Мечты (джен)

Каждому поколению свойственно считать себя призванным переделать мир.

Альбер Камю

1960 год

Тик-так. Тик-так. Стрелки на больших часах, установленных рядом со столом комиссии, отсчитывали последние минуты экзамена по истории магии. Ученики, сидящие по одному, в последний раз проверяли свои сочинения. Кто-то судорожно дописывал последние предложения, некоторые студенты глазели в окно, хотя вид оттуда открывался вовсе не живописный — сплошные горы, почти полностью закрывающие собой ясное майское небо. Парень, сидевший за последней партой в правом ряду, пробежался взглядом по свитку пергамента, испещрённому мелким, острым почерком — сочинение было посвящено взаимоотношениям обычных волшебников и древней вампирской знати в Восточной Европе, ныне полностью истреблённой в результате средневековых войн. В правом верхнем углу значилось — Антонин Долохов, 7 курс, школа Дурмштранг. Парень окунул перо в чернильницу и поправил букву «в» в своей фамилии, чтобы она выглядела более разборчивой. Отложив экзаменационное сочинение в сторону, он, как и многие его одноклассники, уставился в окно. Оставалось всего одно испытание — практический экзамен по трансфигурации, и обучение в школе можно будет считать оконченным. Антонин вздохнул и перевёл взгляд на спину сидящего впереди. Он никогда не задумывался о том, чем будет заниматься после окончания школы. Ему, в отличии от некоторых одноклассников, не нужно было думать о пропитании — семейное состояние, хоть небольшое и нажитое не очень честным трудом, позволяло существовать безбедно. Идти в магический университет, чтобы затем заживо похоронить себя в Дурмштранге в качестве преподавателя, было для Антонина смерти подобно, он даже всерьёз сомневался в необходимости идти на выпускной, до того ему хотелось поскорее вырваться из мрачного четырёхэтажного каменного замка, гордо именовавшегося самой сильной магической школой во всей Европе.

— Бооммм! — раздался громкий удар часов, извещающий об окончании экзамена. Согласно правилам, ученики не имели права вставать с места, все должны были дождаться, пока профессор не заберёт их пергамент лично. Таким образом исключалась малейшая вероятность подмены работ. Когда профессор Яворов подошёл к Антонину, то тихонько произнёс:

— Пойдёмте со мной, Долохов. Мне надо вам кое-что сообщить.

Антонин удивился, но не подал виду. Не проронив ни слова, он проследовал вслед за учителем. В смежной с экзаменационной залой комнате его уже ждал заместитель директора, профессор Тёмных искусств, Тодор Драгазов.

— К сожалению, я должен сообщить вам печальную новость, Долохов, — заговорил он без обиняков. — Я был бы рад сказать вам это после экзаменов, но… — Драгазов протянул Антонину конверт. Он взял его, быстро развернул, вынул письмо, пробежался глазами по верхним строчкам.

— Профессор, — удивлённо произнёс он. — Но ведь это письмо из дома!

Личная корреспонденция доставлялась ученикам два раза в месяц, и этим точно не занимался заместитель директора.

— Читайте, Антонин, читайте дальше, — тихо ответил Драгазов, чуть ли не впервые назвавший кого-либо из учеников по имени, а не по фамилии.

Антонин углубился в чтение. Письмо оказалось от старого управляющего, следящего за хозяйством дома Долоховых. Он извещал о скоропостижной смерти матери Антонина и просил вернуться домой, между строк упоминая о наплыве дальних родственников и об их алчных устремлениях.

— Директор дал тебе уникальное право покинуть школу во время выпускных экзаменов, Долохов, — Драгазов снова заговорил голосом, полным официоза. — Как ты помнишь, последний экзамен через пять дней. Пока твои одноклассники будут повторять формулы трансфигурации, ты должен будешь уладить все домашние проблемы. Но учти — никаких послаблений не будет. То, что случилось — не причина…

— Я понял, — неожиданно звонким голосом произнёс Антонин. — Так я могу идти собирать вещи?

Драгазов кивнул. Антонин смял письмо, засунул его в карман мантии, повернулся и быстро зашагал к двери. Мысленно он повторял одну фразу: «Только бы не разреветься, только бы не разреветься, только бы не…»

— Долохов! — окликнул его профессор.

— Да?

— Если ты не вернёшься в Дурмштранг, диплома не получишь, понимаешь? Останешься без образования, наживёшь себе проблем, — в его словах звучали нотки беспокойства.

Антонин нахмурил брови.

— С чего вы взяли, что я не вернусь на последний экзамен? Я могу идти? — его раздражённый голос предательски дрогнул.

Выйдя из зала, он бегом направился в спальню. На его счастье, там никого не оказалось — все высыпали на школьный двор, наслаждаться хорошей погодой. Упав на свою кровать и укрывшись с головой одеялом, оказавшись в заветной темноте, Антонин смог позволить себе забыть, что он почти выпускник Дурмштранга, что ему уже восемнадцать, и что настоящие мужчины не плачут — зареветь белугой от внезапного ощущения пустоты внутри и ноющей тоски в сердце.

* * *

Варна, родной город Антонина, никак не изменилась со времени его последнего визита домой. Первые два дня своего неожиданного отпуска он провёл у себя дома. Смерть матери не должна была удивить его — в конце концов, она долго болела, и врачи предупреждали, что вряд ли смогут вылечить её. Долго рыдать и скорбеть Антонин не мог — слишком большое количество родственников надо было отвадить от дома и слишком много бумаг подписать. Похороны госпожи Долоховой состоялись на второй день после приезда Антонина, и он смог в полной мере оценить нравы болгарского полусвета — забывая о слухах и сплетнях, связанных с его семьей, многочисленные пришедшие жали Антонину руку, маги хлопали его по плечу, волшебницы бросались обниматься, гладили его по голове и шептали, что он должен быть сильным и держаться, ведь он единственный наследник рода Долоховых, ему надо позаботиться о будущем и так далее, и тому подобное… Антонин слушал их вполуха. К восемнадцати годам он уже успел уяснить, что никто из так называемых «друзей семьи» на самом деле не испытывает к нему никаких нежных чувств. Семья Долоховых, точнее, Анна, мать Антонина была известной в определённых кругах женщиной — красивая, сильная ведьма, живущая на средства своих покровителей. Были ли эти покровители любовниками, никому не было известно, даже Антонину. Мать не посвящала его в свои секреты и даже о её прошлом и своих предках, парень практически ничего не знал. В свои ранние подростковые годы он было пробовал что-то разузнать, но все попытки оказались безуспешными.

И вот теперь, оставшись один в большом двухэтажном доме, Антонин наконец-то смог открыть ящики в столе своей матери. Он делал это машинально, чтобы чем-то занять время. Однако Анна Долохова не хранила ничего, что было бы хоть как-то связано с тайнами. Антонин не нашёл ни дневника, ни писем, а если бы и нашёл, то вряд ли бы смог прочитать. Он привык относиться к своему одиночеству спокойно, ему даже немного нравилось, что нет большой семьи и кучи проблем, которые тянули бы его к себе.

