Баловень судьбы (джен)

Вы безумно элегантны

На паркетах и коврах.

И к лицу Вам аксельбанты,

И к лицу Вам черный фрак.

Вы — везучий, ох, везучий! -

Словно нет на Вас пальбы...

И все решат, на всякий случай,

Что Вы — Баловень Судьбы!

И все решат, и все решат...

А, может — правда?

— Сириус!

Прохладные губы касаются лба… проклятье, он ведь уже не спит!

— Сириус, что с тобой? Ты нездоров?

Лицо Ремуса в слабом свете Люмоса кажется очень бледным и встревоженным. Хочется заехать по нему кулаком. За нечаянный обман, за продление пытки невозможным. Возьми себя в руки, придурок! Рем-то чем виноват в твоих тараканах?

— Я здоров. А что случилось?

— Ты стонал во сне… кошмар приснился?

Пр-р-роклятье!

— Ага. Кошмар. Эротический. Представляешь, сижу я в библиотеке и листаю тот журнал мод, ну магловский, который астрономичка у девчонок отобрала, а мы у неё выкрали, помнишь? И тут раскрывается дверь и входит моя кузиночка…

— Которая? — кажется, скромник Ремус в первый момент хотел его остановить, но теперь ему любопытно.

— Белла, конечно!

— Почему «конечно»?

— Потому что если бы Меди — то не кошмар, а если Нарси — то не эротический.

— Почему? — Ремус искренне удивлён. — Нарцисса же красивая?

— Красивая, ага. Вылепи девицу из снега — в ней и то будет больше жизни и огня! Ар-р-ристократка, ха! Рыбка снулая. Да, так вот: входит Беллатрикс, а на ней та юбочка, ну, помнишь, про которую Джи сказал, что видел пояса пошире? И свитерок с горлышком, но тоненький-тоненький и на два размера меньше, чем надо бы. А на ногах вроде как нет ничего, а каблуки-шпильки словно бы из пяток растут…

Ремус, конечно, скромник, но не оценить такое «видение» пятнадцатилетний парень просто не способен. Он заинтригованно слушает.

— … и вот когда я расстёгиваю последнюю пуговицу…

— Погоди, какие пуговицы, ты же говорил — свитер?

— Рем, это же сон, там всё может быть! Так вот, расстёгиваю я последнюю пуговицу, и тут она мне говорит: «Сто баллов с Гриффиндора!» Смотрю — а это не Белла, а наша Минерва, а под блузкой у неё доспехи, в каких её тёзку изображают. Только я сбежать хотел, а тут голова Горгоны с эгиды мне и заявляет: «Сперва поцелуй» и губы в трубочку сложила. Я было дёрнулся, а змеи, ну, которые у неё волосы …

Рем беззвучно хохочет, зажав рот краем одеяла:

— Сириус, ну признайся, что половину выдумал!

— Ага, выдумал. Иди спать.

— Заснёшь с таких рассказов! Ладно, спокойной ночи, извращенец!

Ушёл. Хорошо. Хорошо, что Сохатого после вчерашней тренировки баньши не разбудит, а Питер всегда спит крепко. И плохо, что он опять забыл про Заглушающее. Надо будет попробовать на полог стационарные чары навести, а то и правда маньяком прослыть недолго. Впрочем, уж лучше маньяком, чем инфантильным придурком. И поэтому правды он не скажет. Даже Джеймсу.

Накануне третьего курса его первый и последний раз отпустили в гости к Поттерам. У маман кончились пристойные отговорки, а просто отказать родственнице в невинной просьбе она была не готова. Поттеры, хоть и держались несколько в стороне от светской жизни, несомненно были людьми «своего круга».

Это было замечательно! Скромный двухэтажный домик в окружении в меру заросшего палисадника показался самым красивым, что он видел в жизни, включая Хогвартс. Замок был величественным, дом Поттеров — милым, добрым и уютным даже на вид. Улыбчивым. Тёплым. Родным. Гораздо более родным, чем его собственный.

