Когда тебе четырнадцать (гет)

Знаете, вот все время говорят: «Гриффиндорская троица! Гриффиндорское трио». А что в нем особенного-то, и почему мы тогда не можем называться «слизеринским трио»? Только потому, что мы девчонки? Глупость какая: да мы, может, еще неразлучнее, чем Поттер с друзьями, слышь, Дафна, что говорю?..

Дафна жевала принесенный с ужина бутерброд, а Миллисент старалась на нее не смотреть. Она, бедняга, задумала худеть: за завтраком ест тосты, за обедом кусок жареной курицы, а вечером выпивает стакан воды. Пока безуспешно, но Милли не теряет надежды. А Гринграсс — ее мы по фамилии постоянно называем — как назло любит пожевать на сон грядущий, вот и сейчас облизывает жирные пальцы и перелистывает страницу журнала, оставляя на ней пятна. Дафна красивая, и Милтон с шестого курса позвал ее в Хогсмид на следующих выходных. Мне Милтон не нравится, потому что он скользкий и улыбается всем подряд, но Гринграсс в восторге, все уши нам прожужжала про его глаза, руки и волосы. Я обычно прекращаю слушать ее болтовню еще на фразе: «А его пальцы!», но исправно делаю вид, что мне жутко интересно. Дафна на каждой перемене подкручивает ресницы заклятием и красит губы, за что постоянно получает замечания от Макгонагалл: той не нравится, когда студентки выглядят лучше преподавателей. На Дафну засматривается Голдстейн с Равенкло, и я ей не завидую, потому что мы подруги. Не завидую, ведь правда? Он к ней подходит и спрашивает про домашнее задание по Заклинаниям, а мы с Миллисент стоим в стороне и пытаемся друг у друга списать, чтобы не заработать наказание. Вечером мы опять будет сидеть в спальне: я заберусь на подушку, а Дафна завернется в мое одеяло и прислонится к стене. Милли усядется на пол и кинет на постель руны. Она даже умеет гадать на них, но к Прорицаниям ее предсказания не имеют никакого отношения. Трелони только и знает, что Грима Поттеру обещать, а Миллисент правду говорит.

— Ерунда какая-то, — Буллстроуд быстро собирает разложенные руны и виновато смотрит на нас с Дафной. — Врут сегодня.

— А что там? — Гринграсс даже привстала. — Ну расскажи!

— Да фигня, — безапелляционно заявляет та, — типа вы поссоритесь. Я же говорю — врут.

— Да не поссоримся мы, — убежденно говорит Дафна, — ведь так? — глядит на меня.

— Конечно, — киваю я, а сама думаю, что такого должно произойти, чтобы мы поругались?

Мы дружим с первого курса, прямо с того момента, когда Миллисент случайно уронила мне на ногу свой огромный чемодан и, чтобы добить, наступила сама. Дафна забралась на скамью и протянула:

— А давайте дружить, что ли?

Ну и дружим. Уже третий год. И за все три года только один раз поссорились: пообещали друг другу, что будем посещать одни и те же курсы, а Дафна не хотела идти на Уход за магическими существами, потому что не любит возиться в грязи. Тогда скандал, конечно, получился, Миллисент орала и стучала кулаком по столу, Гринграсс — в слезы, а я стояла как дура и не знала, что делать. Ну не могли же мы ее заставить, хотя очень хотелось.

— Да ты в задницу иди, — может, мой крик подействует? — Ты что за подруга такая, если нас бросаешь?

— Да блин, я боюсь этих чудовищ всяких! Они гадкие и склизкие, меня стошнит от их запаха, — Гринграсс вытирает сопли рукавом, а по щекам течет тушь.

— Ну и что, блин? Зато мы рядом будем, а так попадешь в компанию к Грейнджер — ты же не выдержишь интеллектуальной атаки, — мне и самой смешно, и пореветь вслед за Дафной тянет, и вообще ситуация дурацкая.

— Нет, я с вами, — мигом согласилась Дафна. Все-таки упоминание о Грейнджер — лучшее психологическое оружие.

— Ну другое дело, Гринграсс! — я обняла ее за шею и завалила на кровать. В шутку, конечно.

