Обломок (джен)

Чёрная машина проехала мимо нашего дома, слегка разболтав мёртвую густую неподвижность, повисшую в воздухе. Я ёжусь и обхватываю себя руками. От этих фонарей мороз по коже. Эта улица в Кэмдене буквально пропитана их зловещим светом, который навязчиво проникает в сонные окна домов, освещая стены.

В Кэмдене люди рано ложатся спать: они совсем не бедны, чтобы позволить себе жить в одном из самых демократичных пригородов Лондона, но ещё не достаточно богаты, чтобы позволить себе что-то большее. Поэтому каждый день, иногда даже включая выходные, пропадают несчастные в своих душных офисах, а вечером, уставшие и опустошённые, моментально забываются в своих постелях. Кэмдэн — идеальное место для любого волшебника: здешним маглам плевать, насколько странные у них соседи и почему по утрам так часто раздаются хлопки. У них нет времени даже на то, чтобы остановиться и задуматься: а стоит ли так жить? Кто сказал, что линию жизни нужно очерчивать серым мелом, рисуя замкнутый круг, который так и рискует прерваться вместе с последним вдохом? М?

Отрываю взгляд от окна и, обернувшись, смотрю на мужа. Стою тут, ссутулившись от холода, и размышляю о маглах, а мой муж волшебник живёт в ничуть не менее напряжённом графике. Но ведь он так любит свою работу, а это в корне меняет дело. Я могла быть спокойна, что мой благоверный не вязнет в бесконечном круговороте, а бежит по лестничной спирали, и совсем скоро у него будет больше времени на семью. Впрочем, какая теперь разница, если для него всё уже решено? Мною. Но ему об этом знать противопоказано. И вот в данный момент он, немного сонный и оттого неуклюжий, ходит по комнате, готовясь ко сну. По-моему, он что-то оживлённо рассказывает.

— А он мне, знаешь, что говорит? Нет, дорогая, ты не поверишь! — вещает мой муж, складывая мантию и убирая её в шкаф. Как всегда не на ту полку. — Он говорит: «Сбежавших мартышек мы должны разыскать любой ценой, они полны тёмной магии». Мартышки! Ты представляешь? Рон весь день по полу катался!

Я ласково улыбаюсь мужу:

— Поразительно, — мягко говорю я и снова обращаю свой взор на улицу, как можно дальше отсюда.

Ледяной серебристый свет назойливо проникает и в нашу комнату, освещая меня по пояс. Слышится лёгкий стук дверцы шкафа.

— И почему Министерство этим не займётся? Взять хотя бы отдел твоего отца, это же их работа, — продолжает он. — Но начальство сказало, что дело слишком серьёзное, а магия слишком тёмная. Можешь ты себе представить? И вот теперь я, как чёрт, должен отлавливать мартышек по всей Британии, разыскивая тех самых, заколдованных.

Я вздрагиваю от внезапного прикосновения горячих рук к своей талии. В последнее время меня очень легко напугать. Горячие ладони ползут вверх по моей располневшей талии, слегка приподнимая мою новую шёлковую кофточку: мягкую, красивую, дорогую. Подарок мужа. Жмёт — не то слово. Душит.

— Представляешь? — шепчет он, горячими губами целуя меня в шею, а я рассеянно киваю, продолжая смотреть на фонари, свет которых так отталкивает и в то же время завораживает, словно глаза василиска. Именно так я и представляю себе его взгляд. — Впрочем, Мерлин с ними, с мартышками. Ты такая холодная, — он нежно разворачивает меня к себе и обнимает. — Хочешь, согрею? — Лукавый.

— Ммгм… — мычу я что-то в ответ, легко поддаваясь на поцелуй, а мысли по-прежнему заняты совершенно другим. Надеюсь, это не сильно заметно? Он молчит, просто подхватывает меня на руки и осторожно опускает на кровать, так же мягко, как тогда, в первый раз, словно чувствует что-то. А я не чувствую, я — знаю. Сегодня я хочу напоследок что-то очень тихо прошептать ему на ухо, хочу выкрикнуть его имя чуть громче, чем обычно и в последний раз оставить глубокую царапину на его спине, на память о нас.

— Гарри! — немного нервно вскрикиваю я и крепко сжимаю руку мужа, ловя самый волнующий момент одним резким вдохом. Но несмотря ни на что, этой ночью моё тело останется таким же холодным, как тогда, на втором курсе. А ледяной взор уличного фонаря светит мне прямо в лицо и на секунду его замыкает. Подмигивает.