— Мама вообще-то тебе гостевую комнату приготовила, — сообщил Джеймс, — но можешь и у меня устроиться. Тесновато, конечно...

Он правильно понял ответное фырканье и без дальнейших разговоров потащил чемодан в свою комнату.

За остаток дня они успели облазать весь домик, небольшой сад позади и даже сбегать в деревню, где у Джеймса обнаружилось несколько приятелей-маглов — знала бы маман! Про ужин, конечно, забыли, но их и не подумали ругать, подогретое рагу показалось самым вкусным на свете, а при мысли, что впереди ещё девять дней такой жизни он позавидовал сам себе.

Они забрались в постель, готовясь предаться сладостному обсуждению планов на завтра. Свет Джеймс не погасил, и в первый момент это удивило. Но минуту спустя в комнату вошла миссис Поттер. Подошла к постели, наклонилась, коснулась губами лба сына:

— Спокойной ночи, милый.

— Спокойной ночи, мама, — голосом послушного сына, снисходящего к женским слабостям, ответил Джеймс.

Миссис Поттер легко улыбнулась, обошла кровать и точно так же наклонилась к нему:

— Спокойной ночи, Сириус.

— Спокойной ночи, мэм, — он очень старался, чтобы голос не задрожал и оттого получилось слишком, до неприличия, сухо. Но миссис Поттер, кажется, не обиделась — снова улыбнулась, задула лампу и тихонько вышла из комнаты.

— Понимаешь, это у нас с детства вроде как ритуал, — пояснил Джеймс тоном взрослого и умудрённого жизнью мужчины, понимающего, что даже лучшие из женщин несовершенны. — Мамы детей всегда маленькими считают.

И он так же солидно согласился, хотя был почти уверен, что на самом деле «ритуал» Джеймсу нравится, вот только не хочется выглядеть «маменькиным сынком». И горячо понадеялся, что его собственных чувств друг не заметил.

Десять дней пролетели незаметно и больше не повторились. А ему начали сниться сны. Сны, в которых не было ровным счетом ничего ужасного: его собственная мама наклонялась к нему и целовала — когда в щёку, когда в лоб. Губы её во сне были мягкими и прохладными и пахли почему-то свежевыпавшим снегом.

Иногда — во сне — ему казалось, что это явь. И оттого миг пробуждения был мучителен, и — ещё в полусне — он не мог сдержать стон. Дома это было не страшно, дома его некому было услышать. А вот в Хогвартсе...

И тогда он разыскал в библиотеке заклинание, позволяющее словно окружить себя непроницаемым для звуков пологом. И научился его применять. Только иногда забывал. Как вот сегодня.

Это было глупо, это было унизительно... и он ничего не мог с этим поделать. Даже после того, что произошло в рождественские каникулы. Хотя, казалось бы...

— Не спишь уже? — Джеймс умудрился подойти совершенно бесшумно. Надо же, оказывается уже почти светло!

— Слушай, нам с тобой пора прозвищами меняться. Ходишь как кот.

Джеймс беззвучно хохочет:

— Тебе что, очередная подружка изменила?

— С чего ты взял? — проклятье, голова совсем не работает! — А, ты в этом смысле!

Теперь они смеются вместе. Потом Джеймс резко обрывает смех и говорит тихонько:

— Старик, не бей ногами, но я всё же написал отцу о твоих обстоятельствах.

— Зачем?!

— Затем! Друзья существуют именно для таких случаев, ты не находишь? Так вот: это лето ты живёшь у нас и возражения не принимаются! Ну, что ты на это думаешь?

Нет, Джи чертовски логичен! О чём он должен думать, если возражения не принимаются?

— Я думаю, что я самый везучий человек на свете.

Наверное, так оно и есть.

Но балтийские туманы

Нас к утру подстерегли.

Вы таскали мне бананы -

Где их взяли, черт возьми?!

Только бомбы злая тупость

Оборвет любую быль...

Ну, кто сказал такую глупость,

Что Вы — баловень судьбы?!

