, никто из них не сомневался — лето этого года намекало на неприятности.

Даже те, которые отмахивались от реальности как от мухи, даже они осознали угрозу. Оставаться не при деле никому не улыбалось, и всё магическое сообщество оказалось втянутым в противоборство.

Безрассудная отвага студентов Хогвартса не позволила им находиться в стороне от событий. Отряд Дамблдора пополнялся юными волшебниками, решившими наравне со взрослыми бороться со злом.

Замок Хогвартс недолго отдыхал от своих шумных обитателей — старшекурсники возвращались в школу. Выручай-комната, как и во времена Амбридж, гостеприимно распахнула свои объятия для всех желающих. А их, надо сказать, оказалось немало.

Гарри Поттера, терзаемого страшной тоской и выбиравшего между увлекательными перспективами — искать крестражи или отомстить Снейпу (лучше, конечно, и то и другое) упрашивать не пришлось, чтобы стать во главе своих друзей.

Только Гермиона Грейнджер уже много дней в подряд пребывала в странном равнодушии к происходящему. Она почти не слушала пламенные речи Гарри, который высказывал все, что думает о предстоящей войне — в общем, и о деятельности Отряда Дамблдора — конкретно. При этом Гарри изредка запинался в некоторых местах. По-видимому там, где ему хотелось выругаться.

Пропускала она мимо ушей и сумбурные высказывания Рона, который имел привычку говорить немедленно все, что приходило ему в голову. Другие, отнюдь не покладистые участники дискуссий, тоже на всё имели свое мнение и держать его при себе не собирались.

Гермиона отрешенно со всеми соглашалась. И совсем не замечала встревоженных глаз Джинни Уизли. Джинни многое бы отдала, чтобы узнать, о чем думает Гермиона Грейнджер.

Если бы ей предоставилась такая возможность, она бы сильно удивилась ходу мыслей лучшей подруги. Малфой, конечно, подлец — никто и не спорит, но — несчастный подлец. Так или примерно так думала Гермиона.

И плюс ко всему присоединялось щемящее чувство. Почему-то казалось, что будь она настойчивее тогда, около лестницы, ведущей на Астрономическую Башню, может и не произошли бы все эти трагические события, в одночасье оставившие навсегда в прошлом их отношения с Драко Малфоем.

А жизнь неслась по нисходящей в мрачный омут. Полукровки и магглорожденные подвергались опасности каждый день. А предатели крови, по мнению Волдеморта фактом своего существования оскорблявшие имя волшебника, отказываясь — нередко в грубой и категоричной форме — забыть прежние убеждения и перейти на другую сторону, подписывали себе приговор. А дальше всё уже зависело от изобретательности Темного Лорда.

Всё, чем они жили раньше, померкло и истлело перед новой реальностью. Жить как в последний день для многих стало привычкой и заставляло брать от жизни, каждый день балансирующей на краю, всё без остатка, — ведь завтрашний день может и не наступить.

Кто не понял это сразу, распрощался с иллюзиями позже, как только в списках погибших зафигурировало некое число. На первый взгляд — абстрактное, а на самом деле вполне конкретное, подразумевавшее людей с их чувствами, болью и надеждой на счастье.

И ужасными словами оказались не только «Волдеморт» и «Пожиратели», долгое время возглавлявшие рейтинг, а «трус» и «смерть близкого».

Тогда, когда они еще умели беззаботно смеяться, никому бы и в голову не пришло, что некоторым будет отказано в пропуске в бессмертие и не верилось, что можно исчезнуть навсегда.

Ну это уж вы бросьте, сказал бы любой из них, услышав подобное. Но Темный Лорд не кидал слов на ветер — это не его хобби, и вместе со своими приспешниками вторгся во все сферы общества.

Министерство Магии держалось из последних сил, но и его дни были сочтены. А дальнейшее развитие событий, после падения Министерства, сомнений не вызывало, поэтому счет шел на минуты. Одна искра и — добро пожаловать войне, стоявшей у порога.

