Obliviate (джен)

* * *

«Даже самый хорошо продуманный план может потерпеть неудачу», — думала девушка, слегка покусывая кончики пальцев.

Сквозь распахнутое окно в комнату ворвался ночной ветер. Гермиона Грейнджер, погружённая в свои мысли, ведомые ей одной, неспеша вышла на балкон. Глубоко вдохнув, она наполнила лёгкие прохладным воздухом. В доме родителей гриффиндорка не собиралась задерживаться. Впервые, за последние семнадцать лет. Огорчало ли её это? Нет. Ведь ей предстояло претворить в жизнь куда более сложную задачу. К этому плану Гермиона пришла накануне, когда, на вопрос родителей, как прошёл её учебный год, девушка ничего не смогла ответить. Как можно было объяснить маме и папе все те события, которые произошли в Хогвартсе совсем недавно? Ничто не предвещало той беды, которая настигла учеников и преподавателей Школы Чародейства и Волшебства неделю назад. Дамблдор… Разве мог величайший волшебник современности (а в этом не было сомнений) погибнуть от руки человека, которому доверял не меньше, чем себе. Может, даже больше. Безусловно, личность директора всегда окутывал своеобразный ареол тайны. Что происходило в голове Дамблдора, какие мысли теснили его великий ум, осталось неизвестным до сих пор. Гермиона вернулась в комнату, в которой прожила так много лет. Много ли? Да, наверное, опыт, приобретённый за годы обучения в Хогвартсе, за часы испытаний, пройденных вместе с Роном и Гарри, закалили девушку, делая её мудрее и старше. Гриффиндорка улыбнулась своим мыслям — ведь сейчас в них были два её самых близких друга. Она всегда мечтала иметь брата, именно поэтому сближение с этими двумя гриффиндорцами оказалось таким приятным. Ни победа над троллем в туалете для девочек, ни прохождение испытаний в конце первого курса, когда они отправились на поиски философского камня, не стало этим самым камнем преткновения между ними. Девочка сама позволила взрастить эту дружбу между ними.

Разница между этими двумя парнями была тоже велика. За эти шесть лет Гарри не перестал быть её лучшим другом. Наоборот, Гермиона прониклась к нему ещё большей теплотой и заботой. Ведь он, несмотря ни на что, сохранил в своей душе человечность. Это восхищало девушку. Несколько раз она признавалась самой себе, что Гарри Поттер является предметом для подражания. Она тоже хотела бы обладать такой силой, какой обладает Мальчик-Который-Выжил. Безусловно, ей льстило то, что она входит в близкий круг окружения Избранного. И не хотела от этого отказываться. Даже в те моменты, на пятом курсе, когда Чжоу Чанг приревновала Гарри к ней, Гермиона почувствовала некую власть над самым популярным парнем в Хогвартсе. Рон… Он совсем другой. Не похож на Гарри, не похож на неё. Может, именно поэтому она влюбилась в него? И вообще, когда между ними пробежала та самая искра, которая открыла им глаза? Девушка не могла ответить на этот вопрос. Даже сейчас. Да и не нужно было об этом задумываться именно сейчас. В данную минуту она должна думать о другом. Её родители… Хватит ли ей сил сделать то, что она для себя наметила? Сможет ли произнести это заклинание таким образом, чтобы голос не дрогнул? Ведь всё должно пройти безукоризненно. Гермиона Грейнджер — единственная дочь своих родителей — уже завтра станет, по сути, сиротой. Как и Гарри. Девушка глубоко вдохнула, ощущая, как слёзы наворачиваются на глаза. Она подошла к зеркалу, оглядывая себя.

«Как и Гарри», — снова промелькнуло в голове гриффиндорки.

