Les drogues pour le monstre (джен)

В тот день было так тепло и солнечно, как не было за все две недели, что школьники и преподаватели жили в Хогвартсе. И не секрет, что большинство ребят вышло из толстых стен замка и бродило в его окрестностях. Многие сидели в тени деревьев и обменивались карточками от шоколадных лягушек, другие нежились на солнышке возле озера, в глубине которого плавал гигантский кальмар, третьи сидели на скамеечках во дворах и делали уроки или играли в плюй-камни. Именно поэтому Том выбрал этот день для приведения в исполнение своего плана. А причиной этому было полное отсутствие кого-либо в замке.

Как только окончился завтрак, и почти все обитатели Хогвартса отправились отдохнуть вне стен замка, Том быстрыми шагами направился в библиотеку. Несмотря на то, что Хогвартс был практически безлюден, Том умудрился наткнуться на своего преподавателя, незаметно выходившего из коридора и, видимо, тоже не ожидавшего встретить кого-либо здесь. Когда профессор увидел мальчика, он слегка вздрогнул, губы сложились в неестественную улыбку, а маленькие глазки недоверчиво забегали кругом. Невзирая на то, что этот человек был выпускником Слизерина, Том чувствовал вполне обоснованное отвращение к нему. Он искренне недоумевал, как ТАКОЙ низкий и мелкий человек удостоился преподавания в ТАКОЙ школе. Но какие бы чувства не бушевали в Томе, он не подал вида, а, наоборот, даже очень дружелюбно улыбнулся и произнёс:

— Здравствуйте, профессор Эбигейл!

— Здравствуй, Тим…

— Том!!! ТОМ Реддл, сэр, — перебил мальчик. Он просто не переносил, когда такое же имя, как у него, было у других людей, но еще больше он ненавидел, когда его имя путали с другими. В его сердце тут же проносилась такая дикая злоба, что он на секунду терял самообладание, и лицо его превращалось в злобную маску. Но всего лишь на миг. Тем не менее, хватило и мига, чтобы профессор успел увидеть то странное выражение лица, показывающее такую лютую ненависть, которая в пору была бы не мальчишке, а убийце.

-Д-да, Том, конечно, — растерянно промычал профессор. — С тобой все в порядке?

«Черт возьми, это со мной теперь не все в порядке стало, а не с этим странным сопляком», — пронеслось в голове у Эбигейла.

— Почему ты не гуляешь на улице? — продолжил тот.

— Простите, профессор, если я вас чем-то задел, просто… Я так растерян… Все не могу привыкнуть к новой обстановке, а новых друзей завести у меня пока еще не получилось, вот и не хочу в одиночку гулять по окрестностям, — не моргнув глазом, соврал Том. Это у него хорошо получалось — лгать. При помощи слов он мог манипулировать людьми и заставлял их забывать нежелательные для мальчика моменты.

Эбигейл приветливо улыбнулся. Ему даже стало жаль застенчивого мальчугана. Он понял, что, скорее всего, та маска, которую он увидел вместо миловидного лица, была всего лишь игрой воображения. Он даже доброжелательно похлопал мальчика по плечу, а в ответ получил взгляд, полный благодарности.

Том в это же время внутренне содрогнулся, но посмотрел на профессора будто бы с признательностью. Ему все больше хотелось уйти подальше от этого скользкого типа, что он и не преминул сделать, сдержанно попрощавшись и посмотрев в пол, будто бы стесняясь дальнейшего общения, — все по давно заученной схеме.

А профессор смотрел ему вслед, думая об этом Томе Реддле: блестящем и талантливом ученике, скромном мальчугане и … немного странном человеке.

Том вздохнул с облегчением, когда профессор наконец перестал на него пялиться и пошел своей дорогой отличной от пути Тома. Мальчик направлялся в библиотеку и, поглощенный своими мыслями, быстро забыл об Эбигейле.

Найти ее было несложно — все портреты хотели помочь бледному растерянному парнишке, нетвердо шагавшему по каменным плитам. Вы, наверное, спросите, а разве был Том Реддл когда-либо испуганным и застенчивым мальчиком? На это я вам отвечу: все относительно. Этот человек не столько был напуган, сколько давал понять другим, что он находится в тени страха. Конечно, есть же люди, пытающиеся воспользоваться слабостью других. Том знал, когда выгодно быть слабым, и в этом заключалась его сила и могущество. Когда же обладать силой было просто необходимо, Реддл приоткрывал завесу своего Я и поражал окружающих своей недетской суровостью и стальными нервами.

Но пока Том был всего лишь напуганным первокурсником, лихорадочно искавшем информацию в бесчисленном потоке знаний, и, надо признать, эта роль ему удавалась с блеском.

Ну, вот и долгожданная библиотека. Том сразу узнал ее по какой-то особенной тишине, отличной от тишины других мест. Это безмолвие будто манило, призывало открыть книгу и погрузиться в другой, не похожий на реальный мир.

Том очень быстро начал шагать к ней по длинному коридору. Она была все ближе, как всегда тихая, но на этот раз особо безлюдная.

-Где я могу найти информацию о родословной волшебников? — спросил Том, едва переступив порог библиотеки.

