Грешники (джен)

Автор: Katarina

Название: Убийца

Бета: I.Hate.Humanity

Рейтинг: PG

Тип: джен

Жанр: Общий/Ангст

Персонажи: Гарри Поттер, Джеймс Поттер

Размер: мини

Дисклеймер: Всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит.

Саммари: …Люди, казалось, не замечали этого человека или же просто не хотели этого делать, предпочитая обходить стороной. Странный мужчина неподвижно сидел целыми днями на сломанной скамейке. Казалось, что он даже не двигается, не дышит, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то реагировать на внешние раздражители типа ветра, летнего зноя или шума, создаваемого автомобилями…

Статус: закончен

Мы живем, потому что

и обе нам лгут.

Джордж Гордон Байрон

Уже одиннадцатый день подряд Гарри видел этого странного человека. Нет, неправильно, страшного. Он сидел на низкой скамейке с наполовину провалившимися в грязный песок ржавыми ножками. Большая часть досок уже прогнила, и их остатки были разбросаны по окрестным кустам, другие же ещё держались, но с них давно слезла некогда яркая краска, а по краям торчали гвозди с погнутыми шляпками.

Листья белоствольных берёз тревожно шелестели, словно перешёптываясь между собой, под редкими порывами сухого, тёплого ветра, который был уже не в силах принести живительную прохладу, только обжигал ещё больше. Темнеющее небо было затянуто громоздкими, почти осязаемыми тучами тёмно-серого, близкого к чёрному оттенка, из которых грозился вот-вот хлынуть дождь, нет, самый настоящий ливень, готовый всё смыть на своём пути. Тяжёлый, душный воздух обволакивал, словно, мечтая задушить всех. Приближалась гроза. Детская площадка пустовала, в чём, впрочем, не было ничего удивительного. Ни одни нормальные родители не выпустят своих детей на улицу в такую погоду. Вдалеке послышались раскаты грома.

Люди, казалось, не замечали этого человека или же просто не хотели этого делать, предпочитая обходить стороной. Как, впрочем, и самого Гарри. И им обоим не было до этого дела. Разница состояла лишь в том, что юноша всё-таки передвигался по городу, тогда как странный мужчина неподвижно сидел целыми днями на сломанной скамейке. Казалось, что он даже не двигается, не дышит, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то реагировать на внешние раздражители типа ветра, летнего зноя или шума, создаваемого автомобилями. Интересно, он и ночью тут сидит? Ответ напрашивался положительный.

Голова мужчины была опущена, но при желании разглядеть выражение лица всё-таки представлялось возможным. Проблема состояла в том, что такого не имелось. Острые черты были расслаблены, глаза закрыты, а всё бледное лицо оставалось неестественно спокойно, напоминая этим своеобразную посмертную маску. Грязные и спутанные тёмные волосы клоками падали на лоб, доходя почти до уровня глаз, которые Гарри никогда не видел открытыми. А был ли вообще этот человек живым? Да, наверное, был. От него исходили волны какой-то непонятной энергии, не магии — именно энергии. Она не была ни негативной, ни позитивной… Она просто была. И почему-то юноше казалось, что владей он навыками Легиллименции, то многое бы узнал об этом, если судить по внешнему виду, бродяге.

Грязно-серого оттенка рубашка, бывшая некогда белой, висела на худом торсе мешком, чёрные джинсы были в нескольких местах порваны, а обувь вообще отсутствовала. Возникало такое ощущение, словно это когда-то был довольно обеспеченный человек, которого неожиданно лишили всего, а он никак не может от этого отойти. Гром прогремел уже совсем близко. С неба долетели первые, несущие долгожданную прохладу капли дождя.

Гарри спрыгнул со старых качелей, откуда и наблюдал за странным человеком, которые на прощание скрипнули. Дождь усилился, и через несколько секунд уже лило, как из ведра. Мужчина явно не собирался куда-либо уходить, его изношенная, превратившаяся почти в лохмотья одежда моментально промокла до нитки, но ему, казалось, не было до этого дела. Юноша остановился посреди площадки, чувствуя, как струи воды стекают по его лицу и одежде. Он сам не знал, почему, но для него было важно, жизненно необходимо понять, кто это такой и что привело его сюда, на скамейку на детской площадке небольшого английского городка… Поттер где-то с минуту, не отрываясь, смотрел на чёрную, блестящую от влаги макушку мужчины, и тут… О чудо!

Медленно, словно какая-то неизвестная сила держала её, голова человека стала подниматься. Небосвод рассекла молния, и в секундной яркой вспышке Гарри заметил, что веки мужчины дрогнули.

* * *

Шаг вперёд, ещё шаг. Надо терпеть. Вокруг только кровь. Она везде, мир тонет в ней. В их крови. Неужели это и есть ад? Тогда почему здесь так холодно? И где все?

Больно и одиноко. Заслужил. Я убийца. Их убийца, меня нельзя подпускать к другим. Я опасен. Я никто. На моих руках кровь. Я весь в ней. Холодно. Мороз и кровь. Никого нет. Только я и дорога из ниоткуда в никуда.

Они мертвы. Не помню. Ничего не помню. Но знаю. Я весь в их крови. Я убил их . Мою жену и маленького сына. Их больше нет, а я есть. Должно быть наоборот. Это ведь я виноват, а не они. Должен вспомнить. Где они? Просить прощения. Я ничтожество. Я убийца.

Это ад. Мой персональный ад. Для каждого ведь он свой собственный. Ещё два шага. Сил больше нет. Дальше, надо идти дальше. Найти их, умолять. Воздух неподвижен, пахнет кровью. Тишина, нет ни единого звука. Осталось немного. Уйти, исчезнуть отсюда. Куда угодно, но только не снова сюда.

Отпусти! Нет, не быть моей душе свободной. Я проклят навеки. Я убил их. Почему? За что? Женщина и ребёнок, жизнь которого ещё только начиналась. Не могу их даже вспомнить. Что они мне сделали? Как я посмел? Любил их. Убийца.

Зелёный цвет. Их глаза. Здесь нет места памяти. Только кровь. Только алый, никаких цветов больше. И пустота внутри. Словно вырезали сердце. Да и зачем оно в аду? Страдания. Наверное, и к ним можно привыкнуть. Избавления не будет. Дорога без конца. Только вперёд. Назад уже нельзя. Ничего не исправить. Вечная расплата.

Это ад. Я мёртв. Тогда почему я всё ещё чувствую это тело? Тело убийцы. Моё тело, в котором ещё обитают остатки моей больной души. Я живу. Но при этом я мертвец. Живой мертвец. Без прошлого, настоящего и будущего. Есть только кровь. Не моя. От меня уже ничего не осталось. Я тень. Уже не человек. Я убил их. Мне нет прощения. Я пленник. Пленник собственной судьбы. Собственных мыслей. Быть, думать, существовать. Зачем?

Неужели, конца нет? Нет, он должен быть. У всего есть конец. Тупик. Впереди больше ничего нет. Ни крови, ни света, ни тьмы, ничего. Может, оно там — долгожданное забытье? Там уже не будет бессмысленной боли и страданий. Я убийца. Я должен терпеть. Я заслужил. Я проклят. Я обречён навеки скитаться. У меня нет души. Она умерла вместе с ними.

Лёгкое дуновение тёплого ветра. Откуда в аду ветер? Холод стал медленно уступать место удушающей жаре. Новая крайность. Прохладная влажная капля на лбу. Ещё одна. Давно забытое ощущение дождя. До слуха доносятся отдалённые звуки, словно из сломанного радиоприёмника. Шум машин, стук колёс поезда, скрип, гром вдалеке. Приближающиеся шаги. Промокающая насквозь одежда. Свежий запах дождя. Чьё-то неуловимое присутствие. Точно кто-то отважный посмел коснуться моего ада и пытается вытащить меня из него. Я почти вернулся. Я не должен. Я убийца. Я опасен для людей. Бездна впереди затягивает. Кровавый туман вокруг расступается. Перекрёсток. Судьба дала мне выбор.

Я отступаю на шаг назад. В ушах стоит весёлый шум дождя. Назад, в реальность. Яркая вспышка. Ад не хочет меня выпускать. Он никогда не выпускает своих пленников так легко. Сил бороться уже почти нет. Последний рывок. Огромным усилием воли поднимаю отяжелевшие за годы скитаний веки. Светло. Ярко. Ничего не вижу. Лишь яркий взор лучистых изумрудных глаз, внимательно смотрящих мне в лицо.

Зелёный. Жизнь. Надежда. Правда. Прозрение. Мир. Реальность. Лето. Гроза. Семья. Счастье. Сын…

Автор: Katarina

Название: Лгунья

Бета: I.Hate.Humanity

Рейтинг: PG

Тип: джен/гет

Жанр: Общий

Персонажи: Рита Скитер, Джеймс Поттер, Гарри Поттер

Размер: мини

Дисклеймер: Всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит.