Может, дети, которые так или иначе потеряли связь со своими родителями, чем-то похожи? Сколько раз подступал комок к горлу Гарри Поттера, когда он видел в отражении глаза своей матери? Гермиона нахмурилась. Её это тоже ждёт. Теперь, глядя на себя, она всегда будет вспоминать непослушные волосы матери и карие глаза отца. Почему всё так происходит? А всё потому, что она, как истинная дочь своих родителей, всегда делилась с ними всем самым сокровенным. Многое, что происходило с ней в Хогвартсе, было известно родителям. А теперь? Теперь им придётся заплатить за эту информированность. Заплатить страшную цену. Скоро они не будут даже помнить, что у них есть дочь. Что она у них когда-либо была вообще. Это… как-то… странно… Странно и нелепо. Разве должно было быть так?! Нет. А всё из-за чего? Из-за троих людей. Во-первых, из-за неё самой. Не стоило ей так откровенничать… Но она не могла по-другому, она ведь хорошая дочь у своих родителей. Во-вторых, из-за Гарри. Они с Роном ему нужны сейчас как никогда. Что их ожидает? Много испытаний. Много задач и разгадок. Готова ли она к этому? Да, как и всегда. И, наконец, из-за Вольдеморта. Почему Рон так боится его имени? Может, та боль, которую причинил этот волшебник его родителям, впиталась в него с молоком матери? Вполне вероятно. Гермиона уже не удивлялась тому, что ко всем страданиям причастен этот, когда-то одарённый юноша, а сейчас — великий злодей. Как и не удивлялась тому факту, что она быстро приходила к какому-либо выводу. Эта особенность гриффиндорки всегда восхищала многих однокурсников, но саму девушку мало радовала. Иногда, правда, очень редко, всё же хотелось не знать ответа на вопросы. Быть «ходячей энциклопедией» (что, впрочем, отчасти являлось правдой) было не так приятно, как могло показаться. Девушка села на край кровати, рукой отыскивая волшебную палочку, отброшенную ею пару часов назад. Когда пальцы сомкнулись на резной рукоятке, Гермиона не ощутила привычного чувства покоя и защищённости. Ведь сейчас это было будущим оружием против любви её родителей, против их воспоминаний о ней. Достаточно ли много они рассказали ей о её детстве, о том беззаботном времени, когда в её жизни не существовало магии, волшебников, крестражей и Вольдеморта? Нет. И она понимала это. Рука непроизвольно дёрнулась вперёд, волшебная палочка упала девушке на колени, выпуская из кончика синие искры. Прикосновение древца обожгло кожу на бедре, и Гермиона увидела, что это неуклюжее движение привело к тому, что она прожгла ткань на брюках. Покачав головой, гриффиндорка поймала палочку, которая была в сантиметре от пола, а затем провела по тому месту, где по-прежнему жгло. Прошептав заклинание, Гермиона, как и всегда, осталась довольна результатом. Девушка вспомнила, как год назад обещала маме удивлять её примерами волшебства, которые могут помочь по хозяйству, как только она станет совершеннолетней. Сейчас же это было ни к чему. Гермиона порывисто встала, сжимая волшебную палочку в руке. Как же ей хотелось, чтобы всё происходящее оказалось просто сном. Чтобы ей не приходилось делать этого.

«Как же я устала», — думала Грейнджер, подходя к шкафу и доставая оттуда сумочку, расшитую бисером.

Все эти дни она упражнялась в заклинании Незримого Расширения. Она была уверена, что это пригодится им. Им. Осознание того, что, в любом случае, она останется не одна, немного успокоило Гермиону. Она ещё раз оглядела комнату: волшебная палочка, сумочка, книги… Вот и всё, что ей было нужно… Что она могла взять с собой… Что ей хотелось взять из отчего дома…

«Может, взять с собой хотя бы одну совместную фотографию с родителями?»

Мысль, промелькнувшая в голове девушки, была не слишком приятной, поэтому она слегка нахмурилась. Грейнджер подошла к письменному столу, на котором стояла фотография, обрамлённая золотистой рамкой. Подержав в руках этот отпечаток времени, она, сглотнув ком, вставший в горле, опустила её на место. Взмах палочки — и нет больше рядом с этой улыбающейся супружеской парой миловидной девушки с карими глазами.

«Так нужно поступить со всеми фотографиями в доме. Так нужно», — гриффиндорка ещё раз обдумывала пришедшую мысль, спускаясь в гостиную.

Родители уже спали, поэтому ей никто не мог помешать. Подойдя к тяжёлому бежевому комоду, девушка вытащила верхнюю полку, доставая оттуда фотоальбом… Спустя какое-то время, с тяжёлым осадком в душе, Гермиона положила альбом с фотографиями обратно (теперь ни на одной из них не было её изображения), вращая в руках волшебную палочку. Казалось, что план, придуманный Грейнджер, не должен потерпеть поражения. Но хватит ли ей сил совершить это?

«Ты сильная, ты сможешь, Гермиона. Соберись с силами — и вперёд», — девушка ступила вверх по лестнице.

Преодолев первый пролёт, она поднялась на второй этаж. Ноги как будто стали ватными, когда она, глядя на дверь спальни родителей, увидела, что та чуть приоткрыта и, сквозь образовавшуюся щель, видна копна материнских волос. Такая же, как у неё…

«А вдруг я больше никого не смогу назвать мамой? Никогда... — Гермиона ужаснулась этой мысли, не понимая, что ей делать дальше. — С другой стороны, я никогда не прощу себе, если Пожиратели смерти или, что ещё хуже, сам Вольдеморт, доберётся до них, в попытках узнать местонахождение их дочери и, соответственно, Гарри Поттера — его главного врага».