Антонин бесцельно бродил по дому, временами наталкиваясь на слуг, которые испуганно поглядывали на него — их удивляло нарочитое безразличие молодого хозяина ко всему произошедшему. Когда ему окончательно надоело слоняться без дела, он вышел на улицу и отправился в кабак, расположенный неподалёку. Там собирались волшебники, общество которых Антонин ценил больше всего — обитатели трущоб и выброшенные из высшего света аристократы. От них всегда можно было услышать что-то интересное.

Несмотря на то, что на улице был день, внутри кабака царил полумрак. Красноватый свет, запах крепкого алкоголя и грубоватые мужские голоса — такая там была атмосфера. Антонин решил не мелочится и заказал себе абсент. К тому же, надо было пользоваться моментом — в этом заведении запрещённый напиток всё ещё продавали.

— А я тебе говорю, что Гриндевальд всё правильно делал! — старый мужчина потрёпанного вида что-то яростно доказывал своему собеседнику. — Георг, вспомни нашу молодость — магические империи Европы, которые можно было пересчитать на пальцах одной руки. Порядок был! А что сейчас? Несколько десятков мелких стран, которые только грызутся между собой, особенно здесь, в Восточной Европе. Где наша былая мощь? Ты же помнишь, как нас побаивались волшебники из Англии на той встрече в девяностом году ?

— Да… — мечтательно ответил второй. — Помню. Тогда мы были сильными. Но это в прошлом, Тодор.

— Прошлое можно и надо возвращать! — тот, кого звали Тодор, стукнул кулаком по столу. — И я тебе говорю — если у нас тут появится второй Гриндевальд, я пойду за ним! Плевать, что мне уже почти сто лет. Главное, чтобы молодёжь тоже поняла, что нельзя опускаться всё ниже и ниже. Мы волшебники или кто?

Он продолжал говорить, и Антонин внимательно его слушал. Политика никогда особенно его не интересовала, но когда к матери приходили люди из правительственных кругов, он часто присутствовал при их беседах, время от времени высказывая и своё мнение. О Гриндевальде он знал достаточно — несмотря на то, что самого сильного тёмного мага исключили из Дурмштранга, память о нём была жива, и учителя, учившие Гриндевальда, иногда рассказывали о нём и даже ставили в пример нерадивым ученикам.

— Интересный разговор, правда? — вдруг раздался тихий, мягкий голос над ухом Антонина. Он повернулся и увидел рядом с собой молодого мужчину в тёмной мантии.

— Разрешите присесть?

Антонин кивнул.

— Меня зовут Том, — новый знакомый протянул руку в знак приветствия.

— Вы англичанин? — спросил Антонин. Том говорил по-болгарски правильно, но с акцентом. — Если хотите, давайте говорить по-английски.

— Очень любезно с вашей стороны, — Том улыбнулся, и Антонин почувствовал волну обаяния, исходящую от собеседника. — Я уже много лет путешествую по Восточной Европе, изучил достаточно много языков, но всегда приятно поговорить на родном.

— Нас учили английскому в школе, — обронил Антонин. — И французскому тоже. Мол, раз в этих странах есть магические школы, то вы должны знать эти языки.

— Налаживание культурных связей? — Том усмехнулся, и Антонин с иронией пожал плечами. Ему нравилось это новое знакомство, казалось, что они понимают друг друга с полуслова.

— Так вы из Дурмштранга? — продолжил Том. — Ещё одно подтверждение тому, насколько ваша система образования лучше, чем английская. Я сам закончил Хогвартс и ни о каких языках там и речи не шло.

— Да, наверное, — Антонин немного растерялся. — Но у нас на курсе мало кто любит школу, слишком уж строго, почти как в тюрьме.

— Вы ещё учитесь? — поинтересовался Том.

— Да, я на последнем курсе, сейчас экзамены… просто мне дали отпуск, потому что… потому что…

— Не говорите, если не хотите, — перебил его Том. — Главное, что сейчас вы здесь и смогли услышать этот поистине увлекательный разговор. Скажите, Антонин, а вы поддерживаете такие идеи?

— Ну, — замялся Антонин. — Я не знаю. Никогда не задумывался над этим всерьёз. Меня вообще всё устраивает — я не из высшего общества, так что проблемы власти меня не касаются. Я при всём желании никогда не стану министром или кем-то в этом роде, с таким-то происхождением.

— А что с ним не так? Разве вы не волшебник, не потомок волшебников? — голос Тома стал чуточку жёстче.

— С этим проблем нет, — усмехнулся Антонин. — Всё дело в том, что я, как это называется, незаконнорожденный. В моей среде на это не обращают внимания, но там.. — он приподнял брови. — Так что, даже будь я трижды последователем Гриндевальда или кого-нибудь другого, у меня всё равно нет никаких шансов.

— В этом и была его главная ошибка! — Том наклонился к Антонину ближе и понизил голос. — Гриндевальд всё поставил на власть и магическую силу. Он считал, что сможет держать всё в своих руках, что будет единственным правителем над всей Европой. Но это очень шаткая власть. Чтобы одержать полную победу, надо выстроить систему, опирающуюся на большинство. А большинство должно, в свою очередь, опираться на объединяющую их идею. Только тогда новая власть сможет стать стабильной, понимаете?

— Звучит сложно, но интересно, — Антонин осушил рюмку и взъерошил волосы. — А что за идею вы предлагаете?

Том немного помедлил, а затем совершенно простым голосом произнёс:

— Чистокровность.

— Всмысле?

— Давайте прогуляемся, — неожиданно предложил он. — Здесь слишком жарко и душно, чтобы рассуждать здраво.

Они вышли на улицу. Свежий майский воздух освежил голову Антонина, и загадочный незнакомец уже не казался ему таким восхитительным и увлекательным собеседником. Наоборот, его страстность и даже фанатичность напугали его.

— Волшебный мир создан чистокровными волшебниками… — начал говорить Том. — Разве не было бы разумно…

Они бродили по узким улочкам, не обращая внимания на то, куда именно они идут, и Том увлечённо рассказывал Антонину свои идеи. К окончанию прогулки у него уже гудела голова.

— Знаете, что самое главное? — Том положил руку на плечо Антонина и внимательно заглянул ему в глаза. — При моей системе вы сможете получить то, чего лишены сейчас. В кабаке вы говорили, что дорога во власть для вас закрыта из-за вашего происхождения. Со мной всё будет иначе.

— Уверены? — поморщился Антонин. — Я ведь не всё вам сказал. Я незаконнорожденный — но это значит не только то, что мои родители не были женаты. Я вообще не знаю, кто мой отец. А вдруг он был магглом?

— Не был, — улыбнулся Том. — Иначе вас бы не приняли в Дурмштранг, там с этим строго. Ещё одно преимущество перед Хогвартсом.

