Лучшая месть – забвение (гет)

"Любовь — как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца".

Виктор Гюго.

Я научился слушать тишину... За последнее время она стала моей самой близкой подругой. С ней можно не прятать свое лицо за маской, не скрывать своих истинных чувств, если таковые, конечно, еще остались. Ей можно поведать о своих страхах и сомнениях, выплакать горе и отчаянье, сорвать злость и накопившуюся за столько времени усталость, получив взамен молчаливую поддержку.

Как тишина — нечто неосязаемое и необъятное — может выражать поддержку, спросите вы. Может, еще как может. Когда проводишь наедине с ней долгое время, учишься различать окружающую тебя атмосферу. Когда мне становится совсем плохо, кажется, что она утешает меня, обволакивая, словно заботливая мать свое чадо. Возможно, я просто схожу с ума. Но мне все равно. Я утопаю в водовороте снов и видений, не зная сам, где граница между ними и явью. Меня постоянно преследуют тени прошлого, но я запутался в их переплетении и теперь едва ли смогу определить, что было раньше, а что — позже.

Я теряю чувство реальности, все глубже погружаясь в бездну отчаяния и боли. Я не могу больше. С каждым мгновением я все отчетливее понимаю — мне не выжить в этом аду. Не понимаю, как крестный выдержал здесь много лет и вышел относительно нормальным?.. Воспоминание о Сириусе, словно ниточка, потянуло за собой в пучину новых видений. Перед моим взором вдруг возникло лицо той, без которой жизнь моя опустела, сгорела дотла, оставив от себя лишь страдание — бесконечное, нескончаемое, невыносимое страдание.

Потрескавшиеся губы без конца шепчут ее имя — такое родное и такое любимое, но из горла не доносится ничего, кроме хрипа. Я помню вкус ее губ, запах ее волос и тела. А теперь ее нет. Нет... Как же больно! Я и не знал, насколько сильна эта боль, хуже, чем физическая. Я не хочу жить в мире без нее. Только с ней я мог чувствовать себя живым.

И они еще обвиняют меня в убийстве той, кем я дышал? Они не понимают... Они должны были искать ее убийцу, но нашли его в моем лице. Но мне все равно... Все равно!.. Единственное, о чем я сожалею — я не смогу наказать тех, кто виноват в ее смерти больше меня. Я тоже виноват: я не смог ее защитить.

Глаза заволакивает безжалостный туман, я все глубже погружаюсь в пучину безумия.

— Любимая... Родная моя... не покидай... Я виноват... Заплатят за все... Я так люблю... — ледяным паром вырывается из моего рта свистящий шепот. Я не запоминаю, о чем говорю в минуты безумия, только знаю, что тень ее все время перед моими глазами.

Мне не искупить вину, не искупить всю ту боль, что я причинил ей... Лучше бы они убили меня. Я не хочу жить. К ней... к ней... в небо!..

Еще теплится в сердце любовь,

В захолустье счастливый дом.

* * *

"Так уж устроено природой: ничто так не усиливает любовь к человеку, как страх его лишиться".

Плиний Младший

Семнадцать лет. Совершеннолетие. Время, когда надо решать свою дальнейшую судьбу. Время перемен — неважно, хороших или плохих — всегда заставляет тебя оглянуться по сторонам. В тот год мы заканчивали школу, после чего должны были быть готовы вступить во внешний мир. Туда, где разгоралась война с Волдемортом.

Но тогда это мало волновало меня. Не потому, что я так был уверен в своей победе над темным магом, нет. Просто все мои мысли занимала она: девушка, которая мне небезразлична. Странно, мы всегда были вместе — с первого курса. Я, невысокий мальчишка с вечно растрепанными волосами и шрамом на лбу, и она, с копной непослушных каштановых волос и вечно с книжкой в руках. Тогда, на первом курсе, нас сблизил не один факультет, не совпадение интересов и характеров, а страшное событие — нападение тролля. Мы с Роном спасли ее, и с тех пор были не разлей вода. Случались иногда ссоры и разногласия между нашим трио, но все они казались столь незначительными по сравнению с нашей дружбой.

Я счастлив, что мне выпал шанс познакомиться с Роном и Гермионой. Теперь я просто не представляю, как бы жил без них. И без нее. Гермиона, — я и подумать не мог, что она — моя судьба, мой рок, мое проклятье. Стоит мне подумать о ней, по телу разливается приятное тепло и на лице возникает глупая улыбка. Я любил ее — сильно, до боли в груди, и люблю до сих пор.