Ну, кто сказал, ну — кто сказал!

А может — правда...

Сегодня праздник.

Редкий. Почти уникальный. За вот уже — сколько? — да, скоро двенадцать лет это всего второй раз.

Сегодня в коридоре нет дементоров.

Прошлый раз они убрались из блока LS в честь посещения тюрьмы четой Краучей. Видимо, отставному кандидату в Министры хватило всё же влияния добиться прощального свидания с сыном. Барти умер неделю спустя, двое равнодушных стражей пронесли по коридору завёрнутое в холстину тело, как уже не раз случалось до того. Крауч-младший был далеко не первым. И очень далеко не последним.

Это было... давно, очень давно. Уже точно и не вспомнить, хотя счёт дням он старается вести с аккуратностью бывалого клерка. Это — одна из немногих ниточек, удерживающих от падения в безумие, в темноту, в небытиё. Не то, чтобы он боялся смерти, но это означало бы сдаться, а сдаваться он не хотел. Никому. Даже себе.

Одного раза вполне достаточно.

Возможно, его счёт не точен. Первые несколько недель — или месяцев — было не до того, так что теперь он не взялся бы назвать число или день недели. Или даже месяц. Но это как раз не так уж важно.

Однажды он вспомнил читанную когда-то книгу, где заключённым специально приносили еду в разное время, и принялся считать интервалы между кормёжками. Нет, окно — дыра почти под потолком в полторы ладони размером — в камере было. Но в присутствии дементоров со светом вечно начинало твориться что-то странное: то он был, то его не было… или просто в глазах временами темнело? В любом случае уверенно отслеживать смену дня и ночи не удавалось, так что посчитать показалось надёжнее. Двадцать четыре часа. Восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд. Не сбиться удалось с пятого раза, а потом — ещё трижды. Заняться всё равно было особо нечем, а счёту дементоры не помеха.

Если привыкнуть, конечно.

Интервалы оказались одинаковыми — ровно сутки. Здесь никого не сводили с ума специально. Просто не было необходимости.

И всё же любопытно, кто на этот раз решил осчастливить Азкабан визитом? И не просто Азкабан, а отделение приговорённых к пожизненному заключению. Надо же, он ещё способен испытывать любопытство!

Свет и голоса в коридоре.

— Прошу вас, господин министр… в основном из этих… да, не так уж много…

О, какие люди! Интересно, кто у нас нынче в министрах? Надо подойти, глянуть. Заодно полюбопытствовать, не сменился ли директор сего санатория. Правда, мельком виденная двенадцать лет назад бесцветная физиономия всё равно напрочь вылетела из памяти. Но подойти посмотреть всё равно стоит. Оказывается, он ужасно соскучился по виду людей. Всё равно кто, лишь бы нормальное лицо: два глаза, один нос…

Иногда решётка вместо двери бывает очень кстати.

— Э-э-э…

— Сириус Блэк, господин министр. Тот самый.

А директор, кажется, тот же. Или просто физиономия такая же бесцветная?

— С кем имею честь? — проклятье, голос едва слушается. Завести, что ли, привычку разговаривать с собой вслух? А то так недолго дожить до того, что губы срастутся.

Кажется, Министр успел основательно отвыкнуть от таких вопросов. Выражение физиономии просто восхитительное. Знакомой, кстати, физиономии. Как же его зовут-то?

— Моё имя Фадж… э-э-э… мистер Блэк. Корнелиус Фадж, Министр магии.

— Очень приятно, мистер Фадж. Меня вам, насколько я слышал, уже представили?

— Э-э-э… да. Может, у вас есть какие-то просьбы, пожелания?

Ну надо же, как мы любезны! Что бы такое попросить? Что-нибудь очень экзотическое. Ананас на ужин, например. Или, наоборот, совсем простое. Скажем, расчёску. Интересно, есть у министра в кармане расчёска? Кстати о карманах…

— Скажите, вы уже прочитали эту газету?

— Что? — министр явно растерян и не сразу понимает, о чём речь.