— Как вы во мне уверены, — рассмеялся Антонин. — Жаль, что я весь в сомнениях.

— Что вас удерживает в Варне? — непонимающе спросил Том. — У вас здесь больше нет родственников, вам безразличны знакомые, настоящих друзей у вас нет.

— А это вам откуда известно? — удивился Антонин. — Я же ничего не говорил… или… но как же так?

Том спокойно стоял и смотрел. Ему не составило труда незаметно проникнуть в сознание парня, тем более, что алкоголь расслабил внимание и способность сопротивляться. Теперь Том уже знал об Антонине всё, что необходимо — что его фамилия Долохов, что у него умерла мать, что ему надо вернуться в школу на последний экзамен и что у него нет совершенно никаких планов на будущее. Для Тома это был очень подходящий человек — молодой волшебник без особых жизненных принципов, парень, не попавший под ничьё влияние до восемнадцати лет. Воспитать его так, как надо, будет очень легко, надо лишь подтолкнуть его к правильному пути. Впрочем, если ничего не получится, можно всегда воспользоваться старым и проверенным средством — Обливиэйт. Такое уже случалось, и Тому всегда было жаль потерянного на неподходящего человека времени. Но в этот раз всё должно было идти как по маслу, он это чувствовал.

— Послушайте, мне надо вернуться домой, — растерянно произнёс Антонин. — У меня много дел, по учёбе и вообще… я не знаю, что вам ответить. Да и что вы хотите от меня, я так толком и не понял. Мне нравится то, что вы говорите, но… для того, чтобы реализовать это, надо горы свернуть.

— Не спешите с ответом. Подумайте, взвесьте все за и против. И через два дня приходите в девять часов вечера по этому адресу, — Том протянул Антонину записку. — Это портал. Если надумаете — произнесите заклинание и окажетесь в нужном месте. Ну, а если не захотите — уничтожьте записку и забудьте о нашей встрече.

— Через два дня? — переспросил Антонин. — Ладно. Я подумаю.

* * *

Конечно, на портал были наложены выслеживающие заклинания, так что Том в тот же день узнал, где находится дом Антонина Долохова. Однако парень даже не подумал о том, чтобы проверить записку. Несмотря на обучение в Дурмштранге, где считалось обычным делом разыграть с однокурсником злую шутку, связанную с применением Тёмных искусств, Антонин ещё не научился применять школьную настороженность в реальной жизни. Мир за пределами мрачной, вечно холодной школы казался ему гораздо добрее и дружелюбнее, чем на самом деле. Впрочем, Антонин, по сути, ещё и не сталкивался с настоящей жизнью. Случайная встреча со странным незнакомцем стала практически первым взрослым знакомством. Поначалу не приняв этот разговор всерьёз, Антонин провёл последний день своего маленького отпуска за повторением трансфигурации. Это не был самый любимый его предмет, но и особых проблем с превращением нитки в иголку или книги в часы не наблюдалось. Только улегшись в кровать, он понял, что день последнего экзамена и встреча с Томом назначены на один и тот же день. Антонин стал вспоминать всё, о чём они говорили. Общество, основанное на идее чистой крови, нисколько не смущало его. Полусвет, в котором он вырос, всегда ценил магическую кровь без маггловской примеси. Конечно, несмотря ни на что, знакомым его матери, да и ей самой, было не пробиться в ряды болгарской знати, но чистокровность давала им всем право считать, что они являются своеобразной богемной аристократией — без титулов и гербов, но с голубой кровью. Антонин рассеянно глядел в темноту потолка и размышлял над тем, что не отказался бы занять какой-нибудь высокий пост и командовать. Чем больше он думал, тем более несправедливым ему казалось нынешнее устройство мира. Не замечая, что говорит не свои идеи, а повторяет слова Тома, он мысленно говорил себе, что чиновники-полукровки — это оскорбление вековых магических традиций, что смешанные браки не приводят ни к чему хорошему, что мода на маггловскую культуру — это деградация. Антонин вспомнил, что когда он был маленький, то часто вылезал из своей кроватки и прокрадывался к приоткрытым дверям в материнский салон, откуда доносились возбуждённые мужские голоса. Он до сих пор помнил, как испугался, когда услышал, что магглы придумали какое-то страшное оружие, с помощью которого можно уничтожить всю планету, но никак не остановятся и продолжают совершенствовать, если можно так выразиться, свои заменители магии. Теперь Антонин знал, о чём говорили тогда гости — слова ядерная и водородная бомба не были для него пустым звуком, маггловедение в Дурмштранге преподавалось на высоком уровне.

— Чёртовы магглы, — прошептал он, сжимая простынь в кулаках. — Мы бы никогда не стали уничтожать планету, даже в самых жестоких войнах.

Антонин ощутил чувство собственного превосходства. Он пошевелил пальцами, надеясь ощутить как сила волшебства появляется в них и разливается приятным теплом по всему телу, как при выбросах стихийной магии. Ничего не случилось, и он с досадой подумал, что надо научиться испытывать это потрясающее чувство когда захочет, а не только в моменты экзальтации. Тогда он повернулся на бок, закрыл глаза и представил себя повелителем мира. Это было очень просто — Антонин стоял посреди громадного зала, на нём была красивая мантия, вокруг находилось много людей, и все они заискивающе смотрели на своего господина — так вчерашний школьник нарисовал себе своё будущее, в котором он был королём.

Он заснул, улыбаясь, уронив на пол тетрадку с записями по трансфигурации.

* * *

— Ну, Долохов, вы продолжаете настаивать на том, что вам необходима ещё минута времени на раздумья? — преподаватель Трансфигурации с неприязнью смотрел на Антонина, который превысил лимит времени уже на шесть минут, пытаясь сдать экзамен и превратить жабу в сову.

— Да, да, профессор, ещё полминуты! — воскликнул Антонин. — Я уверен, что у меня получится…

— А я нет, — безаппеляционным тоном произнёс учитель. — Вы не готовы, Долохов, не пытайтесь это отрицать. В теоретической части, — он ткнул пальцем в кипу бумаг, лежащих в углу стола, — у вас всё довольно гладко, но встречаются неточности, недопустимые для волшебника вашего уровня. Что до практики, то вы не то, что одно живое существо не можете превратить в другое — у вас настольные часы получились с грифелями вместо стрелок, это значит, что карандаши вы тоже не умеете трансфигурировать. Это незачёт, Долохов, вы прекрасно об этом знаете.

Антонин похолодел. Незачёт на таком важном экзамене означал только одно — полный провал и бумажка о прослушанных в школе курсах. Об аттестате и возможности поступить в университет или устроиться на хорошую работу можно было забыть.

— Нет, прошу вас! — с горячностью попросил он. — Последняя попытка!

— Валяйте, — безразлично махнул рукой профессор.

