Зеленоглазая (гет)

...зело крепка, яко смерть, любовь,

жестока, яко смерть, ревность:

стрелы её — стрелы огненные.

Песнь Песней

Медленно-медленно, скользят по моей коже, обещают, манят, дразнят, щекоча прикосновениями, оставляя за собой ожоги... крадутся по щеке, вниз, тонко-тонко — по линии шеи, едва касаясь, и дальше, пробуждая опасное тепло, превращаясь в ласкающую ладонь — вот в эту изысканную, чуткую, тонкопалую ладонь, ревниво скрывшуюся в чёрном рукаве мантии почти полностью... самыми кончиками пальцев прикасаются к груди, к соскам, превращая всё моё тело в три болезненно-напряжённые точки, заставляя меня кричать от боли, от настоящей физической боли, которую доставляют мне его ласки... я так хочу, чтобы он измотал меня нескончаемым наслаждением ожидания, предвкушения, свёл меня с ума, прежде чем согласился бы вместе со мной утолить эту невыносимую, палящую жажду... я хочу тебя, чёрт возьми, как же я тебя хочу, неужели ты не замечаешь?..

— Эванс, у тебя что, своего стола нет, что ты на наш пялишься?

Она вздрогнула, словно её застали на месте преступления, выпустила из пальцев судорожно зажатый в них край мантии и отвернулась, движением плеча сбросив на лицо завесу рыжих волос, чтобы они не увидели её пылающих щёк. Саломи Аделаки — красивая, заносчивая слизеринка — составляла на этот раз компанию Северусу Снейпу, который явно был не в восторге от такого соседства. Он редко был в восторге от того, что сидел не один. Он вообще редко когда был в восторге.

На замечание Аделаки он отреагировал не больше, чем на солнце за окном. Что-то само собой разумеющееся, без чего не обойтись. Тёмные, полные чернил глаза намертво вцепились в книгу, неотрывно бегая по строкам; перо, замершее в недолгом перерыве, нервно подрагивало, касаясь невзначай его плотно сжатых губ. Лили попыталась сосредоточиться. Ей в пару сегодня достался Джеймс Поттер, и это было худшее из всех зол, какие только можно было предположить.

— «Коготки кольширских мышей»... прикинь, сколько надо было мышей ободрать... и не лень же было... о, а это я где-то видел... «гной бубонтюбера»... точно-точно, мы же его в начале года на травологии выжимали... блин, ну и гадость... ух ты, а эта скользкая хрень зачем, ты случайно не знаешь, а, Эванс?

— Чтобы засовывать её в глотку тем, кто задаёт слишком много вопросов! — огрызнулась Лили, отводя за ухо прядь непослушных волос. Не получалось, не получалось сконцентрироваться на книге, когда рядом, на расстоянии каких-то пары футов, сидел этот худой нелепый мальчишка со злым взглядом и бледными пальцами. Он приводил её в настоящее бешенство с тех самых пор, как они вернулись в школу после лета — Лили понятия не имела, почему не замечала его раньше, хотя они три года сидели за соседними партами. Но на этот раз он всерьёз заставил её бояться саму себя.

— Ух ты, ох ты! — Поттер хохотнул, взъерошил волосы и потянулся через весь стол потянулся к сидящему впереди длинноволосому парню. — Слышь, Сириус? Вот этой фигнёй затыкают особо надоедливых типов. Как считаешь, стоит попробовать после уроков на нашем Сопливерусе?

Лили сжала перо и губы, но и виду не подала, что это её волнует. Не хватало ещё, чтобы Поттер взялся выяснять, почему её так беспокоит благополучие Снейпа...

Сириус Блэк — красивый синеглазый парень, самый распространённый адресат для валентинок за последние два года, — откинул стул на задние ножки движением, вошедшим у него в привычку, двумя пальцами взял «скользкую хрень» и скептически её осмотрел.

— Сойдёт, — резюмировал он.

Поттер усмехнулся.

— О, Эванс, а ты чего такая красная? — ...чёрт, неужели так заметно?.. — Тебе что, жарко?.. — последнюю фразу парень нарочито низко промурлыкал, придвигаясь ближе. Лили вспыхнула.

— Поттер, если ты сейчас же не заткнёшься, я опрокину этот котёл на твою лохматую голову! — вспылила она. Сидящие за соседними партами с любопытством оглянулись, в том числе и Аделаки. Снейп, как и следовало ожидать, не среагировал, разве только поджал и без того тонкие губы и, что-то неразборчиво пробормотав сквозь зубы, уткнулся в книжку.

— Потише, мисс Эванс, — большое создание с елейным голосом, напоминающее усатого кота-кастрата, приблизилось к их парте. Не было печали.

— Простите, профессор Слагхорн, — прошипела она, ненавидя Поттера.

— Вижу, вы ещё не начинали конспекта, — кот укоризненно покачал головой. — Вам следовало бы поторопиться, юная леди, урок заканчивается через пять минут.

Ещё пять минут пытки. Выдержу, выдержу... собрав всю волю в кулак, Лили поклялась себе ни за что не обращать внимания на этих двух идиотов слева. Однако Слагхорн отошёл от стола, и всё вернулось на свои места.

— Ты бы и вправду поторопилась, Эванс, — зашептал парень, — а то я не успею списать... ты же мне дашь?

— А больше ты ничего не хочешь? — сквозь стиснутые зубы прорычала Лили.

— Ну-у, хм... — Поттер развязно ухмыльнулся, взъерошил волосы и придвинулся ближе. — Если ты действительно хочешь знать...