А сейчас Грейнджер — которой, к слову, я давно хочу разукрасить рожу — опять читает нотацию Уизли, и ее голос мешает сосредоточиться — когда пытаешься разобрать иероглифы Буллстроуд, нужно собраться с мыслями.

— Грейнджер, заткнись, а? Мешаешь.

— Сейчас перемена, так что я имею полное право… — начала дура, но я-то ее быстро окоротила:

— Да ну? Ты же грязнокровка, какие у тебя права?

Ну началось, блин, поднялись ее дружки, палочки достали, мол, пиздец тебе, Паркинсон пришел, а мне все равно — знаю, что эти правильные до дрожи чистоплюи ничего серьезнее Экспеллиармуса не применят. Это мы в гостиной по вечерам такие заклятия практикуем, что Грейнджер бы описалась от страха, а они только безбашенностью и берут. Идиоты, что с них взять — нет, чтобы обдумать все, оценить опасность, прежде чем кидаться из огня да в полымя.

— В класс!

А Снейпа гриффиндорцы опасаются — он всегда на стороне своего факультета, и мне кажется, нужно этим пользоваться. Но я декана тоже боюсь, потому что в зельях ничего не понимаю и не представляю, как можно сготовить что-нибудь приличное из мышиных селезенок, крыльев мух и сушеных муравьев. Не дано мне, но Миллисент всегда помогает, пока Снейп не видит, а еще мы вот что придумали: я делаю вид, что готовлю варево, а потом Милли разливает свое зелье на два флакона — и все дела. Правда, оценки у нас одинаковые, ну так и что, разве не бывает подобного? Подземелье я всегда покидаю одной из первых, локтями распихав надоедливых хаффлпаффцев. И сейчас, наступив Уизли на ногу, протолкалась к двери и вылетела в коридор.

— Куда спешишь, Панси? — послышался знакомый голос, и чья-то ладонь легла мне на талию. Вернее, на то место, где она должна быть.

Забини улыбался мне, и из головы разом вылетели все язвительные выражения, запас которых я с завидным упорством пополняю. Но в эту секунду они попрятались и всячески противились моим попыткам вытащить из укрытия хотя бы одно.

— Э-э, у нас сейчас заклинания, — выпалила я первое, что пришло на ум. — А что?

— Ничего, — пожал плечами Блейз и прижался ко мне еще крепче. — Ты идешь на этих выходных в Хогсмид?

— Да, — что-то внутри оборвалось и запрыгало по желудку. Вот сейчас он пригласит меня, иначе зачем подошел да еще спрашивает про деревню? — Иду.

— Точно идешь? — приподнял Блейз брови. — Уже решила?

— Да, точно иду, — пожалуй, я ответила слишком быстро, ну и плевать, главное, чтобы он не передумал.

— Тогда ты, наверное, уже написала сочинение для Макгонагалл? Можешь дать почитать? — Забини улыбнулся и чуть сжал пальцы на моей талии.

— Сочинение? — мне потом Дафна сказала, что в этот момент я выглядела тупо. Да еще и челюсть по-дурацки отвесила, как в дебильных комиксах Крэбба.

— Ну да, я на выходных тоже иду в Хогсмид, мне некогда писать самому, — нагло заявил Блейз и шепнул мне на ухо: — Пожалуйста.

— Да, я написала, — мой язык выдал меня с головой, и он же против моей воли добавил: — Я тебе вечером занесу.

— Ну вот и договорились, — ладонь Блейза мгновенно исчезла с моей талии — блин, с того места, где должна быть талия, да-да, я помню.

Забини поправил ремень сумки на плече и, развернувшись на каблуках, пошел прочь; я услышала, как Малфой хохотнул и сказал: «Я же говорил, что она дура».

* * *

Уже далеко за полночь, а в гостиной до сих пор празднуют победу в матче против Равенкло, мы, задернув полог, сидим на моей кровати. Прижавшись друг к другу, глотаем сливочное пиво из бутылок и молчим. Мы и без слов знаем, о чем думает каждая из нас: Дафна боится, что Голдстейн обидится и не будет разговаривать с ней, Миллисент с тревогой посматривает на остатки напитка, а я ругаю себя за то, что так и не решилась подойти к Забини. Весь матч думала, как начать разговор, и не придумала ничего. Вроде давно знакомы, а начать нелегко, хоть убейся — ну не подойдешь же, не скажешь: «Привет, Блейз, ты мне нравишься, давай встречаться».