Саммари: Большую часть жизни она лгала. Сначала это была случайная ложь случайным людям во благо. Потом она начала лгать себе самой, а вскоре её ложь уже читала вся страна. И её выдумки всегда были настолько убедительными, что в них верили. Наступил момент, когда она поверила и сама, потеряв последнюю надежду на то, что ей удастся вырваться из замкнутого круга. Но он разорвался сам, и она наконец-то смогла взглянуть в глаза своей правде. В знакомые светло-карие глаза, которым она никогда не лгала.

Статус: закончен

Судьба начинается там, где вспоминают

прошлое и принимают будущее.

Восход Нового Дня

Мокрый после ливня асфальт ярко блестел и переливался всеми оттенками красного в косых лучах заходящего солнца. Гроза закончилась пару часов назад, но большая часть небосвода всё ещё была затянута тяжёлыми серыми тучами, лишь у самого горизонта виднелся чистый просвет, отливавший сейчас бардовым. Десятки почти идентичных частных домиков, построенных по обе стороны от пустынной в данную минуту дороги со своими кажущимися сейчас особенно зелёными садиками приобретали в удивительно чистом и свежем воздухе какое-то почти омерзительное очарование. Молодой ассистент вёл машину просто отвратительно — сразу чувствовалось, что он не только в журналистике новичок, но ещё и только-только сел за руль. Дело усугубляло и то, что автомобиль был тоже далеко не самым лучшим и успел за свою долгую жизнь проездить куда больше, чем это было предусмотрено производителем.

Рита Скитер ненавидела бывать в маленьких, типично английских городках, подобных этому, которые так и были разбросаны вокруг Лондона. Нет, нельзя сказать, что ей была куда больше по душе шумная столица, но там, по крайней мере, ничто не напоминало ей на каждом шагу обо всех прелестях тихой и спокойной семейной жизни, которых она по воле судьбы и определённых людей оказалась лишена. Но иногда — хоть такое случается и редко — работа приводит её в такие места, а тут уже ничего не поделаешь. Впрочем, сегодня был не такой случай. Сегодня Рита вполне могла со спокойной душой отказаться от кажущейся ей бессмысленной поездки в Литтл-Уингинг за предсказанной её ассистентом сенсацией. Брайан — а именно так звали это молодое недоразумение — буквально на днях переехал жить со своей подружкой в это милейшее до тошноты насквозь маггловское местечко и уже успел, по его словам, раскопать тут нечто такое, что «заставит умы всех читателей Пророка встрепенуться». Признаться, Рите слабо верилось в то, что всё настолько грандиозно, а разум и многолетний опыт работы журналисткой подсказывали ей, что она зря теряет время и нервы, но сердце, к которому она, на самом деле, уже очень давно разучилась прислушиваться, вело её вперёд. В конце концов, торопиться ей было некуда и не к кому, а о нервных клетках, которые не восстанавливаются, с такой жизнью вообще говорить не приходится.

Говорить, в чём заключается обещанная сенсация, Брайан оказывался, заявляя, что она должна всё увидеть сама, и глядя на него, скандально известная журналистка узнавала себя в молодости. Лет так в двадцать пять, уже после того, как её чёртовой жизни был нанесён последний разрушающий удар и она должна была прибегать ко всем средствам, чтобы выжить самой. А ассистенту было всего девятнадцать, он только в прошлом году закончил Хогвартс. Рейвенкло, кажется. Да, из него выйдет со временем совсем не плохой журналист, быть может, даже успешная замена ей самой, когда она, наконец, решит уйти на покой. Если его, конечно, не уберут раньше. Тому, чем занимается публицистика и как писать хорошие статьи, мальчик уже научился, а вот уроки осторожности и выживания жизнь ещё не успела ему преподать. И оставалось только надеяться, что для него они не будут такими жестокими, как в своё время для его прямой начальницы.

— Останови, пожалуйста, — попросила Рита, заметив в паре метров впереди вывеску небольшого магазинчика.

— Но мы ещё не приехали, — возразил ассистент. — Нам на Тисовую улицу, а это улица Магнолий.

— У меня закончились сигареты, и мне наплевать, какой адрес будет у магазина, где я куплю новую пачку.

Возразить на это было уже нечего, и Брайан притормозил у обочины, давая женщине возможность выйти наружу. Причём, первым, во что наступила Рита, вылезая из автомобиля, была громадная лужа, занимавшая добрую половину тротуара, и от промоченных ног её спасли только высокие каблуки. Что ж, этот день не мог закончится удачно, слишком уж он был паршивым, начиная с самого раннего утра. У знаменитой журналистки бывали такие дни, когда она по абсолютно неизвестным причинам начинала вспоминать «старые добрые времена», а также людей, которых она когда-то любила и которые любили её в ответ. Людей, которые от неё ушли, и человека, которого у неё отняли. И обычно для неё это были чёрные дни календаря.

Магазинчик был небольшим, чистеньким и до мозга костей маггловским. Как и всё в этом городке. Нет, Рита никогда не относилась к магглоненавистникам, она даже считала, что они во многих областях жизни значительно опережают магов, но в то же время она, сама выросшая в семье магглорожденных волшебников, всегда была уверена в том, что в любой, даже самой обыкновенной жизни должна быть хоть небольшая толика чуда. Здесь же не было ни малейшей надежды на появление этой самой толики. Это ей и не нравилось. Впрочем, выбор сигарет её вполне устраивал — по крайней мере, здесь продавался тот вид, который она предпочитала курить в такие дни. Расплатившись с продавщицей, женщина вышла наружу, с наслаждением вдохнула прохладный воздух и, щёлкнув зажигалкой, закурила. Она пробежала безразличным взглядом по почти пустой детской площадке, расположенной через дорогу, и уже собиралась направиться к машине, чтобы поскорее уехать отсюда, но тут она заметила нечто, заинтересовавшее её куда больше, чем обещанная Брайаном сенсация. Такая до боли знакомая растрёпанная чёрная макушка сидевшего на скамейке спиной к ней человека.

В голове сразу пронёсся приблизительный подсчёт числа темноволосых растрёпанных англичан, и шанс того, что это именно тот, о ком она подумала, получился равен от силы одной тысячной, но ноги всё равно уже несли её вперёд, а сердце подсказывало, что сейчас она будет вознаграждена за всё, что это её последний шанс исправить что-то. Ассистент, заметив, что она сменила курс, высунулся в открытое окно и позвал её, но она не слышала его голоса, двигаясь словно во сне. Последние багряные лучи заходящего солнца уже догорали, и на городок медленно опускались летние сумерки, в которых детские качели, с которых сейчас периодически падали капли влаги, выглядели немного устрашающе. Песок под ногами был мокрым, и Рита в очередной раз порадовалась, что надела утром туфли на высоком каблуке, хоть и идти в них по такой поверхности было не слишком удобно. В тоненьком летнем платье становилось прохладно, и она искренне пожалела, что не взяла с работы пиджак.

На старой, облупленной скамейке с наполовину ушедшими в землю ножками сидели двое, едва слышно разговаривающие друг с другом. В том из них, что помладше, можно было без особого труда узнать Гарри Поттера, хоть Риту и откровенно изумило то плачевное зрелище, которое представлял собой сейчас герой всея магического мира. Она никогда не замечала, насколько худощав юноша, и уж, конечно, едва ли могла подумать о том, что в свободное от школы время он носит чью-то старую одежду на несколько размеров больше, чем полагается. Впрочем, по сравнению со своим собеседником, он имел прямо-таки цветущий вид, тем более его ярко-зелёные глаза сейчас прямо-таки светились, ярко выделяясь на фоне остальной серости. Второй мужчина был значительно старше, а пусть даже частично смытый недавним дождём слой грязи, покрывавший его даже сейчас привлекательное лицо, изначально чёрные волосы и некогда дорогую и стильную одежду, ещё больше зрительно увеличивал его возраст. Правильные, чисто аристократические, черты лица уродовали отражавшиеся на нём многолетняя усталость и пережитые страдания, но губы всё же были изогнуты в неком подобии улыбки, создававшей впечатление долгожданного луча света в тёмном царстве. Некогда красивого орехового оттенка глаза, потемневшие от лет, прожитых во тьме, теперь снова смотрели на мир, пытаясь увидеть в нём всё самое лучшее, но как всегда натыкаясь на следы своего персонального ада. И всё же каждый раз, когда мужчина смотрел на сидевшего рядом с ним юношу, крепко сжимая своей мозолистой ладонью его ещё почти детскую руку, его взгляд смягчался, и в нём можно было наконец-то увидеть что-то знакомое. Что-то, что относилось к лучшим воспоминаниям юности Риты Скитер.

Разговаривали эти двое между собой очень тихо, и Рите пришлось прислушаться, чтобы различить сами голоса. Голос человека в лохмотьях звучал очень хрипло, к тому же мужчина с явным трудом подбирал слова, как любой другой, кто долгие годы был лишён радости общения с себе подобными. Его молодой собеседник говорил как-то подавленно, устало и неверующе. Вообще, лицо у Гарри Поттера было такое, какое бывает у людей, пытающихся заставить себя поверить в неожиданно свалившееся на них после череды неудач счастье. Да, парень никак не мог поверить в невозможное, но сердце явно подсказывало ему, что это всё-таки правда, как и сердце самой Риты, привёдшее её сюда вопреки здравому смыслу. Женщина сделала шаг вперёд, стараясь ступать как можно более бесшумно, но она задела носком туфли какую-то корягу, конец которой задел старую карусель, тут же сдвинувшуюся с места с тихим скрипом. Сидящие на скамейке синхронно подняли головы и сфокусировали взгляды на нежданной гостье, так бессовестно помешавшей встрече отца и сына после пятнадцатилетней разлуки.