Отчаяние захватило её. Этот чёртов ловец (снитчей, халявы и кайфа от жизни) шагу ей не давал ступить с самого первого курса, будто она для него была мёдом намазана. Разве она не ясно давала ему понять, что её от него тошнит? Что её вообще не завлекают парни, кроме... зелёные глаза метнулись к соседней парте, обожглись о быстро пишущие что-то в изысканно-ломкой пантомиме пальцы и, отдёрнувшись, вернулись. Дьявол, знали бы подруги... и ведь кто? — ведь этот гоблин, это смехотворно-жалкое существо, эта живая готическая нелепость...

Ты же некрасивый... тебя ведь все презирают... и ты их — тоже... у тебя яд на губах, яд под языком, ты ранишь словами, сам того не замечая, с тобой невозможно говорить и опасно спорить... ты неразговорчив, зол, замкнут — почему же, чёрт возьми, почему меня так тянет к тебе, чёртов волчонок?!..

Она локтем отпихнула Поттера, окунула перо в чернильницу, выписала из учебника какую-то бессмысленную фразу; приняв как можно более картинную позу, ладонью откинула волосы за плечо и ласково потёрла ей открывшуюся шею, скользнув под воротник блузки и поправив бретельку. Обернулась — зря; он даже не смотрел в её сторону и явно не собирался. В отчаянии — урок подходил к концу, а следующий сдвоенные со слизеринцами предвиделся только через три дня — Лили сделала вид, что уронила листок пергамента. Изобразив в воздухе витиеватую кривую, тот упал точно под парту, где сидели Снейп и Аделаки.

— М-м, Северус, ты бы не...

Парень вынул палочку, рассеянно повёл ей, и пергамент, выплыв из-под стола, лёг прямо перед Лили. Всё — без единого взгляда в её сторону.

Она чуть не заплакала от ярости. Ты, дикий выкидыш природы, да неужели тебя вообще ничего не интересует, кроме твоих поганых книг? Сколько ещё я должна ждать? Сколько ещё ты будешь пытать меня этими жестокими ночами, такими реальными, такими живыми снами, которые, как стекло в осколки, потом топчет безжалостное утро? Ведь я ни за что даже не взглянула бы на тебя, если бы не эти твои язвительные фразы, колючие глаза и ломаная, театральная нелепость худого тела?.. Что тебе нужно, чёрт возьми, что тебе нужно, чтобы ты меня хотя бы заметил?!..

Она свирепо принялась строчить конспект, пылая от гнева. Ах, от него ли только, Эванс?.. Выкинь его из головы. Да, да, попробуй выкинь, когда вот он, сидит, только руку протяни. А оказывается, протянуть руку к этому змеёнышу так же легко, как если бы вас разделяла железобетонная стена толщиной в метр...

Звонок прошёл молнией сквозь грозовую атмосферу лихорадочных последних минут урока. Поттер буквально сел Лили на шею, списывая последние строчки. Она поставила точку и с наслаждением свернула пергамент прямо у него перед носом.

— Э-ЭЙ!

Девушка шлёпнула обнаглевшего соседа свитком по носу и встала, собирая вещи.

— Эванс!..

Жалобное, словно у побитого пса, выражение лица; но её оно не тронуло. К тому же сзади послышался так редко звучащий голос, всегда невольно заставляющий её обернуться — негромкий, неохотный и с лёгкой хрипотцой:

— Отойдёшь?

Она отступила, с виноватой улыбкой взглянув через плечо, окутанное золотисто-рыжим облаком, и словно невзначай изящно прислонилась к парте нога за ногу. Однако весь этот цирк был не то что не воспринят и оценен по достоинству, но даже не замечен, словно Лили оказалась пустым местом. Собственно говоря, ведь этого он и хотел, когда просил тебя отойти, с горькой иронией подумала она.

— Э-эва-анс-с... — прошипел голос Поттера. — У тебя в руках моя жизнь...

— Жаль, что там нет твоей смерти, — сквозь зубы процедила она, провожая горящим взглядом в спину Снейпа, резко закинувшего сумку на плечо и стремительно прошедшего мимо. Походка у него была какая-то раздражённая, рваная, словно он хромал сразу на две ноги или просто хотел как можно быстрее от кого-то избавиться и уйти. Длинная чёрная мантия, чёрные волосы до плеч и только бледные, словно в белых перчатках, кисти рук. Соблазнительная, дьявольская неприступность монаха-затворника. Кого ты будешь ласкать этими умными руками, Северус? В чьи глаза ты будешь смотреть так же восхищённо и самозабвенно, как в «Сильнодействующие зелья»? И будешь ли вообще?..

— Эванс, рыжая ты бе...

— Забирай! — вспылила она, кидая свиток парню, как кость голодной собаке. — Иначе я чувствую, ты никогда не заткнёшься.

Поттер расплылся в широченной улыбке, одними губами послав ей воздушный поцелуй. Лили взглянула на него с отвращением, как на особо мерзкого таракана, и, бросив только «потом сдашь», вышла из класса. В коридоре машинально огляделась с известной уже безнадёжной надеждой — слишком хорошо знакомый тонкий, словно чьей-то кистью в туши выведенный силуэт оказался в конце коридора. Длинноволосая фигура блондина, хрипловатый оклик «Люциус!.. Постой.» — и всё. Нет. Исчез. Оставив невыносимую голодную пустоту, точно те самые реалистичные сны, что по утрам действительно оказывались снами. «Дьявол», — одними губами прошептала Лили ему в след. Неосознанная жестокость — самая безжалостная. Как и неосознанное желание.

— Мой тебе совет, Эванс: бросай эту вредную привычку становиться у меня на пути.

Лили была буквально обдана молчаливо злым взглядом. Даже поёжиться захотелось, но она не успела — Снейп уже прошёл мимо неё, направляясь к столу Слизерина. Эй, не стойте слишком близко, я чертёнок, а не киска... чертёнок... да ты образцовый бес. Демон. С левого плеча Люцифера... Снейп сел по левую сторону от Люциуса Малфоя, и Лили подумала, что пора перестать о нём думать — так было недалеко до сумасшествия. Она и без того гуляла по краю его пропасти всякий раз, как видела это нескладное мальчишеское тело и умные злые глаза.