Но только перед нашим последним курсом, я смог найти в себе смелость признаться ей в любви. Она в ответ только улыбнулась, и первая коснулась моих губ, и я ответил на поцелуй со всей страстью, на какую был способен. С тех пор мы стали друг другу еще ближе, хотя казалось, что ближе-то уже и некуда. Мы никому не сказали о нас, не смея раскрыть наши отношения, и держали все в тайне.

Но потом кто-то узнал об этом. Как, я не могу себе вообразить, но сути незнание не меняет. Мне пришла записка, текст которой я помню до сих пор.

Теперь я знаю, как уничтожить тебя, Гарри Поттер. Любовь тебя и погубит.

Послание не было подписано, но я и так догадался от кого это. Меня охватила паника. Я не знал, что мне делать. Возможно, это стало моей ошибкой. Решив попытаться оградить любимую от неминуемой опасности, я отдалился от нее. Видя в ее глазах непонимание и боль, перемешанные с любовью, я не нашел в себе права подвергать ее опасности. Если бы я тогда понял, что все это уже бесполезно. Но страх за любимую лишал меня разума. Ведь говорят же, что у влюбленного человека шоры на глазах? Вот и у меня тоже были. Плотные и тяжелые шоры.

Я все время пытался понять, почему судьба ко мне так несправедлива. Неужели я не заслужил хоть немного счастья? Почему, когда мне кажется, что оно наконец-то меня нашло, счастье ускользает, как сквозь пальцы песок? Любовь была для меня словно путеводная нить, поддерживающая меня, но и она постоянно исчезала, пока не пропала совсем.

Любовь, как путеводная нить,

Все надежды разбиты кем-то.

* * *

"Нет человека более одинокого, чем тот, кто пережил любимую".

Эрнест Хемингуэй.

Нет, этого не может быть. Неправда, это все неправда!.. Так не должно было случиться!

В голове мелькали обрывки мыслей и воспоминаний. Говорят, когда человек умирает, перед его взором проносится вся его жизнь. Так было и со мной. Я тогда умер — не телом, но душой и сердцем. Я и не знал, что сердце может так болеть. Боль, невыносимая, раздирающая грудь, пылающая огнем, сжигающая все дотла.

В то утро я решил пойти погулять. Незаметно вышел из замка и пошел к озеру. Иногда мне нравилось там гулять. Свежий воздух, тишина и покой — что еще нужно для счастья?

Там я и нашел ее. Я никогда не забуду эту страшную картину — Гермиона, моя любовь и моя жизнь, лежала на холодном снегу, пропитавшемся кровью. Левая рука и правая нога были вывернуты под неправильным углом, лицо белое, остекленевшие глаза невидяще уставились в небо. Много крови — она сочилась из многочисленных ран, подпитывая собой землю.

Я бросился к девушке, упав возле нее на колени. В голове, словно молот, бились мысли: "Она мертва... Ее нет... нет... мертва... никогда не улыбнется... никогда..."

Я плохо помню дальнейшее. Я кричал, прижимая ее тело к себе, — кричал от боли. А когда я совсем обессилел, то упал рядом с моей любимой — моей мертвой любимой — и зарыдал: глухо, безнадежно, отчаянно, но без слез. Их не было, все во мне перегорело. Я посмотрел на Гермиону, в последний раз прикоснулся своими губами к ее холодным губам и рукой прикрыл ей глаза.

Все было кончено, все. Больше не осталось ни веры, ни любви, ни надежды. Зато вспыхнуло новое чувство — жажда мести. Я поклялся, что найду и покараю убийц моей любимой. Пусть это будет стоить мне жизни, но они поплатятся за это.

Мы с тобой потерялись где-то,

Я опять задыхаюсь от боли.

* * *

"Преданность негодяев так же ненадежна, как они сами".

Плиний Младший

Они меня предали. Выбросили, как ненужный хлам, не захотев даже выслушать. Неужели они могли подумать, что это я убил Гермиону?.. Нет, они же не дураки. Просто Дамблдору нужен был повод, чтобы отправить меня в Азкабан.

Когда за мной пришли, мне было все равно. После смерти возлюбленной моя жизнь потеряла всякий смысл. Опустошенность и безразличие охватили меня, поэтому тогда я не пытался сопротивляться. Но потом, когда мне предъявили обвинение, я долго кричал, пытаясь убедить в своей невиновности. Но меня не стали даже слушать.