Узнав в далёком восемьдесят первом о смерти Джеймса Поттера, Рита очень долго не могла в это поверить. Да, все факты были на лицо — и разрушенный дом, и осиротевший Гарри, сразу же отправленный к маггловским родственникам, и вроде как найденные мёртвые тела четы Поттеров, и объявленный предателем и посаженный в Азкабан Блэк, и… В общем, Дамблдор вообще многое тогда под шумок сделал. И в это поверили все, в том числе Рита, хоть сердце и подсказывало ей совершенно другое. Слишком уж было много несоответствий и нелогичности в действиях многоуважаемого директора. Например, тот факт, что местонахождение могил Джеймса и Лили так и оставалось на протяжении этих пятнадцати лет загадкой, а также то, что их наследника, родственниками которого вообще-то является добрая половина чистокровных волшебников, отправили на воспитание к каким-то магглам, — всё это попахивало, если не сказать, пованивало, каким-то очередным гениальным планом Дамблдора. Но тогда пытаться раскопать что-то было опасно для жизни, а потом найти какие-то следы и улики стало невозможным, да и не до этого было. И Рита, наконец, осталась жизнь с горьким осознанием того, что Джеймс Поттер всё-таки умер в ту роковую ночь Хэллоуина, защищая жену и сына. До этого самого момента, когда она впервые за долгие и долгие годы снова встретилась с ним глазами.

— Джеймс, — тихо-тихо, почти жалобно позвала она в безумной надежде, что он её помнит, не обращая ни малейшего внимания на то, что взгляд Гарри превратился теперь в практически враждебный, и неизвестно, что сдерживало юношу, чтобы не послать ненавистную журналистку по известному адресу.

Мужчина моргнул, и чистота, видневшаяся в его глазах, когда он смотрел на сына, снова пропала, как и узнавание, лишь на мгновение мелькнувшее где-то в глубине. О великая Моргана, что он с тобой сделал, Джеймс?.. Что он сделал с твоей памятью?.. Рита до боли прикусила губу, бросая все свои силы на то, чтобы не заплакать от безысходности. Магия, с помощью которой становилось возможным редактирование памяти, отличалась большой непредсказуемостью, и с ней нужно обходиться очень осторожно, иначе последствия могут быть ужасными. А над памятью Джеймса Поттера явно основательно поработали, причём, не просто стерев определённые воспоминания, а добавив новые, даже, наверное, внушив что-то. Что-то, что могло заставить его все эти долгие годы медленно сходить с ума в своём персональном аду, в полном одиночестве. Ничто другое даже чисто теоретически не могло привести его в такое состояние — в этом Рита была уверена больше, чем во всём, что было смыслом её жизни последние пятнадцать лет. В принципе, она даже догадывалась, что конкретно ему внушили, но вот что он при этом пережил, она просто боялась представить — от ужаса и желания отомстить перехватывало дыхание. А если Рита Скитер хочет кому-то отомстить, то она это сделает в самой жестокой форме. Особенно с учётом того, что в данном случае она знала, кому мстить.

— Джеймс, — с трудом сдерживая стоящие в глазах слёзы, женщина преодолела разделявшие их несколько метров и присела на корточки рядом со скамейкой, осторожно дотрагиваясь до его руки. — Джеймс, это же я.

Кажется, Гарри Поттер что-то говорил, но Рита не слышала этого. Она легонько гладила загрубевшую ладонь сидящего перед ней мужчины, вглядываясь в его одновременно такое знакомое и такое чужое лицо, на котором всё никак не хотело появляться то выражение, которого она так ждала. Узнавание. Джеймс снова закрыл глаза, а потом, спустя добрую минуту открыв их, сделал то, на что она уже и не смела надеяться. Он улыбнулся. Доброй, широкой и открытой улыбкой. Как раньше, до того, как его жизнь разрушил один гениальный манипулятор. И глаза его снова стали чистыми и прозрачными. Пусть и на какие-то доли секунды. Сначала он посмотрел с этой удивительной улыбкой на ничего не понимающего сына, а потом перевёл взгляд на сидящую перед ним женщину.

— Гарри, — всё ещё хрипло, но уже более узнаваемо произнёс он, обнимая юношу и прижимая его к себе, после чего почти нежно погладил пальцы Риты и сжал её ладонь: — Рита. Теперь я вернулся.

И она улыбнулась ему сквозь слёзы в ответ, краем глаза замечая, как на лице Гарри тоже расцветает улыбка. Женщина улыбнулась и ему тоже, словно пытаясь выпросить прощение за причинённое ему когда-то зло. Да, им ещё многое предстоит разъяснить, за многое отчитаться друг перед другом, через очень многое пройти, но теперь, когда судьба наконец-то дала Рите тот самый шанс, о котором она и мечтать и не смела, она знала, что будет бороться до конца.

Автор: Katarina

Название: Предатель

Бета: I.Hate.Humanity

Рейтинг: PG

Тип: джен

Жанр: Общий/Ангст

Персонажи: Генрих Поттер, Джеймс Поттер, Гарри Поттер

Размер: мини

Дисклеймер: Всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит.

Саммари: Семнадцать лет назад он принял самое страшное решение в своей жизни. Пятнадцать лет назад он лишился семьи. Семнадцать лет назад в последний раз захлопнулась дверь за спиной его единственного наследника. Семнадцать лет назад он позволил случиться непоправимому. Семнадцать лет назад он прогнал из своей жизни родного сына. Семнадцать лет назад он стал предателем.

Статус: закончен

Одни предаются воспоминаниям,

другие их предают.

Яна Джангирова

Покрывало тяжёлого бархата упало на старый дощатый пол, поднимая облако пыли. Казалось удивительным, насколько резко различаются между собой идеальная чистота, в которой всегда поддерживалось остальное поместье, с пыльной заброшенностью чердака, где домовикам было разрешено появляться только с разрешения хозяев. А последние полтора десятилетия о существовании этого места и тех вещей, что здесь хранились, было не принято вспоминать. Пыль улеглась, и в неярком свете заходящего солнца можно было увидеть прислонённый к стене портрет, скрытый под покрывалом от людских глаз вот уже почти пятнадцать лет. На тяжёлой резной раме, сделанной из позолоченного дерева, играли неяркие отблески последних пробивающихся через чердачное окно закатных лучей. Созданный умелым мастером портрет изображал молодого мужчину, ещё практически юношу, сидящего в глубоком кресте, обитом тёмно-бардовым бархатом. На задней стене, сразу за креслом был виден фамильный герб — чёрный олень с ветвистыми рогами на пурпурном поле. Одет юноша был более чем официально — из-под парадной мантии чёрного цвета выглядывает воротничок идеально белой рубашки, указательный палец правой руки, царственным жестом положенной на подлокотник кресла, украшает массивный перстень с фамильной печаткой. Проработанное до малейших деталей бледное лицо юноши было серьёзным, однако в ярких, казавшихся почти живыми светло-карих глазах плясали чёртики. Несмотря на идеально подобранную одежду и строго-торжественного вид, чёрные волосы молодого человека пребывали в художественном беспорядке, словно их и не пытались никогда уложить. Казалось, работа художника была совершенна, если бы не один отсутствующий фактор, свойственный всем портретам умерших магов. Картина была абсолютно безжизненной.

Генрих Поттер в удивлении выдохнул, позволяя себе хотя бы в полном одиночестве это маленькое проявление чувств. Поднимаясь на чердак и готовясь к встрече с портретом давно погибшего сына, он ожидал чего угодно, — потока ругательств, обвинений, полного равнодушия, нежелания общаться, — но только не этого. Пятнадцать лет, пятнадцать долгих лет этот портрет, присланный семейным художником вскоре после того трагического Хэллоуина, пылился на чердаке в окружении старого хлама, и никто не смел даже заикнуться в присутствии «железного виконта Ирландии» о том, что у него когда-то был сын. И все эти годы, все эти долгие годы он, невозмутимый и непробиваемый аристократ, человек, которого опасается сам Альбус Дамблдор, отчаянно боялся, периодически ловя на себе осуждающие взгляды многочисленных предков, чьи портреты висели в верхней галерее. Боялся подниматься на чердак и снимать тяжёлое покрывало с картины, боялся заглянуть в глаза сыну — пусть уже не настоящему, а всего лишь нарисованному, — и попросить прощения. Боялся своей совести, упрямо твердившей ему, что по его собственной вине, из-за его гордости и высокомерия погиб его сын, а жизнь его внука и единственного оставшегося в живых наследника рода все эти годы зависела от прихотей властолюбивого старика.