-А ты ведь не первый, кто спрашивает, были до тебя и другие слизеринцы… Что у вас за охота странная до своего рода? Родился — учись, рожай детей да работай, а корни не помогут вам подготовить домашнее задание по трансфигурации, если вы, конечно, не внук Салазара Слизерина и не будете угрожать преподавателю открытием Тайной комнаты, — сказала миссис Баккарти и истерично хохотнула. Её смех был отдалённо похож на шелестение бумаги.

Том сначала разозлился, что его сравнили с другими, потому что у него были веские основания полагать, что он отличается своим родом от всех остальных людей, но не было смысла втолковывать это полоумной библиотекарше. Но потом что-то взбудоражила его слух, и он мигом позабыл о злости.

— Тайная комната?

— О, это информация не для маленьких первокурсников, тем более…

— Но мисс! Мне очень интересно. Я же не усну, если вы не расскажете! Тем более, мне просто некому выдать этот секрет. У меня нет друзей здесь.

Миссис Баккарти покраснела (Том умел манипулировать людьми, не зря он назвал ее мисс), а потом с жалостью поглядела на мальчика. Ей почему-то очень захотелось помочь ему хоть чем-нибудь.

-Ну, это легенда, которая никогда не подтверждалась. Согласно ей, Салазар Слизерин, уходивший в то время из Хогвартса… — она сделала небольшую паузу, внимательно посмотрев на мальчика, — Ты ведь знаешь эту историю о его ссоре с другими создателями?

— Да, конечно.

— Он создал Тайную комнату, в которой по сей день дремлет ужасное чудовище. И это чудовище будет ждать наследника Слизерина, чтобы тот пробудил его ото сна.

— И что оно сделает, это чудовище?

— Убьет в Хогвартсе всех гря… — миссис Баккарти на мгновение приложила руку к губам, — то есть волшебников, рожденных от магглов. Но я же говорю, это миф, просто детская сказка, чтобы пугать детей на ночь. Ты главное не лезь в закоулки Хогвартса, а то тут есть действительно опасные места.

— Конечно, миссис Баккарти. Спасибо, что рассказали, так что насчет книг о родословной?

— Сейчас…как тебя зовут?

— Том Реддл, миссис.

— О, ты, видимо, не свою родословную пришел искать, а решил сделать домашнее задание. Прости за то, что наругала тебя. Профессор Дамблдор говорил, что ты сирота и с тобой нужно быть подружелюбнее.

— Да? — при упоминании об этом человеке Том внутренне вспыхнул, но решил не спрашивать об этом далее, не желая раскрывать своей ненависти и…страха? — Это хорошо, что он обо мне так заботится. Так что насчет книги?

— Третий стеллаж направо, вторая полка сверху. Только не выносить из читательского зала!

Том улыбнулся библиотекарше и повернул вправо. На него внимательно смотрела черноволосая девочка в джемпере с чёрно-синей нашивкой. Том подошел к нужному стеллажу, и она последовала за ним. Когда они оказались вне зоны слышимости миссис Баккарти, она прошептала:

— Так значит, тебя зовут Том? А меня Элизабет. Я из Когтеврана.

— Я сейчас занят, и, если ты не заметила, я из Слизерина, резко ответил он.

— Ошибаешься, я по лицу поняла. И, кстати, никого по фамилии Реддл в этих книгах нет, — строго сказала Лиззи, проведя рукой по второй полке сверху, и повернулась, чтобы уйти.

— Стой, я думал, ты знаешь, что я просто так хочу почитать про родословные.

— У вас, слизеринцев, ничего не бывает просто так. Я это уже поняла. Знаешь, что самое ужасное? Осознавать, что мы с тобой вполне могли бы подружиться, если бы не твоя заносчивость и высокомерие. Я думала, раз ты сирота, то ты… другой. Но теперь я знаю, что ты самый обычный слизеринец. Да, ты такой же, как все.

— Я не как все! — воскликнул Том с растерянностью

— Ну что ж, это мы еще посмотрим, — протянула Лиззи и пошла к выходу, по пути попрощавшись с мадам Баккарти.

Это был надолго запомнившийся Тому вечер четверга. Все слизеринцы столпились в общей гостиной, чтобы посмотреть, как один пятикурсник баловался с ручными змейками, пытаясь заставить их сцепиться. Он махал палочкой, излучавшей серебристое свечение, и змеи ползли к испуганным первокурсникам. Том лично видел, как его однокурсник Дэниэл с каким-то мышиным писком запрыгнул на стул и испуганными глазами смотрел на извивающихся змей, не смея просить о помощи.

В общем, было очень скучно. Порой Тому казалось, что у его факультета не осталось фантазии на разного рода проделки. И снова ему хотелось узнать, что же творится в остальных гостиных. Ну, кроме Пуффендуя, конечно. Эти добряки были способны лишь на то, чтобы устроить совместное чаепитие и разговоры вроде: почему же жизнь прекрасна?

— Эй, первокурсник, не хочешь поиграть с моими змейками? — раздался за спиной голос человека, явно ищущего потенциальную жертву.

— Со змеями — да. С тобой — нет, — безразлично ответил Том.