Я надеялся на помощь со стороны Дамблдора, веря его обещаниям сделать все возможное, но,

однажды, когда меня вели с допроса в камеру, я услышал голос Снейпа:

— Дамблдор, неужели вы тоже верите, что Поттер убил свою подругу? — Я похолодел: а если директор и вправду верит в мою вину?

Желая услышать ответ Дамблдора, я немного замедлил шаг. А когда конвоир поторопил меня, нарочно оступился и упал. Этого времени хватило, чтобы услышать.

— Северус, ты же знаешь, что это невозможно. Гарри не мог убить Гермиону. Это очевидно, — ответил Дамблдор к моему облегчению. Но дальнейшее перевернуло все.

— Тогда почему вы не хотите вытащить его из Азкабана? Вы могли бы поручиться за него, как когда-то за меня, — продолжал допытываться Снейп.

Дамблдор не хочет? Но почему? — я не мог взять это в толк.

— Мальчик стал слишком опасен.

— Для кого? Для вас?

— Северус, — осуждающе сказал директор. — Ты не понимаешь.

— Да, Альбус, я не понимаю вас. Если Поттер невиновен, то почему вы хотите его заточения в Азкабан?

— Я уже тебе объяснял и не хочу объяснять снова. Я уже давно думал об этом, но не мог придумать причину. Поэтому смерть Гермионы стала хорошим поводом.

— Это жестоко и несправедливо. Неужели так поступает светлая сторона?

— Добро должно быть с кулаками, как говорят маглы. Гарри слишком сильный волшебник, нельзя, чтобы он возвысился, — жестко ответил Дамблдор.

— Боитесь, как бы мальчик не украл у вас славу величайшего волшебника? — ядовито произнес зельевар.

— Не забывайся, Северус. Только благодаря мне ты сейчас на свободе. Надеюсь, ты не забыл об этом.

— Нет, сэр. Я могу идти, господин директор? У меня неотложные дела.

— Да, Северус, иди.

Я ускорил шаг. В душе что-то оборвалось, раз и навсегда. Какая-то тонкая, но чрезвычайно хрупкая нить, именуемая доверием. Я только что узнал о предательстве того, кто, как мне казалось раньше, предать не мог, и от этого в груди закололо. В который раз за последнее время я ощутил боль в душе и сердце. Вместе с болью внутри обжигающей волной пронеслось горькое разочарование.

Как иногда бывает странно — человек, которому ты доверял, оказывается предателем, а тот, кого ты ненавидел, наоборот, надежным и хорошим? Снейпа я всегда подозревал, ненавидел, а он был единственным, кто искренне желал мне добра.

Отчаяние достигло апогея, и я почувствовал, как из груди вырываются рыдания. "Нет, я не стану плакать, как маленький ребенок", — подумал я, крепче сжав зубы. Но на глаза навернулись предательские слезы и покатились по щекам, обжигая огнем. Я обхватил себя за колени и уткнулся в них лицом, не в силах остановить рыдания. Меня всего трясло от слез и охватившей боли. Я чувствовал себя одновременно маленьким мальчиком, впервые столкнувшимся с жестокостью окружающего мира, и древним старцем, изведавшим много горя и познавшего сущность мироздания.

Как долго продолжалась моя истерика, я не помню. Но когда слезы кончились, я почувствовал полное опустошение и обессиленно опустился на пол.

От предательства болит душа.

А забота не того покроя.

* * *

"Лучше умереть, чем маяться в неволе".

Леонардо да Винчи

И снова пробуждение из воспоминаний. Мерлин, мне хочется выйти отсюда. Но как? Что могу сделать я, истощенный мальчишка, почти полностью затонувший в пучине безумия? Верный ответ — ничего.

Лучше бы я умер. Почему я не могу умереть? Так было бы лучше.

Но тут перед моим взором снова встало лицо любимой, и в ушах прозвучал собственный голос, клявшийся отомстить. Меня охватило нестерпимое желание вырваться отсюда, хотя бы для того, чтобы исполнить свое обещание. Но мысли о мести казались абсурдными. В ушах прозвучал еще один голос, ненавистный и презираемый: "Гарри слишком сильный волшебник".

Неужели я столь могущественный маг, что Дамблдор боится меня? Только почему-то моя сила не помогает мне выбраться отсюда.

Меня снова охватили гнев, отчаянье и боль.