Генрих отвёл взгляд от неподвижного лица сына, убедившись, что минуты утекают, а в таких знакомых и любимых чертах ничего не меняется. Они застыли раз и навсегда, как застыло пятнадцать лет назад лицо настоящего Джеймса Поттера в тот миг, когда его груди коснулся зелёный смертоносный луч проклятия. Генрих закрыл глаза и медленно сполз по стене, пряча лицо в ладонях. Один из самых влиятельных магов Ирландии, а некогда и всех Британских островов, он никогда не позволял себе показывать свои чувства на публике и даже в самые сложные моменты жизни держался так, словно ничто и никто не может его сломать, за что его и называли за глаза «железным виконтом». Кто-то поговаривал даже, что у него нет сердца или что оно давно зачерствело и превратилось в камень. Однако сердце у него всё же было, пылая сейчас такой болью, что мужчина к своему стыду должен был признать, насколько легко разрушились все барьеры, что он строил, чтобы не дать эмоциям и воспоминаниям вырвать наружу.

Хватило одного короткого взгляда на картину, а в голове уже проносились обрывки того судьбоносного разговора, который и был началом конца. Джеймс приехал тогда из Лондона, чтобы побыть хотя бы несколько дней дома, и в первый же вечер они поссорились из-за его самовольного вступления в орден дамблдоровских птичек. И если тут винить нужно было в первую очередь старого директора, который пудрил мозги своим выпускникам, обеспечивая стабильные поставки «пушечного мяса» для своей войны, то решение сына жениться выбило Генриха из колеи. С Лили Эванс он уже был знаком — Джеймс впервые привёл эту девушку в дом сразу после окончания школы. И она ужасно не понравилась ни самому Генриху, ни пожилой уже Дорее, которая на правах бабки воспитывала Джеймса и которая тогда ещё была жива. Они вдвоём тогда долго убеждали юношу, что эта Эванс ему совсем не пара, и дело здесь было отнюдь не только в том, что она была магглорожденной. Было в этой девушке что-то такое, что заставляло насторожиться и вызывало нехорошие предчувствия. Должно быть, её очевидная преданность Дамблдору. Как бы то ни было, Джеймса не волновало мнение отца по поводу выбора супруги, а Дорея, которая ещё могла как-то повлиять на решение внука, к этому времени успела отбыть на тот свет. И тогда Генрих сорвался — много гадостей было сказано в тот вечер между отцом и сыном, но апофеозом и самый большой глупостью, которую старший маг совершил за всю свою жизнь, было требование выбрать между «этой женщиной» и семьёй. В ответ на это Джеймс встал из-за стола и, бросив короткое, но вонзившее в сердце сотни иголок «Тогда у тебя больше нет сына», вышел из кабинета, после чего, не собирая вещи, уехал из поместья, чтобы навсегда исчезнуть из жизни своего отца.

Да, в последний раз — почти семнадцать лет назад! — он видел сына именно таким — как всегда, растрёпанным, злым до дрожания стёкол, но решительным, непоколебимым, смелым и упрямым. Настолько похожим на самого Генриха. Мерлин и Моргана, столько раз Дорея говорила, что упрямство однажды заведёт Поттеров в тупик, и оказалась права. Она всегда оказывалась права. Да и никак по-другому нельзя назвать сложившуюся ситуацию, в которой сам Генрих, последний виконт Поттер, медленно, но верно старел в одиночестве своего огромного поместья; в семье нет наследников, а единственная надежда на выживание рода — всего лишь напуганный мальчишка-полукровка, полностью управляемый Дамблдором, официально не принятый в род и ничего не знающий о том, кто он. Гарри Джеймс Поттер. Его внук, названный в его честь. Ребёнок любимого сына и ненавистной невестки, которого Генрих даже никогда не видел. Мерлин, да он даже на свадьбе Джеймса не был! Во-первых, он не был приглашён, а во-вторых, он тогда был слишком зол, чтобы вообще думать о том, что у него есть сын.

Не было Генриха и на похоронах. Пусть не по его вине, но он всё равно чувствовал себя предателем. Хуже, чем Питер Петтигрю, сдавший Джеймса красноглазому ублюдку. Крысёныш хотя бы не предавал своих родных. А он… Он предал сначала сына, а потом и внука, оставив их уязвимыми без семейной защиты.

— Внук, — прошептал мужчина, поднимаясь на ноги и возвращая себе свой привычный вид холодного и непреклонного виконта. Вот только глаза у него теперь горели опасным пламенем. — Гарри.

Поначалу Генрих не мог думать о мальчишке без злости и раздражения, отказываясь принимать его за кого-то, кроме как сына женщины, из-за которой он потерял собственного наследника. Узнав о рождении мальчика и о выборе имени, он был в ярости и в тот день совершил ещё одну ошибку, которая стоила ему права находиться на территории Англии и хоть как-то вмешиваться во все игры старого манипулятора. Последовали разборки и короткий суд, превратившийся в личное противостояние главы Визенгамота и одного из лучших юристов страны, которым слыл Генрих, а потом и вердикт. Начиная с шестого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года, Генрих Карлус Поттер не имеет права в течение шестнадцати лет пересекать границу Соединённого Королевства и связываться совиной почтой или каким-либо другим способом с любым из его граждан под страхом заключения в Азкабан. После этого Генриху только и оставалось что с бессильной злостью наблюдать из своего родового поместья в Ирландии за тем, как Дамблдор, наконец-то избавившийся от своего главного соперника по эту сторону баррикад, систематически рушит всё, на что Поттер потратил половину своей жизни. Ему даже не было позволено приехать на похороны сына, которые состоялись в чёртовой Англии, а не на родине мальчика, не говоря уже о том, чтобы хоть как-то попытаться предотвратить готовящееся убийство и последовавший за этим кошмар. Сириуса Блэка — человека, у которого не было Чёрной метки! — без суда, следствия, Омута памяти, Легиллименции или Сыворотки правды отправили в Азкабан по обвинению в пособничестве Реддлу и предательстве лучшего друга, практически брата. Чудом выжившего Гарри поселили с семьёй сестры-магглы Лили Эванс, обосновав это каким-то бредом, связанным с магией Крови. Когда Генрих прочитал об этом в местной газете, — Мерлин, узнать о гибели родного сына из прессы! — он готов был броситься душить Дамблдора, наплевав на все запреты. К счастью, он тогда быстро взял себя в руки, здраво рассудив, что в соседней с Блэком камере он уж никому точно не сможет помочь.

Генрих не помнил, когда Гарри Поттер превратился для него из «того мальчишки» во внука. Наверное, не так давно — мужчина вообще редко позволял себе думать о том, что осталось от его семьи, но в то же время внимательно следил за всеми заметками в прессе, касающимися мальчика. Отношение Генриха к погибшей Лили Эванс едва ли изменилось, да и особой любви к внуку он не испытывал, однако, несмотря ни на что, Гарри оставался единственным законным наследником Поттеров. И теперь, когда срок действия запрета наконец-то подошёл к концу, Генрих собирался вернуться в чёртову Англию, чтобы напомнить всем этим лицемерам, что Поттеры обид не забывают и что с ними стоит считаться.

Глаза Джеймса с портрета смотрели на отца всё так же весело и задорно, не отрываясь и не мигая. Мерлин, портрет… На долю секунды Генрих снова потерял всё своё самообладание, однако тут же стал опять тем «железным виконтом», который привык поступать не так, как диктуют чувства и эмоции, а строить логические цепочки и чётко обдумывать план действий. А сейчас логика недоумевала, поставленная в тупик. На портрете — магическом портрете! — был изображён Джеймс. Его Джеймс, погибший пятнадцать лет назад. А по всем законам магии сделанный мастером портрет умершего после наложения специальных чар оживал. Этот же был таким же неподвижным, как и те картины, что рисуют магглы. Невероятно. Совершенно невероятно. Если бы кто-то другой рассказал Генриху о таком феномене, он бы не поверил, но сейчас ему пришлось самому стать свидетелем такого. И не просто свидетелем — это случилось с портретом его сына, лишая Генриха даже возможности сказать последнее прости. Пусть только сейчас, спустя столько лет. Лучше поздно, чем никогда.

И всё-таки годы в обществе книг и интриг сыграли свою роль, превратив Генриха в настоящего учёного, который тут же бросался решать очередную загадку, едва она появляется на горизонте. Вот и сейчас необходимо было выяснить причину, по которой портрет не ожил. Генрих распрямился и, оставляя покрывало лежать на полу, твёрдым шагом прошёл к выходу с чердака и, плотно закрыв за собой дверь, спустился вниз. Глядя на него сейчас, невозможно было даже предположить, в каком состоянии он находился буквально несколько минут назад, — идеально прямая спина, величественная, несмотря на уже немолодой возраст, осанка, высоко поднятый подбородок, бесстрастное выражение лица, уверенные, хорошо отточенные движения. Даже находясь в собственном доме в одиночестве, Генрих Поттер всегда вёл себя словно важный гость на приёме Её Величества.

