Воспоминания (джен)

Невилл встаёт со стула, прокашливается и начинает говорить. Собравшиеся вокруг люди слушают его внимательно, и изредка на их лицах проскальзывают грустные улыбки, потому что Невилл говорит совсем невесёлые вещи…

* * *

Точно помню тот день, когда бабушка разбудила меня утром и сказала, что у неё есть ко мне серьёзный разговор. Мне было, наверное, лет пять или шесть, и то, что бабушка решила поговорить со мной на серьёзную тему, привело меня в восторг. До этого мы никогда не говорили «серьёзно», да и после такие наши разговоры случались совсем нечасто. Сейчас я могу абсолютно точно, не скрывая этого, сказать, что бабушка почти всегда относилась ко мне как к маленькому ребёнку. Да и сейчас, наверное, я не заслуживаю большего.

В то утро она посадила меня за стол в столовой и только после того, как домовик накормил меня овсянкой, села напротив.

— Внук, — сказала она серьёзно. — Сегодня непростой день для нас обоих. Помнишь, я говорила, что твои родители работают далеко и никак не могут приехать тебя навестить?

Я кивнул головой.

— Это не совсем так, Невилл. На самом деле… — она тогда запнулась и отвела взгляд. — На самом деле, я считаю, что ты уже достаточно взрослый, чтобы знать правду. Твои родители не заграницей, они здесь, в Лондоне, но они лежат в больнице.

— Что с ними? — точно помню, что в голове моей появился непонятный туман, мысли не хотели собираться в кучу. Наверное, я был ещё недостаточно взрослым для таких новостей.

— Помнишь, я рассказывала тебе о Том-Кого-Нельзя-Называть? Его приспешники напали на твоих родителей и довели их до безумия.

Я помню, как чуть не упал в обморок, как бабушка подбежала ко мне и начала звать домовика, как тот принёс какое-то зелье. А потом, я точно знаю, бабушка впервые повела меня к родителям в Мунго, только этого я уже совсем не помню. В голове остался почему-то только этот разговор. И всё было неважно, только то, что бабушка впервые поговорила со мной «серьёзно».

Знаете, моя бабушка всегда была такой — строгой, волевой женщиной. Я всегда побаивался её, особенно когда она сдвигала брови и собиралась меня отчитывать. Я тогда прятал глаза, начинал шаркать ногами и как-то терялся, а её это раздражало ещё больше, потому что она и правда хотела вырастить из внука достойного человека. Только, признаться, в мои десять лет наши понятия о достоинстве весьма расходились. Я боялся её, о да, до дрожи в коленях. Она была слишком строгой для меня, если вы понимаете, о чём я.

Она никогда не понимала моей чрезмерной сентиментальности, когда я собирал вкладыши от шоколадных лягушек, которые мне отдавали родители. Моей бабушке всегда казалось, что моя грусть по родителям должна выражаться как-то иначе. В боевых победах или в учёбе на отлично, например. Что ж, я никогда не был отличником, это правда. Но что качается военных побед… Тут она и правда может мною гордиться, да?

После того, как мы отправились с ребятами в Министерство, это был, насколько я помню, пятый наш курс, бабушка впервые сказала мне, что гордится мной. Этот эпизод я тоже запомнил на всю жизнь, и хотя воспоминания о Пожирателях и Лорде давно стёрлись, её улыбку я помню очень хорошо. Наверное, именно тогда у меня случился некий перелом: я перестал её бояться и очень захотел, чтобы на её лице чаще появлялась эта улыбка. Да и мне безумно хотелось снова добиться похвалы.

Естественно, когда я был маленьким, я не видел её заботы и её любви, мне даже иногда малодушно казалось, что она меня не любит. Вот только когда она угощала меня конфетами или поправляла ночью одеяло, я совсем не задумывался о любви. Я принимал это как должное. И только сейчас, по прошествии многих лет, я понял, как она меня любила. И я тоже её любил, хоть и был, наверное, недостойным внуком для такой женщины.

Собственно, бабушка всегда была для меня самым важным человеком в жизни, самой главной опорой во всех моих делах и начинаниях, она воспитала меня таким, какой я есть, сделала из меня человека. Орден Мерлина и всё прочее — это, в первую очередь, её заслуга совсем не моя.

И именно поэтому сегодня, в этот замечательный день, когда мы собрались здесь, чтобы вместе поздравить её с юбилеем, я хочу поднять свой бокал и сказать ей спасибо за то, что она воспитала меня таким, какой я есть.

* * *

Невилл подходит к Августе, которая утирает платком слёзы с глаз. Он шепчет ей на ухо: «Спасибо» — и целует в морщинистую щёку.

— Ты самая лучшая бабушка на свете, — говорит он.

— Я горжусь тобой, внук, — как всегда сухо отвечает она, и на его лице, лице взрослого человека, расцветает совсем детская улыбка.