В огромном зале, где в безвозвратно ушедшем времени Люциус и Нарцисса принимали гостей, восседал другой хозяин. На Драко он посмотрел сегодня вскользь — не выказывая ни малейшего желания унизить, и это не могло не радовать.

Беллатрисса который день в подряд развивала тему, что не мешало бы племяннику попрактиковаться в применении Непростительных заклятий. На магглах, а что такого? Драко сдержанно кивал в ответ, будто пытки и убийства для него обычное дело, и постарался как можно быстрее избавиться от общества тетушки, пока она не села на любимого конька.

Рабастан Лейстрейндж на правах соседа по столу показывал Драко шрамы, полученные в недавней стычке с Аврорами. И Драко целых полминуты сочувствовал миляге. Выглядел родственничек и в правду неважно: будто его сначала шарахнули в лицо каким-то обеззображивающим заклятием, потом долго мутузили по земле, выкручивая руки-ноги, а затем уже ударили Сектумсемпрой.

Примерно так, надо сказать, оно и было. Но Драко не успел услышать этих подробностей, потому что сольный концерт Пожирателя был прерван — Темный Лорд суровым взглядом предложил Рабастану заткнуться и начал грозную речь.

Суть речи сводилась к тому, что все присутствующие уже знали. Началась война. Слух, что формируется армия из юных волшебников, Драко слышал. И сегодня он подтвердился. Узнал Драко и другое — в эту армию вступило уже немало его однокурсников-слизеринцев. А вот о том, что среди добровольцев, вставших на сторону Волдеморта, есть магглы, Драко услышал впервые.

Темный Лорд со своими гнусными амбициями был сегодня в ударе. С видом короля, возвратившегося после изгнания на трон, он бесшумно скользил по залу и гнул о подрастающем поколении, которому надо сразу править мозги и воспитывать в соответствии с правилами чистокровности. Пожиратели всех калибров замерли в блаженном параличе и не сводили глаз со своего Повелителя.

А у Драко имелся магнит попритягательней, чем мерзкая рожа Волдеморта — он наблюдал за профессором Снейпом. Была какая-то непонятность во всем его облике, а бесстрастное лицо преподавателя скрывало немало тайн. Сказанное утром мимоходом:«Поговорим после обеда» почему-то и вовсе заставило поверить в то, что жизнь будет хороша и будет вечной.

Драко даже и не делал вид, что слушает Лорда, и только когда тот произнес до боли знакомое — «Хогвартс», Драко, вздрогнув, начал вслушиваться в злобное шипение. А послушать было что.

Новую школьную реформу все поддержали со смесью ужаса и восхищения. Во-первых, отныне в школу Волшебства и Чародейства будут приниматься дети только из чистокровных семей. Во-вторых, все факультеты упраздняются — Шляпе давно уже место на помойке.

«Останется один факультет, носящий имя моего благородного предка Салазара Слизерина», — зловещим дискантом молвил Лорд и почему-то устремил взгляд в конец стола.

Молчаливое стадо приспешников повернуло головы и тоже впилось взглядом в неказистого человечка, сидевшего на другом конце стола, будто это в самом деле был основатель Слизерина. «Посмешил, посмешил», — ухмыльнулся про себя Драко, оценив комичность ситуации.

Новый Министр магии, находясь под действием заклятия Империус, судорожно-торопливо закивал, смущенный таким вниманием. Всем своим видом выражая жалкий страх перед смертью, он преданно и бодро доложил, что приказ уже вступил в силу.

Кто-то из Пожирателей не слишком удачно хмыкнул — остальные просто онемели от такой дерзости. И тут же под взглядом Повелителя, в котором ясно прочитывалось: «Кто-то, видимо, хочет получить от меня Непростительных?», симпатичный, примерно как тролль, Кэрроу торопливо пояснил, чем было вызвано его хмыканье: «К сентябрю, мой Повелитель, нечистокровных семей уже ... э-э... в общем-то не останется».

