Эклеры (джен)

Обычно центральный район к западу от больницы Св.Джеймса считается относительно тихим местечком в Саутси. Здесь, ни в пример соседним Портси и Портсмуту, редко случаются потрясения, способные нарушить неторопливый уклад здешней жизни. Жизни спокойной и размеренной, подобной пресловутому чаепитию в «пять часов». При такой жизни каждый человек точно знает, что пять дней в неделю он должен корпеть над немного нудной, но от этого не менее увлекательной работой, а выходные посвятить семье и друзьям.

Именно к такой жизни должны стремиться все «благоразумные люди» — офисные клерки, мелкие торговцы и служащие муниципальных учреждений. К слову сказать, такие люди и проживают в Саутси — «благоразумные», а вместе с тем — тихие и законопослушные, для которых выбраться в выходные поболеть за любимую футбольную команду — это уже целое событие. А больше им ничего и не надо. Никаких потрясений.

Да их здесь и нет.

Разве что изредка, ближе к ночи, иногда приходится выпроваживать порядком подвыпивших посетителей из местных пабов «Ломонос» и «У Марли». Но это — ночью. Да и то, из-за того, что те же «благоразумные люди», не рассчитав свои силы, взяли лишнего за один рауд. Не более.

Но с кем не бывает? Разве это потрясение?

«Вот в соседнем квартале — Портси, — полицейские Ее Величества недавно поймали шайку контрабандистов во главе с самим Шоном Иганом. Говорят, они хотели переправить целый контейнер румынских сигарет с континента. Подумать только — совсем стыд потеряли!.. А по улицам Портсмута с наступлением темноты вообще ходить небезопасно… У старых доков даже патруль не появляется!.. На рынке в Хабор вечно обвешивают…»

Словом, поговорить о делах в соседних кварталах можно было всегда. В Саутси же, к счастью, все было тихо и спокойно.

Наверное, именно поэтому все так поразились, когда около пяти часов после полудня на углу пересечения Меон и Холлам роудс разразился настоящий скандал. Еще немного, и он мог перерасти в драку.

Владелец местной кондитерской, закатав рукава накрахмаленной белой сорочки и выпятив живот, угрожающе надвигался на крючконосого мужчину, за которым прятался перепуганный маленький мальчик лет трех-четырех.

— Это все ваш пацан! Платите!

— С какой это стати? — недоумевал крючконосый мужчина.

Звали его Тобиас Снейп, и, по правде говоря, он уже догадался: «с какой стати ему придется платить». Да и как тут можно было не догадаться?

Все просто как дважды два.

Опять этот гаденыш отличился.

Он, значит, отличился, а отцу — плати.

Ну уж нет!

Ни с того ни сего выкинуть на ветер с десяток фунтов, если не больше, не входило в планы Тобиаса.

Однако и владелец кондитерской отнюдь не собирался оставить все просто так и убраться подобру-поздорову, как ему с самого начала и советовал Тобиас.

— Ах, с какой стати? — зло прищурившись переспросил он. — Я, вот, сейчас вызову полицию, и вы узнаете «с какой стати».

Тобиас в ответ только рассмеялся:

— Давай вызывай! Расскажи и им, что ты полный придурок!

— Да как вы… Да как ты… Я же видел!..

— А я вчера видел самого адмирала Бенбоу!?¹

— Кого?

— Бен-боу! — произнес Тобиас по слогам.

— Да что же это?! — несчастный кондитер просто растерялся. — Я же видел!.. На самом деле — видел…

— И что ты, мать твою, там видел?! — Тобиас резко махнул рукой в сторону кондитерской.

— ВСЕ! — только и смог выдохнуть владелец.

На самом деле он хотел сказать, что отлично видел, как этот его сопливый мальчишка подошел к стеклянному фасаду, за которым находилась импровизированная витрина с множеством сладостей. Видел, какими глазами он смотрел на эклеры, шоколадные и клубничные кексы, конвертики с засахаренными абрикосами и миндальный торт, который стоял чуть поодаль от остального товара. А главное, видел, как он раз, второй, третий дотронулся до витрины, оставляя следы от грязных ладошек на стекле.