Она села за гриффиндорский стол, едва слушая вдохновенный монолог Андромеды Блэк — её подруги, солнечной девчонки с неплохим чувством юмора, обладающей кроме того уникальной способностью заболтать кого угодно и что угодно, в том числе и плохое настроение, ради чего, собственно, Лили её и держала. Однако рассказать о своей болезни последних трёх месяцев она не могла даже ей. И вообще никому. Не дай Мерлин, кто-нибудь узнает... чё-ёрт...

Лили уставилась в стол, закусив костяшки пальцев. Андромеда, видимо, заметила её состояние.

— Тебя как всю ночь черти дрючили, — заметила она, с улыбкой заглядывая её в опущенные глаза. О, как ты близка к истине, подруга.. . — Случилось чего?

— Да нет, — Лили выпрямилась и вздохнула. — Просто. Есть не хочется. Да и настроения никакого...

— Ну ты даёшь! — Андромеда поудобнее устроилась на стуле вполоборота. — Значит, моя Лилитка страдает от мировой скорби и молчит. Я тебе что, чужая? Валяй, рассказывай. Что, где, когда?.. Вернее не, не так, начнём с вопроса «кто?»

Лили улыбнулась. Взгляд сам собой метнулся к слизеринскому столу, зацепился за живую чёрно-белую фотографию с волчьими глазами, сидящую возле Малфоя, и в тот же миг вернулся. Но Андромеда успела его поймать.

— Серьёзно? — потрясённо спросила она. Всё внутри Лили сжалось. Сейчас она поймёт... нет, чёрт побери, только не это... — Она влюбилась в Люциуса Малфоя, — трагическим тоном провещала Андромеда и театральным жестом закрыла глаза ладонью. — Душераздирающая история любви и страсти. Они молоды и красивы, но им никогда не быть вместе. Он — чистокровный аристократ, она — полукровная рыжая бестия. Смотрите на видео...

Лили снисходительно улыбнулась, стараясь не выдать облегчения. И ведь Андромеде даже в голову не пришло, что это может быть Северус Снейп... это никому не придёт в голову. Никто не поверит, даже если сказать открыто. Потому что нет ничего неправдоподобнее правды...

Интересно, поверил бы ТЫ, если бы я обо всём тебе рассказала? Где-нибудь в пустом классе после уроков... «Северус... останься.» Ты бы взглянул на меня зверем, как всегда, но я бы не побоялась. Я бы сказала тебе... наверное... не знаю, что именно, но... но ты бы лишь стоял молча, а я... я бы приблизилась к тебе, глядя в твои глаза... и нерешительно коснулась бы губами твоих губ... в сумасшедшей надежде, что ты отдашь мне этот поцелуй... почувствовала бы твои руки на своём теле, обнимающие, крадущиеся в волосы... поверь, ты никогда бы не смог подарить мне большего счастья...

Зачем, зачем я об этом мечтаю, если всё равно знаю, что это невозможно? «Зачем?»... зачем ты вообще на него смотрела?..

— Лилу, я за тебя опасаюсь, — Андромеда заботливо приложила ладонь к её лбу. Лили увернулась раньше, чем подруга успела понять, что она и в самом деле горит. — Я тебя ещё никогда такой не видела...

— Значит, плохо смотрела, — попыталась отшутиться она. Люциус встал из-за стола, и Снейп поднялся вслед за ним. Чёрт, ведь этому хвостатому чистопородному ублюдку он уделял куда больше внимания, чем всей женской половине Хогвартса, вместе взятой. Лили почувствовала едва ли не ревность. Но соображение о том, что Снейп не интересуется девушками по этой причине, она категорически отвергла с самого начала. Ещё не хватало.

— Пойдём, у нас травология, — Андромеда закинула сумку на плечо и встала. — По пути расскажешь, какая муха тебя укусила.

Ядовитая, Андре. Смертельно.

Сумасшедшая.

Она лежала в спальне, закинув руки за голову. Ещё не расчёсанный по случаю воскресенья рыжий хаос фактически заменил ей подушку. Это были те самые минуты, когда к ней безжалостной гарпией приходило разочарование.

Ведь всего каких-то полчаса назад он вошёл в эту самую спальню, не говоря ни слова, как всегда черноглазый, обольстительно замкнутый, таящий за тонкой гримасой бледных губ горячий яд, дразнящий одним своим присутствием. И она откинулась на каком-то красном бархатном кресле, почему-то в длинном жёлтом платье, бесстыдно закинув обнажённые юбкой ноги на стол, встречая его улыбкой, на которую никогда бы не решилась наяву. Протягивает ему руку с игривыми пальцами. Он целует её в усмешку, а глаза — дьявол — смотрят на неё, не отрываясь, таким тяжёлым, звериным взглядом, что становится жарко... целует руку, запястье, сгиб локтя, плечо, горько-сладким дыханием проводит по её закинутой шее, губами хватает за мочку уха, перебирая ягодку серёжки горячим языком, вгрызаясь пальцами в её распущенные волосы, пока она исступлённо стягивает эту чёрную маску с его худых плеч, обхватывая ногами узкие мальчишеские бёдра... и они целовались, целовались долго, бешено, зло, словно два изголодавшихся вампира... А она ликовала. Она торжествовала, испытывая то наслаждение сбывшейся мечты, которое знакомо лишь без памяти влюблённым, услышавшим «да», или сжигаемым похотью, оказавшимся в одной постели. Странно... она была ещё даже не целованной, но сны её могли поспорить в смелости с любыми непристойными рассказами. Что ж, известно, что все самые развратные истории придуманы девственницами.