— Газета у вас в кармане, — следи за голосом, придурок! Больше светскости в тоне! — Если вы её уже прочитали, конечно. Я, признаюсь, ужасно соскучился по кроссвордам.

— А, газета… да, конечно, возьмите! — Фадж даже с некоторой торопливостью вытаскивает из кармана сложенный вдвое «Пророк» и протягивает его сквозь решётку. Так настороженно, словно тигра с руки кормить собирается. Оно и к лучшему, со стороны покажется, что это у него дрожат пальцы.

— Благодарю, господин министр, вы очень любезны.

— Ну что вы, что вы, не за что…

— Прошу дальше, господин министр, — директор явно нервничает. Похоже, он вообще не понимает, что понадобилось здесь главе Магической Британии. А, кстати, действительно, что?

— Да-да, конечно… что у нас дальше?..

Голоса удаляются — довольно быстро. Оно и к лучшему. Ноги дрожат так, что едва удаётся добраться до лежанки. Совсем ты, Сириус, расклеился! Пяток фраз, произнесённых почти нормальным тоном...

Ладно, займёмся добычей, пока светло. Надо было попросить у Министра ещё и фонарь. И перо. Разгадывать кроссворды в уме — отличная тренировка для памяти, конечно... у кого она есть. Чему двенадцать лет в одиночке не способствуют, даже если забыть про дополнительные факторы. Так что к троллю кроссворды, поглядим-ка лучше новости, пока те самые «факторы» пребывают в некотором отдалении. А то всё удовольствие испортят.

Конечно, если от нынешних новостей можно получить удовольствие. Когда он в последний раз держал в руках газету, радостного там было немного.

Но это было ещё до...

Теперь должно быть по-другому. Иначе нечестно.

Передовица... стандартные, гладкие до оскомины фразы. Это хорошо. Скучные передовицы официальных газет — признак благополучия. Сообщение об открытии нового магазина, реклама новой метлы... ого, какие характеристики! Джеймсу бы понравилось...

Сердце привычно пропускает удар. А рука — торопливо перелистывает разом две страницы. Ладно, пусть.

Большая, в полстраницы, фотография. О, знакомые всё лица! Семейство Уизли в полном составе. Артур почти не изменился, Молли вроде пополнела — такое количество детей кому хочешь фигуру испортит! Шестеро — да, точно, шестеро сыновей и Гидеон как-то обмолвился, что сестричка опять беременна. Ну да, точно, вот и девчушка рядом с младшим... сколько же ему? Вроде бы ровесник Гарри. С ума сойти! Неужели и малыш уже такой?

Мальчишка на фотографии поворачивается и становится виден зверёк, сидящий у него на плече. Что?! Не может быть! Нет, что Питер не погиб в им же устроенном взрыве было ясно с самого начала... ну, почти. Но чтобы вот так, на случайно попавшей в руки фотографии? Не бывает таких совпадений! И всё же...

Для большинства людей все крысы на одну морду. Но не для него.

Словно повинуясь мысленному приказу крыс поудобнее устраивается на плече хозяина и начинает умываться. Теперь он виден весь, виден очень хорошо — вплоть до левой передней лапки на которой не хватает одного пальца.

«Прямо в пыль разнесло, только палец и нашли, указательный...» — тогда случайно услышанные слова почти не достигли сознания. Какой смысл? Найти среди сотен тысяч крыс одну-единственную и по свежим-то следам было бы ох как непросто...

У знакомого крыса на фотографии не хватает именно указательного пальца.

Значит, то, чего не бывает, иногда всё же случается.

Ты очень везучий человек, Сириус.

Очень везучий.

Очень.

Под чужим недобрым небом

Нам цена — невелика.

Вы ушли в такую небыль,

Что могилы — не сыскать!

Мир украшен новой фальшью...

Только б цену — позабыть!

И вновь решат — совсем, как раньше,

Что Вы — Баловень Судьбы!

И вновь решат, и вновь решат...

А, может — правда?!