При виде этого владельца кондитерской прямо покоробило от омерзения.

Нет, обычно он относился к детям хорошо. Ведь именно благодаря детям и процветало его маленькое, но прибыльное заведение.

Но этот малый был весь какой-то неряшливый, даже грязный. Чего стоила только одна его рубашонка с дыркой на грудном кармане и множеством пятен? А черные, торчащие во все стороны волосы? Так и до косоглазия недалеко.

И куда только мать смотрит?

Мужчина уже хотел выйти и отогнать это немытое недоразумение подальше от кондитерской, но его отвлек очередной покупатель.

«Пирожные в глазури, к сожалению, вчерашние… Лучше возьмите фисташковое печенье с клубникой… Не пожалеете…»

Вдруг раздался тихий хлопок, затем послышалось шуршание, и на него подул легкий ветерок. Владелец кондитерской повернулся на шум и так и ахнул.

Стеклянной витрины не было и в помине. Вместо нее осталась одна пластиковая рама, а ветка ближайшего каштана теперь преспокойно влезла внутрь помещения и тихо покачивалась от налетавшего ветра. Виновник же всего (в этом владелец кондитерской не сомневался ни на минуту) — этот сопливый мальчишка, — преспокойно стоял рядом и с довольным видом уплетал эклеры. Весь подбородок был вымазан кремом…

Вот и все, что он видел.

И это была правда. Такая же правда, как и то, что сам по себе владелец кондитерской был вовсе человек не злой и не жадный. Просто сегодня утром у него случился крайне неприятный разговор с женой, которая израсходовала раньше срока выданные ей на месяц деньги. И теперь просила выдать ей еще «немного», дабы она могла купить подарки племенникам. И это сейчас — когда муниципальные власти должны вот-вот поднять подходный налог! В общем, он ей отказал. Слово за слово — и они разругались, да так, что у владельца кондитерской до сих пор руки дрожали при одной только мысли о жене.

А тут еще и этот уродец!

Нет, просто так это оставлять нельзя — не то совсем обнаглеют.

— Я видел все, — повторил владелец кондитерской. — Это ваш пацан сделал.

— Да что сделал? — в разговор вмешался мужчина, который раньше тихо стоял рядом с крючконосым.

— Убрал стекло с витрины.

— Убрал стекло? Как это?

— Флин, да что ты в самом-то деле?! — вскипел Тобиас. — Разве не видишь, что это старый мудазвон!

Лицо владельца кондитерской пошло красными пятнами.

— Прекратите меня оскорблять! Немедленно! — прикрикнул он.

— А ты кончай нести всякую чушь!

— Здесь. Была. Витрина, — в бешенстве произнес владелец кондитерской, при этом яростно комкая фартук.

— Ну и где она теперь?

— У своего пацана спроси — где.

— Пошел ты знаешь куда?!

В это момент ребенок выглянул из-за отца и, запинаясь, произнес:

— Там пирожные… смотрел…

— Что — смотрел? — владелец кондитерской тут же перевел на него взгляд.

— Я не специально, — жалобно добавил ребенок.

— Сев, заткнись!

— А ну-ка, пусть говорит! — владелец кондитерской попытался обойти крючконосого мужчину и ухватить мальчишку за шиворот.

Не тут-то было — Тобиас круто повернулся и вновь загородил собой ребенка.

— Со мной сначала поговори!

— С тобой разговаривать абсолютно бесполезно.

— Ну так и вали…

— И уйду, — заявил владелец кондитерской уже более спокойно, — только заплати сначала.

— Черта с два!

— Витрина…

— Пошел ты с ней!

— Эклеры…

— Ах, эклеры! — Тобиас даже рассмеялся от досады. — Ах ты, старая сволочь! Я тебе сейчас эти эклеры знаешь куда засуну?!!

— Тобиас, полегче, — Майкл Флин придержал его за плечо. — Люди же смотрят.