В кабинете царила приятная прохлада, несмотря на удушающую жару, что стояла уже вторую неделю на улице. Генрих был уже немолод и плохо переносил подобную погоду, о чём прекрасно были осведомлены домовые эльфы, своей магией всегда поддерживающие в доме идеальную для хозяина температуру. Мужчина опустился на стул, осторожно отодвинул бумаги, которыми он планировал сегодня заняться, и легонько забарабанил костяшками пальцев по деревянной поверхности стола, погружаясь в свои мысли. Первой мелькнувшей в голове мыслью было то, что портрет Джеймса не ожил из-за того, что он официально больше не принадлежал к роду Поттеров, однако она тут же была отметена как неправдоподобная. Принадлежность или непринадлежность к тому или иному роду или семейству не могла никак влиять на магические свойства портретов. В том же Хогвартсе висело немало картин, изображённые на которых люди были вообще магглорожденными волшебниками, и это не мешало им двигаться и общаться. Нет, тут причина была явно в другом. Однако больше догадок не было, исключая одну, которая казалась настолько невозможной, что о ней не хотелось и думать. А это могло означать только то, что либо специальные чары были наложены неверно или же не наложены вовсе, что было маловероятным, учитывая опыт мастера, либо портрет подвергся какой-то дополнительной магической обработке. Но кто мог это сделать? И главное — зачем?

Генрих, не отрываясь от своих мыслей, встал из-за стола и уже хотел было направиться в библиотеку, чтобы узнать побольше о магии портретов, но был прерван характерным стуком в окно. В два широких шага он пересёк комнату и открыл окно, впуская незнакомую крупную сипуху, принёсшую привязанный к лапке конверт. Маг отвязал послание, привычным жестом дал сове несколько припасённых заранее совиных печений, после чего выпустил её в окно, плотно закрыв его, чтобы впустить в комнату как можно меньше обжигающего воздуха. Конверт был маггловским, как и сложенный вчетверо тетрадный лист, на котором было написано письмо. Буквально несколько начирканных в спешке неровных строчек, но их смысл всё никак не мог добраться до сознания Генриха.

Дрожащими руками Генрих отложил письмо и практически упал на стул, словно его уже не держали ноги. Неожиданно все прожитые годы, все несчастья и потери разом навалились на него, делая из «железного виконта» Поттера обычного пожилого мужчину, отца и деда, который так долго шёл вперёд, боясь оглянуться, пока то прошлое, которому он боялся посмотреть в глаза, само не превратилось в его настоящее и будущее. Портрет Джеймса Поттера не ожил по самой простой, самой банальной причине, вариант которой Генрих даже не рассматривал. Он давно разучился верить в чудо и надеяться на невозможное.

…Ожить может только портрет мёртвого человека…

Автор: Katarina

Название: Лицемер

Бета: I.Hate.Humanity

Рейтинг: PG

Тип: джен

Жанр: Общий

Персонажи: Гарри Поттер, Генрих Поттер

Размер: мини

Дисклеймер: Всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит.

Саммари: Весь мир — театр, а люди в нём актёры, исполняющие за свою жизнь сотни, тысячи разных ролей. И он не исключение. Он добровольно играет те роли, что были для него приготовлены, надевает те маски, в которых его хотят видеть другие. Ненавистный племянник, «груша» для битья, спаситель мира, верный друг, бравый гриффиндорец, звезда квиддича, наивная марионетка… Сотни заготовленных масок, лиц — для разных людей и ситуаций. Нет всего одной. Той, которая не нужна. Той, которую он должен заменить собой настоящим. Той, за которой прячутся друг от друга самые близкие родственники.

Статус: закончен

All the world is a stage

And all the men and women merely players

W. Shakespeare

Целый день, с самого утра, вокруг стояла странная, настораживающая тишина. Свинцовые тучи тяжело нависали над неподвижной поверхностью моря, отражавшей серость неба. Не было слышно шелеста ветра в кронах деревьях, росших по кромке пустынного пляжа, не пели птицы. Откуда-то, словно из другого мира, доносились приглушённые крики чаек, чьи силуэты мелькали на самом горизонте, выделяясь чёрными точками на сером фоне. Редкие волны подмывали и без того хрупкий фундамент полуразрушенного песочного замка. Казалось, в давящей тишине не было слышно даже шума прибоя. Природа ждала бури, подобной вчерашней, но её всё не было.

Доски старого причала опасно заскрипели под ногами Гарри, но этот звук был тут же поглощён плотной, окутывающей со всех сторон тишиной. Юноша сделал глубокий вдох, не принёсший, однако, желанной свежести, ради которой он и пришёл к морю. Тяжёлый, даже немного затхлый воздух обжёг лёгкие, отдаваясь глухой болью в затылке. Странно, раньше он никогда не жаловался на мигрени, исключая разве что боль в пресловутом шраме на лбу. В лицо дохнуло солёным воздухом, смешанным с неприятным запахом прибитой к берегу тины и сладковатым душком подгнивших за долгие годы деревянных досок пирса. Игнорируя не вовремя проснувшийся инстинкт самосохранения, Гарри осторожно дошёл до конца причала и сел на самый край, опустив ноги в оказавшуюся неожиданно холодной воду. В голове пронеслась мысль о том, что лучше бы ему этого не делать, более того, разумнее всего было бы вернуться в дом до начала бури, а то вчерашняя прогулка под проливным дождём и так не лучшим образом сказывалась на его здоровье — с утра юноша проснулся с воспалённым горлом. Однако возвращаться не хотелось, ведь это означало новую встречу с проблемами и мыслями, от которых он и старался укрыться на пустынном и заброшенном пляже.

Всю свою сознательную жизнь Гарри Поттер мечтал о родственниках. Не таких, как Дурсли, а таких, кто заботился бы о нём, любил бы и поддерживал. Позже у него появились друзья, прошедшие с ним бок о бок огонь и воду, старшие друзья, опекавшие и защищавшие его, и даже крёстный отец, на короткое время вселивший надежду на обретение семьи. А будучи совсем маленьким, Гарри мечтал о том, что его мама и папа на самом деле живы, просто какие-то неизвестные обстоятельства не позволяют им забрать сына, но однажды это обязательно изменится. Ночами мальчик плакал в подушку и молил кого-то всесильного вернуть ему семью. Вера в чудо ушла ещё до того, как он узнал, что на самом деле случилось с его родителями. Однако воображение подкидывало сотни вариантов развития событий из оперы «что было бы, если бы». Если бы Хранителем тайны стал всё-таки Сириус. Если бы Джеймс и Лили уехали из страны. Если бы Вольдеморт выбрал Лонгботтомов. Если бы Дамблдор ошибся, и в Годриковой Впадине убили совсем других людей.

Вот только он никогда не задумывался о том, что бы он делал, если бы хоть одно из этих сумасшедших мечтаний неожиданно стало реальностью. А зря. Гарри отогнал ногой особенно наглую, подплывшую слишком близко рыбину. Раздался прозвучавший как-то уж слишком жизнерадостно, а от того чужеродно в стоящей тишине, всплеск воды. Юноша вздохнул и задумался, прислушиваясь к своим чувствам и стараясь игнорировать тупую боль в затылке. Вчера он узнал, что вопреки всем законам логики и как исполнение самых безумных желаний и надежд его отец жив. Более того, этот самый отец сейчас находится в доме, расположенном в пяти минутах ходьбы от причала, и ждёт возвращения сына, чтобы обсудить с ним общие планы на будущее. По всем законам логики, Гарри должен был чувствовать себя самым счастливым человеком на планете. Ведь теперь всё будет по-другому! Всё обязательно изменится в лучшую сторону! Но вполне закономерную радость поглощала непонятно откуда взявшаяся пустота. Юноша просто не знал, как вести себя в сложившейся ситуации: как общаться с потерянным, разбитым человеком, которого в прошлой жизни называли Джеймсом Поттером; как помочь ему оправиться от пережитого кошмара; как реагировать на постоянное присутствие резко изменившейся Риты Скитер; как смириться с тем, что привычный мир перевернулся с ног на голову, а доброе и светлое таковым, собственно, не является.

Принять факт возвращения отца означало принять и правду о том, что произошло с ним. Джеймс Поттер не умер в ту ночь, когда в его дом, согласно общепринятой версии, пришёл Вольдеморт, вместо этого некто, кем явно не был вышеупомянутый тёмный маг, долго пытал его, после чего серьёзно поработал над памятью и сознанием молодого виконта, внушив ему, что он сам убил свою жену и сына, и оставил его где-то на просторах Англии мучиться угрызениями совести и ненавистью к себе. К счастью, ментальные чары, даже наложенные самыми сильными из магов, довольно нестабильны, и одной встречи с сыном хватило Джеймсу, чтобы вырваться из своего персонального ада, но пройдёт ещё много времени, прежде он окончательно вернётся и перестанет быть жалкой тенью себя прежнего.

Что случилось в Хэллоуинскую ночь восемьдесят первого года в доме Поттеров, ещё предстояло выяснить, но в том, кто ответственен за плачевное состояние Джеймса, в котором он провёл почти пятнадцать лет, ни сам мужчина, ни привёзшая их сюда, к морю, Рита не сомневались, в один голос, к огромному удивлению Гарри, называя имя Альбуса Дамблдора. Аргументы и логика, с которой они были подобраны, были железными, и Гарри не потребовалось много времени, чтобы поверить в то, что вся его жизнь до вчерашнего дня была ложью, хорошо спланированным спектаклем в кукольном театре, в котором он был всего лишь послушной и наивной марионеткой. Поверить было просто, а вот смириться с правдой — гораздо сложнее. С того самого момента, когда он впервые появился в волшебном мире, всё вокруг было пропитано фальшью и враньём, направленными на то, чтобы сделать из него, Гарри, оружие. И сейчас его поражало, с какой готовностью он принял приготовленную для него роль, насколько естественным для него стало и самому менять маски в зависимости от ситуации, как легко он затерялся в этом мире лжи и лицемерия, став его частью.