Антонин закрыл глаза и попытался мысленно повторить длинную формулу. Как назло, чем больше он концентрировался, тем дальше ускользала от него допущенная где-то ошибка. Наконец, понадеявшись на удачу, он взял палочку и направил её на жабу. Когда всполох искр погас, ученик и учитель увидели плачевный результат трудов Антонина — существо, имеющее форму совы, но покрытое скользкой кожей жабы издало звук, напоминающий одновременно и уханье, и кваканье, словно спрашивая, за что с ним сотворили такое?

— Фините Инкантатем, — профессор вернул сове прежний вид. — Давайте ваш экзаменационный лист, Долохов.

Антонин нерешительно протянул бумагу. До самого последнего момента он не верил в то, что преподаватель выведет бордовыми чернилами яркий и чёткий «Неуд.» в графе напротив Трансфигурации.

— Вы знаете, что это справедливо, Долохов. Прекрасно это понимаете, так что не надо делать такой вид. Дурмштранг не для слабаков.

Парень сглотнул. Он часто слышал эту фразу с первого курса — старшекурсники устроили ему в своё время отменный по своей жестокости приём в спальне, приговаривая именно эти слова. Профессора, учившие Тёмным искусствам, не жалели учеников, заставляя их практиковаться в дуэлях, на каждом уроке говорили, что слабаки и маменькины сынки могут убираться из этой школы на все четыре стороны. Иногда они с ехидством добавляли, что может быть в менее притязательной школе, типа Хогвартса, их и примут.

— Что с вами Долохов? Вы как будто первый ученик за историю школы, кто не сдал экзамен.

Он поднял на профессора глаза, но глядел сквозь. Воспоминание о Хогвартсе напомнило ему о Томе. Ну конечно! Пусть он не стал очередным выпускником Дурмштранга, но ему есть куда направиться.

— Прощайте, профессор, — неожиданно весело сказал Антонин. — Я, честно говоря, даже рад, что всё так сложилось.

И, оставив своего строгого экзаменатора удивлённо смотреть ему вслед, он быстро вышел из зала. Не обратил внимания на вопросы однокурсников, спустился вниз и стремительно выбежал из замка.

В девять часов Антонин аппарировал по указанному адресу. Он оказался перед массивной деревянной дверью дома, который на первый взгляд казался совершенно нежилым. Он поднял руку, чтобы постучаться, как дверь неожиданно приоткрылась, приглашая Антонина войти.

— Добрый вечер, — нерешительно произнёс он в темноту. — Есть тут кто-нибудь.

— Здравствуй, Антонин, — раздался мягкий голос Тома, и комната в тот же миг озарилась неярким светом. — Я рад, что ты решил прийти.

Он указал в сторону стоящих в паре шагов от него людей.

— Я не один. Это мои ближайшие друзья и соратники. Познакомься, Нотт, Эйвери, Лестрейндж и Мальсибер. Это Антонин Долохов.

Молодые люди кивнули друг другу.

— Итак, — продолжил Том. — Давайте обсудим то, зачем мы собрались.

Антонин сел в предложенное кресло. Друзья Тома заняли места рядом. Антонин заметил восхищение, с каким они смотрели на своего предводителя и тоже проникся ещё неосознанным пиететом. Впрочем, он уже поверил этому странноватому человеку, уже спроецировал то, что он говорил, на свою собственную жизнь и остался доволен результатом. Теперь Том мог говорить, что угодно — Антонин был готов принять всё и расписаться под чем угодно.

* * *

Через неделю в Дурмштранге был выпускной. Антонин, несмотря на то, что не был в числе везунчиков, сдавших все экзамены, обязан был присутствовать. Он не хотел идти, ведь ему было плевать на обещанную бумажку, которой грош цена, но Том убедил его, что это необходимо. «Не стоит так резко рвать со школой, — говорил он. — Возможно, что когда-нибудь нам понадобятся её люди и тогда пригодятся и хорошие отношения». И вот теперь Антонин стоял рядом со своими однокурсниками. То, что он не смог сдать Трансфигурацию, было для них шоком. Многие злорадствовали, но были и те, кто искренне сочувствовал Антонину.

— Куда же вы теперь? — спросил его профессор Драгазов, остановив в коридоре.

— Так, есть планы, — уклончиво ответил он.

— Вы знаете, что можно попробовать сдать через год, с выпускниками следующего года, и всё-таки получить диплом. Многие используют этот шанс…

— И сдают с ещё худшими результатами, — перебил его Антонин. — Бросьте, профессор. Вы же знаете, что у нас не принято тянуть слабаков.

Говоря это, он и сам удивился неизвестно откуда появившейся наглости и вальяжной откровенности. Ещё неделю назад ему бы и в голову не пришло так разговаривать с одним из самых строгих преподавателей.

— Во что вы вляпались, Долохов? — без обиняков спросил Драгазов. — Я видел сотни несдавших экзамен, и ни один из них не был столь спокоен, как вы. Такое чувство, что вы нарочно провалились, чтобы иметь возможность делать что-то другое.

— Я не делал этого специально, — покачал головой Антонин. Он говорил правду. — Но я не вижу смысла страдать. У меня появилась возможность заняться кое-чем другим, где не надо предъявлять диплом и где ценятся таланты, а не бумаги.

— Звучит подозрительно, — резко ответил Драгазов. — Знаете, Долохов, я бы не рекомендовал вам связываться с людьми, которые обещают вам золотые горы. Чаще всего они требуют выполнить совершенно безумные условия.

— Я учту ваше мнение, профессор, — торопливо сказал Антонин. — Но, поверьте, у меня достаточно ума, чтобы не попасть в ловушку.

Драгазов окинул своего бывшего ученика мрачным взглядом. Он чувствовал, что тот изменился, но не мог сказать, как именно. Мальчик, ошарашенный известием о смерти матери пропал, и на его месте появился взрослый человек с тайнами на душе, и профессор не был уверен, хочет ли он знать их. — До свидания, Антонин, — произнёс он. — Я буду ждать вас через год.

— Я не приду, — парень покачал головой в ответ. — Спасибо вам за заботу и за то, чему вы меня научили. Думаю, мне это пригодится.

Губы Драгазова дрогнули, словно он хотел что-то добавить, но всё же воздержался. Он продолжал стоять в коридоре, смотря вслед удаляющемуся Антонину и гадая, куда подастся этот талантливый, но слишком бесшабашный и лёгкий на подъём волшебник.

Антонин вышел из школы и взглянул на неё в последний раз. Затем он повернулся к горному массиву, окружавшему Дурмштранг. Посмотрел на тёмное ночное небо, на облака, задевающие острые каменные вершины. Неосознанным движением он прикоснулся к запястью левой руки, на котором теперь был знак его новой веры и подумал о том, что это его последняя ночь, проведённая на родине. Завтра он вместе с Томом и новыми друзьями сядет на корабль, который отвезёт их в Англию, где они непременно одержат победу. Над кем и когда — пока что было непонятно, но Антонин не предавал этому значения. У него впереди была целая жизнь, чтобы разобраться, и он был уверен, что станет королём. Иначе и быть не могло, ведь мечты должны сбываться.