Тобиас повел плечом, сбрасывая руку, но Флин не унимался. Делать нечего — он обернулся…

Так и есть. Таращатся все кому не лень, начиная от пожилой парочки за столиком соседнего летнего кафе и заканчивая небольшой группой придурков-хиппи (вот кому делать нечего!) на противоположенной стороне улицы. Все качают головами, тихо переговариваются, какая-то женщина предлагает все-таки вызвать полицию — благо полицейский участок рядом. Даже эти ненормальные пацифисты о чем-то тихо спорят между собой, то и дело поглядывая в его сторону.

Владельца же кондитерской всеобщее внимание ничуть не смущало, наоборот — вселяло уверенность: раз люди на «его стороне», то и правда будет за ним.

— Ишь, сколько шума-то понаделали, — произнес он, почесывая затылок. — Заплатили б уже и…

— Сейчас-сейчас! — Тобиас рылся в карман, ища хоть какие-то деньги. — Сейчас, мать твою.

Дальше разговаривать не было никакого смысла — он швырнул под ноги смятую бумажку в пять фунтов. Владелец кондитерской только рассмеялся:

— Да вы мне на полсотни всего понаделали! Придется все-таки вызвать…

— Мне кажется, этого вполне достаточно, — к ним подошел пожилой мужчина с аккуратно подстриженной седеющей бородкой и в каком-то странном балахоне.

«Неужели из этих хиппи? Ну сейчас начнется…» — только и успел подумать Тобиас, как другой пожилой господин с длинными волосами и в таком же странном балахоне обратился к нему:

— А вы ступайте. Все будет в порядке.

— Едва ли, — отозвался Тобиас, указывая на кондитера.

С ним что-то произошло: он вертел в руках пятифунтовую купюру, рассеяно оглядывался по сторонам и, казалось, никого не узнавал.

— Ступайте! — повторил незнакомец более настойчиво.

Странные они какие-то.

Тобиас еще раз обвел всех взглядом — хиппи также смотрели на него, словно чего-то ждали, а кондитер все вертел в руках пять фунтов.

Точно странные. Даже жутко от них стало.

Выругавшись сквозь зубы, он подхватил Северуса под мышку, как котенка, и двинулся вверх по Холлам роудс.

Единственный выходной был испорчен окончательно.

Еще и эти чокнутые хиппи. Такое ощущение, что нормальных людей попросту не осталось — одни придурки кругом. А самый главный из них сейчас судорожно болтал ногами у него за спиной, пытаясь высвободится, и плакал.

Все из-за него.

* * *

А ведь с чего все началось…

Эйлин, как всегда, раз в месяц нездоровилось; ребенок же, не желая слушать никакие уговоры, требовал только одного — пойти в парк. Положа руку на сердце, тащится в парк Тобиасу ужас как не хотелось. Вместо этого он мечтал поудобнее устроиться в любимом кресле у открытого окна и, как любой достопочтенный человек в воскресный день, в тишине почитать газету. Когда ты шесть дней в неделю с утра и до самого вечера проводишь на нижних лесах судоверфи, где от воздушного молотка грохот стоит такой, что сам себя не слышишь, к тишине начинаешь относиться иначе. Наслаждаешься каждым мгновением, когда вокруг все не гудит и не стреляет.

Но Северус глядел своими этими черными глазенками так жалобно, так просительно, что Тобиас не выдержал и повел его в ближайший сквер на Прайори Кресент. Идти куда-то дальше было лень. В сквере они устроились на одной из скамеек под раскидистыми ветвями старого дуба, который рос здесь, должно быть, с незапамятных времен. Полукруглая детская площадка в центре сквера блестела на солнце, словно чисто вымытая. Туда-то сразу и умчался Северус.

Вообще, стоит отдать ему должное: в сквере ребенок вел себя вполне терпимо. Всего два или три раза подбегал к нему, показывая улиток и большую зеленую гусеницу с соседнего дерева, а затем и вовсе — поспешил смотреть, как мальчишки постарше запускают воздушного змея.

