Тлен (джен)

В подземельях школы чародейства и волшебства имелось лишь одно помещение, гостю которого не била в нос многовековая сырость и затхлость. За тяжелой резной дверью располагались покои заселившегося несколько месяцев назад Горация Слагхорна, где царствовали совсем иные запахи. Примыкающий к спальне кабинет, пропитавшийся ароматами душистых полевых трав, элитного индийского чая и сладких сиропов, был обставлен просто и без излишеств. Тем не менее, здесь имелось все необходимое одинокому старику-профессору, увлеченному наукой и диковинными сладостями: чайный столик, удобное невысокое кресло, пушистый ковер, бюро и два приставных шкафа длиной во всю стену напротив камина. Если присмотреться, правая библиотечная секция оказывалась гораздо уже своей соседки, заставленной всевозможными шкатулками, коробками, перевязанными разноцветными лентами, да пузырьками, за прозрачными стенками которых искрилась пестрая карамель.

В стенах покоев профессора жизнь текла размеренно. Всякий раз поутру Гораций находил босыми ступнями под кроватью мягкие тапочки, кутался в затертый местами едва не до дыр халат и отправлялся в кабинет, одновременно служивший ему гостиной и столовой. Ни единый день не мог начаться без маленького искушения декоративным сервизом, игриво выглядывающим фарфоровыми расписными боками из шкафа. Допустимая невинная слабость была непобедима. Увлечение, которое Слагхорн пронес через всю свою долгую жизнь, стало его второй натурой. Даже скрываясь от слуг Того-кого-нельзя-называть в заброшенных домах Гораций не мог отказаться от утреннего и пятичасового чаепития, пусть даже огни, пляшущие в окнах, могли выдать пребывание в пустом жилище чужака. Теперь же, оказавшись под защитой Альбуса и десятка опытных колдунов, что составляли блистательный штат Хогвартса, профессор и вовсе расслабился, сдавшись без боя своим возлюбленным привычкам. В конце концов, в жизни каждого одинокого старика наступает момент, когда накопленная память становится единственным смыслом продолжения существования.

Повенчанный с избранной профессией, Гораций не обзавелся собственной семьей. Порой Слагхорн с некоторой тоской вспоминал свои юношеские мечты о том, как будет выглядеть его неизбежная старость. Богатый дом, устроенный в консервативном типично-британском духе, непременно с огромной библиотекой, просторной столовой, шикарным буфетом и десятком прилежных домовиков; раздобревшая седая старушка-супруга; крепко вставшие на собственные ноги дети, заглядывающие к родителям лишь по большим праздникам, да вереница шумных внучат, то и дело пытающихся забраться к деду на коленки. Приблизительно в таких приличных и уважаемых домах окончили свой век родители и братья Горация, а он остался наедине с работой. К тому времени было поздно о чем-либо сожалеть, и зельевар решил попросту продолжить заниматься любимым делом, не впадая в меланхолию из-за того, что его не окружили все радости жизни разом.

В какой-то момент злодейка-судьба лишила Слагхорна отрады — преподавания. Это время плохо отразилось на здоровье престарелого зельевара, он давно пережил свои золотые годы, когда можно позволить себе парочку погонь в год. Безработная жизнь не задалась. Альбус Дамблдор с его предложением вернуться к обязанностям подвернулся как раз кстати. Теперь все, казалось, наладилось и вернулось на круги своя.

Едва повторно освоившись на старом месте, профессор уже начал приглядываться к студентам и вновь обустраивать успевший опустеть буфет. Новое поколение было еще шумнее и суетнее предыдущего, казалось, что дети вырастают, едва выскакивая из пеленок. Взгляд опытного коллекционера примечал в толпе ребятишек тех, чье будущее непременно должно наложить свой витиеватый оттиск на страницы истории. Слагхорн уже и припомнить не мог, в каком году было созвано первое собрание его небольшого клуба для самых замечательных и одаренных студентов. С тех самых пор его подопечные, даже покинув стены школы, присылали сумевшему оценить их по заслугам профессору в подарок сладости со всех концов света. Гораций ценил свои сокровища превыше всего, ведь в каждой из многочисленных емкостей таилась помимо лакомств частица души дарителя, заботливо укутанная в красивую упаковку.

Зельевар всякий раз хмурил брови, придирчиво оценивая содержимое импровизированного буфета. Вот и этим прохладным осенним воскресным утром он выбирал что-нибудь интересное к чаю. То ли Слагхорн ожидал, что неизвестное волшебство ночью прибавило коробок на полках, то ли силился припомнить, не брал ли он именно эту упаковку парой дней ранее, то ли ему попросту было некуда спешить.