А сейчас я наблюдаю за Гринграсс, слежу за движениями, мимикой, и меня гложет совсем не белая зависть. Дафна шепчет тихо, ведь доверяет нам то, о чем другим знать не положено. После матча Милтон — охотник Слизерина — завел ее в раздевалку и наговорил кучу всего. Дафна долго перечисляла все свои достоинства, которые он расхваливал, цитировала особо сахарные реплики, а мне приходилось кивать и ахать. Блин, ну почему у меня нет таких длинных волос и стройной талии — да хоть какой-нибудь талии, чтобы тело не выглядело нескладным квадратом?

— А у вас было?.. — не выдержала Миллисент. От волнения забыв про диету, она поглощала орешки, скорлупа сыпалась на простынь, но мы не обращали внимания на мусор.

Дафна, по-моему, покраснела и опустила глаза.

— Ну нам-то можно рассказать, — допытывалась Милли. — Мы же подруги, ну было, а? Да я же знаю, что да.

— Ну было-было, — согласилась Гринграсс, и в душу закралось мерзостно-стыдное чувство не то ненависти, не то презрения. Надо что-то спросить, чтобы не выглядеть дурой.

— И как? — я потянула девчонок на кровать и сама легла на живот. Дафна шептала мне что-то на ухо, но слушать желания не было. — А потом он что сделал?

— Ну… он оделся и сказал, что напишет позже, — неуверенно протянула Дафна, ковыряя пальцем дырку в покрывале.

Я знала, что Милтон не напишет. Ну Гринграсс и не ждала, наверное, потому что на следующий же день с двойным усердием начала строить глазки Голдстейну. Тот цвел как дьявольские силки перед нападением и на уроках швырял в Дафну записками, которые постоянно попадали в меня.

— Осторожнее, идиот, — прошипела я, в очередной раз почувствовав касание скомканной бумажки, но, обернувшись, не увидела ухмыляющегося лица Голдстейна. Оглянувшись, я развернула письмо и прочитала: «Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться?» Подписи не было, но почерк я узнала, и после Защиты от темных искусств дождалась отправителя в коридоре.

— Забини! — я дернула его за рукав и снова как язык проглотила — первокурсницы, и те смелее бывают. — Ты э-э… сегодня ничего мне не писал?

— Я? — он приподнял брови и смерил меня взглядом, каким окидывают флоббер-червя. — Нет, — и не спеша пошел вслед за Драко, как будто не желал испачкаться.

Ну и срать. Блейз просто хотел сделать мне сюрприз, я была уверена в этом, пока пробиралась по талому снегу к скамейкам во дворе. Я почти бежала, проваливаясь в вязкую жижу, не обращая внимания на испачканную мантию. Сжимая в руке записку, перечитывала ее снова и снова: пергамент уже истрепался и стал похож на старинную рукопись. Но на самом деле, это всего лишь письмо, написанное характерным наклонным почерком — так пишут девчонки, и однокурсники постоянно подкалывают Забини, мол, девчачий почерк у тебя.

Я нашла записку на своей кровати сегодня утром и тут же показала Миллисент — она глупо приоткрыла рот и вырвала клочок из пальцев. Пробежала по строчкам глазами и снова посмотрела на меня, будто не верила написанному. Наверное, в тот момент она мне завидовала, а я, вместо того чтобы посочувствовать, подпрыгнула на месте, плюхнулась на кровать, раскинув руки, и взвизгнула. Хотя нет, сочувствовать Милли было бы глупым, скорее, стоило сдержаться и не радоваться так открыто, но, блин, меня же первый раз пригласили на свидание.

— Да это ты сама написала, — надулась Миллисент и присела на свою постель. — Кто мог тебя пригласить?

— А ты думаешь, что Блейз не мог? — да она просто ревнует.