* * *

Я очнулась и сразу же села. Что мне снилось? Мне снилось, как я обвела вокруг пальца весь Хогвартс. Перепуганная и слабая, я поначалу не могла понять, что происходит. Огляделась: каменные стены, трубы, гигантские сморщенные змеиные кольца. Я чуть не вскрикнула, увидев пустые, наполненные кровью глазницы — зрелище наводившее ужас. Мой взгляд упал на дневник на полу: жёлтые страницы истекали чернилами, словно густой чёрной кровью. Разревелась. Дитя. Глупое, влюблённое и ещё не способное понять зло, но уже ставшее его жертвой. Это была я. Понимала ли, что он чуть меня не убил? Что использовал в своих целях, как тряпичную марионетку? Да. Но было ли это важно тогда? Ведь я успела полюбить Тома таким, каким его сама себе придумала. Единственное существо, пусть и живое всего на одну восьмую, было целый год со мною рядом. Откуда я могла знать про крестражи?

— Я верю тебе, — появлялись слова на страницах дневника. — А ты будешь мне верить?

Я макала перо в чернила и неровным детским почерком выводила «Да». А он хитрый, но чересчур самонадеянный уже поставил на мне крест, поэтому не скупился на откровенности, стараясь вызвать моё восхищение. Вызывал. И пугал одновременно. Я снова посмотрела на дневник с тёмной зияющей дырой в самом его сердце и, продолжая размазывать слёзы по щекам, робко усмехнулась.

* * *

— Чего ты улыбаешься? — спрашивает Гарри, теребя мои волосы.

— Да так, детские воспоминания, — туманно отвечаю я. — Там, где ты.

В конце концов, это почти правда. Я смотрю на него ласково и невинно, чтобы он не услышал жалобного стона в моей душе. Но Гарри подозрительно прищуривается, и его зеленые глаза, словно рентген, заглядывают мне в душу:

— Ты точно в порядке? Какая-то ты отрешённая сегодня. И, Мерлин, почему ты всё время такая холодная, даже под одеялом? — он прикасается к моему ледяному запястью и слегка его сжимает. — Не заболела?

— Всё в порядке, просто… — я запнулась, пытаясь придумать оправдание. — Это всё погода. Ты же знаешь Лондон: то дождь, то солнце. Перепады и вот... — бормочу я, вопросительно заглядывая в его глаза, мол, убедила тебя? По-моему, не особо. Я совершенно не умею врать. Гарри поджимает губы и кивает, но в его глазах всё ещё читается беспокойство. Как мне повезло, что он неназойлив со своими расспросами, всё-таки трудное детство иногда зарождает в человеке отличные качества.

Какое-то время мы лежим молча. Я просто смотрю в его зелёные-зелёные глаза, слипающиеся от усталости, и нежно провожу рукой по горячей щеке. Он снова улыбается, и я наблюдаю, как его дыхание постепенно выравнивается спокойным сном. Спи, Гарри.

* * *

Тяжело дыша и не разбирая пути, я неслась по длинному коридору, спотыкаясь на каждом шагу. Сама не заметила, как оказалась в туалете для девочек. Захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной: Гарри звал на бал эту Чанг, а меня он не видел в упор! Слёзные девчачьи переживания, может быть, пустые с точки зрения взрослого человека, но маленькая девочка, она на то и маленькая, чтобы все трагедии становились большими.

Я подошла к зеркалу и склонилась над раковиной, пытаясь отдышаться. И что меня сюда занесло? Тут и одной плаксы на весь Хогвартс хватает. Я посмотрела на своё лицо: всё красное, заплаканное, запыхавшееся. Нет, в таком виде ни в коем случае нельзя возвращаться в гостиную, нужно умыться. Повернула ручку крана. Не работает. Он никогда не работал. Это же… Я коснулась пальцами крошечной змейки, выцарапанной на кране, и провела пальцем по крошечной извилистой линии. А ведь я уже оставила все эти бредовые мысли.

Как сейчас помню свою первую прогулку по запретной секции. Что же я там забыла? Меня стало привлекать всё запретное, тёмное. Я блуждала среди гигантских стеллажей в поисках чего похуже и пострашнее, чем крестражи, в глубине души всё равно зная, что никогда в жизни не воспользуюсь тёмной магией. Мне было страшно, и, в конце концов, я убежала оттуда сломя голову. Я была просто маленькой девочкой, разрывавшейся от противоречивых чувств к Тому Реддлу и Мальчику-Который-Выжил. Тогда я ещё не знала, что заклятые враги уживались в одном теле, но нутро моё что-то чувствовало и уже болело ими обоими.