Взгляд профессора остановился на деревянной шкатулке с выпуклыми боками, под крышкой которой находились чудесные посыпанные сахарной пудрой воздушные пирожки с изюмом и рисом. Когда-то Горацию пришлось прогуляться на вокзал, чтобы получить у юной Анны Карпентер этот выбранный с особым вкусом подарок, но оно того стоило. Всегда стеснительная и застенчивая, Анна закончила Хаффлпафф с отличием. Работы по душе девушка не нашла, это вынудило ее ступить на извилистый путь рыцаря гусиного пера и чернильницы. В этом году почтенная миссис Карпентер-Боунз, автор признанных во всем магическом мире работ по нумерологии, отправила на первый курс факультета Рейвенкло близнецов-внуков, которым прочили бабулино будущее.

— Немного не то, — пробормотал себе под нос Гораций, подкручивая ус кончиками пальцев и пробегая взглядом по оставленным на память пустым коробочкам со стершимися этикетками.

Вот стоят превосходные шоколадные конфеты с пряной начинкой и мудреным узором на бочках, упаковка устроена так, что зрителю видна небольшая часть содержимого — этого достаточно для того, чтобы разжечь аппетит, но мало, чтобы раскрыть всю интригу. Совсем рядом — прямоугольная красная коробка без излишеств, вовсе не похожая на те красавицы, которым отведено особенное место на витринах кондитерских. Но Гораций не из тех людей, кого могла бы обмануть обертка. Профессор знал, что внутри располагался подарок бабушки одного из студентов, домашние рулетики с корицей и нежнейшим сливочным кремом, рецепт которых в семье по женской линии передавался, подобно древнему и безумно дорогому магическому фолианту. По стечению обстоятельств, оба подарка были вручены Слагхорну в один день, после чего он разместил их рядышком на полке. Профессор и представить себе не мог, что спустя каких-то пять лет Джеймс Гордон и Пресцила Мюррей поженятся, а позднее молодая семья сделает удивительное открытие, обнаружив следы древнейшего поселения магов на территории современной Британии. Портреты супругов Гордон напечатали на первой полосе Пророка, а пытливые журналисты не один месяц изматывали сову Слагхорна, засыпая профессора просьбами об интервью.

— Нет-нет, — покачал головой Гораций.

На дальнем краю второй полки сверху за темным узорчатым стеклом пряталась изысканная коробочка с засахаренными лимонными дольками. Когда-то Альбус посоветовал Горацию попробовать всего одну, зельевар согласился и оказался пленен вкусом на несколько лет, отвергнув прочие сладости. Как раз в то время юный староста Слизерина Люциус Малфой преподнес своему декану дольки, привезенные из Парижа, по праву славящегося своими кондитерскими лавочками. В тот же вечер Слагхорн решил устроить чаепитие и распечатал подарок, но увы — деликатес не пришелся по вкусу. С тех пор коробочка хранилась в шкафу. Дольки оказались слишком кислыми.

— Совсем не то, — посетовал профессор, упирая руки в тучные бока.

Не подходящими для раннего застолья оказались гостинцы от Дирка Крессвела, Цисси Блек, Лили Эванс и Натаниэля Скамандера. То слишком празднично, то излишне торжественно, то попросту чрезмерно сладко для столь меланхоличного одинокого утра.

Когда Гораций почти отчаялся, а рука его уже потянулась к первой попавшейся упаковке, взгляд наконец нашел, что искал.

— Мерлиновы подштанники… — протянул Слагхорн, уставившись на находку, как на разрытый клад посреди пустыря.

Неприметная маленькая картонная коробочка темно-серого цвета с помятыми стенками ютилась в дальнем углу нижней полки буфета. Она была перевязана обыкновенным шпагатом и казалась случайно забытой на этом празднике жизни. Когда профессору буквально всучили этот подарок в темноте коридоров факультета Слизерин, он подумал, что даритель скорее всего тихонько свиснул содержимое из какой-нибудь лавки, пока продавец обслуживал более состоятельных клиентов, а затем наспех положил в коробку из под гусиных перьев, неумело замаскировав. Слагхорн помнил того, кто принес ему эту коробку, слишком хорошо. Нескладный темноволосый паренек четырнадцати лет от роду, на котором мантия висела, будто на очень маленькой вешалке. Том Риддл никогда не умел выражать благодарность, прикрываясь показной серьезностью. Слово «спасибо» слетало с уст слизеринца довольно часто, вот только смысл обычно ускользал. Однако тем самым вечером профессору показалось, что он увидел призрак неподдельных чувств на внешне спокойном лице. Разумеется, тогда зельевар списал все на слабое освещение коридоров подземелья, принял протянутый подарок и поспешил удалиться на собрание при директоре. Впрочем, не принять коробку Слагхорну не позволили бы ни правила приличия, ни веление сердца.