Темный Лорд не снизошел до ответа и с чуть приметным оттенком насмешливости оповестил о третьем новшестве — назначении Северуса Снейпа директором Хогвартса. И это тоже, разумеется, возражений ни у кого не вызвало.

В завершении триумфальной речи Лорд, сверля взглядом Драко, многозначительно напомнил, что уже неделя, собственно говоря, минула. Драко стоически выдержал неприятный взгляд, удивляясь своей наглости. Что тут можно было ответить? Спасибо за напоминание, Лорд, я и сам считать умею.

Мелькнула даже шальная мысль послать Повелителя ... самому искать Поттера. Эта прекрасная и в то же время последняя сцена в жизни Драко Малфоя могла бы стать достойным ответом змееподобному, если бы не рука Нарциссы, стиснувшая локоть сына и вернувшая его к реальности.

Драко снова почувствовал, что тот уютный мир, на который он только что мысленно надеялся, потерян. И похоже, предстоит изрядно попотеть, чтобы раньше времени не присоединиться к портрету папеньки, так красиво вписавшемуся в портретную галерею семейства Малфоев, что расположена над камином в гостиной.

А тетушка — чемпион по подобострастию — с похвальной предприимчивостью вылезла вперед, воспользовавшись замешательством Драко: «Считайте, что Гарри Поттер уже у вас, Повелитель!».

Лорд с выражением едкой недоверчивости демонстративно отвернулся к Нагайне, будто не заметив экстаза преданности Беллатриссы, и всем стало ясно, что время убираться восвояси пришло. Именно это они и сделали.

* * *

Отряд Дамблдора жаждал принимать деятельное участие в жизни страны, расколовшейся на противников и сторонников Волдеморта, но пока целую неделю болтался в школе и ничего существенного не делал. А в атмосфере чувствовалось неопределенное «что-то скоро будет».

Полумна Лавгуд, преисполненная смешной важности, уверяла на полном серьезе, что морщерогие кизляки предсказывают, что пахнет концом света. Но никто не оценил эти предсказания.

— Не до кизляков сейчас, есть вещи и поважнее, — уверял Гарри.

— Потом, Полумна, давай потом, — махала рукой Джинни Уизли.

— Антинаучный бред какой-то, — парировала Гермиона.

— В этом, конечно, что-то есть... — лепетал Невилл, пересаживаясь как можно дальше от настойчивой когтевранки.

— Не надо говорить этого вслух, Полумна, а то жить не захочется, — уверяли Падма и Парвати.

Лишь Рон молча выслушал доводы о том, что конец света не за горами. А увидев удивленные лица друзей, безжалостно пояснил, небрежно пожимая плечами: «Ну не ругаться же с психически больной в самом деле!».

Но Полумна Лавгуд, несмотря на нелестную формулировку Рона, была до известной степени права. Накануне близнецы Уизли вернулись из штаб-квартиры Ордена и уже по выражению их лиц стало понятно: шутки кончились. Британия погрузилась в печаль, и осколки прежней жизни растоптаны навсегда.

Сменив привычный шутливый тон на непривычно серьезный, Джордж и Фред Уизли продемонстрировали список магглорожденных и полукровок, на которых уже началась охота. Многие увидели в этом списке своих близких, знакомых, родственников, и жажда сражаться с врагом возросла втрое. Именно сражаться. Всё, игры закончились.

Гермиона нашла в списке своих родителей и себя. Хотя мама и папа, благодаря ее предусмотрительности, находились сейчас далеко, уверенные в том, что и дочери-то у них никакой в помине нет, страх за них сжимал все внутренности.

Профессор Макгонагалл, возглавившая Орден после смерти Дамблдора, с небольшой радостью восприняла известие, что старшекурсники решили сражаться с Волдемортом. Но скрывать список она не могла. Цель Ордена, а значит и отряда Дамблдора — спасти этих людей, была озвучена ею предельно ясно.

Затем братья Уизли поведали, что ждет школу в новом учебном году. В ответ на это у всех возник один и тот же вопрос, который первым выразил несдержанный Рон: «Что за фигня?». Но он так и остался открытым.