Но в этот раз утро вновь настало, как и всегда, бесстрастное и неумолимое. Лили со стоном перевернулась на живот и обняла подушку, закусив её угол. Сволочь. Почему считается, что сходить с ума от желания могут только мужчины? Что неприступность подстегивает только их? И — самая большая несправедливость — почему только им пристало завоёвывать, а женщины имеют право лишь давать понять, что их можно завоевать? Говорят, ещё лучше самой изображать неприступность и равнодушие. Но как тогда он вообще тебя заметит? Да и как можно быть безразличной, когда он рядом? Когда хочется сбросить эту пёструю путаную мишуру двусмысленностей-заигрываний, послать весь мир к чёрту, подойти вплотную и, заглянув в глаза, сказать «Я хочу тебя»? Но нельзя. Держат. Мораль и стыд. Чета старых аскетов, диктующая всему человечеству, как надо жить. Сволочи. СВОЛОЧИ.

Лили ударила кулаком по подушке и зарылась в неё лицом. Чем я не такая? Видная, длинноногая, фигуристая, рыжая, зеленоглазая. Не то чтобы сногсшибательная красавица, но симпатичная. Отличная ученица, но далеко не «ботаник». Озорная. Женственная. Даже по самым скромным подсчётам должна привлекать всех парней в радиусе ста метров... А ты даже в мою сторону не смотришь. Из-за того, что я гриффиндорка? Так разве Слагхорн не говорил, что моё место в Слизерине, среди вас, рядом с тобой? Разве страсть подчиняется этому нелепому факультетскому разделению? Что, что я должна сделать?..

— Доброе утро, моя Лилу! — занавеска полетела в сторону, распахивая пыльные солнечные лучи и обнаруживая Андромеду. — У меня для тебя рождественский подарок!

— Во-первых, что ты делаешь в спальне нашего курса? — пробормотала Лили, поворачиваясь лицом к гостье и щурясь на солнце. — А во-вторых, Рождество было четыре месяца назад, если что...

— Ну, значит, на День Святого Валентина! — бодро заявила девушка, спиной плюхаясь на кровать Лили и с гордостью, словно знамя, поднимая над головой крохотный хрустальный фиал. — Пришёл. Я для тебя заказывала. Надоело видеть, как ты сохнешь, вот и решила... раз уж ты не говоришь мне, кто именно. Вот — для любого, только кинь туда один из своих чудных рыжих волосков. Если, конечно, не жалко.

Она улыбнулась, вся сияя. Лили начала понимать.

Сев на кровати, она взяла сосуд из рук подруги и открыла хрустальную пробку. И её тут же опьянила с ума сводящая мелодия из травы после дождя, гиацинтов, карамельного мороженого и... ни с чем не спутаешь — того горького, как полынь, базилика, всегда напоминающего ей орхидею асфоделя и ещё какого-то подземельного, сырого запаха, напоённого десятками пряных паров — точно в кабинете зельеварения... Так, сколько она себя помнила, пах только один человек.

— Ну? Нравится?

Лили открыла глаза и взглянула на светящуюся от гордости Андромеду.

— Ты хочешь, чтобы я подлила её... ему?

Улыбка исчезла с лица подруги, будто её выключили.

— Я думала, ты сообразительней, — с наигранным укором покачала она головой, — раз считаешься одной из лучших учениц на курсе. Ясен пень. Разве ты не этого хочешь, или я тебя вообще не пойму?

Лили не ответила, глядя на перламутровую квинтэссенцию любовного помешательства. Этого ли она хотела?.. Чтобы Снейп преследовал её с пьяным взглядом мартовского кота? Чтобы эта живая тёмная тайна, за губами которой можно было найти сотню ядовитых шипов, а сквозь чёрные глаза — заглянуть в самый глубокий омут, вела себя, словно дура-первокурсница в День Валентина? Что ты предлагаешь мне, Андромеда?..

Северуса Снейпа на блюдечке, как ты того хотела. Или ты забыла?

— Д-да... спасибо, Андре. Точно. Я так и сделаю.

И она спрятала фиал в тумбочку.

Операции мог позавидовать спецназ.

Пробраться на кухню и выведать у эльфов, где, как, можно ли, пожалуйста... отдать Амортенцию им, едва не умоляя на коленях. И, не вставая с колен, молить небо о том, чтобы Малфой и Снейп сели сегодня на те же самые места, что и всегда. А потом, выйдя за проём и упав спиной на картину-дверь, закрыть лицо ладонями в десяти последних секундах сомнения, стоило ли.

Весь обед Лили сидела, как на иголках. Снейп даже не притрагивался к своему кубку, и ей уже начало казаться, что идея обернулась полным провалом. Но она ещё даже не представляла, насколько полным.

Продолжая слушать Малфоя, Снейп протянул руку к кубку и взял его. Сердце Лили ухнуло вниз; бросив волосы на лицо, она отвернулась, чтобы никто, никто в этом зале не подумал, что она имеет к этому какое-то отношение, но...

Но, не выдержав и обернувшись через секунду, она наткнулась на ненавидящий тёмный взгляд.

Любопытство сгубило кошку.

Снейп смотрел прямо на неё. Нельзя сказать, чего было больше в его лице — удивления, отвращения, презрения или даже гадливости, но Лили вдруг стало так невыносимо стыдно, словно весь Зал узнал о том, что она сделала. Не сводя с неё глаз, Снейп отставил кубок и, наградив её взглядом унизительнее пощёчины, отвернулся к Люциусу.

Уши пылали. Горло давилось вставшим поперёк сердцем. Лили уткнулась глазами в стол, едва не плача от стыда и злости. Конечно... ничего умнее, чем подлить Амортенцию самому одарённому зельевару в школе, придумать было нельзя. Надеюсь, у тебя не хватит цинизма спрашивать, «как он догадался»...