Гораций приметил Риддла еще первокурсником, когда Распределяющая Шляпа направила болезненно-худого мальчонку на Слизерин. Декан посочувствовал судьбе несчастного Тома, решив взять его под особый присмотр. С первого дня учебы новоиспеченный студент старался всеми силами доказать окружающим, что он ничем не хуже чистокровных волшебников. Слагхорн редко встречался с подобной настойчивостью в столь юном возрасте, и, хотя мальчик был безродным сиротой, покупку школьных принадлежностей для которого пришлось финансировать из средств школы, он показался зельевару на редкость перспективным студентом. Том Риддл был принят в клуб Горация уже на третьем курсе и задержался в нем вплоть до выпуска. Где-то в глубине души Слагхорн восхищался Томом. Не имеющий за душой ни гроша, не подталкиваемый в спину многочисленными знатными родственниками, Риддл стремительно поднимался по лестнице успеха, не опуская головы. Будь у Горация хотя бы толика этой восхитительной целеустремленности, он, возможно, был бы уже приближенным Министра Магии, а то и, чем черт не шутит… Не было ничего удивительного в том, что Слагхорн вскоре привязался к своему подопечному. Жаль, что на развилке Том избрал неверный путь. Теперь его прежний декан, как и многие тысячи волшебников, открыто побаивался Того-кого-больше-нельзя-было-называть-по-имени. Но редкими ночами, наполненными особенно тщательно запрятанными в закоулках сознания воспоминаниями, Гораций с ужасом понимал, что гордится своим студентом гораздо больше, чем остальными. Вот только случись Тому стать добропорядочным волшебником, Слагхорн смог бы признать, что его вполне обоснованное чувство не является преступлением.

Аккуратно, будто боясь непоправимо повредить ветхую упаковку, старик-профессор вытащил коробочку и поставил на стол. Привычно ополоснув сервиз, Гораций заварил байховый чай, пропитанный фруктовыми и цветочными маслами. Присев в мягкое удобное кресло и оправив перетянувший объемный живот пояс халата, зельевар пододвинул к себе посеребренную чашку вместе с блюдцем, а затем снял ее, оставив остывать на салфетке. Самое приятное принято откладывать на потом, именно поэтому Слагхорн столько лет хранил коробочку нераспечатанной. Отчего-то ему не хотелось нарушать целостность упаковки, защищенной от губительного влияния времени чарами, будто это вовсе не сладости, а бутылка вина, становящегося лишь богаче купажом год от года. Поначалу Гораций задавался вопросом о том, что же сокрыто под картоном, эта загадка забавляла его. Действительно, судьба завела юного Тома Риддла на столь опасный и одновременно интересный путь, что зельевар не раз размышлял, сумел бы он, открой коробочку в тот самый злополучный вечер, угадать хотя бы малую часть темного и ужасающего будущего студента. Было донельзя любопытно, какой же подарок выбрал Том для профессора, которому он был обязан многими успехами, для человека, который растил его, как многие не растят и родного сына.

Так что же там внутри?

Горький шоколад, оставляющий на губах терпкий темный след?

Гибкий мармелад, то и дело ускользающий из рук?

Булочки-ассорти с начинкой-сюрпризом, пробуя которые до последнего не знаешь, каким будет вкус?

Кончиками пальцев профессор аккуратно потянул на себя шпагат, распуская простенькую петлю. Как только коробка была освобождена от крышки, Гораций приготовился заглянуть внутрь, ловя себя на мысли о том, что ровно с тем же трепетом он когда-то давно распаковывал подарки к своему дню рождения. Вот уже десять, а то и все двадцать лет Слагхорн не устраивал для себя особенного праздника в этот день. И если не сегодня, то никогда. Взгляд поблекших глаз зельевара скользнул по картонной стенке вниз, на самое дно. Мысленно профессор пожелал себе приятного аппетита.

* * *

Наверно, даже сам Гораций не знал, обрадовался он в момент истины, или опечалился.

Содержимое упаковки, чем бы оно ни было, истлело в прах.