Каждому поколению свойственно считать себя призванным переделать мир.

Альбер Камю

1960 год

Тик-так. Тик-так. Стрелки на больших часах, установленных рядом со столом комиссии, отсчитывали последние минуты экзамена по истории магии. Ученики, сидящие по одному, в последний раз проверяли свои сочинения. Кто-то судорожно дописывал последние предложения, некоторые студенты глазели в окно, хотя вид оттуда открывался вовсе не живописный — сплошные горы, почти полностью закрывающие собой ясное майское небо. Парень, сидевший за последней партой в правом ряду, пробежался взглядом по свитку пергамента, испещрённому мелким, острым почерком — сочинение было посвящено взаимоотношениям обычных волшебников и древней вампирской знати в Восточной Европе, ныне полностью истреблённой в результате средневековых войн. В правом верхнем углу значилось — Антонин Долохов, 7 курс, школа Дурмштранг. Парень окунул перо в чернильницу и поправил букву «в» в своей фамилии, чтобы она выглядела более разборчивой. Отложив экзаменационное сочинение в сторону, он, как и многие его одноклассники, уставился в окно. Оставалось всего одно испытание — практический экзамен по трансфигурации, и обучение в школе можно будет считать оконченным. Антонин вздохнул и перевёл взгляд на спину сидящего впереди. Он никогда не задумывался о том, чем будет заниматься после окончания школы. Ему, в отличии от некоторых одноклассников, не нужно было думать о пропитании — семейное состояние, хоть небольшое и нажитое не очень честным трудом, позволяло существовать безбедно. Идти в магический университет, чтобы затем заживо похоронить себя в Дурмштранге в качестве преподавателя, было для Антонина смерти подобно, он даже всерьёз сомневался в необходимости идти на выпускной, до того ему хотелось поскорее вырваться из мрачного четырёхэтажного каменного замка, гордо именовавшегося самой сильной магической школой во всей Европе.

— Бооммм! — раздался громкий удар часов, извещающий об окончании экзамена. Согласно правилам, ученики не имели права вставать с места, все должны были дождаться, пока профессор не заберёт их пергамент лично. Таким образом исключалась малейшая вероятность подмены работ. Когда профессор Яворов подошёл к Антонину, то тихонько произнёс:

— Пойдёмте со мной, Долохов. Мне надо вам кое-что сообщить.

Антонин удивился, но не подал виду. Не проронив ни слова, он проследовал вслед за учителем. В смежной с экзаменационной залой комнате его уже ждал заместитель директора, профессор Тёмных искусств, Тодор Драгазов.

— К сожалению, я должен сообщить вам печальную новость, Долохов, — заговорил он без обиняков. — Я был бы рад сказать вам это после экзаменов, но… — Драгазов протянул Антонину конверт. Он взял его, быстро развернул, вынул письмо, пробежался глазами по верхним строчкам.

— Профессор, — удивлённо произнёс он. — Но ведь это письмо из дома!

Личная корреспонденция доставлялась ученикам два раза в месяц, и этим точно не занимался заместитель директора.

— Читайте, Антонин, читайте дальше, — тихо ответил Драгазов, чуть ли не впервые назвавший кого-либо из учеников по имени, а не по фамилии.

Антонин углубился в чтение. Письмо оказалось от старого управляющего, следящего за хозяйством дома Долоховых. Он извещал о скоропостижной смерти матери Антонина и просил вернуться домой, между строк упоминая о наплыве дальних родственников и об их алчных устремлениях.

— Директор дал тебе уникальное право покинуть школу во время выпускных экзаменов, Долохов, — Драгазов снова заговорил голосом, полным официоза. — Как ты помнишь, последний экзамен через пять дней. Пока твои одноклассники будут повторять формулы трансфигурации, ты должен будешь уладить все домашние проблемы. Но учти — никаких послаблений не будет. То, что случилось — не причина…

— Я понял, — неожиданно звонким голосом произнёс Антонин. — Так я могу идти собирать вещи?

Драгазов кивнул. Антонин смял письмо, засунул его в карман мантии, повернулся и быстро зашагал к двери. Мысленно он повторял одну фразу: «Только бы не разреветься, только бы не разреветься, только бы не…»

— Долохов! — окликнул его профессор.

— Да?

— Если ты не вернёшься в Дурмштранг, диплома не получишь, понимаешь? Останешься без образования, наживёшь себе проблем, — в его словах звучали нотки беспокойства.

Антонин нахмурил брови.

— С чего вы взяли, что я не вернусь на последний экзамен? Я могу идти? — его раздражённый голос предательски дрогнул.

Выйдя из зала, он бегом направился в спальню. На его счастье, там никого не оказалось — все высыпали на школьный двор, наслаждаться хорошей погодой. Упав на свою кровать и укрывшись с головой одеялом, оказавшись в заветной темноте, Антонин смог позволить себе забыть, что он почти выпускник Дурмштранга, что ему уже восемнадцать, и что настоящие мужчины не плачут — зареветь белугой от внезапного ощущения пустоты внутри и ноющей тоски в сердце.

* * *

Варна, родной город Антонина, никак не изменилась со времени его последнего визита домой. Первые два дня своего неожиданного отпуска он провёл у себя дома. Смерть матери не должна была удивить его — в конце концов, она долго болела, и врачи предупреждали, что вряд ли смогут вылечить её. Долго рыдать и скорбеть Антонин не мог — слишком большое количество родственников надо было отвадить от дома и слишком много бумаг подписать. Похороны госпожи Долоховой состоялись на второй день после приезда Антонина, и он смог в полной мере оценить нравы болгарского полусвета — забывая о слухах и сплетнях, связанных с его семьей, многочисленные пришедшие жали Антонину руку, маги хлопали его по плечу, волшебницы бросались обниматься, гладили его по голове и шептали, что он должен быть сильным и держаться, ведь он единственный наследник рода Долоховых, ему надо позаботиться о будущем и так далее, и тому подобное… Антонин слушал их вполуха. К восемнадцати годам он уже успел уяснить, что никто из так называемых «друзей семьи» на самом деле не испытывает к нему никаких нежных чувств. Семья Долоховых, точнее, Анна, мать Антонина была известной в определённых кругах женщиной — красивая, сильная ведьма, живущая на средства своих покровителей. Были ли эти покровители любовниками, никому не было известно, даже Антонину. Мать не посвящала его в свои секреты и даже о её прошлом и своих предках, парень практически ничего не знал. В свои ранние подростковые годы он было пробовал что-то разузнать, но все попытки оказались безуспешными.

И вот теперь, оставшись один в большом двухэтажном доме, Антонин наконец-то смог открыть ящики в столе своей матери. Он делал это машинально, чтобы чем-то занять время. Однако Анна Долохова не хранила ничего, что было бы хоть как-то связано с тайнами. Антонин не нашёл ни дневника, ни писем, а если бы и нашёл, то вряд ли бы смог прочитать. Он привык относиться к своему одиночеству спокойно, ему даже немного нравилось, что нет большой семьи и кучи проблем, которые тянули бы его к себе.