Как я получила доступ к Запретной Секции?

Я смотрела в зеркало, и на секунду мне показалось, что в моих глазах промелькнуло что-то совсем не моё.

— Я верю тебе, — сказало мне отражение. — А ты? Будешь мне верить?

— Д-да… — просто сказала я. Вместо того, чтобы разразиться криками «Уйди прочь!», я покорно впустила свою заражённую тьмой сторону внутрь себя, желая превзойти всех своих братьев, мечтая сохранить внутри тень меня пожиравшую. И, в первую очередь, показать Гарри Поттеру, чего же я стою.

Я почувствовала, что стала изворотливее, хладнокровнее. Я и не знала, что однажды моя кровь по-настоящему остынет. В тот момент я лишь стояла у зеркала: запыхавшийся и отвергнутый подросток.

* * *

Я резко сажусь и стараюсь отдышаться. Сама не заметила, как заснула под мерное дыхание мужа. Вытираю холодный пот со лба и немного склоняюсь в сторону Гарри, чтобы разглядеть время на часах. Мой муж что-то недовольно бормочет и переворачивается на другой бок. На часах три ночи. Пора.

Я тихо встаю и снова подхожу к окну, продолжая заворожено вглядываться в свет холодных фонарей в попытке отсрочить момент, надеясь передумать, но не получается, слишком силён мой страх. Я чувствую, как уже дрожат мои колени, а сердце истерично бьётся в грудной клетке. Чтобы успокоить тахикардию, я спускаюсь на кухню и, взяв с полки стакан и налив туда немного воды, делаю глоток, но тут же откашливаюсь и делаю шаг назад: крошечная змейка, точно такая же, как на том самом кране.

Я в ужасе закрываю рот рукой и делаю ещё шаг назад, но через секунду понимаю, что это всего лишь мой рыжий волос упал с головы, сложившись в причудливом изгибе. Мерлин его расшатай, я хватаюсь за голову и делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но меня по-прежнему колотит. Медлить нельзя. Я подхожу к ящику со столовыми приборами, открываю его, дрожащими руками достаю нож и трясущимся пальцем прохожусь по гладкому лезвию.

* * *

— Ай, — пискнула я, порезавшись, и сразу же засунула пораненный палец в рот.

— Осторожно, Джинни. — Невилл взял из моих рук меч Гриффиндора и с восхищением его осмотрел.

Я недовольно покосилась на Невилла: я НЕ ХОТЕЛА, чтобы крестражи были уничтожены. Чтобы разбить стекло, за которым был спрятан меч, я схватила огромный тяжёлый шар со стола Снейпа и что есть мочи вдарила для пущего шума. Я хотела, чтобы нас хоть кто-нибудь услышал, старалась тянуть время, и, слава Богу, Снейп застал нас на лестнице.

Поймите меня правильно, я ненавидела Волдеморта точно так же, как и все остальные, но Том заключённый в крестражах был гением. А я была дурой, всё надеялась собрать части его души словно мозаику, спасти его, залечить эти трещинки, вернуть его к жизни. Теперь я понимаю, почему так тянуло к Гарри в школе. Все эти отголоски тьмы в его глазах, в его шраме, лёгкий холод в его голосе, уловимые только для тех, кто однажды сталкивался с Реддлом — всё, что хотя бы отдалённо напоминало мне о том дневнике, манило меня словно магнит. Глупая, глупая, я не знала, что вернуть себя к жизни может лишь сам человек.

* * *

Я бреду в темноте комнат, натыкаясь на всё подряд, и вхожу в нашу комнату. Фонарь продолжает таращиться с любопытством, не отрывая от меня своего серебристого глаза. Знаете, я ведь получила того, кто мне всегда был нужен. Вот он, здесь. Чего мне ещё не хватает?