Лицо пятикурсника прямо исказилось.

— Ты сам захотел, чтобы все увидели твой позор. Лезь на стул и моли мамочку помочь тебе, а не сделаешь, сам знаешь, что будет!

Том почувствовал отвращение. Подобное чувство он испытывал всего несколько раз. Не столько разочарования вызывали в нем ученики других факультетов, сколько свои же павшие «сородичи».

— Ну что ж, если бы я не был сиротой, то, может быть, и попросил бы мою мать, но только о том, чтобы она дала тебе мозги, ведь я не собираюсь подчиняться тупому верзиле, который пристает ко мне, лишь чтобы доказать свое ничтожество.

Вся его сущность кричала о мести. Но Том знал, что показывать свои чувства окружающим — величайшая слабость. Поэтому он с безразличным видом поднял палочку, пытаясь приказать змеям так, чтобы было похоже на заклинание, а вырвалось у него то, чего он никак не ожидал: «Пытайте!»

Две молнии метнулись к собеседнику, обвились вокруг ног и повалили ошалелого пятикурсника на землю. Одна сразу полезла на шею и начала быстро оплетать её, другая залезла под майку, извиваясь где-то в районе живота.

Том снова поднял палочку и прошептал: «Хватит!» Змеи, словно с отвращением, отползли от пятикурсника.

Юноша захлебывался воплями и пытался подняться на ноги, но они бессильно подкашивались, и он снова падал на мраморный пол гостиной. Вокруг него образовался тесный круг слизеринцев. Все они с выпученными от ужаса глазами смотрели то на гиганта-пятикурсника, извивающегося на полу подобно младенцу, то на маленького бледного мальчика, с каменным лицом засовывавшего палочку в мантию.

Тому нравились эти полные ужаса взгляды. Все эти люди не понимали, как мальчик-сирота может так сильно напугать школьника, побывавшего в разных переделках.

Наконец, пятикурсник встал и попытался убежать подальше от этого места, но споткнулся о свои же, не слушавшиеся его ноги. Он встал и поплелся ко входу в спальни, опираясь рукой о стену. К нему тотчас подбежала опомнившаяся от случившегося девушка и помогла ему добраться до порога. Уже на выходе из гостиной юноша закричал дрожащим голосом: «Ты за это поплатишься. Я… Я отомщу». Он поглядел на Тома. В этих глазах было все: и страдание, и боль, и страх, и унижение, и даже застывший ужас, но злобы в них не было. Том сразу понял, что завел себе нового врага. Не такого врага, который будет открыто показывать свою ненависть, но такого, кто не упустит момента его, Тома, слабости. Что ж, этому не бывать, слабость не для Тома. Он никогда не будет уязвимым! Даже когда всем будет казаться, что он побежден и повержен, его все равно никогда нельзя будет сломить до конца!

Том знал, что он силен и в любом случае окажется победителем в схватке, так что не сильно боялся. Поэтому уже с настоящим безразличием пошел в свою спальню и приготовился отвечать на взволнованные вопросы сокурсников о произошедшем сегодня.

Было даже занятно смотреть, как они лихорадочно взмахивали палочками и пытались скороговоркой проговорить заклинание. Все они боялись падений, не только когтевранцы, но и Слизеринцы. Что говорить, возможно, и он сам боялся, да только знал, что не сможет проиграть, даже если в это время будет обсуждать с профессором влияние произношения звуков на силу заклинаний.

— Профессор, я хочу попробовать участвовать в дуэли, — сказал Том. Конечно, он считал Когтевран самым приемлемым факультетом после Слизерина, но все равно не мог простить им того, что те уже третий год шли с ними в ногу, а в этом и вовсе обгоняли их на 120 очков.

— Подожди, Том, каждому по способностям, я не хочу, чтобы ты зря кого-нибудь калечил, а то нападение у тебя — будь здоров, так когтевранец отлетит, что неделю в больничном крыле будет лежать, — сказал бородатый профессор и рассмеялся, в то время как когтевранцы посмотрели на него с негодованием, а слизеринцы ухмыльнулись.

— Профессор Стоул, не надо так говорить, никогда не стоит недооценивать противника, — сказал Том и улыбнулся. Ухмыльнулся точнее. Но никто из этих людей не смог бы различить этой тонкой грани, различить его душевное настроение. Все они думали, что успели узнать своего однокурсника за 3 года. Был ли смысл говорить, что он давал себя узнать настолько, насколько сам хотел, чтобы его узнали? Нет, конечно, не было, ведь это просто глупо говорить, что в душе он на самом деле думает абсолютно другие вещи, отличные от тех, что говорит, и уверен, что кто-кто, а он мыслит абсолютно ясно, и поэтому знает наперед о своей победе. Тем более, была причина так думать: он уже месяц тренировал невербальные заклинания, а их на третьем курсе еще никто не проходил.

Том оперся на парту и стал внимательно следить за ходом боя.

Надо же, девчонка побеждает уже пятого противника. Неплохая реакция. А заклинания она не выкрикивает, а еле слышно проговаривает — признак профессионала. Ведь они усиливаются от умения сконцентрироваться, а не от громкости голоса. К сожалению, даже некоторые семикурсники не могли понять этого.