Не в силах больше сдерживать рвущиеся наружу слёзы, она всхлипнула. Обожгло глаза. Дурочка, ты что?.. Ты же не собираешься плакать? Нет, не-ет, успокойся... она всхлипнула ещё раз, чувствуя, как жар приливает к лицу. Дура... господи, какая же дура... горячая слеза сорвалась с ресниц и скатилась к дрожащим губам. Солёная... наверное, и глаза покраснели... чёрт... зачем ты сделала это?..

— Лилу?..

— Нет!!!

Она оттолкнула руку Андромеды, потянувшуюся было, чтобы убрать с её лица волосы, подскочила и, едва не споткнувшись о скамью, бросилась к выходу, обеими руками прижимая сумку к груди. Ублюдок, маленькая наглая мразь, сволочь, да кто ты такой, в конце концов, чтобы так со мной обращаться?! Ты смеёшься надо мной? Ничего, когда-нибудь наступит моя очередь смеяться! Ты будешь искать себе девушку, а они все отвернутся от тебя, и я тоже, слышишь, я тоже!..

Давясь слезами, она прибежала в гостиную, распахнула дверь пустой спальни, бросилась на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, дала волю рыданиям. Даже сейчас, чёрт возьми, даже сейчас, вспоминая эти проклятые глаза и глухую чёрную мантию, она хотела его... И если бы сейчас он вошёл в спальню — как в её снах — она бы его не прогнала, нет... Напротив, она бы с радостью приняла его, поверила бы во всё, что он сказал... гриффиндорская гордость в ней была сильна, но той гордости, из-за которой парни начинают стаями тянуться за тобой, девичьей гордости — в ней ещё не появилось.

Но ей и не нужны были стаи... ей нужен был он... Почему? Чистой воды безумие. Что, что в нём было... да, не такой, как все. Ну и что? Верно было подмечено — все люди на Земле не такие, как все. Этот... романтизм? (Ты что, совсем дура? ) Бледный, черноволосый, одинокий, злой на весь мир... глупо, глупо... почему тогда ты не любишь его, не разделяешь с ним этого злого одиночества, но просто бесстыдно, исступлённо хочешь его? Гормональное буйство? Вполне... Но тогда — почему его, господи, его, а не сотни других парней, красивых, общительных, привлекательных?.. Его, гоблина, вызывающего у всех её знакомых девушек не то что отвращение, но просто смех? Холодный, острый ум... голос. Жгущие ледяные глаза. Ловкие длинные пальцы ювелира... и эта трижды проклятая ненависть, рождённая презрением, ко всем девушкам; эта стена, которую невыносимо хотелось сломать... невозможно... невозможный... невозможный, неправильный, нелепый... что ещё тебе нужно? Ты выпил ещё не всю мою кровь? Так пей. Всю, до дна. Только дай мне хотя бы коснуться тебя, чёртов волчонок...

Едва переведя дыхание от слёз, Лили прижалась щекой к мокрой подушке. Стало ничуть не легче. Скрипнула дверь, Андромеда нерешительно окликнула её по имени, но она не отозвалась.

Дверь захлопнулась.

Пятый курс подходил к концу, оставались лишь июньские экзамены. Лили сидела с подругами у озера, болтая ногами в тёплой воде. Не самое лучшее настроение, не самый лучший день... и то, что этот чёртов урод Поттер со своими дружками в очередной раз подцепили Снейпа, отнюдь не добавляло им радости.

Ей не хотелось останавливать их. Ей не хотелось думать о том, что ему вовсе не нужна была её помощь. Ей не хотелось смеяться вместе со всеми. Но другая Лили, та, что подсознательно тянулась к этому зверёнышу с одновременным желанием найти ласку и приласкать, всё-таки дала знать о себе.

— Оставьте его в покое!

Вот же дура.

Но поздно — она уже поднялась на ноги и сложила руки на груди. Это выглядело как вызов. Поттер принял его с радостью.

— Что, Эванс?

— Оставьте его в покое! Что он вам сделал?

Вспомни, что он сделал тебе. Зачем ты защищаешь его? Зачем сдаёшься собственным желаниям?..

— Ну, пожалуй, всё дело в самом факте его существования, если ты понимаешь, о чём я...

Я прекрасно понимаю, о чём ты, Поттер. Лучше, чем ты, и даже лучше, чем тебе кажется.

— Считаешь себя остроумным, — холодно произнесла она, прищурившись. Остроумным... Да между тобой и Снейпом в плане остроумия — зияющая пропасть... — А на самом деле ты просто хвастун и задира, Поттер. Оставь его в покое, ясно?

— Оставлю, если ты согласишься погулять со мной, Эванс. Давай... пойдём со мной на прогулку, и я больше никогда в жизни не направлю на Сопливеруса свою волшебную палочку.

Опять... она закипела от ярости. Всегда он всё сведёт к этому!.. Что ещё нужно сделать, чтобы он отвязался, как ещё дать ему понять?!..

— Я не согласилась бы на это, даже если бы у меня был выбор между тобой и гигантским кальмаром.

Чудная фраза. Особенно если учесть, что в глазах общественности Северус Снейп существо не более приятное, чем гигантский кальмар...

— Не повезло, Сохатый, — усмехнулся Блэк. — СТОЙ!

Лили ещё не успела понять, в чём дело, как Снейп уже висел на виду у всей школы вверх тормашками. Ученики закатились от хохота. В том числе и девочки в немногочисленной толпе... Лили едва сдержала злорадную улыбку. Ещё не начал жалеть, Снейп?.. Может, дать ему шанс...

— Опусти его! — громко сказала она Поттеру.

— Пожалуйста.