* * *

Слишком много Грейнджер было рядом с Гарри, образ Чжоу Чанг переполнял его мысли. Что ж, каюсь, пошла на самые низкие меры: я использовала приворотное зелье. Я и понятия не имела, что тогда впервые в жизни обломок Тома Реддла почувствовал подобие любви. Да, это был всего лишь эндорфиновый фейерверк, или как там маглы говорят… Всё же лучше, чем ничего. Но однажды моё зелье кончилось, а Гарри, к моему глубочайшему удивлению, продолжал быть рядом со мной и никуда не девался. Я всем своим нутром чувствовала Тома внутри него, он звал меня, притягивал, наверное, сильнее самого Гарри. Думаю, Реддл хотел ещё и ещё, подсев на влюблённость, как на наркотик. Почему же он не чувствовал той любви, которую чувствовал Гарри? Думаю, тут всё просто: Том жил в его теле, но не имел доступа к сердцу. Для тех, кто создаёт крестражи, сердце — миф. Вот они и замерзают, бездушные и несчастные.

* * *

Я поднимаюсь наверх и внимательно оглядываю нашу постель: смятая в отчаянном страстном порыве. Гарри спит глубоким сном и как-то тяжело дышит. Подхожу чуть ближе и осторожно вглядываюсь в его лицо, хочу прикоснуться, но боюсь разбудить. Глаза его закрыты, а голова откинута назад.

* * *

Когда Хагрид вынес тело Гарри из Запретного Леса в ту ночь, кроме дичайшей боли, я почувствовала ещё кое-что. Я чувствовала, что Тома становится всё меньше рядом со мной. Пара мгновений (веков?), и Нагини была убита. Тома больше не стало, и лишь одна маленькая его частичка оставалась внутри меня. Это был не крестраж, нет. Это было то, что всегда держит умерших на земле, не давая им уйти. Нет, не любовь. Нездоровая одержимость? Как-то так.

Я хотела невозможного: хотела, чтобы Волдеморт погиб, а Том остался где-то рядом, подбадривая меня, делая сильной, уверенной, самой-самой. Боже, я так разделяла эти сущности, так же как и он когда-то разделил сам себя. И это произошло, Волдеморт исчез отдельно от Тома Реддла. Именно исчез, потому что умереть может лишь тот, кто имеет душу.

Но в ту же самую секунду и Том навсегда покинул меня. Тогда-то я и очнулась. Только тогда я осознала, что сижу на голой земле какая-то свободная от чего-то страшного, а по щекам бегут горячие, горячие слёзы.

* * *

Я покрепче стискиваю рукоять ножа.

Что же заставило меня и Гарри полюбить друг друга без Тома между нами? Тома, который чего-то требовал и обещал. Может быть, как раз тот, от кого мы тогда настрадались нас и связывал? А может быть, это и есть любовь, я не знаю. Но если бы меня спросили, любила ли я когда-нибудь, я бы без колебаний ответила «Да», сама не зная, что вкладываю в это понятие. Любила я всегда Гарри и только Гарри, Том был всего лишь кем-то придуманным мною, кем-то, кто делал меня сильной, кем-то, кого на самом деле никогда и не было.

Я знаю, это наивно, но хочу верить в то, что он мог пойти и другой дорогой, ведь все мы рождаемся чистыми и невинными, словно ангелы. Может быть, и Том когда-то был ангелом?

Все мы банально темнеем от недостатка любви, будь то отвернувшиеся родители или любовь детства, которая нас когда-то отвергла, но кому-то удаётся уберечь душу, а вот нам с Томом не удалось.

Я заношу нож прямо над головой спящего Гарри. Моя кожа словно змеиная: она гладкая и скользкая. Каждый день во мне становится всё меньше крови.

— Я люблю тебя, Гарри, — говорю я.

А что, если Тёмным Лордом действительно можно родиться? Что, если тело и душа обоих родителей когда-то были в плену кошмара? Смогли ли это частички оставить в нас свои невидимые шрамы, на которые не станут пялиться прохожие, но которые отпечатались на наших мутированных генах и, которые перейдут кому-то в наследство?

Я кладу руку на свой горячий живот и чувствую пульсацию.

Вдруг он уже родится с рубцом в душе? Ведь каждую ночь я просыпаюсь от страшных снов, я чувствую как тот, кто сидит внутри, буквально поедает меня. С каждым днём я становлюсь всё холоднее и уже не могу согреться, я чувствую, что превращаюсь в бескровную сущность. Я вздрагиваю от каждого шороха, мучаюсь удушениями, неврозами, галлюцинациями.

Чтобы внести в мир разруху, достаточно ошибиться лишь одному человеку. А я? Я уже ошибалась и не раз. Пора повзрослеть.

Я покрепче стискиваю рукоять и вонзаю его прямо в сердце.

В своё сердце.

А уличный фонарь, тем временем, продолжает смотреть взглядом василиска, поглощая меня своим светом.