— Так он же по Дафне прется, — протянула Буллстроуд с мстительным удовольствием. — Вряд ли обратил бы внимание на кого-то еще.

— Но записка лежала на моей кровати, — я даже ногой притопнула для пущей убедительности. — Сегодня в семь, — надо было еще язык показать, но это стало бы для бедняжки Миллисент сокрушительным ударом.

На ботинки налипла грязь, превратив их в бурые комья, и я еле отмыла их снегом: вдруг Блейз обратит внимание на обувь? Поправив волосы, я взглянула в зеркальце и осталась довольна — вместо обычных свисающих прядей увидела аккуратные локоны, все-таки заклятие для укладки действует.

— Тс-с, — шикнул кто-то, и я замерла, как будто невидимый голос обращался ко мне. — Ты все-таки пришла.

Да, пришла, но меня не должно быть видно. Звук поцелуя показался мне противным чмоканьем, любопытство победило страх, и я выглянула из-за угла. Под аркой, ведущей в школьный двор, стоял Блейз, которого я ожидала увидеть. Но Дафна не входила в мои планы. Она, словно лишний кусок пазла, нарушила картину, выстроенную мною еще утром. Вот я подхожу к Забини, он улыбается, а я шаркаю ножкой и, поломавшись, позволяю себя поцеловать. И Гринграсс, блядь, не было на этой картине!

Пока я добежала до замка, мантия, изгвазданная вконец, сползла с плеч — я забыла застегнуться, — а в ботинки набилась грязь. Дерьмо, какое же дерьмо, Миллисент, ты слышишь? Ты слышишь, Милли, ну где же ты? Мне надо рассказать, чтобы ты поняла, какая же шлюха наша подруга.

— Она… там с Забини… а я… — Милли поднялась с кровати, и красочный журнал упал на пол. Миллисент наклонилась, чтобы поднять его, но я оказалась быстрее: — Да брось ты эту макулатуру! Похрен на нее! Дафна там лижется с Забини, с моим Забини, блин!

Мне хочется разнести кровать Гринграсс, руки чешутся изодрать в клочья ее мантии, разбить безделушки на прикроватной тумбочке — и я не привыкла отказывать себе в удовольствии. Миллисент что-то кричит, а я ору «Диффиндо!» и с исступлением наблюдаю, как фигурки превращаются в стеклянную пыль. На тебе, сука! Ненавижу-ненавижу, чтоб тебя гиппогрифф покусал.

— Отпусти! — я вырываюсь из лап Буллстроуд и бегом поднимаюсь по лестнице в гостиную, по дороге пиная стены. Пальцы ног онемели, я вою от бессилия и боли, и колочу кулаками по необтесанным камням. Наверное, по мне плачет Мунго, ну и пусть, забирайте, мне не жалко: пару лет отдохну от унылых рож.

— Панси? — Нотт поднимается с дивана, похожий на палку, обмотанную мантией. Он самый высокий на курсе и самый худой — наверное, даже Поттер уступает ему в худобе. — Ты чего? Ты чего ревешь-то?

— Слушай, я правда страшная, да? — я задала единственный вопрос, который меня волновал. — Ты бы смог меня поцеловать?

— Ты о чем? — опешил Теодор и отшатнулся.

— Ну блин, не знаешь, что ли? — я не понимаю, как дотянулась до него. Губы у Нотта мягкие и безвольные, но мне плевать — просто нужно доказать самой себе какую-то фигню. Не могу точно сказать, что за фигня, но ведь я же не хуже Дафны. Миллисент хуже, а я — нет!

Теодор вошел во вкус и противно, скользко слюнявил мне шею, громко выдыхая и нелепо приседая. Так гадко мне еще никогда не было, но упорство, которое я воспитывала в себе с детства, не давало остановиться. Я положила его руку себе на грудь — лифчик создавал видимость ее существования — и провела языком по нижней губе Теодора.

— Нет, погоди, — холодные пальцы Нотта уже расстегивали мою рубашку, когда я опомнилась: — Отпусти, блин, придурок, — я отталкиваю его руки и не вовремя вспоминаю рассказ Дафны про первый раз. — Не подходи ко мне! — мой визг, наверное, слышен даже в гриффиндорской башне.

