Пожар (гет)

Если в твоем доме начался пожар, и у тебя есть всего лишь минута, что ты возьмешь с собой?

Любой волшебник скажет, что, конечно, волшебную палочку.

— А если она, например, и так у тебя в кармане, что тогда? — допытываешься ты. И вот тут очень многое понимаешь об этих людях.

— Отчеты для министра, — без колебаний скажет Перси, а за его спиной обязательно скорчит рожицу Джордж. Но улыбка быстро сойдет с его губ. Джорджа лучше о таком не спрашивать, ты это понимаешь и только поэтому замолкаешь. Но ты и так знаешь, что сказали бы остальные.

— Тревора, — это, понятное дело, Невилл. А еще он не забыл бы конверт с коллекцией фантиков. Ну да, тех самых, ты ведь понимаешь, о чем идет речь. Просто сейчас об этом стараются не говорить вслух. Война закончилась, потери оплаканы и теперь все должны демонстрировать счастье и радость. К тому же, новый курс министерства — «Живые должны жить!». И ведь ты лучше, чем кто бы то ни было, понимаешь, что это правильно. А тянущее чувство в груди — это совсем не правильно. А то, что забыть погибших кажется кощунством, все-таки правильно, но в обществе этого лучше не произносить.

— Фотокамеру, — и после такого ответа захочется отвернуться, чтобы никто не увидел, как на глазах выступают слезы. Эти слова должен был произнести вовсе не Дэнис. Он и сам это понимает, но все равно говорит. Министерской политике такое увлечение не противоречит, и слава Мерлину.

Гермиона нахмурится и посмотрит, конечно, укоризненно. А тебе и не нужен ее ответ, ты-то и так знаешь, что она бы взяла мантию-невидимку. Да, твою мантию-невидимку, зато тебе не придется о ней беспокоиться, и ты сможешь взять другие важные для тебя вещи.

Тряхнув головой, взглянешь на Рона. И, заметив, что он тоже нахмурился, наконец, поймешь, что они с Гермионой отличная пара. Легкие прикосновения рук, касание пальцами, обмен теплыми взглядами, когда они думают, что на них никто не смотрит — то немногое, что они все еще делают искренне. А взял бы Рон делюминатор. И как это ни смешно — Живоглота. Поэтому Гермионе и пришлось бы брать твою мантию. Не книги же пачками таскать, а больше и нечего.

А вот был бы рядом Малфой, и пришлось бы тебе удивиться. Ты об этом не знаешь, потому что его рядом нет, да и не будет. Что за сказки, в конце концов, даже в волшебном мире не бывает абсолютно счастливого конца. И никаких показательных примирений старых врагов. Нет уж, тут тебе и Министерство не указ. Не дождутся.

А что, разве не интересно узнать, чему бы ты удивился? Ах, интересно, но не настолько? И в тот момент думаешь, что и вправду не настолько, вот ты и сидишь в мягком кресле и дуешься на весь мир, смутно подозревая, что Малфой постарался бы утащить с собой все фамильные драгоценности. Ты как всегда забываешь, что Драко не Люциус, да и вряд ли ты это хоть когда-нибудь понимал. Просто, возможно, если бы ты узнал, что Драко нечего было бы ответить на этот вопрос, тебе стало бы легче. И сказка стала бы былью, ну да что мечтать о несбыточном. Вы по разные стороны в этой жизни и с этим ничего не поделаешь.

— Кольцо, — непривычно серьезно на тебя посмотрит Луна и протянет тебе серебряное украшение на ладошке. И ты его возьмешь, как всегда немного неловко, когда имеешь дело с этой необычной девушкой. А кольцо это подарила ей ее мама, давно, когда Луне было девять лет. И вот об этом можно говорить, ведь она не жертва войны. «В этом есть какая-то несправедливость», — горько усмехнешься ты и вернешь кольцо. И обязательно одернешь себя, просто по привычке, ведь так нельзя думать об умерших.

Ты даже знаешь, что тебе скажет Флер. Мягким шепотом, обжигая твое ухо горячим дыханием, с акцентом, от которого она, наверное, никогда не избавится, и такой скороговоркой, что лучше бы и вообще не говорила. Вслух ты этого, конечно, не произнесешь, а по взгляду она читать не умеет, так что Флер не обидится. Она только с улыбкой посмотрит на Билла, который, ты уверен, сказал бы тоже самое.

Твой взгляд падает на Ежедневный пророк, и ты злорадно думаешь, что Рита бы точно взяла с собой Прытко Пишущее Перо. И очень жаль, ведь сколько было бы радости, исчезни эта пушистая гадость (и тут ты сомневаешься, к перу ли относится этот эпитет) в языках пламени. Может, ты и ошибаешься, и журналистка бы выбрала что-то другое, но тебе нет до этого дела. Для тебя она мерзкая Скитер и все, тут и говорить не о чем.

А вот задай ты такой вопрос Чжоу, и получишь в ответ обольстительную улыбку. А если она будет в хорошем настроении, то и кокетливый взгляд. У нее сейчас все отлично. Более того, у нее все идеально, да так, что позавидовать можно. Ты, конечно, завидовать новоиспеченной миссис Забини не станешь, но про себя отметишь, что и не ожидал от нее внятного ответа. Хотя бы потому, что ее дом не может загореться, настолько все в ее жизни идеально.

Ты и не узнаешь, что в этот момент Чжоу кидает в Блейза тяжеленной пепельницей, а он отчаянно уворачивается и бегом скрывается за дверью от разъяренной жены. А та, кажется, уже в сотый раз собирается уйти из дома этого «тирана». И первое, что она возьмет — это старая потрепанная фотография, с которой ей улыбается удивительно красивый юноша. Да, тот, который погиб вместо тебя, поэтому тебе действительно лучше не знать, что так важно для Чжоу. Уж лучше, чтобы все было идеально.

— Дык, Клыка, конечно, — да никто и не сомневается, Хагрид, не волнуйся. И не красней ты, а то мы не знаем, что зонтик твой и не зонтик вовсе, и что без него ты тоже никуда не пойдешь. Нет, мы не скажем об этом, мы вообще в последнее время перестали говорить о многом вслух. Это последствия войны или мы просто повзрослели?

А что бы сказал тебе Дамблдор? Первое, что приходит в голову — это любовь, но абсурдность идеи заставляет тебя улыбнуться. Возможно, феникс? Опять не то. Фоукс и сам о себе позаботится. А еще ты забыл, что огонь ему не страшен. Последнее, что приходит в голову — Омут памяти. Это уже ближе к истине, но ты все равно в который раз расстраиваешься, что не успел узнать Дамблдора получше.

Кто еще?

— Гарри, — и ты вздрагиваешь от того, как неожиданно звучит рядом с тобой этот голос, и твоего лица касаются рыжие прядки, — милый, а ты сам знаешь, что ответить на этот вопрос?

Ты переводишь взгляд на Джинни, а она сосредоточенно смотрит тебе в глаза и шепчет: «Это не страшно, правда». И ты вдруг понимаешь, что столько времени отвечал за других, потому что не знал, что тебе ответить самому себе. И боялся в этом признаться.

Самый большой камень с воображаемым грохотом падает с твоего сердца, а с теми оставшимися ты обязательно разберешься чуть позже. Живые и правда должны жить, ты ведь это уже проходил. Осознание приходит с неимоверной ясностью. А потом ты поворачиваешься к Джинни и задаешь себе уже совсем другой вопрос: «А чего вы собственно так долго ждете?». Да и Молли уже давно что-то говорила о внуках…

Скоро, Гарри, скоро и ты дашь свой ответ на свой же вопрос.