Снейп упал, выпутавшись из мантии, схватился за палочку, но Сириус уже был наготове. Миг — и Снейп снова лежал на земле. Цирк телодвижений разъярённой змеи.

— ОСТАВЬТЕ ЕГО В ПОКОЕ!

Это было выше неё. Когда они принимались издеваться над беззащитным, это выводило её из себя. А особенно если это был тот, от непреодолимого влечения к которому она никак не могла избавиться.

Лили выхватила палочку. Поттер и Блэк насторожились.

— Послушай, Эванс, не заставляй меня с тобой драться...

Ты прикидываешься джентльменом или просто боишься? Её глаза сверкали. Наверное, она не знала, что со стороны выглядит опаснее тигрицы, изготовившейся к прыжку. Может быть, потому, что знала, что Снейп — наконец — смотрит на неё?..

— Тогда расколдуй его!

Поттер пробормотал контрзаклинание, и Снейп поднялся на ноги. На какой-то миг Лили почувствовала себя ближе к нему, но лишь до тех пор, пока тот не обернулся и с ненавистью не взглянул на неё.

— Тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Сопливерус...

— Мне не нужна помощь паршивых грязнокровок!

В глазах Лили заплясали электрические искры. Злобная, неблагодарная мразь... Я та единственная, ради которой Поттер может перестать издеваться над тобой. Но вместо того, чтобы стоять и вместе со всеми смеяться над тобой, я этим воспользовалась. После того, как ты так унизил меня. А ты... чем ты отплатил?

— Прекрасно, — мстительно произнесла она. — В следующий раз я не стану вмешиваться. Кстати, на твоём месте я бы постирала подштанники, Сопливерус.

Лили не могла сдержать горькой злобы, которая начала бы жечь глаза, если бы она не дала ей воли. Ну и замечательно. Пусть остаётся при своём. Пусть... она больше не будет помогать ему. Пусть узнает, каково это — быть одному в своём несчастье...

— Извинись перед Эванс! — заорал Поттер. Снейп смерил его убийственно презрительным взглядом. Заносчивый и наглый... научился у Люциуса... тебя ничем, ничем не возьмёшь... чёрт возьми, как же меня в тебе это бесит...

— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться! Ты ничем не лучше его!

Ты хуже, чёрт подери, ты хуже, Поттер!.. Ты совершенно необоснованно самоуверенный, ты доступный и залюбленный всеми. В тебе нет ничего, что могло бы понравиться мне, но более того — тебя это абсолютно не волнует. И кто дал тебе право считать себя лучше всех — лучше Снейпа?!..

— Что? Да я никогда в жизни тебя не называл... сама знаешь кем!

Это, по-твоему, показатель? Ты дурак, Поттер, ты идиот!..

— Ходить лохматым, как будто минуту назад свалился с метлы, выпендриваться с этим дурацким снитчем, шляться по коридорам и насылать заклятия на всех, кто тебе не нравится, только потому, что ты от природы... Непонятно, как твоя метла ещё поднимает в воздух твою чугунную башку! Меня от тебя тошнит!

Резко развернувшись, она зашагала прочь. Если и после этого Снейп не поймёт, как она относится к Поттеру и к нему... плевать. Пусть думает, что хочет. Они надоели ей, все, все надоели!..

Пройдя мимо девчонок у озера, она зашла в замок и захлопнула за собой дверь.

На шестом курсе не изменилось ровным счётом ничего. Она и Римус Люпин по-прежнему были старостами Грифиндора, Люциус уже год как окончил школу, и Снейп окончательно ушёл в себя. Ещё реже можно было слышать его голос, ещё реже видеть его, а если и видеть, то чаще — в библиотеке или в одиночестве на школьном дворе. Как-то раз, где-то в середине ноября, Андромеда, сияя, как солнце, ворвалась в спальню и, жмурясь, как сытая кошка, рассказала, что пять минут назад целовалась с Римусом за дверью совятника. Лили улыбалась, слушая восторженный монолог подруги, а сама пыталась заставить себя не думать о том, что до сих пор ни с кем не целовалась. Глупость, конечно... но сколько раз по ночам она прижималась губами к этим насмешливым тонким губам, боясь и ища языком тот яд, который они скрывали... дура, какая дура... строить глазки зеркалу, репетировать игривые усмешки, десятки раз повторять каждое сказанное сегодня при нём слово, каждую позу, — только затем, чтобы в очередной раз, натолкнувшись на колючий чёрный взгляд, отдёрнуться, словно обжёгшись, и ляпнуть что-нибудь слабое и бездарное в ответ на одну из его великолепных по исполнению, но смертельно ядовитых по содержанию фраз.

Северус... бес-пересмешник. Никому не нужный, никем не любимый. Неужели я на самом деле так одинока? Неужели только я схожу с ума, глядя на тебя, нелепое безобразное создание? После всего, что ты сделал со мной... научи меня быть равнодушной, научи меня ненавидеть, научи меня ненавидеть тебя! Объясни, почему я тебе ненавистна? Потому что я хотела принадлежать тебе? Потому что я гриффиндорка? Потому что я грязнокровка? Потому что я девушка? Объясни, чёрт тебя дери...

— Лилу, ты меня не слушаешь, — с блаженством щурясь на потолок, произнесла Андромеда.

Лили улыбнулась.

— О, нет. Я слушаю тебя. Вы обнялись, он посмотрел тебе в глаза, склонился к твоему лицу и...

Андромеда даже понятия не имела, каким титаническим усилием даётся Лили пренебрежительно-иронический тон этих восхищённых слов.