В последний раз она так молниеносно взмахнула палочкой, что противник не успел произнести ни слога заклинания, и его отшвырнуло на подушки.

— Ну что ж, Том, думаю, мы нашли тебе достойного противника, — сказал профессор Стоул, подмигнув обоим. — Прошу выйти в центр дуэлянтов Тома Реддла и Лайзу Стивенсон.

Девочка дождалась его на месте, а когда он оказался напротив, поклонилась. Том сделал то же самое. Это был ритуал. Как бы проявление уважения к противнику, и его надо было соблюдать. Что странно, Тому даже нравился этот ритуал. Он чем-то был похож на игру с соперником. Своим поклоном он будто бы шутил над другими, мол, я принимаю вас за достойных соперников, пусть все пройдет наравне. Поклоном он снисходил до других, и от этого еще больше чувствовал свою власть и лидерство.

И несмотря на то что Том всегда скрывал свои чувства, во время поклона он показал всего себя. Девочка странно посмотрела в его глаза и нахмурилась. Что ж, никому не нравилось, когда его принимали за легкую жертву.

И он, и она приняли стойку. Оба смотрели друг другу прямо в глаза. Главное — очистить разум от мыслей — подумал Том и начал смотреть на руку противницы.

Итак...

Сражайтесь!

От первого заклинания он уклонился вправо, потом шагнул вперед и, взмахнув палочкой, подумал про себя: «Петрификус Тота…» — но не успел он договорить, как неведомая сила отбросила его назад, и он полетел прямо к стене. К несчастью подушками были устланы только полы, потому что не ожидалось, что найдется третьекурсник, который произнесет заклинание такой силы, сумеющей отбросить человека так далеко.

Это был сильный удар, и у Тома перехватило дыхание, затем он почувствовал тупую боль в голове и тошноту.

— Браво, Лайза, невербалика, да еще такой силы! Я определенно бы никому не пожелал встретиться с вами в темном переулке, — воскликнул профессор с удивленным лицом и поглядел в сторону Тома, — Что же с ним! Надо же, его первое поражение за все мои уроки, наверно, нелегко ему будет принять его.

Том тем временем немножко приподнялся. Лайза подошла к нему и помогла встать. Как бы Том ни был горд, он не отпрянул от нее, а принял помощь, потому что действительно не мог встать — его очень сильно тошнило. К этому времени подошел Стоул.

— Эх, как вас Том! Не зря вы говорили, что нельзя недооценивать противника. Что ж, вы были правы.

— Профессор, мне плохо… очень сильно тошнит… срочно… в туалет. — И Том почувствовал очередной накат тошноты.

— Сэр, давайте я доведу его до туалета, а то он еле на ногах стоит, — серьезно сказала Лиззи, и подхватила Тома за пояс. Он положил ей руку на плечо и поплелся за ней.

Они не успели дойти до туалета, как Том почувствовал странное ощущение в желудке и в горле — предвестник рвоты, и застонал, прикрыв рот рукой. Лиззи внимательно посмотрела на него, и быстро повернула налево.

— Но…

— Какая разница, в каком туалете тебя будет рвать?! Думаю, даже нашему директору в такой момент было бы абсолютно все равно, тебе разве нет?

Том не стал спорить и забежал в первую же кабинку, не обращая внимания ни на мраморный умывальник с орнаментом, ни на зеркала вокруг, ни на умывающуюся черноволосую девочку, которая плакала над умывальником.

— Том, Том! С тобой все в порядке? — послышался голос снаружи кабинки.

Том лежал у унитаза, прислонив голову к мраморному полу, и по всему его телу разливалось блаженство — тошноты больше не было. Это был такой момент, в который Том почувствовал себя как никогда раньше усталым. Ни долгие ночи хождения по лабиринтам Хогвартса, ни ночное выполнение домашнего задания — ничто из этого никогда его не выматывало, а, наоборот, придавало сил двигаться вперед. А сейчас, именно когда он был в женском туалете, снаружи стояла девочка, которая его так сильно унизила, а другой урок уже давно шел, ему вообще не хотелось вставать, а идти куда-то тем более.

Наконец он нашел в себе силы встать и открыл дверь. Снаружи стояла та самая «виновница торжества» и взволнованно смотрела на бледного подростка, прижавшегося к стене кабинки.

— Уже прошло? Том, я думаю, тебе нужно будет пойти в больничное крыло, правда, уже без меня…ты ведь справишься? Понимаешь, у меня трансфигурация, а я должна буду провести показательно…

— Я понял, ты и так уже слишком МНОГО сделала.

— Вот и хорошо! — сказала Лиззи и улыбнулась. Видимо, она не поняла сарказма в его голосе, поэтому вздохнула с облегчением, — Мы все равно с тобой пойдем до третьего этажа, так что не страшно…только…умойся, пожалуйста, а то ты выглядишь так… будто тебя вырвало. Я, конечно, понимаю, что все так и есть, но ты ведь у нас весь такой скрытный и вряд ли захочешь рассказать какому-нибудь сокурснику, что только что корчился в женском туалете.