Никто не стал ничего говорить, так как понятно было и без слов. Что было в Хогвартсе, уже не вернется. Ушло навсегда, стало нереальным прошлым, практически другим миром. С ним покончено, как и с детством.

И теперь им кажется непостижимым, невероятным, что здесь была когда-то прекрасная и беззаботная жизнь — среди этих картин, двигающихся лестниц, привидений... Казалось, что это никогда не кончится. Просто не может быть, чтобы всё это унеслось навсегда. А теперь реальностью казались только война и смерть.

— Кстати, профессор Слизнорт, прощаясь с нами там, на Гриммо, прослезился, — усмехнулся Фред.

— И назвал героями, — добавил Джордж, — всех нас. Трудно было с этим не согласиться.

— И мы не стали его разубеждать, — закончил за брата Фред.

А вечером небольшая группа Отряда Дамблдора допоздна сидела в гостиной, что в красно-золотистых тонах, и разрабатывала некий план. Всех посвящать не собирались — слишком много требовалось от участников.

* * *

Разговор, назначенный на «после обеда», состоялся на самом деле глубоким вечером. Профессор Снейп отлучался по каким-то своим важным делам. Скорее всего, подумалось Драко, по делам Лорда.

Квартира, в которой обитал профессор, находилась на окраине города в самом непрезентабельном месте. Драко и раньше слышал от недоброжелателей профессора (вроде тети Беллы) о «недостойном» месте проживания Снейпа, но никогда ранее не бывал у него. И вот воочию убедился, что преподаватель Зельеварения на самом деле предпочитает заброшенные районы.

Профессор долго не переходил к сути разговора. Было заметно, что он устал и не прочь остаться один. Но обещание, данное Драко, не нарушит. Драко нервничал, стараясь, впрочем, скрыть свое любопытство, но это ему не удавалось.

Вот уже и десять безрезультативных минут пролетели, а профессор по-прежнему безмолвствует, делая вид, что ему интересны новости в какой-то маггловской газетенке.

— Вы, надеюсь, понимаете, что все, что будет сказано между нами, должно остаться между нами, — мрачно-гробовым голосом сказал вдруг Снейп, не отрывая глаз от газеты.

Драко от неожиданности вздрогнул, потом, взяв себя в руки, уверенно сказал:

— Да, профессор, вы можете быть спокойны на этот счет. Всё, что я услышу и узнаю, больше никто не узнает... никогда.

Снейп отложил газету, скрестил пальцы рук и вымученным голосом произнес:

— И Темный Лорд, Драко, не должен знать об этом. И Нарцисса, разумеется, тоже.

Драко, обиженный этими профессорскими уточнениями, тем не менее вежливо сказал:

— Я всё понимаю, я даю слово, что ни мама, ни Темный Лорд никогда не узнают того, что я узнаю от вас.

Несколько секунд профессор смотрел на своего ученика. Пытается в мысли проникнуть, с беспокойством подумал Драко.

Ну и пусть, что нового он там обнаружит? Мои страхи? Сомнения? Мечты о Грейнджер? Какая чушь! К тому времени, когда Драко закончил задавать эти воображаемые вопросы, профессор Зельеварения уже всё знал. Да Драко даже и не пытался заблокировать сознание, хотя раньше ему прекрасно удавалось прятать от Снейпа свои сокровенные мысли.

— Драко, я знаю, какое заклятие наложил на вас Темный Лорд. И знаю, что случится, если вы не исполните его приказ.

— Гм, сэр, я понимаю, куда вы клоните, но в этот раз все серьезнее. Думаю, вам не придется меня прикрывать, как в прошлый раз ... там, на Башне, — уныло ответил Драко с предельной ясностью вдруг вспомнив всё, что произошло той ночью. И лицо Грейнджер, пытавшейся спасти его, и лицо Дамблдора, тоже предлагавшего свои варианты, и лицо профессора Снейпа, перекосившееся от ненависти — только вот к кому?