Так что можно было спокойно дочитать вчерашний выпуск "Таймс"…

«Москва, 23 августа, Советский Союз поставил шестиместное гидросудно на подводных крыльях британской фирме Broke Marine — Лоусофт, — которая, в свою очередь, является дочерней компанией Dowesft Holdings.

Советский источник сообщает, что строительство гидросудна было полностью завершено два месяца назад, и теперь оно ожидает отгрузки в одном из портов Ленинграда…» ²

Советский источник сообщает… Правильно, давайте теперь у них будем закупать всякую дребедень. Сами-то, поди, уже давно ничего толкового не производим — только все бухаем деньги не понятно во что. Подумать только, он изо дня в день вкалывает на судоверфи, а правительство нет, чтобы зарплаты пересчитать, закупает судна на подводных крыльях. И где?..

Морская держава катится к чертовой матери! А Тори еще и уступы пароходным маслом смазывают, чтобы, не дай бог, не притормозить на «спуске»…

Ну и пусть катится, старая сволочь! Все равно уже.

Хотя нет, не все равно.

Все равно — когда ты один, и совсем другое дело — когда у тебя на руках ребенок.

Кстати, где он?..

Тобиас принялся озираться по сторонам.

Воздушный змей парил высоко-высоко в безоблачном небе. Уже едва можно было различить цветной рисунок — вклейку с изображением одного внутри другого синего, белого и красного кругов — опознавательный знак воздушного флота. Впрочем, красного уже и не видно. Мальчишки давно разбежались, а Северус играл на детской площадке. С важным видом, заложив руки за спину, он расхаживал по краю песочницы, при этом разрушая фигурки из песка, которые налепила малышня.

Шаг, второй, третий, хлоп — нет зайчика из песка. Шаг, второй — теперь, вроде бы, нет бабочки. Шаг, второй, третий, повернулся и раздавил пластмассовую формочку.

Только посмотрите на него.

Эдакий поганец!

Вот кто-то из малышей разревелся, к нему подскочила мать, и Северус, не дожидаясь, пока его начнут ругать, прибежал к нему и уселся рядом.

— Ну что? — Тобиас перевернул газету. — Домой?

Северус отрицательно замотал головой и принялся раскладывать на скамейке серые камешки, которые сам и собрал где-то с час тому назад.

— Тогда иди еще погуляй, — Тобиас кивнул в сторону детской площадки, где женщина все еще пыталась успокоить плачущего ребенка.

— А-а… Туда не хочу.

— Тогда пошли домой. И обедать уже пора, — Тобиас поднялся с лавки. — Пошли-пошли.

Ребенок не шелохнулся.

— Пошли! А то здесь оставлю!

С этими словами Тобиас двинулся к выходу из сквера, Северус нехотя поплелся следом.

В полном молчании они вышли на аллею, прошли вдоль Милтон роуд мимо закусочных и библиотеки Беддоу, а затем и свернули на Меон роуд. Там-то Тобиас и повстречал Майкла Флина — старого приятеля и просто хорошего человека, с которым они не виделись, наверное, лет сто, с тех самых пор как Тобиас с семьей переехал в Саутси. Разговорились, благо тем для беседы было предостаточно. Решили вечером зайти посидеть к «Марли», как раньше, пропустить стаканчик-другой.

Помнится, в это время Сев еще пытался что-то сказать — дергал его за рукав, тряс за руку, а он не обращал внимания. Ни до того было. Затем, вроде, отстал.

И тут нате вам — распишитесь!

* * *

Мелкому гаденышу несказанно повезло, что Тобиас растратил всю злость на этого чертового кондитера, а то, наверное, мог бы и пришибить под горячую руку. Ведь уже не в первый раз этот поганец умудряется все испортить. А так Северус отделался лишь затрещиной и парочкой подзатыльников, да и то из-за того, что по дороге домой не мог усидеть тихо: сучил ногами, брыкался, даже пробовал за палец ухватить. И все ревел, не переставая, впору было дождевик надевать.