Том со злостью уставился на нее, как же его все-таки раздражала эта девчонка! Несмотря на то что она его победила, Лиззи еще не показала своих необыкновенных умственных способностей, и ему уже начало казаться, что не столько она победила, сколько он проиграл. То есть только из-за его самоуверенности он сейчас еле держится на ногах, что грозит ему пропуском всех сегодняшних уроков, а не из-за ее мастерства в дуэлях.

Том медленно пошел к умывальникам. И вот она — минута слабости. Как бы ему хотелось не иметь таких минут вовсе или хотя бы находится сейчас одному. Слабость его угнетала и раздражала. Его злило абсолютно все вокруг него: девчонка, стоявшая у умывальника, и громко причитавшая о своей судьбе изгоя, другая девчонка, ходившая за ним по пятам и пытавшаяся перед всеми его унизить, его зеленоватое отражение в зеркале и этот чертов кран, который никак не открывался!

Лиззи начала тараторить так, что все слова для него начали сливаться в один протяжный и неприятный звук:

— Я забыла тебе сказать. Этот кран почему-то никогда не работал. Должно быть, магия не может починить его, а у нас в школе руками никто работать совершенно не умеет. Не считая, конечно, этого Филча, но он может только распускать руки. Знаешь, недавно я видела, как он приставал к Элизабет Тейлор! Она, конечно, уже семикурсница, но ведь ему двадцать пять лет, к тому же, он работает завхозом! Мне он так не нравится. Он попросту противен. Всегда такие сальные волосы и водянистые глазки! Просто ужас! Знаешь, он ведь всегда, когда говорит с ней, так краснеет! Этот ужасный кирпично-красный цвет.… В общем, мы не зовем его сюда, чтобы он починил кран, а то мало ли что он может учудить…

— Почему этот чертов кран не открывается?! — воскликнул Том, словно не услышав ни слова из того, что Элизабет недавно ему говорила, и пнул умывальник. Раздался какой-то приглушенный звук и шорох каменной крошки, падающей куда-то в пустоту.

Лиззи посмотрела на Тома с сочувствием и сказала:

— Не волнуйся ты так, этот кран вообще никогда не открывается, я тебе это уже говорила. Просто подойди к другому.

— Почему никто никогда меня не утешает?! Даже злых слизеринцев они успокаивают и жалеют, а меня… — подала голос девушка, стоявшая у соседнего умывальника.

— Успокойся, Миртл, разве ты не видишь, что ему действительно плохо?

— Мне тоже оооооооооочень плохо, но на меня никтоооооооо не обращает вниманияяя! — сказала Миртл и разревелась еще сильнее.

Том не мог больше это выдерживать. Он с такой силой вцепился в кран и край раковины, что на руках остались отметины.

— Прекратите! Сколько можно! Только продолжите, и я мигом использую на вас запрещенное заклинание и не пожалею! — кричал он.

— Что же за запрещенное заклинание ты знаешь? — усмехнулась Лиззи, отстав от Миртл. Та, в свою очередь, убежала в дальнюю кабинку туалета, крича что-то о своей тяжёлой жизни.

Том понял, что ни в коем случае нельзя было затрагивать эту тему, и прошипел:

— Да дай мне уже руки и лицо помыть!

— Хватит меня пугать! Знаешь, как жутко звучат эти странные звуки? Мой уже руки! Я буду ждать тебя у дверей.

Она вышла, оставив озадаченного Тома в одиночестве, не считая общества девочки, рыдавшей в кабинке.

Том начал умываться. Неужели он и вправду говорил на змеином? Но это действовало только на змей! Может, он представлял эту когтевранку похожей на змею, и именно поэтому так разговаривал с ней? Вряд ли, змей он любил, а эта девчонка просто выводила его из себя!

Вдруг он заметил маленький след на правой руке. Это была отметина от фигуры маленькой змейки, чётко отпечатавшейся под указательным пальцем. Ему вдруг вспомнилось, как он со злостью сдавил кран.

Том подбежал к крану и осмотрел его орнамент. Всего лишь маленькая извивающаяся змея. Почему же этот кран никогда не работает? Кто вообще изобразил её на нем ? Почему я говорил на парсултанге? — все эти вопросы проносились в голове Тома и мучили его сознание. Он вышел из туалета с растерянным видом и держа свою руку, покрытую красными пятнами перед глазами.

— Что снова случилось? Плакса Миртл в руку тебя укусила? — спросила Лиззи и приятно рассмеялась. В её смехе прозвучала легкость и непринужденность. Но Том был погружен в себя и ничего не слышал.

Погрузившись в молчание, они шли до самого третьего этажа. Мальчик будто очнулся и посмотрел вокруг с растерянным видом. Лиззи долго стояла возле него, смотря на его правую руку, и, наконец, начала говорить:

— Мне очень бы хотелось узнать, что с тобой случилось в туалете. Ты вдруг стал таким странным. Но я прекрасно знаю, что ты ничего не расскажешь… Возможно, я могла бы чем-нибудь помочь тебе. Ты, главное, не думай, что я глупая, от того что много шучу. На самом деле я читаю очень много книг, и ты мог бы обратиться ко мне с любым вопросом.