Мерлин, да было ли в его жизни хоть что-то искренним, настоящим?! Дружба с Роном и Гермионой, забота семейства Уизли, влюблённость в Чжоу, даже отношения с крёстным — всё самое хорошее, что было в его жизни, теперь казалось одной чудовищной ошибкой и ловушкой, в которую он угодил.

— Вода холодная, не боишься простудиться? — вывел Гарри из невесёлых размышлений раздавшийся сзади голос.

На причале, буквально в паре футов от Гарри стоял уже немолодой мужчина, неотрывно следивший цепким взглядом пронизывающих серых глаз за каждым движением юноши. Чёрные, заметно тронутые сединой волосы, были собраны в хвост на затылке, правильные и, подобно маске, абсолютно ничего не выражающие черты лица немного искажала тонкая паутинка морщин, дающих хоть какое-то представление о возрасте мужчины. Однако его осанка была всё такой же величественной, а стоял он всё так же идеально прямо и был так же строен и крепок, как некогда в своей далёкой молодости. Одет мужчина был в маггловском стиле, причём, от всего, начиная от начищенных до блеска кожаных ботинок и заканчивая перстнем с крупной печаткой на указательном пальце правой руки, веяло большими деньгами и высоким происхождением.

— Добрый день, Гарри, — убедившись, что полностью завладел вниманием юноши, мягко и совершенно спокойно сказал мужчина. — Мне чрезвычайно приятно наконец-то лично познакомиться с тобой.

— Кто вы такой? — всеми силами стараясь держать себя в руках и не выдать собственного страха и неуверенности, поинтересовался Гарри.

На секунду Гарри показалось, что на лице мужчины промелькнуло выражение неуверенности и изумления, но иллюзия тут же пропала, сменившись обычной маской, полностью лишённой любых эмоций.

— Моё имя Генрих. Генрих Поттер. Полагаю, ты обо мне не слышал, не так ли?

На это самообладания юноши уже не хватило, и он удивлённо заморгал, пытаясь осознать услышанное. Получалось плохо, не особенно помогал этому процессу и сам нарушитель спокойствия, по-прежнему стоявший немного поодаль, идеально прямой и несгибаемый.

— Ты бы лучше ноги из воды вытащил — вода холодная, — с непроницаемым выражением лица заметил человек, назвавший себя Генрихом Поттером, — а это может не слишком положительно сказаться на твоём здоровье.

— Откуда такая забота? — язвительно поинтересовался Гарри, ощущая неожиданное для него самого раздражение.

— Не хочу, чтобы мой внук заболел, — на лице мужчины появилась сдержанная улыбка.

По всем законам логики, после этой фразы юноша должен был впасть в ещё больший ступор, чего, однако, не произошло. Вместо этого возникшее ранее раздражение начало переходить в холодную ярость, направленную на этого человека, который посмел появиться в жизни Гарри, когда тому уже перевалило за шестнадцать, и, улыбаясь, назваться его дедом.

— Внук? — Гарри поразился холодности собственного голоса. — В таком случае, мистер, повторю свой вопрос: откуда такая забота? Через шестнадцать-то лет после моего рождения и через пятнадцать лет после того, как я стал сиротой.

— Но ты не сирота, — покачал головой Генрих Поттер. — Твой отец…

— Жив, да, — скривился в ответ Гарри. — Вот только об этом я узнал только вчера, а до этого всю свою жизнь был уверен, что у меня из родственников остались только сестра матери и её чокнутая семейка. Знаете, забавное вы время выбрали, чтобы объявиться, — как раз сразу после того, как выяснилось, что мой отец жив.

— Гарри, послушай, я многое должен тебе объяснить. Тебе стоит выслушать меня, — сказано это было совсем не тем тоном, к которому обычно прибегают, когда просят о чём-то. Этот человек привык не просить, а давать указания, которые всегда безукоризненно исполнялись. Чёрта с два!

— А вы уверены, что сможете сказать что-то такое, что оправдает вас в глазах ребёнка, которого все бросили и о котором вспоминают только тогда, когда от него кому-то что-то нужно?

Гарри не знал, куда его несёт. Слова так и лились, словно из рога изобилия, из его рта — не высказанные за долгие годы одиночества слова обиды, подогреваемые горечью от осознания того, что всё то время, что он ребёнком страдал в чулане у Дурслей и подростком сражался за жалкие крохи нормальной жизни, всё то время у него был живой и вполне вменяемый дед, решивший вспомнить о своём внуке именно сейчас, когда это уже было и не особенно нужно. В том, что незнакомец не врёт относительно своего родства с юношей, он почему-то не сомневался. Должно быть, сыграло свою роль очевидное внешнее сходства с самим Гарри и его отцом, а также знакомые по коротким беседам с Джеймсом интонации в голосе.

— В глазах обиженного ребёнка меня, может, ничто и не оправдает, однако мне казалось, Гарри Джеймс Поттер, что я имею дело с уже взрослым человеком, действиями которого руководит не застарелая обида, а разум, — холодно и абсолютно ровно произнёс Генрих Поттер, дослушав до конца тираду внука. — Впрочем, должно быть, я ошибся.

Использование полного имени и холодный тон собеседника моментально отрезвили Гарри, напомнив ему, с кем он разговаривает. Приученный с раннего детства уважать старших, юноша пристыженно опустил глаза и отвернулся, теперь снова вглядываясь в затянутый свинцовыми тучами горизонт. На душе было гадко и как-то очень горько, душный воздух снова начал давить со всех сторон, отзываясь тупой болью в затылке, о которой он только было забыл. От нахлынувших мыслей о собственной ничтожности Гарри спасла лёгшая на его плечо и уверенно сжавшая его тёплая рука.

— Ты имеешь полное право злиться, — на удивление мягко сказал старший Поттер. — И на меня в том числе — мои ошибки тяжело обошлись не только мне, но и тебе и Джеймсу. Однако куда больше оснований у тебя злиться на кое-кого другого.

— Почему я ничего не знал о вас? — тихим, почти виноватым тоном спросил Гарри, не оборачиваясь. — Почему вы раньше не приехали?

— Я не мог. Мне нельзя было появляться в Англии в течение шестнадцати лет. Я приехал, как только этот срок истёк.

— Почему? — Гарри наконец-то вытащил ноги из воды и всем телом повернулся к собеседнику.

— Дамблдор, — Генрих Поттер скривился, как от зубной боли. — Он слишком хорошо знал, что находясь в Англии и имея контакт с Джеймсом, а после и с тобой, я сделаю всё, чтобы помешать ему привести в исполнение его гениальный план. Мне ещё повезло, — в глазах мужчины запылала холодная ярость, — что я не гражданин Англии. Иначе в Азкабане от меня было бы ещё меньше пользы. Поэтому я провёл все эти годы в нашем родовом поместье, в Ирландии, не имея права связаться с тобой.

Гарри вздохнул и снова опустил взгляд. Опять всё упирается в Дамблдора, в человека, которому он верил с того момента, когда он впервые перешагнул порог Хогвартса, в человека, который всё это время лгал ему, в человека, лишившего его семьи.

— Но почему вы не забрали с собой моих родителей вместе со мной, когда уезжали? — юноша поднял на деда глаза, встречаясь с ним взглядом, от чего тот вздрогнул. — Ведь с вами мы бы были в большей безопасности…

— Видишь ли, Гарри, — после недолгой паузы медленно, словно осторожно подбирая слова, начал мужчина, и Гарри показалось, что его голос дрогнул, — мы с твоим отцом очень сильно поссорились незадолго до того, как он женился, и после этого не разговаривали.

— Из-за чего?

— Из-за твоей матери, — Генрих на несколько секунд отвёл взгляд, после чего снова открыто посмотрел на внука. — Я был против того, чтобы Джеймс женился на ней. Мой сын всегда отличался упрямством, а тогда он ещё и слишком сильно любил — или думал, что любил? — эту Лили Эванс, чтобы прислушиваться к моему мнению.

Гарри до боли закусил губу, чтобы не закричать в голос от обиды, которая снова вернулась, причём, в разы сильнее, чем прежде, и принялся натягивать на уже обсохшие ноги кроссовки. Последний осколок мозаики встал на место, и юноша наконец-то увидел всю картину. Вот перед ним стоял его родной дед, не вспоминавший о нём грёбаных шестнадцать лет, — заносчивый, высокомерный чистокровный аристократ, блюститель древних порядков и законов, который отказался от единственного сына из-за того, что тот решил жениться на магглорожденной девушке. Этот человек терпеть не мог его мать и едва ли испытывал хоть что-то, кроме презрения, по отношению к родному внуку.