К середине шестого курса Поттеру, по-видимому, надоело задирать всех и вся в радиусе десяти метров от себя. Лили не смогла бы сказать, что он остепенился, тем более что Снейпа он продолжал чествовать по-прежнему. Но она только теперь в полной мере осознала, что Поттер, наверное, и в самом деле её любит. В том взгляде, которым он теперь порой заглядывался на неё, была та серьёзная, взрослая нежность, с которой к ней ещё никто не относился... и впервые на её памяти взгляд Поттера заставлял её краснеть, отворачиваясь, чтобы не выдать улыбки.

Но то ли были виноваты шестнадцать девчоночьих лет, то ли шестнадцать лет Северуса Снейпа, вытянувшегося к тому времени в упоительно нескладного и ломаного подростка, худого, чёрного и злобного, как молодой доберман, но Лили не могла избавиться от своего наваждения. Каждый урок зельеварения совместно со слизеринцами — пытка, каждая случайная встреча в коридоре — пытка, каждый брошенный на него взгляд — пытка. Андромеда до сих пор не догадывалась, кто же «этот загадочный предмет страсти», но Лили и не удивлялась — ни одному человеку в здравом уме и трезвой памяти не могло прийти в голову, что красавица и отличница гриффиндорка, на которую заглядываются парни и сам Джеймс Поттер, может вот уже как два года быть без ума от самого последнего в школе выродка и ублюдка. Но Лили ничего не могла с собой поделать. Всякий раз как она видела этого ублюдка, в ней просыпалась какая-то рыжая зеленоглазая бестия, которая нашёптывала ей, как бы это было — снять с него эту чёрную мантию, хотя бы раз увидеть его без рубашки, провести ноготками по этим худым и бледным мальчишеским плечам, забраться пальцами в смоляные волосы и... и он быстро, своей театрально нервной походкой проходил мимо, как всегда, даже не глядя в её сторону и предпочитая ей прелести школьного пола. Сволочь. Бесстыдная сволочь. Один вид этих спрятанных под мантией, насмешливо выглядывающих из рукавов красивых рук был куда непристойнее, чем зрелище полуголых квиддичных игроков на входе в раздевалку, среди которых были и Поттер, и Блэк. На последнего любоваться так вообще приходили экскурсиями. Длинноволосый, синеглазый Сириус довольно смеялся, отбрасывая с лица вороную чёлку, и в одних брюках выходил отгонять хихикающие стайки. Заканчивалось всё тем, что стайки каким-то волшебным образом оказывались внутри раздевалки. И дверь за ними закрывалась.

Лили не видела в этом ровным счётом ничего увлекательного. Напротив, ей всё это казалось невероятно унизительным и мерзким. В чём удовольствие бегать в стае за тем, за кем бегают все?.. Но... но разве не унизительнее было то, что... то, что делала ты? Преследовать того, кто не заслуживает даже взгляда? Бред... Конечно же, бред...

Она остановилась у школьного окна, невидящим взглядом уставившись за витраж. Вот оно. Конечно. Ты думала, что эта постыдная страсть красива, а она оказалась бессмысленной. Ты утешала сама себя. Ты оправдывалась сама перед собой. Ты не любишь его. Если бы ты его любила, ты бы не боялась того, что подумают остальные. Ты бы не скрывалась. Ты бы не согласилась так позорно подлить ему Амортенцию и не желала бы его так эгоистично, только для себя... Так чему же ты удивляешься? Думаешь, такой умный и проницательный парень, как он, этого не понимает? Не видит? Ему плевать на тебя. В тебе нет ничего, что могло бы понравиться ему, но более того — тебя это абсолютно не волнует. И кто дал тебе право считать себя лучше всех?!..

Она вздрогнула. Где-то позади неё в коридоре хлопнула дверь кабинета, послышался девичий смех. Вслед за ним — голос... она бы узнала его среди тысяч других. Он был чуть ниже, чем обычно, со знакомыми хрипло-бархатными нотками, и звучал с такой удивительной нежностью, какой Лили никогда не слышала прежде.

— Хэй... постой, я сейчас...

— Куда я без тебя? — ответили ему. Коридор был пуст, и Лили, затаив дыхание, подкралась ближе к голосам. Заглянув за угол, она увидела то, что заставило её сердце сжаться.

Снейп стоял у стены — она слишком хорошо знала эту спину, но... кто-то ещё был с ним, и это была девушка. Снейп склонился к ней — она была намного ниже его ростом и, кажется, тоже черноволосая — и прижался лбом к её лбу, тихо нашёптывая что-то, что Лили не могла разобрать. Голос его опустился почти до мурлыканья. Девушка усмехнулась, игриво оттолкнула его — и Лили узнала её.

Это была Мелисса Найтингейл — посмешище факультета Рэйвенкло, страшненькое, бледное создание с губами цвета тёмных спелых черешен, совершенно не имеющее фигуры, кривоногое и долго отказывавшееся в начале года надевать короткую форменную юбку. Одни парни издевались над ней, другие не замечали, девушки смеялись за её спиной. На уроках она надевала очки, сцепляла свои сухие нечёсаные волосы какой-то бездарной заколкой на затылке, ненавидела отвечать перед всем классом, но была на редкость блестящей ученицей. Ни один человек в замке Хогвартс не рассматривал её как девушку и тем более как предмет для заигрываний — это считалось ничуть не лучшим, чем флиртовать с Филчем. Неужели... неужели это ОНА — всему виной? Да... да это же... Лили не могла шевельнуться, не могла уйти, убежать, всё, на что она была способна — стоять здесь, за углом, не веря свом глазам и ушам, пытаясь подавить глупую ухмылку. Это же невозможно... невозможно!..

Мелисса вполоборота села на окно, Снейп остановился сзади неё, целуя её в шею. Лили душили слезы, в горле медленно переходящие в крик. Руки Снейпа, которые она так долго боготворила, ласкали её, Найтингейл; одна обнимала за плечо, другая лежала на её коленке, осторожно поглаживая её большим пальцем.