Том ничего не ответил и лишь зачарованно смотрел на девочку. Вот она — помощь. С ней он бы смог разгадать огромное количество тайн Хогвартса, узнать больше о других людях, получить очень полезного помощника… Но это была слабость. Никто не должен был знать о нем ничего, иначе Тому пришлось бы поплатиться за это. И Реддл не слишком уверенно, но точно осознавая все возможные последствия, ответил:

— Нет, мне не нужна никакая помощь.

И начал подниматься по лестнице

— Подожди, Том! Можно задать тебе один вопрос?

— Да, обещаю ответить честно, — сказал он и сам удивился тому, что сказал. Он не любил быть таким слабым. Произнеся это, он отрезал себе путь к отступлению. Но что-то внутри него просто жаждало ответить.

— А тебе хотелось бы?

-Чего?

— Рассказать мне. Если не было бы этой гордости и предрассудков.

— Да.

И Том совершенно по-другому посмотрел на Лиззи. Он уже не видел ту легкомысленную девчушку, пытающуюся разозлить его.

— Именно это мне и надо было знать. Спасибо.

И она пошла в кабинет трансфигурации, а Том долго смотрел на место, где только что стояла эта девочка, и думал совсем не о змее и кране.

Как приятно было осознавать свое могущество! Подобострастные лица, смотрящие на Него глазами, полными восхищения. Все эти сумасшедшие выходки с одной лишь целью — привлечь Его внимание. Во всем они пытались подражать Ему: копировали походку, выражение лица, речь. И это были Его последователи.

Тому нравился страх в их глазах. Он знал, на что способен. Они думали, что знали обо всех его возможностях, но они знали не всё, иначе боялись бы ещё сильнее.

Наступил пятый курс в школе чародейства и волшебства Хогвартс. До сих пор Том Реддл был, бесспорно, самым талантливым учеником всего курса, но сейчас к этому всему также прибавились уверенность в себе, приятная внешность, сводившая с ума многих слизеринок, и то, о чем иные могли не догадываться — могущество. Да, конечно, у него было много поклонников, стремившихся быть похожими на него, и которые беспрекословно ему подчинялись. Но оно заключалось совсем не в этом. Это могущество было не в количестве соратников (хотя бесспорно их было множество), не в деньгах (да и откуда бы они взялись у сироты, чья мать умерла в приюте, не имея другого места, чтобы попросить о помощи), но в самом Реддле. Что-то переменилось у него внутри. Что-то заставляло его с упорством идти к намеченной цели. Это было решение. Настолько непоколебимое решение, что никто и ничто не смогли бы заставить его сойти со своего пути. Том не слушал других. На его дороге всегда находились люди, пытающиеся доказать ему, что он поступает неправильно, сомневающиеся в его решении, уговаривавшие его не делать чего-либо. Разве смог бы Том стать таким, каким он был сейчас, слушая их?

Тому нужно было укрепить своё положение среди соратников, поэтому он решил толкнуть речь, служившую окончанием дискуссии:

— Что ж, друзья! В мире ходит много слухов о ценности каждого индивида. И даже если этот человек никчёмен, ему дается столько же прав, сколько и людям, обладающим огромными способностями. Они думают, что так создают определенное равновесие, равенство в мире, что от этого жизнь становится лучше, что от этого магия будет только развиваться. Кто же придумал такое? Кого надо винить за подобную чушь? Миром должны править сильные. Слабые должны быть в беспрекословном подчинении. Именно тогда мы сможем развить мировую державу, основывающуюся на принципе отбора. Мы губим наш мир, давая власть магглорождённым. Тем самым, мы сами делаем наши корни слабыми, слабость появляется на уровне генов. Мы, волшебники, вырождаемся. А кто этому виной? Наше правительство! Так не может продолжаться вечно. Мы все это знаем. Иначе волшебников постигнет крах. Они выродятся и умрут как дикие животные. Власть полностью перейдет к магглам. Мы не можем допустить этого и всеми силами будем добиваться главенства над ними».

С этими словами Том вышел из комнаты, оставив позади всех присутствующих и их удивленное молчание. Он был уверен, что настала пора переходить к решительным действиям. Что ж, он выполнил то, что хотел, и сейчас чувствовал удовлетворение и расслабленность. Впервые за столько месяцев… Они не знали, как тяжело ему давались все эти речи, в которые не верил даже он сам.

Главным врагом было не правительство. Он был гораздо опаснее кучки безмозглых шарлатанов. Этот враг может легко добраться до тебя без твоего же ведома. И имя этому врагу — смерть. Именно она держала его в постоянном напряжении в последнее время. Ему снились сны. Плохие сны. Там жизнь шла обычным чередом, люди все также ходили, дышали, чего-то достигали, но было одно но — там не было его. Он ничего не мог сделать. Власть доставалась другим, а он был немощным и слабым, неспособным даже шевельнуть пальцем.

И каждый раз он просыпался. Просыпался в холодном поту, запутавшись в одеяле, тяжело дыша. Только отдалив ее, он смог бы избавиться от этих кошмаров.