— В таком случае, сэр, — самым холодным тоном, на какой он только был способен, произнёс Гарри, вставая с места и проходя мимо деда, — спешу напомнить вам, что я сын этой самой Лили Эванс и, более того, являюсь полукровкой, так что едва ли я смогу чем-то помочь Вашей Светлости.

Злость накатывала на Гаррри крупными волнами, и, словно вторя ей, вдалеке раздались раскаты грома. Юноша чувствовал, как на кончиках пальцев пульсирует чистая, стихийная магия, грозящая вырваться наружу, как тогда, перед третьим курсом, когда он надул тётушку Мардж. Только теперь, если ему не удастся удержать себя в руках, дело может закончиться чем-то явно менее безобидным. Гарри почти до крови прикусил губу, замедляя шаг и пытаясь выровнять рваное дыхание. Сердце билось, как сумасшедшее, кровь стучала в висках, по венам текла магия. И без того старые и гнилые доски причала заходили ходуном под ногами, грозя в любую секунду сломаться окончательно.

— Успокойся, — Генрих Поттер властным жестом снова положил руку на плечо внука и развернул его к себе лицом. Удивительно, но это уверенное, отдающее силой прикосновение несколько охладило пыл Гарри, и он почувствовал, как какая-то другая магия, — одновременно и чужая, и кажущаяся такой родной, — мягко обволакивает его, не давая сорваться. — Учись контролировать свои эмоции, чтобы магия служила тебе, а не ты — магии. Иначе однажды это может плохо для тебя закончиться.

— Как… как вы это сделали? — по-прежнему тяжело дыша и не решаясь поднять глаза на деда, тихо проговорил Гарри.

— Позиция главы рода даёт определённую власть, позволяющуюся в случае необходимости регулировать магический фон других членов рода, — туманно объяснил мужчина и, заметив, что внук не слишком хорошо понял его, добавил: — У любого магического рода есть своя собственная магия, к помощи которой я сейчас и прибегнул. Она всегда направлена на выживание рода, а ты единственный наследник Поттеров.

— Я полукровка.

— Это не имеет значения. По крайней мере, теперь не имеет. Как бы то ни было с медицинской точки зрения, а по нашим законам ты чистокровный в первом поколении. Далеко не идеальный статус для моего наследника, но всё же лучше, чем могло быть. Магия признала тебя.

Гарри почувствовал, как злость снова поднимается в нём, смешанная с обидой. Наследник рода. Он нужен родному деду только из-за того, что он единственный наследник рода.

— Но ведь мой отец жив, — после долгой паузы, в течение которой юноша под пристальным взглядом деда пытался взять себя в руки и не дать ярости снова выплеснуться наружу, медленно начал он, не понимая, зачем он говорит это. — То есть он может снова жениться на какой-нибудь чистокровной… и будет вам более подходящий наследник.

— Ты так и не понял, — тонкие и холодные пальцы деда подцепили подбородок Гарри, заставляя юношу поднять голову и посмотреть ему в лицо. — Ты первенец, а степень твоей чистокровности не так уж важна. Независимо от того, будут ли у Джеймса ещё дети, по всем законам наследником являешься именно ты. К тому же, я был против Лили Эванс отнюдь не из-за её происхождения, а скорее из-за её слишком очевидной лояльности Дамблдору. Она…

— Она была моей матерью, чёрт бы вас побрал! — неожиданно резко воскликнул Гарри. — И она умерла, защищая меня. Имейте уважение хотя бы к мёртвым.

— Мёртвым оно уже ни к чему, — холодной заметил Генрих Поттер. — Хотя в другом ты прав — на кого бы она ни работала, она была твоей матерью и, судя по всему, любила тебя. А ты — нравится тебе это или нет — мой внук, и нам с тобой придётся учиться если не любить, то хотя бы уважать друг друга.

Гарри ничего не ответил, лишь с глубоким вздохом посмотрел прямо в глаза своему деду и с удивлением увидел там уже не прежнюю холодность, а что-то другое, что-то так похожее на то, что было в глазах Джеймса Поттера, когда он только увидел сына. Губы юноши расплылись в широкой улыбке, и, хотя напряжение ещё не прошло, да и вряд ли пройдёт в ближайшее время, он знал, что теперь у него есть то, о чём он не смел и мечтать. Какая-никакая, но всё-таки семья. Генрих улыбнулся внуку в ответ, и его строгое, обычно лишённое эмоций лицо моментально преобразилось — впервые за долгие, долгие годы. Вдалеке последний раз громыхнул гром. Волны с шумом бились о старые сваи причала. Морской ветерок обдувал со всех сторон, даря долгожданную свежесть. Свинцовые тучи на горизонте начали расходиться, и в просвете между ними тут же показалось яркое летнее солнце. Природа снова ожила, давая понять, что на этот раз буря прошла стороной.

Автор: Katarina

Название: Изменник

Бета: I.Hate.Humanity

Рейтинг: PG

Тип: джен

Жанр: Общий

Персонажи: Джеймс Поттер, Гарри Поттер, Генрих Поттер, Рита Скитер

Размер: мини

Дисклеймер: Всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит.

Саммари: В восемнадцать он вступил в Орден Феникса и вместе с бабкой похоронил свою юность. В девятнадцать он поссорился с отцом, навсегда ушёл из родного дома и женился. В двадцать он вовсю изменял некогда любимой жене и каждый раз возвращался домой только ради сына. В двадцать один он потерял всё и был потерян. В тридцать шесть он склеивает осколки разбитой жизни и знает, что в первую очередь он всегда изменял себе самому.

Статус: закончен

Мало суметь уйти — сумей,

уйдя, не вернуться.

Овидий

С недавних пор ему нравилось просыпаться под шум моря по утрам. Волны негромко шелестели, ударяясь о прибрежные скалы невдалеке от дома. Солёный ветерок приятно щекотал ноздри, оставляя каждый раз на лице удивительное и почти забытое ощущение свежести и заставляя наконец-то дышать полной грудью. Стук дождевых капель о поверхность воды странным образом создавал созвучие со стонами его измученной души. Стекающие по крыше ливневые струи, казалось, смывали с него самого всю ту грязь, в которой он провёл последние полтора десятилетия. Крики чаек вдалеке сливались в единую песню, повествующую о дальних странах, где он никогда не бывал, людях, которых он ещё не повстречал, и новой жизни, которую он всё боялся начать.

Он отвык от этого. Отвык спать в мягкой постели и видеть нормальные сны. Отвык просыпаться и чувствовать пряный аромат кофе, смешанный с запахом поджаристых тостов, доносящийся из кухни. Отвык видеть свет дня и слышать ласковые голоса близких, наконец-то не обвиняющие его ни в чём. Отвык не чувствовать постоянную боль и быть хозяином собственных действий и мыслей. Отвык от лучистых глаз сына, мягких рук Риты и уверенных интонаций отца.

— Джеймс, пора вставать, — возвестил над ухом строгий голос отца, перекрывая стук барабанивших по крыше капель дождя.

Больше всего хотелось натянуть повыше тёплое одеяло, спрятать лицо в подушку и пролежать так ещё несколько часов, наслаждаясь звуками моря, доносившимися снаружи, запахом кофе и той сладкой истомой, в которой пребывало его истощённое тело, ещё не отошедшее от сна. Однако с отцом лучше не спорить, и к этой мысли истерзанный разум Джеймса пришёл довольно быстро. Мужчина нехотя оторвал голову от подушки, чувствуя, как ломота в суставах возвращается, и открыл сначала один глаз, а потом и второй. Очертания комнаты расплывались, однако сидящего на краю кровати отца он различил без особых проблем. С того самого дня, когда Рита привезла его и Гарри сюда, Джеймса ни на секунду не оставляли одного — даже ночью у его постели дежурили по очереди после того, как он в самую первую ночь разбудил всех своим громким криком.

— Доброе, — прохрипел Джеймс, подслеповато щурясь, чего было вполне достаточно, чтобы увидеть на строгом, словно высеченном из камня лице отца улыбку.

Было бы слишком наивно думать, что кошмары совсем оставили его, но теперь они хотя бы не были его постоянными спутниками. Мёртвые, окровавленные тела по-прежнему преследовали Джеймса во сне, и он кричал ночами от боли и безысходности, но стоило ему открыть глаза и проснуться, почувствовать на себе заботливый взгляд и мягкое прикосновение руки к его руке, как он успокаивался, понимая, что это всё неправда, что здесь его настоящая жизнь, где его ждут и любят. Вот только засыпать было страшно, страшно раз за разом возвращаться в свой собственный маленький ад, в котором он провёл без малого пятнадцать лет, даже зная, что выход оттуда всё-таки существует. А ещё он боялся однажды не открыть глаза и снова оказаться запертым в кошмарах собственного разума. Боялся, что это новая изощрённая пытка, и всё то хорошее, что произошло с ним за последние дни, рассеется, как сон.

— Джеймс? — вывел его из размышлений голос отца. — Как ты себя чувствуешь?

Мужчина перевернулся на спину и приподнялся, чтобы сесть на постели. Отец протянул ему очки, которые Джеймс тут же надел, после чего заботливо прикоснулся к его лбу своей тёплой сухой рукой.