— Гарри Поттер находится под надежной защитой Ордена Феникса, — тихо, будто не слыша Драко, продолжал говорить Снейп, — она спадет 31 июля после дня его рождения. Но это слишком поздно будет для вас, Драко. Заклятие Темного Лорда рассчитано на тридцать дней, семь из них уже прошло. Вы должны послушать меня и сделать то, что я скажу. Если вам, конечно, дорога ваша жизнь.

Драко ничего не ответил, но по его глазам все было понятно.

— Есть несколько вариантов, как снять это древнейшее и страшнейшее — я не преувеличиваю — заклятие, — начал Снейп тем голосом, которым он обычно вещал на занятиях в Хогвартсе.

Драко на минуту показалось, что он снова в школе — там, где были Забини и Панси, Крэбб и Гойл, и она, Грейнджер — славная, красивая, пытавшаяся его спасти... от самого себя.

— Первый способ — вы выполняете поручение Хозяина: всё, что было оговорено, и, естественно, остаетесь живы. Только выполняете сами в прямом смысле слова — вы находите жертву, обезоруживаете ее и доставляете Лорду. Вам, безусловно, могут помогать, но всю основную работу вы делаете один. В случае провала — по вашей ли вине или по вине так называемых помощников — расплачиваетесь за все вы своей жизнью. За примерами далеко ходить не нужно — Люциус выбрал именно этот путь.

При этих словах декана воображение Драко живо нарисовало удручающие картины провала.

— Второй способ — некто, кто вам ближе и дороже всех, а именно родной человек, по крови родной человек, возьмет на себя эту нелегкую миссию — сам всё делает за вас. Для этого необходимо перенаправить заклятие с вас на этого человека — существуют специальные приемы, как это сделать. Вы остаетесь живы, а тот человек ... в общем, как повезет. Может и остаться в живых, если Лорд не узнает о его благородстве, — Северус Снейп ненадолго замолчал, потирая виски, потом снова принялся расхаживать по комнате, не глядя на Драко, совсем уже упавшего духом, хотя внешне никак не показывавшего свое смятение.

— Третий способ, осмелюсь предположить, наиболее приемлем для вас, — профессор остановился и внимательно посмотрел на Драко. — Но есть одна существенная деталь — заклятие будет, конечно, снято — вы не погибните, но вам все равно предстоит выполнить задание Лорда.

— Признаюсь, сэр, мне не совсем... — начал Драко, чувствуя неловкость из-за своей бестолковости.

— Я приготовил противоядие, — перебил Снейп, — вы выпьете его и тем самым нейтрализуете смертельную отраву, которую выпили, давая клятву. Вы, Драко, не умрете, даже если не сделаете то, что вам поручено. Но вы обязаны будете попытаться выполнить волю Лорда. Так действует это противоядие — спасает от смерти, но не от самой клятвы ... к сожалению. И, конечно, вы не застрахованы от того, что с вами может случится при выполнении этого задания. А случиться, сами понимаете, может что угодно.

— Да уж, понимаю, — хмыкнул Драко, мгновенно представив, как Гарри-Золотой мальчик-Поттер отбивается от него Авадой, Сектумсемпрой и тому подобными веселенькими заклинаниями.

— Вот и всё, о чем я хотел с вами поговорить, Драко, — подытожил профессор Снейп, рассматривая дно какого фужера. — Если вы согласны, я принесу зелье.

— Да, согласен, — выдохнул Драко, стараясь произнести эти слова как можно спокойнее.

Снейп на несколько минут отлучился в соседнюю комнату, дав таким образом Драко прийти в себя. И снова профессор Снейп! Да он просто ангел-хранитель какой-то, думал Драко.

Он что, до конца жизни будет вытаскивать меня из всех передряг, отцу что ли обещал? А Поттера придется всё-таки искать и доставить этому говнюку красноглазому. Ну ничего, через день мы выдвигаемся.

Что ж, до скорой встречи, Потти!