Отчасти поэтому ночью он ходил в библиотеку, в запрещенную секцию, хотя, может, причиной этому служило и то, что он попросту боялся засыпать или попросту снова быть мертвым. Именно в библиотеке он впервые наткнулся на них. Всего лишь маленькое упоминание, но как оно будоражило кровь! И он не мог остановиться! Он читал все запрещенные книги, исследовал даже Выручай-комнату в поисках этих предметов. И его любопытство было вознаграждено — он нашел книгу, где было полностью описано их создание. Там содержалось также множество добавлений, в которых говорилось о крестражах, как об аморальных существах (да, именно существах, эти предметы были вполне живыми). Но Том не обращал на них внимания.

И тогда Том решился. Так долго у него вызревал план их создания, так долго он искал жертву! Единственное, что он не обдумывал долго — это предмет, в который можно было вселить свою душу. Выбор сразу пал на дневник, потому что он был связан со всеми воспоминаниями Тома. Дневник был единственным, кому он мог доверить свои слабости, но в то же время не быть слабым.

Дневник, змея, девчонка! Дневник, змея, девчонка! — вот что проносилось в голове у Тома, пока он подходил к женскому туалету. По школе сейчас бродили только призраки, ведь все люди обедали в Большом Зале. Но он был уверен, что она — нет.

Том зашел в женский туалет, оглядываясь по сторонам. Да, все правильно, самая дальняя кабинка была закрыта, а из нее доносились всхлипы. Кто бы жалел о ее смерти? Том медленно вздохнул. Назад пути не было. Заклинание, наложенное на дневник, требовало убийства. Если бы Том не убил кого-нибудь, оно бы обратилось против него самого. Он снова представил безжизненное высохшее тело, глядящее остекленевшими глазами в пустоту и неспособное ни к чему. Этому никогда не бывать! Том подошел к крану.

Только год назад он догадался, что означает эта змейка на кранчике, и уже тогда он побывал Там. Он видел Её. Он управлял Ею. И сейчас, когда он вернулся, он словно бы почувствовал, как что-то родное внутри него греет и подбадривает, помогает сделать то, что он уже давно решил. И Том решил окончательно.

— Откройся! — со стороны это шипение было похоже на вой ветра, смешанный с шорохами. Такой шипящий звук с тонкими гласными.

Но Миртл была полностью погружена в себя и ничего не заметила — она снова страдала.

Тому не пришлось спускаться вниз, как это было в первый раз. Между ним и чудовищем существовала невидимая связь, и Том был уверен, что оно услышало его и быстро помчалось к границе между его миром сырых подземелий и грызунов и миром Тома, где водилась дичь гораздо более крупная.

Умывальник медленно начал раздвигаться, и в нем образовалось отверстие. Изнутри послышался протяжный шелестящий звук, и через мгновение в этой дыре светились два желтых родных глаза. Только ему одному они не могли причинить вреда.

«Убей девчонку! Но не смей есть её, Дипет посчитает это за похищение и начнется расследование. Просто посмотри на нее, а потом убирайся!» — приказал он василиску.

Чудовище несколько секунд смотрело на Тома, а потом начало выползать из отверстия. Это была огромная змея с двумя блестящими желтыми глазами и острыми клыками, с которых капала мутноватая жидкость.

Но Том уже не видел змею — он шел к выходу, чувствуя жар от дневника и странное ощущение где-то внутри. Когда юноша вышел на площадку перед лестницей, по всему коридору раздался оглушительный крик, а дневник засветился грязно-желтым свечением и быстро погас. Девчонка была убита.

Эпилог.

По воздуху плыли, оседая на землю, голубоватые снежинки. Они словно бы обрамляли силуэт замка, и от этого он казался еще волшебнее, чем был.

Он вздохнул. Какой родной запах был у этой земли! И даже несмотря на то, что была ночь, а он находился вне стен школы, он не чувствовал никакого страха. Замок словно бы защищал его от всех напастей, как в старые добрые времена…

Он пошел по вытоптанной тропинке через сугробы. Его никто не заметил. Он умел передвигаться так быстро, что для других людей он оставался лишь холодным, морозным ветром. Ещё одно преимущество черной магии. Один недостаток — белая, как снег, кожа. Но его не слишком интересовала внешность.

В последнее время ему просто не хотелось смотреть в зеркало. В зеркале был не он, а какое-то странное подобие. Ему не стоило вспоминать, как он выглядел раньше, ведь ради высокой цели можно пожертвовать человеческим видом. Он и пожертвовал.

Одно простое заклинание, и двери замка открыты, а он уже поднимается по лестнице. Появилось какое-то странное детское желание — заглянуть в гостиные факультетов. Тем более, с его способностями это не составило бы большого труда. Он разозлился на себя. К чему вспоминать детство, когда его уже не вернуть? Почему прошлое постоянно напоминает о себе?

Нельзя было идти в гостиные. Это не его цель. Просто прихоть, а прихоти запрещены, когда ты намереваешься преобразовать волшебный мир.

Ну что ж, приходилось идти туда, куда он намеревался идти с самого начала — на седьмой этаж. Когда он подошел к цели, у него появилось твердая уверенность в том, что нет места надежней, чем это. Даже этот пронырливый старик Дамблдор не смог бы догадаться, что и куда он прячет.