Когда они, наконец-то, вернулись домой, Северус был весь красный от крика. Глаза и щеки опухли, сопли размазались по лицу — та еще картина. Даже на висках вены повздувались.

Делать нечего.

Тобиас, наплевав на новую велюровую обивку, аккуратно поставил его на банкетку в коридоре и попытался успокоить. Не тут-то было. Ребенок упрямо смотрел исподлобья и судорожно всхлипывал. Потом попытался оттолкнуть руку Тобиаса, когда он принялся вытирать ему лицо, но не удержался на ногах и свалился на пол, попутно прихватив с собой коробку с рукоделием, которая лежала тут же, на банкетке. Тобиас кинулся его поднимать, но зацепил ногой, стоявшую рядом подставку для зонтиков… Грохот поднялся такой, что, должно быть, во всей округе было слышно. Именно на этот шум и прибежала перепуганная Эйлин.

И тут такое началось…

Оказывается, он такой-сякой, ничего не смыслит в детях, а в своем родном сыне — тем более. У них ведь растет такой умный мальчик, особенный, не такой как у других. И стихийная магия у него такая сильная. Это все нормально.

Чему тут удивляться? Волшебник — одним словом.

Придурок — одним словом. Под стать этими «хиппи», которые на самом деле были представителями какой-то там группы аннулирования случайного волшебства и прибыли специально, чтобы все уладить. Просто не решались сразу подойти — хотели все незаметно сделать.

Просто стояли и пялились, трусливо поджав хвосты.

Больше не было сил выслушивать весь этот бред, и Тобиас ушел на кухню. К тому же он с самого утра ничего кроме сэндвичей и чашки какао перехватить не успел. В отличие от Северуса, ему лишний раз и тарелку супа налить забывали. Не до этого — как сейчас.

Однако даже на кухне, сквозь плотно закрытую дверь до него доносились причитания Эйлин.

«Бедный мой сыночек! Теперь будем только с тобой гулять…»

Вот и пошла бы! А то, видите ли, у нее месячные. У других баб тоже месячные и ничего, а эта теперь еще целую неделю скулить будет, как сука. И родила сучонка, по которому ремень давно не хаживал. Нет, теперь с ним разговор короткий будет: нагадил — получай, сразу через лоб, и нечего сопли размазывать. Не девка!..

* * *

К вечеру все окончательно успокоились: Эйлин напоила ребенка отваром на основе валерьяны и теперь, усадив его к себе на колени, вполголоса читала книжку. Северус, положив голову ей на плечо, слушал внимательно, лишь изредка смешно изгибал бровь, словно хотел что-то переспросить. Но так и не спрашивал. На буфетной полке у стены тихо потикивали каминные часы ручной сборки — невероятно старые, еще его деда. Помнится, это был подарок матери в честь его помолвки с Эйлин. Переезжая, они прихватили часы с собой со старой квартиры, и теперь они так и стоят на буфете. В углу тихо жужжал довоенный приемник — вещания по воскресеньям не было.

Смешно сказать, но Тобиас очень любил вот такие тихие летние вечера, когда уже не светло, но еще и не темно — только смеркается, а гостиная наполнена всевозможными звуками легкого потрескивания, тиканья, жужжанья и запахами.

Сквозь приоткрытое окно в комнату залетал еще теплый, несмотря на конец августа, ветерок. Играя, он раздувал кружевные занавески и приносил с собой запах бензина с соседних улиц да горьковатый, едва уловимый, запах моря, которое находилось всего в полумиле от их дома. Сейчас бы прогуляться.

Впрочем, почему бы и нет? Вчерашняя газета уже давно ему осточертела. Завтра все равно выйдет новая. Так зачем?..

Тобиас поднялся, подошел к Эйлин и заботливо укрыл ее и ребенка вязаным пледом. Она, продолжая читать книгу, машинально придержала рукой угол одеяла, отороченного самодельной бахромой. Тобиас легонько коснулся губами ее волос, а затем вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.