Антонин бесцельно бродил по дому, временами наталкиваясь на слуг, которые испуганно поглядывали на него — их удивляло нарочитое безразличие молодого хозяина ко всему произошедшему. Когда ему окончательно надоело слоняться без дела, он вышел на улицу и отправился в кабак, расположенный неподалёку. Там собирались волшебники, общество которых Антонин ценил больше всего — обитатели трущоб и выброшенные из высшего света аристократы. От них всегда можно было услышать что-то интересное.

Несмотря на то, что на улице был день, внутри кабака царил полумрак. Красноватый свет, запах крепкого алкоголя и грубоватые мужские голоса — такая там была атмосфера. Антонин решил не мелочится и заказал себе абсент. К тому же, надо было пользоваться моментом — в этом заведении запрещённый напиток всё ещё продавали.

— А я тебе говорю, что Гриндевальд всё правильно делал! — старый мужчина потрёпанного вида что-то яростно доказывал своему собеседнику. — Георг, вспомни нашу молодость — магические империи Европы, которые можно было пересчитать на пальцах одной руки. Порядок был! А что сейчас? Несколько десятков мелких стран, которые только грызутся между собой, особенно здесь, в Восточной Европе. Где наша былая мощь? Ты же помнишь, как нас побаивались волшебники из Англии на той встрече в девяностом году ?

— Да… — мечтательно ответил второй. — Помню. Тогда мы были сильными. Но это в прошлом, Тодор.

— Прошлое можно и надо возвращать! — тот, кого звали Тодор, стукнул кулаком по столу. — И я тебе говорю — если у нас тут появится второй Гриндевальд, я пойду за ним! Плевать, что мне уже почти сто лет. Главное, чтобы молодёжь тоже поняла, что нельзя опускаться всё ниже и ниже. Мы волшебники или кто?

Он продолжал говорить, и Антонин внимательно его слушал. Политика никогда особенно его не интересовала, но когда к матери приходили люди из правительственных кругов, он часто присутствовал при их беседах, время от времени высказывая и своё мнение. О Гриндевальде он знал достаточно — несмотря на то, что самого сильного тёмного мага исключили из Дурмштранга, память о нём была жива, и учителя, учившие Гриндевальда, иногда рассказывали о нём и даже ставили в пример нерадивым ученикам.

— Интересный разговор, правда? — вдруг раздался тихий, мягкий голос над ухом Антонина. Он повернулся и увидел рядом с собой молодого мужчину в тёмной мантии.

— Разрешите присесть?

Антонин кивнул.

— Меня зовут Том, — новый знакомый протянул руку в знак приветствия.

— Вы англичанин? — спросил Антонин. Том говорил по-болгарски правильно, но с акцентом. — Если хотите, давайте говорить по-английски.

— Очень любезно с вашей стороны, — Том улыбнулся, и Антонин почувствовал волну обаяния, исходящую от собеседника. — Я уже много лет путешествую по Восточной Европе, изучил достаточно много языков, но всегда приятно поговорить на родном.

— Нас учили английскому в школе, — обронил Антонин. — И французскому тоже. Мол, раз в этих странах есть магические школы, то вы должны знать эти языки.

— Налаживание культурных связей? — Том усмехнулся, и Антонин с иронией пожал плечами. Ему нравилось это новое знакомство, казалось, что они понимают друг друга с полуслова.

— Так вы из Дурмштранга? — продолжил Том. — Ещё одно подтверждение тому, насколько ваша система образования лучше, чем английская. Я сам закончил Хогвартс и ни о каких языках там и речи не шло.

— Да, наверное, — Антонин немного растерялся. — Но у нас на курсе мало кто любит школу, слишком уж строго, почти как в тюрьме.

— Вы ещё учитесь? — поинтересовался Том.

— Да, я на последнем курсе, сейчас экзамены… просто мне дали отпуск, потому что… потому что…

— Не говорите, если не хотите, — перебил его Том. — Главное, что сейчас вы здесь и смогли услышать этот поистине увлекательный разговор. Скажите, Антонин, а вы поддерживаете такие идеи?

— Ну, — замялся Антонин. — Я не знаю. Никогда не задумывался над этим всерьёз. Меня вообще всё устраивает — я не из высшего общества, так что проблемы власти меня не касаются. Я при всём желании никогда не стану министром или кем-то в этом роде, с таким-то происхождением.

— А что с ним не так? Разве вы не волшебник, не потомок волшебников? — голос Тома стал чуточку жёстче.

— С этим проблем нет, — усмехнулся Антонин. — Всё дело в том, что я, как это называется, незаконнорожденный. В моей среде на это не обращают внимания, но там.. — он приподнял брови. — Так что, даже будь я трижды последователем Гриндевальда или кого-нибудь другого, у меня всё равно нет никаких шансов.

— В этом и была его главная ошибка! — Том наклонился к Антонину ближе и понизил голос. — Гриндевальд всё поставил на власть и магическую силу. Он считал, что сможет держать всё в своих руках, что будет единственным правителем над всей Европой. Но это очень шаткая власть. Чтобы одержать полную победу, надо выстроить систему, опирающуюся на большинство. А большинство должно, в свою очередь, опираться на объединяющую их идею. Только тогда новая власть сможет стать стабильной, понимаете?

— Звучит сложно, но интересно, — Антонин осушил рюмку и взъерошил волосы. — А что за идею вы предлагаете?

Том немного помедлил, а затем совершенно простым голосом произнёс:

— Чистокровность.

— Всмысле?

— Давайте прогуляемся, — неожиданно предложил он. — Здесь слишком жарко и душно, чтобы рассуждать здраво.

Они вышли на улицу. Свежий майский воздух освежил голову Антонина, и загадочный незнакомец уже не казался ему таким восхитительным и увлекательным собеседником. Наоборот, его страстность и даже фанатичность напугали его.

— Волшебный мир создан чистокровными волшебниками… — начал говорить Том. — Разве не было бы разумно…

Они бродили по узким улочкам, не обращая внимания на то, куда именно они идут, и Том увлечённо рассказывал Антонину свои идеи. К окончанию прогулки у него уже гудела голова.

— Знаете, что самое главное? — Том положил руку на плечо Антонина и внимательно заглянул ему в глаза. — При моей системе вы сможете получить то, чего лишены сейчас. В кабаке вы говорили, что дорога во власть для вас закрыта из-за вашего происхождения. Со мной всё будет иначе.

— Уверены? — поморщился Антонин. — Я ведь не всё вам сказал. Я незаконнорожденный — но это значит не только то, что мои родители не были женаты. Я вообще не знаю, кто мой отец. А вдруг он был магглом?

— Не был, — улыбнулся Том. — Иначе вас бы не приняли в Дурмштранг, там с этим строго. Ещё одно преимущество перед Хогвартсом.