Гриффиндорка подошла к двери, тихо приоткрывая её. Как она и ожидала, родители, не подозревающие ни о чём, крепко спали и не проснулись, когда дверь чуть скрипнула. Затаив дыхание, Гермиона подошла к кровати, на которой сейчас были два самых близких ей человека, вглядываясь в их лица, будто пытаясь вырвать для себя их основные черты. Хотя, зачем? Она и так будет видеть их, каждый раз глядя на своё отражение. Закрыв глаза, она какой-то внутренней силой попыталась заставить себя собраться и сделать то, для чего пришла, даже проникла, сюда. Мама во сне перевернулась на другой бок, осторожно обнимая одной рукой мужа. Этот жест был настолько знаком Гермионе, что она невольно охнула. Отступая в тень, девушка закусила губу.

Услышав размеренное дыхание матери, девушка подошла ближе. На прикроватном столике, оказывается, ещё осталась их совместная фотография. На ней Гермионе не больше пяти. Наверное, родители очень хотели ребёнка… Она даже не представляла, сколько радости они испытали, когда она появилась в их семье. Но она прекрасно помнила, как радовались мама и папа, когда письмо из Хогвартса, вместе с белоснежной совой, буквально ворвалось в их жизнь. Наверное, перед сном, мама часто брала эту фотографию в руки и мечтала о том, чтобы у её дочери была счастливая, безмятежная жизнь, наполненная только яркими красками. Думали ли они когда-нибудь, что, спустя шесть лет после поступления в Хогвартс, те знания, которые получит их дочь в этой Школе, станут причиной их забытья? Печально улыбнувшись, она убрала последнее изображение себя, находящееся в этом доме.

«Ради общего блага. Должно быть так. Ради Гарри, ради его счастья, — Гермиона направила волшебную палочку на родителей. — Простите меня».

Плавное движение, которое сменилось резким взмахом в сторону спящих людей, чёткое, но негромкое «Obliviate» завершило эту череду сомнений, преследовавших Гермиону всю предыдущую неделю. Теперь Венделл и Моника Уилкинс, проснувшись утром, почувствуют огромное желание полететь в Австралию, ведь их теперь здесь ничего не держит. Для них уже не существует девушки по имени Гермиона Грейнджер, они вообще не знают, что у них когда-либо была дочь, с непослушной гривой волос и карими глазами. Не глядя на родителей, девушка поспешила стремительно покинуть спальню. Но взгляд её упал на небольшую картину, стоявшую на полке у выхода. Это «безобразие» Гермиона нарисовала, когда была совсем маленькой. На ней она изобразила девочку, которая весело шагала куда-то вперёд, держась за руки родителей. Уже тогда эта маленькая девочка была полна какой-то необъяснимой, волшебной силой. Как и этот рисунок. Интересно, в волшебных семьях принято хранить детские рисунки? Наверняка, нет. Родители… Теперь их у неё нет. Она буквально выскочила из комнаты, поборов желание хлопнуть дверью. Скрывшись в своей комнате, девушка взяла сумочку и, перепрыгивая сразу через две ступеньки, сбежала вниз и, открыв парадную дверь, вышла из дома. Вернётся ли она когда-нибудь сюда ещё раз? Этого Гермиона не знала. Отойдя на несколько шагов от дома, Грейнджер бросила на него прощальный взгляд.

«Всё хорошо, Гермиона, ты же гриффиндорка, должна быть сильной», — успокаивала себя девушка, неуверенными шагами удаляясь всё дальше от дома.

Она не чувствовала привычного жжения в глазах, обычно предшествующего приближающимся слезам, не ощущала разочарования или тяжести на душе. Наоборот, Гермиона сейчас не чувствовала ничего. Это было странно. Почему ей сейчас не больно? Почему? Грейнджер свернула со своей улицы, выходя на аллею, вдоль которой росли многочисленные деревца, и по которой она так часто гуляла вместе с мамой и папой.

«А что будет дальше? — девушка замедлила шаг. — Стоила ли эта жертва того, что я наметила перед собой?»

Она обессилено опустилась на скамью, коих на алее было предостаточно. Звёздное небо отражалось в лужах, образовавшихся на асфальте от прошедшего днём проливного дождя. Девушка огляделась вокруг. Не было ни души. Может, какая-нибудь подвыпившая компания сейчас вырвала бы её из этого уныния, из этой безысходности… Уткнувшись лицом в ладони, Гермиона Грейнджер беззвучно заплакала. Ничего уже не вернёшь, нет пути к отступлению, да и не надо. Она должна пройти всё это. Вместе с друзьями. Несмотря на пустоту в душе, на пустоту в сердце.

Спустя мгновение, ничто уже не напоминало о том, что несколько секунд назад на этой скамье сидела девушка, которая только что совершила ужасный поступок. И только ветер, по-прежнему колышущий занавески на окне бывшей комнаты Гермионы Грейнджер, а сейчас ласково трепавший волосы гриффиндорки, готовящейся трансгрессировать в Литтл-Уингинг, знал, что по улицам Лондона сейчас идёт не девушка, отрекшаяся от любви самых родных людей, а сильная гриффиндорка, которая стала взрослой слишком рано…