Я не могу здесь оставаться.

Я должен отомстить любой ценой.

Я обещал.

Любимая...

Я сдержу слово.

Обуревавшие меня чувства были столь сильны, что во мне забурлила неведомая доселе сила. Она стремительно нарастала и, наконец, вырвалась на волю. Взрыв — это последнее, что я запомнил, а потом мир погрузился в темноту.

Мне тяжко в неволе,

Для меня ночь и днем.

* * *

"Сильнее всех побед — прощение".

Фридрих Шиллер.

Я потратил много времени на восстановление после Азкабана. Не верилось, что я провел в нем всего месяц. Пока приходил в себя, у меня была возможность обдумать планы мести, но ничего в голову не приходило. Я решил, что убью сначала Дамблдора. Слишком много ненависти я к нему испытываю. В конечном итоге, он тоже причастен к смерти Гермионы. Я просто не верил в его невиновность.

Я собирал информацию. Оказывается, за этот месяц многое изменилось. Война разгорелась по всей Англии, затронув и магловский мир. Ни одна из сторон не желала сдаваться, и было понятно, что вот-вот наступит хаос.

Узнавая об этом, я только злорадно ухмылялся. Что ж, они сами в этом виноваты. Наверняка, Дамблдор уже жалеет о своем решении. "Вот и проверим", — подумал я и аппарировал на опушку Запретного леса. Наложив на себя чары хамелеона, я отправился в Хогвартс.

Дойдя до кабинета директора, я остановился перед горгульей. Пароля я не знал, но вкусы Дамблдора остались неизменными. Не прошло и пяти минут, как мне улыбнулась удача — статуя отъехала в сторону, открывая проход.

Войдя в кабинет, я сразу увидел директора. Он сидел за своим столом и о чем-то сосредоточенно думал, поэтому даже не заметил отрывшейся двери. "Как неосмотрительно", — подумал я и снял с себя чары.

— Как просто, однако, пробраться в ваш кабинет, Дамблдор, — с насмешкой протянул я. — Так просто, что зарождаются сомнения, настолько ли вы великий маг.

Директор вздрогнул и поднял глаза. Увидев меня, он вскочил и удивленно произнес:

— Как ты сбежал из Азкабана?

— Ну, вы же сами сказали, что я сильный маг. Так чему же вы удивляетесь теперь?

— Я всегда это говорил, — растерянно сказал Дамблдор.

— Да, и месяц назад, когда меня обвинили в убийстве, вы тоже сказали об этом Снейпу. Помните?

— Ты слышал? — Реплика прозвучала даже не как вопрос, а как утверждение.

— Да. Я в тот момент проходил мимо. С допроса.

— У меня не было выбора, Гарри. Ты же знаешь.

— О, нет, Дамблдор, у вас был выбор. Но вы решили от меня избавиться. А смерть Гермионы — как вы там сказали? — послужила хорошим поводом, не так ли?

— Гарри... — начал директор, но я резко оборвал его:

— Я пришел не для того, чтобы слушать ваши жалкие оправдания.

Выражение лица Дамблдора изменилось — от прежнего добренького старичка не осталось ничего. Ярко-голубые глаза казались теперь сталью.

— И зачем же ты пришел? Отомстить?

— Какая проницательность. Хоть в чем-то вам не откажешь, — с сарказмом сказал я.

— Ну, что ж. Можешь убить меня. Но что это тебе даст? Удовлетворение, радость, покой?

— Вас это уже касаться не будет, — холодно отрезал я.

— Пожалуй. Только скажи мне, чем ты тогда отличаешься от Волдеморта или от меня?

Это был удар под дых. Меньше всего мне хотелось быть таким же, как Дамблдор.

— Молчишь. Не знаешь, что ответить? Знаешь, мне было бы интересно узнать твои чувства, когда ты станешь убийцей, — продолжил директор, видя, что я не тороплюсь с ответом.

В моей душе начал было вскипать гнев, но я сдержал его. Неужели директор так хочет превратить мир в хаос? Ведь все к этому и идет. И тут я понял, как отомстить. Причем сразу всем. Кто сказал, что убийство — лучший способ отомстить?.. Мне вспомнилось изречение какого-то философа — не помню какого: "Лучшая месть — забвение, оно похоронит врага в прахе его ничтожества". Я усмехнулся. Да, пожалуй, мне просто стоит пустить все на самотек. Они сами друг друга уничтожат.