«Место, куда можно все спрятать. Место, куда можно все спрятать. Место, куда можно все спрятать», — думал он, наворачивая круги вокруг стены. В стене появилась витиеватая дверь.

Хогвартс принимал его, это место могло бы скрыть от всех напастей, но он не мог поддаться слабости — они ждали его.

Он зашел в эту дверь. Вещей заметно прибавилось с того момента, когда он в последний раз был здесь. Он сомневался, что кого-либо заинтересует старая диадема. Тем более, люди приходили сюда, как правило, когда очень сильно спешили. Им было не до остальных вещей, нужно было спрятать свои. Он положил ее на место, которое уже давно приметил. Это был мраморный бюст с отломанным носом.

На него вдруг накатила такая усталость, что ему захотелось остаться здесь. В последнее время он чувствовал себя таким опустошенным. Ему вдруг стали непонятными цели, к которым он стремился так много лет. Столько усилий, столько страданий и боли. Чего стоило одно лишь воспоминание о последнем крестраже. Когда он перемещал осколок души в диадему, в его теле вдруг начались такие адские боли, будто кто-то пытал его изнутри раскаленными иглами.

Сейчас ему не хотелось ничего. Он медленно осел на пол, прислонившись к дверце шкафа.

Да, он знал, что ему нужно идти дальше, а про себя решил вернуться сюда и попрощаться с этим местом.

Он прошел всю дорогу до горгульи, находясь в глубокой задумчивости. Он просто шел, не летел, и его могли видеть люди и портреты, но ему было все равно. В замке было безлюдно.

Ну вот, он пришел. И снова кабинет директора. Снова детский страх и уже взрослая ненависть. Он три раза постучал.

* * *

Нет, он не мог больше вернуться сюда. Путь в это место теперь ему закрыт, даже в качестве учителя. Голос Дамблдора всё ещё звучал в его голове, отдаваясь слабым эхом.

Когда он выходил из кабинета, в его душе взметнулось странное чувство — злость на всё. Даже на самого себя. Почему-то возникло желание постоять ещё с минуту у каменной горгульи.

Вдруг она начала двигаться. Он оглянулся и ожидающе взглянул на статую. Из-за неё показался профессор Дамблдор.

-Том, могу я задать тебе последний вопрос?

Глаза Тома округлились. Он вспомнил Лиззи, и все детство почему-то пробежало перед глазами. Но он ничего не ответил.

-Неужели это действительно любовь?

Том нахмурил брови. При чём тут была любовь?

-Я не понял, Дамблдор…

-Любовь можно испытывать не только к людям, Том. Мне кажется, что есть вещь, которую ты с детства на самом деле любил, и, возможно, она была бы твоим единственным спасением.

Хогвартс. Откуда профессор знает, что он до сих пор не может попрощаться с ним? К чему он вообще завел разговор об этом, ведь перед этим Альбус уже сказал своё последнее слово.

— В любом случае, это ничего не меняет, — закусив губу, сказал он и полетел вниз.

Он видел, как задвинулась каменная горгулья, и повернул обратно наверх, в Выручай-комнату. Ему нужно было подумать. Остаток ночи он сидел там и размышлял. Он вспоминал всё, ради чего он жил, всё, ради чего он каждый день умирал, и к нему постепенно возвращалась уверенность.

Светало. Проходя мимо третьего этажа, он увидел женский туалет, который теперь был закрыт, и кабинет Защиты от Тёмных Искусств. Возле него стояла черноволосая женщина и что-то говорила третьекурснице.

-Профессор Стивенсон, простите, что я зашла в этот туалет. Я больше не буду, — говорила белобрысая гриффиндорка.

— Я о тебе забочусь, дорогая. Там произошло немало страшных вещей, — слишком знакомым голосом сказала женщина.

* * *

Он шел по Хогсмиду, думая о новом преподавателе по Защите, и злость наполняла его. Он был лучшим учеником на курсе, ему пророчили должность министра, а выбрали ЕЁ! Ту, о которой он старался никогда не вспоминать. Она преследовала его даже в новой жизни.

А трактир становился все ближе, и вскоре он разглядел человека, стоящего возле обшарпанной двери и машущего ему рукой. Это был Розье.

— Лорд, у нас новенький, он хочет вступить в наши ряды.

— Пригласи его сюда.

— Хорошо, Господин.

И он удалился в трактир. Через несколько секунд он привел с собой молодого человека, кутавшегося в длинную темную мантию и дрожащего от холода. На его лице читалось волнение, а сам он испуганно осматривал фигуру бледного красноглазого человека.

— Как твоё имя?

— Джон Маффин, господин… господин Реддл.

— Если ты еще раз скажешь мне это имя, я самолично буду тебя пытать, пока ты не потеряешь рассудок. Отныне я для всех Волан-де-Морт.

Волан-де Морт вошел в трактир, и его приветствовали торжественные возгласы Пожирателей.

* * *

Через год в Ежедневном пророке появилась статья об исчезновении преподавателя Защиты от Темных Искусств в Хогвартсе, которую в последний раз видели возле её кабинета на третьем этаже. Проклятье вступило в силу…