На улице холодало. Он поплотнее запахнул рабочую парку и пошел к ближайшему перекрестку, но, не дойдя нескольких футов, развернулся и пошел назад, потом остановился где-то на середине пути. Попросил огоньку у случайного прохожего и крепко призадумался…

Над головой тихо шелестела листва высокого каштана. Сквозь нее пробивались косые лучи уличного фонаря, образуя на асфальте желтые полосы. Они тянулись через всю улицу и тонули в кустах жимолости, за которыми находилась каменная кладка заброшенной фабрики.

Изредка проходили люди, но его совсем не замечали. Все были заняты своими делами, заботами. А Тобиас так и стоял — думал и курил, курил и думал…

Почему у него все выходит наизнанку. Не так, как у всех людей. Может, он на самом деле никудышный отец, никудышный муж… Может, Эйлин права, и ему вообще не стоило семьей обзаводиться…

Да нет, глупости. Немного вспыльчивый — это да! Бывает. Этот грешок он за собой давно уже приметил.

Вот сегодня — зря он так напустился на Сева, — во всем виновата эта жирная сволочь. Из-за него и ребенку перепало. Хотя и Северус тоже хорош. Допустим, стекло с витрины исчезло, но зачем же сразу хватать эклеры? Говорили же ему, что чужое брать — нехорошо.

«Чужое брать — нехорошо», — тихо повторил мужчина и рассмеялся.

Тобиас отлично помнил как сам, будучи года на два старше Северуса, лазил с ребятами постарше за яблоками в сад мистера Барнса. Помнил, как хозяин выскочил на крыльцо, и мальчишки кинулись убегать, подтягиваясь и прыгая через забор. Он тоже подтянулся, прыгнул — и так и повис на заборе. Помнил, как этот самый Барнс отходил его хворостиной по голой заднице. Потом он несколько дней присесть не мог. И ничего — через неделю опять полез за этими самыми яблоками. Зато отъелся до отвала, потом еще живот болел. Так-то! Яблоки… А здесь целая витрина всевозможных сладостей.

Вроде бы Эйлин сегодня говорила, что эти «хиппи» память кондитеру подчистят — ничего о случившемся помнить не будет. Это у волшебников такая служба особенная, вроде нашей службы спасения. Ничего не скажешь — очень удобно.

Не будет?

Вот и проверим.

Тобиас затушил сигарету и быстрым шагом двинулся через Уоррен-авеню к этой злополучной кондитерской на углу. Домой вернулся только через час, торжественно неся перед собой целую коробку с эклерами. Эйлин, при виде этого, только покачала головой:

— Тобиас, а ты ведь на самом деле тоже большой ребенок.

Он ей ничего не ответил, просто прислонился к стене и наблюдал, как она весело щебечет, как расставляет чашки, взмахивает палочкой и разводит огонь на плите, ставит чайник и что-то говорит-говорит, не умолкая…

Северус, укутанный пледом, уже почти засыпал в кресле, но Эйлин его растолкала и усадила за стол.

От горячего чая, разлитого по фарфоровым чашкам, поднимался легкий пар. Полированная поверхность столешницы слегка запотела вокруг салфеток, и Северус задумчиво водил по ней пальцем, оставляя влажные разводы. Эйлин подвинула к нему коробку с эклерами.

— Ты почему не ешь? — спросила она у сына.

— Давай налетай, — весело подмигнул ему Тобиас, откусив половину своего пирожного. — Помнится, сегодня утром у тебя аппетит получше был.

Ребенок искоса глянул сначала на него, затем на Эйлин, нерешительно отодвинул от себя раскрытую коробку с эклерами. Послышался скрежет отдвигающегося стула — Северус вылез из-за стола и, пошатываясь, направился к себе наверх.

В наступившей тишине были отчетливо слышны звуки легких детских шажков по скрипучему полу.

— Fin –

1) Джон Бенбоу (1653 — 1702) — офицер британского флота, дослужившийся до звания адмирала. Его именем было названо три корабля ВМФ Великобритании; один из которых до 1965 года дислоцировался в Портсмуте.

2) The Times, Saturday, August 24, 1963.