— Как вы во мне уверены, — рассмеялся Антонин. — Жаль, что я весь в сомнениях.

— Что вас удерживает в Варне? — непонимающе спросил Том. — У вас здесь больше нет родственников, вам безразличны знакомые, настоящих друзей у вас нет.

— А это вам откуда известно? — удивился Антонин. — Я же ничего не говорил… или… но как же так?

Том спокойно стоял и смотрел. Ему не составило труда незаметно проникнуть в сознание парня, тем более, что алкоголь расслабил внимание и способность сопротивляться. Теперь Том уже знал об Антонине всё, что необходимо — что его фамилия Долохов, что у него умерла мать, что ему надо вернуться в школу на последний экзамен и что у него нет совершенно никаких планов на будущее. Для Тома это был очень подходящий человек — молодой волшебник без особых жизненных принципов, парень, не попавший под ничьё влияние до восемнадцати лет. Воспитать его так, как надо, будет очень легко, надо лишь подтолкнуть его к правильному пути. Впрочем, если ничего не получится, можно всегда воспользоваться старым и проверенным средством — Обливиэйт. Такое уже случалось, и Тому всегда было жаль потерянного на неподходящего человека времени. Но в этот раз всё должно было идти как по маслу, он это чувствовал.

— Послушайте, мне надо вернуться домой, — растерянно произнёс Антонин. — У меня много дел, по учёбе и вообще… я не знаю, что вам ответить. Да и что вы хотите от меня, я так толком и не понял. Мне нравится то, что вы говорите, но… для того, чтобы реализовать это, надо горы свернуть.

— Не спешите с ответом. Подумайте, взвесьте все за и против. И через два дня приходите в девять часов вечера по этому адресу, — Том протянул Антонину записку. — Это портал. Если надумаете — произнесите заклинание и окажетесь в нужном месте. Ну, а если не захотите — уничтожьте записку и забудьте о нашей встрече.

— Через два дня? — переспросил Антонин. — Ладно. Я подумаю.

* * *

Конечно, на портал были наложены выслеживающие заклинания, так что Том в тот же день узнал, где находится дом Антонина Долохова. Однако парень даже не подумал о том, чтобы проверить записку. Несмотря на обучение в Дурмштранге, где считалось обычным делом разыграть с однокурсником злую шутку, связанную с применением Тёмных искусств, Антонин ещё не научился применять школьную настороженность в реальной жизни. Мир за пределами мрачной, вечно холодной школы казался ему гораздо добрее и дружелюбнее, чем на самом деле. Впрочем, Антонин, по сути, ещё и не сталкивался с настоящей жизнью. Случайная встреча со странным незнакомцем стала практически первым взрослым знакомством. Поначалу не приняв этот разговор всерьёз, Антонин провёл последний день своего маленького отпуска за повторением трансфигурации. Это не был самый любимый его предмет, но и особых проблем с превращением нитки в иголку или книги в часы не наблюдалось. Только улегшись в кровать, он понял, что день последнего экзамена и встреча с Томом назначены на один и тот же день. Антонин стал вспоминать всё, о чём они говорили. Общество, основанное на идее чистой крови, нисколько не смущало его. Полусвет, в котором он вырос, всегда ценил магическую кровь без маггловской примеси. Конечно, несмотря ни на что, знакомым его матери, да и ей самой, было не пробиться в ряды болгарской знати, но чистокровность давала им всем право считать, что они являются своеобразной богемной аристократией — без титулов и гербов, но с голубой кровью. Антонин рассеянно глядел в темноту потолка и размышлял над тем, что не отказался бы занять какой-нибудь высокий пост и командовать. Чем больше он думал, тем более несправедливым ему казалось нынешнее устройство мира. Не замечая, что говорит не свои идеи, а повторяет слова Тома, он мысленно говорил себе, что чиновники-полукровки — это оскорбление вековых магических традиций, что смешанные браки не приводят ни к чему хорошему, что мода на маггловскую культуру — это деградация. Антонин вспомнил, что когда он был маленький, то часто вылезал из своей кроватки и прокрадывался к приоткрытым дверям в материнский салон, откуда доносились возбуждённые мужские голоса. Он до сих пор помнил, как испугался, когда услышал, что магглы придумали какое-то страшное оружие, с помощью которого можно уничтожить всю планету, но никак не остановятся и продолжают совершенствовать, если можно так выразиться, свои заменители магии. Теперь Антонин знал, о чём говорили тогда гости — слова ядерная и водородная бомба не были для него пустым звуком, маггловедение в Дурмштранге преподавалось на высоком уровне.

— Чёртовы магглы, — прошептал он, сжимая простынь в кулаках. — Мы бы никогда не стали уничтожать планету, даже в самых жестоких войнах.

Антонин ощутил чувство собственного превосходства. Он пошевелил пальцами, надеясь ощутить как сила волшебства появляется в них и разливается приятным теплом по всему телу, как при выбросах стихийной магии. Ничего не случилось, и он с досадой подумал, что надо научиться испытывать это потрясающее чувство когда захочет, а не только в моменты экзальтации. Тогда он повернулся на бок, закрыл глаза и представил себя повелителем мира. Это было очень просто — Антонин стоял посреди громадного зала, на нём была красивая мантия, вокруг находилось много людей, и все они заискивающе смотрели на своего господина — так вчерашний школьник нарисовал себе своё будущее, в котором он был королём.

Он заснул, улыбаясь, уронив на пол тетрадку с записями по трансфигурации.

* * *

— Ну, Долохов, вы продолжаете настаивать на том, что вам необходима ещё минута времени на раздумья? — преподаватель Трансфигурации с неприязнью смотрел на Антонина, который превысил лимит времени уже на шесть минут, пытаясь сдать экзамен и превратить жабу в сову.

— Да, да, профессор, ещё полминуты! — воскликнул Антонин. — Я уверен, что у меня получится…

— А я нет, — безаппеляционным тоном произнёс учитель. — Вы не готовы, Долохов, не пытайтесь это отрицать. В теоретической части, — он ткнул пальцем в кипу бумаг, лежащих в углу стола, — у вас всё довольно гладко, но встречаются неточности, недопустимые для волшебника вашего уровня. Что до практики, то вы не то, что одно живое существо не можете превратить в другое — у вас настольные часы получились с грифелями вместо стрелок, это значит, что карандаши вы тоже не умеете трансфигурировать. Это незачёт, Долохов, вы прекрасно об этом знаете.

Антонин похолодел. Незачёт на таком важном экзамене означал только одно — полный провал и бумажка о прослушанных в школе курсах. Об аттестате и возможности поступить в университет или устроиться на хорошую работу можно было забыть.

— Нет, прошу вас! — с горячностью попросил он. — Последняя попытка!

— Валяйте, — безразлично махнул рукой профессор.