— Так ты же сама… — Теодор растрепанный и до дрожи мерзкий. Ошалелые глаза похожи на пуговицы, завернутые рукава открывают костлявые руки, и у него стоит, я вижу. Дерьмо, меня сейчас стошнит, я едва сдерживаюсь, часто сглатывая.

— Да кому ты нужен, — выплевываю я и загоняю предательские мысли на задворки сознания, но они, коварные падлы, не желают сидеть на задворках и хозяйничают у меня в голове. — Дрочить иди, — и опускаюсь на пол, закрыв лицо ладонями.

«Ты тоже никому не нужна, а Забини променял тебя на Гринграсс. А Дафна красивая, у нее классная фигура, тонкая талия и большие глаза, а еще она теперь опытнее, чем я или Миллисент. Блин, да она настолько далеко, что не догнать. А я никчемная и страшная — в зеркало посмотреть стыдно, и ничего с этим не поделаешь».

Я знаю, что сейчас похожа на ребенка, который выпал из кроватки. Я достала зеркало, чтобы видеть свою физиономию в этот момент, хочу запомнить себя такой — уродиной с размазанной по морде косметикой. Плачу навзрыд, широко открыв рот, красный нос, похожий на пуговицу, становится сизым, слезы застилают опухшие глаза, вытираю черные разводы белым рукавом и с удовольствием смотрю на испорченную рубашку.

— Панси? Панси, — сучка Дафна привалилась ко мне сбоку и обнимает. Вот же сука! Как будто и не случилось ничего.

— В задницу иди, дорогая подружка, понятно? — я отпихиваю от себя ее руки.

— Панси, поднимайся, там же грязно…

— Ты такая тва-а-рь, — вою я, уткнувшись ей в плечо.

— Да-да, я тварь, — кажется, она готова признаться во всех убийствах, совершенных в истории человечества, только чтобы я успокоилась. — Давай мы сейчас пойдем, и ты мне расскажешь, какая я тварь, ладно?

И мы идем. Я неуклюже поднимаюсь, опираясь на плечо Гринграсс, и плетусь в спальню. В спальне рассказываю, какая же она сука, и как я ее ненавижу. И даже не думаю извиняться за изорванные мантии, ведь Дафна заслужила. Вместо этого я наклонилась, провела ладонью под кроватью, собирая пыль, и небрежно мазанула по ее лицу. Она вытирает щеку и хватает меня за волосы: мы боремся как две курицы на импровизированной арене, а Миллисент машет руками и пытается нас разнять. Больно, на глаза опять наворачиваются слезы, а Дафна, измазанная грязью, оцарапала мне висок, гадина. Миллисент, раскинув руки, стоит между нами и грозно так зыркает: мол, шаг сделаете, сама обеим волосы повыдеру. Легкие раздирает кашель, и я сплевываю на пол, а Гринграсс тяжело дышит и стаскивает с себя одежду. Тупо наблюдаю за тем, как она раздевается до бюстгалтера и лезет под одеяло, отворачивается к стене, но я еще не закончила.

— Ведь мы же подруги! — взывает Милли и удерживает меня от продолжения драки.

— Мне сра-а-ть, — да, мне все равно, я всего лишь подросток с неустойчивой психикой, или как там говорится?

— Да забирай ты себе этого Забини, мне он нафиг не нужен, если такое дело, — всхлипнула Дафна из-под одеяла.

Я откидываю с нее тряпку и сажусь рядом, отпихивая Гринграсс к стене.

— Двинься, — и ложусь рядом, обнимая за талию. Она нехотя отбрыкивается, но бурчит:

— Он хреново целуется, ты ничего не потеряла.

Забини козел, а руны-то не соврали — из-за Блейза мы чуть было не рассорились, и я Гринграсс выскажу с утра все, что о ней думаю, ведь с подругами нужно быть честной.

— Вы обе такие дуры, — качает головой Миллисент, похожая сейчас на умудренного профессора.

Обнявшись, мы засыпаем в слезах. И просыпаемся ночью: Милли свалилась с кровати и даже не извинилась за беспокойство. Ну и нафиг — главное, что мы вместе.