— Мелисс?

— М-м?

Она обернулась, улыбаясь. Лили вдруг захотелось впиться ей ногтями в лицо за эту улыбку. Сучка... ногти впились в ладони.

— Я не пойду в Хогсмид на этой неделе. Не смогу. Прости меня.

— Не пойдёшь? — она развернулась, снизу вверх заглядывая в его глаза. Снейп обнял её за талию. — Тогда я тоже не пойду. Давай здесь останемся. Погуляем тут где-нибудь...

— Нет, Мэл, ты не понимаешь, — он взял её за руку, осторожно перебирая её худые пальцы. — Ты иди, развлекайся там, а мне нужно сделать одну вещь... не успеваю по урокам. Не будешь же ты со мной сидеть, в самом деле.

Найтингейл убрала за ухо чёрную проволочную прядь его волос.

— Не хочу к ним. Я с тобой останусь. Можно?

Что увидел Снейп на её лице, Лили не могла понять. Её переполняли ярость и жестокая, бешеная ревность. Но Снейп почти целую минуту смотрел в глаза девушки, словно нашёл в них что-то, что так давно искал. А потом его рука скользнула в её волосы, он притянул её к себе и жадно поцеловал прямо в губы.

Лили ослепили слёзы. Она сквозь зубы шептала самые страшные проклятия — ей, ему, себе. Она ещё не знала, какая это жестокая пытка — стоять и смотреть, как тот, кого ты любишь, целуется с другой прямо у тебя на глазах. Нет, нет чувства страшнее ревности. Это зеленоглазый зверь, способный свести с ума, довести до самоубийства или заставить убить. Это дочь любви и мать ненависти.

Заколка упала на каменный пол. Белые пальцы Найтингейл переплелись с чёрными волосами, сжали чёрную ткань мантии на плечах парня... Целых сорок секунд. Они показались Лили длиннее любой вечности, целой вечности в аду, после которой не были страшны никакие загробные страдания. Наконец, их губы разъединились. Переводя дыхание, Снейп самыми кончиками пальцев провёл по лицу Найтингейл.

— Я люблю тебя, — шепнул он. — Такой, какая ты есть.

— А я люблю тебя просто за то, что ты есть, — улыбнулась она.

— Мелисса...

Они обнялись и замерли. Жуткая, немая картина. Две парии, ставшие парой. Насмехающиеся над теми, кто насмехался над ними. Нелепые, жалкие создания, слишком много знающие для того, чтобы быть красивыми. Нашедшие друг в друге то, что искали. Так вот почему я была для тебя пустым местом, Снейп. Местом, которое уже было занято. Ей. Какой же дурой я была... но поверь, это больше не повторится.

Лили развернулась на каблуках и стремительно взбежала по ступеням.

Она знала, что никогда бы не сделала этого. Если бы не увидела их вдвоём. Но теперь всё стало на свои места. Мир стал на своё место. На то самое пустое место.

— Лили, ты... ты не шутишь?

Она молча покачала головой, глядя в его глаза, обняла его за плечи.

— Боже мой, Лили...

— Тс-с...

Она приложила палец к его губам только затем, чтобы через секунду заменить его своими губами. Поттер прижал её к себе, с наслаждением вплетаясь пальцами в рыжий хаос локонов и соскальзывая другой рукой вниз по её спине. Лили закрыла глаза, прислушиваясь к себе. Так вот это, оказывается, как... тепло, скользко и неудобно. Но, может, только потому, что в первый раз?.. И удивительно — никакого удовлетворения, никакой радости, ничего особенного, только какая-то вдруг образовавшаяся голодная пустота. Так, наверное, чувствуют себя после потери девственности где-то в сарае вместо шёлковых простыней, свечей, роз и шампанского.

— Лили, Лили, я тебя люблю, я тебя всегда любил, просто сказать не мог, ты меня всё время... господи, Лили... я так тебя люблю...

Она положила голову ему на плечо, отвернувшись, чтобы он не увидел её лица.

— Я тебя тоже, Джеймс, — равнодушно произнесла она какими-то словно бы чужими губами. — Я тебя тоже.

У неё родился чудесный сын. Джеймс в нём души не чаял, уверяя её, что из Гарри вырастет просто вылитый он. А Лили молчала, глядя в зелёные глаза мальчика. Такие же зелёные, как у неё.

Глаза цвета ревности.

Снейп смотрел на худого одиннадцатилетнего мальчишку в очках, стоящего в толпе первокурсников. Гарри Поттер. Можно даже не спрашивать. Сын Поттера и этой рыжей сучки, которая сначала постоянно пялилась на него и лезла когда не надо со своей дурацкой помощью, а потом вдруг внезапно полюбила Поттера и стала ходить с ним по двору, убийственно гордая тем, что заимела такую драгоценность. Интересно, додумалась ли она, когда подглядывала за ними, что он договорился с той дурочкой насчёт этого шоу? Чтобы Эванс наконец отвязалась, думая, будто у него есть другая? Или неужели ей пришло в голову, что между ними действительно что-то было? Иначе с чего вдруг она решила встречаться с Поттером, когда раньше терпеть его не могла?.. Чёрт подери, женщины... глупые, истеричные создания, обожающие интриги и сплетни. Уверенные, что все должны быть у их ног по первому требованию, чтобы потом эти ноги можно было о них вытирать.

Наверное, эта гриффиндорская дурочка думала, что своей «любовью» с Поттером вызовет в нём ревность... Ха! Не умеющий любить рвеновать не умеет... Что ж, этого всё равно уже никто никогда не узнает, подумал он, усмехнувшись, потому что обе эти гады давно сдохли. Но зато жив этот маленький принц. А тут будет, чем позабавиться... Ведь просто вылитый Поттер.

Вот только глаза материны. Такие же зелёные.