Антонин закрыл глаза и попытался мысленно повторить длинную формулу. Как назло, чем больше он концентрировался, тем дальше ускользала от него допущенная где-то ошибка. Наконец, понадеявшись на удачу, он взял палочку и направил её на жабу. Когда всполох искр погас, ученик и учитель увидели плачевный результат трудов Антонина — существо, имеющее форму совы, но покрытое скользкой кожей жабы издало звук, напоминающий одновременно и уханье, и кваканье, словно спрашивая, за что с ним сотворили такое?

— Фините Инкантатем, — профессор вернул сове прежний вид. — Давайте ваш экзаменационный лист, Долохов.

Антонин нерешительно протянул бумагу. До самого последнего момента он не верил в то, что преподаватель выведет бордовыми чернилами яркий и чёткий «Неуд.» в графе напротив Трансфигурации.

— Вы знаете, что это справедливо, Долохов. Прекрасно это понимаете, так что не надо делать такой вид. Дурмштранг не для слабаков.

Парень сглотнул. Он часто слышал эту фразу с первого курса — старшекурсники устроили ему в своё время отменный по своей жестокости приём в спальне, приговаривая именно эти слова. Профессора, учившие Тёмным искусствам, не жалели учеников, заставляя их практиковаться в дуэлях, на каждом уроке говорили, что слабаки и маменькины сынки могут убираться из этой школы на все четыре стороны. Иногда они с ехидством добавляли, что может быть в менее притязательной школе, типа Хогвартса, их и примут.

— Что с вами Долохов? Вы как будто первый ученик за историю школы, кто не сдал экзамен.

Он поднял на профессора глаза, но глядел сквозь. Воспоминание о Хогвартсе напомнило ему о Томе. Ну конечно! Пусть он не стал очередным выпускником Дурмштранга, но ему есть куда направиться.

— Прощайте, профессор, — неожиданно весело сказал Антонин. — Я, честно говоря, даже рад, что всё так сложилось.

И, оставив своего строгого экзаменатора удивлённо смотреть ему вслед, он быстро вышел из зала. Не обратил внимания на вопросы однокурсников, спустился вниз и стремительно выбежал из замка.

В девять часов Антонин аппарировал по указанному адресу. Он оказался перед массивной деревянной дверью дома, который на первый взгляд казался совершенно нежилым. Он поднял руку, чтобы постучаться, как дверь неожиданно приоткрылась, приглашая Антонина войти.

— Добрый вечер, — нерешительно произнёс он в темноту. — Есть тут кто-нибудь.

— Здравствуй, Антонин, — раздался мягкий голос Тома, и комната в тот же миг озарилась неярким светом. — Я рад, что ты решил прийти.

Он указал в сторону стоящих в паре шагов от него людей.

— Я не один. Это мои ближайшие друзья и соратники. Познакомься, Нотт, Эйвери, Лестрейндж и Мальсибер. Это Антонин Долохов.

Молодые люди кивнули друг другу.

— Итак, — продолжил Том. — Давайте обсудим то, зачем мы собрались.

Антонин сел в предложенное кресло. Друзья Тома заняли места рядом. Антонин заметил восхищение, с каким они смотрели на своего предводителя и тоже проникся ещё неосознанным пиететом. Впрочем, он уже поверил этому странноватому человеку, уже спроецировал то, что он говорил, на свою собственную жизнь и остался доволен результатом. Теперь Том мог говорить, что угодно — Антонин был готов принять всё и расписаться под чем угодно.

* * *

Через неделю в Дурмштранге был выпускной. Антонин, несмотря на то, что не был в числе везунчиков, сдавших все экзамены, обязан был присутствовать. Он не хотел идти, ведь ему было плевать на обещанную бумажку, которой грош цена, но Том убедил его, что это необходимо. «Не стоит так резко рвать со школой, — говорил он. — Возможно, что когда-нибудь нам понадобятся её люди и тогда пригодятся и хорошие отношения». И вот теперь Антонин стоял рядом со своими однокурсниками. То, что он не смог сдать Трансфигурацию, было для них шоком. Многие злорадствовали, но были и те, кто искренне сочувствовал Антонину.

— Куда же вы теперь? — спросил его профессор Драгазов, остановив в коридоре.

— Так, есть планы, — уклончиво ответил он.

— Вы знаете, что можно попробовать сдать через год, с выпускниками следующего года, и всё-таки получить диплом. Многие используют этот шанс…

— И сдают с ещё худшими результатами, — перебил его Антонин. — Бросьте, профессор. Вы же знаете, что у нас не принято тянуть слабаков.

Говоря это, он и сам удивился неизвестно откуда появившейся наглости и вальяжной откровенности. Ещё неделю назад ему бы и в голову не пришло так разговаривать с одним из самых строгих преподавателей.

— Во что вы вляпались, Долохов? — без обиняков спросил Драгазов. — Я видел сотни несдавших экзамен, и ни один из них не был столь спокоен, как вы. Такое чувство, что вы нарочно провалились, чтобы иметь возможность делать что-то другое.

— Я не делал этого специально, — покачал головой Антонин. Он говорил правду. — Но я не вижу смысла страдать. У меня появилась возможность заняться кое-чем другим, где не надо предъявлять диплом и где ценятся таланты, а не бумаги.

— Звучит подозрительно, — резко ответил Драгазов. — Знаете, Долохов, я бы не рекомендовал вам связываться с людьми, которые обещают вам золотые горы. Чаще всего они требуют выполнить совершенно безумные условия.

— Я учту ваше мнение, профессор, — торопливо сказал Антонин. — Но, поверьте, у меня достаточно ума, чтобы не попасть в ловушку.

Драгазов окинул своего бывшего ученика мрачным взглядом. Он чувствовал, что тот изменился, но не мог сказать, как именно. Мальчик, ошарашенный известием о смерти матери пропал, и на его месте появился взрослый человек с тайнами на душе, и профессор не был уверен, хочет ли он знать их. — До свидания, Антонин, — произнёс он. — Я буду ждать вас через год.

— Я не приду, — парень покачал головой в ответ. — Спасибо вам за заботу и за то, чему вы меня научили. Думаю, мне это пригодится.

Губы Драгазова дрогнули, словно он хотел что-то добавить, но всё же воздержался. Он продолжал стоять в коридоре, смотря вслед удаляющемуся Антонину и гадая, куда подастся этот талантливый, но слишком бесшабашный и лёгкий на подъём волшебник.

Антонин вышел из школы и взглянул на неё в последний раз. Затем он повернулся к горному массиву, окружавшему Дурмштранг. Посмотрел на тёмное ночное небо, на облака, задевающие острые каменные вершины. Неосознанным движением он прикоснулся к запястью левой руки, на котором теперь был знак его новой веры и подумал о том, что это его последняя ночь, проведённая на родине. Завтра он вместе с Томом и новыми друзьями сядет на корабль, который отвезёт их в Англию, где они непременно одержат победу. Над кем и когда — пока что было непонятно, но Антонин не предавал этому значения. У него впереди была целая жизнь, чтобы разобраться, и он был уверен, что станет королём. Иначе и быть не могло, ведь мечты должны сбываться.