— Вы правы, Дамблдор, — наконец сказал я. — Мне незачем убивать вас. Вы сами погубите себя, вместе с Волдемортом. Оглянитесь вокруг — везде хаос и разруха. Совсем недолго осталось до того момента, когда вы с Волдемортом уничтожите друг друга. Мне остается только подождать. Всего хорошего, Альбус Дамблдор.

И я покинул Хогвартс, который некогда считал своим домом. Теперь он казался мне чужым и враждебным.

Решенье принято. Возврата больше нет.

Я ж на костях устрою себе пир.

* * *

"Затевающие войну сами попадают в свои сети".

Иоанн Дамаскин

Я был прав, когда решил просто оставить эту войну — она обречена на поражение, причем обеих сторон. Пожалуй, это действительно лучшая месть тем, кто разрушил мою жизнь.

В один из дней, прогуливаясь по улицам, я столкнулся со Снейпом. Честно, мне не хотелось видеть из магического мира никого. Если бы это был кто-нибудь другой, я бы просто ушел, не задерживаясь. Но это был Снейп, единственный человек, который пытался за меня заступиться, и не его вина, что ему это не удалось — Дамблдор знал, как нужно убеждать. Мне было даже жаль Снейпа — хоть он и не в Азкабане, но на самом деле, никогда не был по-настоящему свободен.

— Здравствуйте, профессор Снейп, — вежливо обратился я к нему.

— Здравствуй, Поттер, — кивнул зельевар. — Я искал тебя.

— Искали? Зачем?

— Да. Искал, чтобы поговорить. Ты знаешь, что происходит в мире...

Я мгновенно понял, к чему он клонит, поэтому позволил себе прервать его:

— Если вы пришли, чтобы уговорить меня вернуться в магический мир и помочь в войне с Волдемортом, то зря потратили время. Я не вернусь туда, где меня предали и разрушили мою жизнь.

— Начнется хаос, — попытался возразить мастер зелий.

— Я знаю. Но они сами в этом виноваты. Можете считать мое невмешательство местью, но я все равно останусь посторонним наблюдателем в этой войне.

Снейп вздохнул. Было видно, что он не слишком удивлен.

— Что ж, я так и думал. Ты имеешь полное право остаться в стороне. И, возможно, ты прав, избирая такой путь. Но скажи, что ты будешь делать потом, когда Темный Лорд с Дамблдором уничтожат друг друга и начнутся хаос и анархия?

Я пару секунд помедлил с ответом. Не потому, что не знал его — за это время я много думал об этом и, наконец, пришел к соглашению с самим собой, — а потому что впервые собирался озвучить его. Как известно, сказанные слова имеют материальную силу. Могу я быть уверен, что получится так, как я решил? Но я тут же отбросил ненужные сомнения — они ни к чему.

— Когда это случится, я вернусь. Вернусь, чтобы построить новый мир, лучше того, что был.

— Я не думал, что ты готов вернуться туда еще когда-нибудь, — признался Снейп. — Но, тем не менее, я рад, что мои предположения не оправдались.

— Я делаю это не для магического мира, не для кого-либо еще, — несколько более резко, чем надо было, сказал я. — Я сделаю это ради Гермионы. Она так мечтала о мире без войны и жестокости. Этот мир я создам в память о ней.

— Я понимаю. — Мастер зелий кивнул, и я мог бы со всей уверенностью сказать, что он действительно меня понимает. — Удачи тебе, Гарри Поттер.

— Спасибо вам, профессор Снейп, — улыбнулся я уголками губ. — И еще, на вашем месте я бы ушел. Не стоит вам ввязываться в войну двух тиранов.

— Боюсь, что я и так в нее втянут по самое горло, — горько усмехнулся мужчина. — А теперь прощай.

— До свидания, профессор Снейп. Может быть, нам еще удастся встретиться.

— Кто знает, Поттер, кто знает, — философски изрек Снейп и аппарировал.

А я медленно отправился дальше по улице. Теперь я мог с уверенностью сказать, что выполню обещание, данное своей любимой — я создам мир, который будет намного лучше, чем этот. В нем не будет горя и жестокости, лжи и предательства. Отныне миром будет править любовь. Это будет моим последним подарком Гермионе. Будь счастлива там, любимая, и жди меня. Когда-нибудь мы с тобой обязательно встретимся. А пока — прощай...

Ты жди, любимая, меня

И будем снова парой.