— Больным и разбитым, — невесело усмехнулся Джеймс в ответ. — Но уже начинаю немного склеиваться.

Врать отцу и отвечать классическим «всё в порядке» было бесполезно. Годы заметно состарили Генриха Поттера, делая его похожим на переживший множество бурь и лишившийся половины веток, но ещё живой и сильный вековой дуб, но отнюдь не уменьшили его проницательность. В серых глазах отца, обычно выражавших гордость, высокомерие и непоколебимую уверенность в собственной правоте, теперь плескались неподдельные участие и забота. Обычно идеально прямые плечи были опущены, пожилой мужчина заметно сутулился. Из своей прошлой жизни — как Джеймс называл теперь всё, что было с ним до тридцать первого октября восемьдесят первого, — он мог вспомнить только один эпизод, когда отец выглядел так же. Тогда во время эпидемии драконьей оспы умерла мать Джеймса, а сам шестилетний мальчик несколько дней лежал в критическом состоянии, а отец держал его за руку и с болью смотрел на него.

— Спускайся вниз, — Генрих Поттер кивнул, словно удовлетворённый состоянием здоровья сына. — Завтрак уже готов, мы только тебя ждём.

На спинке стоявшего в паре шагов стула висели простые маггловские джинсы и бежевая водолазка, надевая которую Джеймс ощутил едва различимый аромат полевых цветов, навевавших воспоминания о родной Ирландии и окружённом лугами доме, спрятанном от глаз магглов в горной долине. И ему впервые за всю проведённую здесь, на побережье, неделю захотелось вернуться туда, где прошло его детство, и откуда он не должен был уезжать. Джеймс любил море, да и домик Риты, построенный в стороне от густонаселённых мест, нельзя было назвать неуютным, но теперь, после всего, через что он прошёл, ему отчаянно хотелось домой.

Когда Джеймс спустился вниз и вошёл в кухню, его появление заметили отнюдь не сразу. Гарри, полностью игнорируя стоявшую перед ним чашку с кофе, внимательно читал какую-то книгу, которую ему явно вручил для изучения дед. Генрих сидел на соседнем с внуком стуле и, делая пометки в одной из статей свежего выпуска «Пророка», что-то внушал хлопотавшей около плиты Рите. Один только вид женщины, подтверждавший всю абсурдность ситуации, заставил его улыбнуться — широко и искренне, как когда-то давно, когда он вместе с Сириусом обсуждал очередную шалость. Если бы кто-то ему сказал, в той, прошлой жизни, что однажды он увидит блистательную и элегантную Риту Скитер в старых спортивных штанах и просторной футболке, готовящей завтрак и выглядящей при этом абсолютно счастливой, он бы рассмеялся этому шутнику в лицо. Однако сейчас одна из самых скандальных женщин магического мира действительно, совсем по-домашнему собрав свои рыжевато-русые волосы в высокий хвост и радостно сверкая хитрыми зеленовато-серыми глазами, с едва заметной улыбкой расставляла на кухонном столе, перед каждым из домочадцев, тарелки с поджаристой яичницей. Длинные ногти, которым журналистка придала аккуратную круглую форму, не были в кои веки ярко накрашены, а лицо выглядело посвежевшим без обычного вызывающего макияжа.

Когда-то давно, когда Джеймс только женился, Рита казалась ему всего лишь бледной тенью его любимой невесты. Лили была естественно-яркой во всём — ярко-рыжие волосы, ярко-зелёные глаза, которые унаследовал их сын. Скитер же… С первого взгляда казалось, что природа наделила её куда более тусклой внешностью, вот только журналистка гораздо лучше умела себя преподнести, не боясь каждый раз предстать перед публикой новой женщиной. И именно эта женщина с каждой новой встречей всё больше притягивала к себе Джеймса, заставляя образ законной жены всё больше тускнеть в его сознании и притупляя некогда сильные чувства, которые тогда ещё молодой мужчина легкомысленно называл любовью.

— Гарри, Рита, доброе утро, — стараясь придать своему хриплому голосу жизнерадостный оттенок, поприветствовал мужчина сына и бывшую любовницу.

— Садись, кофе стынет, — вместо ответа указала на свободный стул Рита, однако её лицо моментально просветлело.

Гарри ничего не сказал, лишь широко улыбнулся, поднимая на отца взгляд своих удивительных зелёных глаз, в которых в этот момент было столько счастья и неверия, что Джеймсу стало так безумно стыдно за все те годы, в течение которых этот мальчик из-за его глупых ошибок был лишён простых радостей общения с семьёй. А ещё Джеймс катастрофически не знал, как вести себя с сыном. Тому Гарри, которого он помнил и безумно любил, был всего год, а этот Гарри — взрослый шестнадцатилетний юноша, столько видевший и выстрадавший за свою ещё недолгую жизнь. Перед ним сидел юноша, которому, наверное, и не нужен уже никакой возникший из небытия отец, но который всё равно каждый раз смотрел на него с надеждой и ожиданием чего-то. И больше всего Джеймс боялся не оправдать ожиданий сына, в глубине души, однако, зная, что идеальным отцом он перестал быть ещё в тот день, когда впервые соврал Лили, заявив, что ночевал у Сириуса.

Да, Джеймс Поттер, честный и благородный гриффиндорец, изменял жене, и она об этом, по меньшей мере, подозревала. И если с самим фактом супружеской измены его совесть ещё как-то уживалась, то куда сложнее дела обстояли с осознанием того, что, раз за разом предавая Лили, он предавал свою семью, можно сказать, изменял себе самому. «Джеймс, неужели это то, ради чего ты ушёл из дома?» — звенел у мужчины в ушах полный укора голос отца. Он рассорился с отцом, изменив своей семье, своему роду, чтобы жениться на Лили, на женщине, которую он любил и собирался любить вечно. А вместо этого он — не прошло ещё и года со свадьбы! — при первой же возможности начал ходить налево. Стал дважды изменником. Нет, трижды — раз за разом уходя ночевать к Рите, Джеймс предавал самое родное, самое дорогое существо во всём мире — собственного ребёнка.

— Рита, яичница недосолена, — заметил Генрих после первой же порции завтрака, отправленной в рот.

— Ну извините уж, лорд Поттер, я всё-таки журналистка, а не профессиональная кухарка, типа той же Молли Уизли, — театрально всплеснула руками Рита. — Гарри, будь добр, передай своему деду соль, она как раз рядом с тобой стоит.

Бросив короткий и немного настороженный взгляд на скандальную журналистку, юноша выполнил её просьбу. Надо сказать, отношения между этими двумя были довольно натянутыми, что особенно проявлялось со стороны Гарри. Причину Джеймс выяснил уже на второй день своего пребывания здесь, когда только приехавший отец минут десять тряс перед носом Риты прошлогодними газетами и, не стесняясь в выражениях, обвинял её в том, что она очерняла честное имя его законного наследника. Самому Джеймсу ознакомиться с этими статьями не дали, но у него были все основания полагать, что неприязнь сына к Рите вполне обоснована. Какова будет реакция мальчика, если он узнает о том, что его отец изменял его матери именно с этой женщиной, Джеймс думать не хотел. А ещё меньше он хотел думать о том, что, скорее всего, Гарри уже и сам обо всём догадался, а, значит, в перспективе маячил серьёзный разговор.

— Передайте кто-нибудь, пожалуйста, сахар, — попросил Гарри, медленно помешивая свой кофе, а когда Джеймс поставил перед ним сахарницу, юноша улыбнулся: — Спасибо, папа.

Папа… Джеймс почувствовал, как на его лице абсолютно непроизвольно тоже расплывается улыбка, и он, подняв непослушную руку, с любовью взлохматил и без того лохматые волосы сына. Кажется, он начинал снова жить. Более того, он почувствовал, что готов опять решать проблемы, преодолевать препятствия, сражаться. За сына, которого он толком не знал, но любил. За отца, прощение которого он мечтал заслужить. Наверное, даже за Риту.

Должно быть, со стороны они могли бы сойти за семью. А ещё было бы отнюдь неплохо, если бы это было действительно так. Неплохо было бы каждое утро просыпаться и чувствовать, как аромат свежего кофе щекочет ноздри, спускаться на завтрак, обнимать сына и помогать ему с какой-то очередной подростковой глупостью или просто наблюдать, как он читает книгу, обсуждать с отцом политику Министерства и вместе ругать Дамблдора, строя планы мести, есть недосоленную или пересоленную стряпню Риты и передавать друг другу за завтраком соль и сахар. Жаль только, что едва ли это возможно. Никакая они не семья.

— Что дальше, отец? — Джеймс поставил чашку с кофе на стол и прямо и вполне осмысленно посмотрел на старшего мужчину.

— Что ты имеешь в виду? — удивлённо посмотрел на сына Генрих, однако в его глазах мелькнула хитрая искорка.

— Мы ведь не будем всё время прятаться здесь, я прав? Должны же мы, в конце концов, обрадовать старичка и его птичек моим возвращением с того света.

— О да, — на лице пожилого виконта появилась кривая ухмылка. — Пришло время показать им всем, насколько страшной может быть месть Поттеров.

— Если ты, конечно, уже оправился, — легко нахмурилась Рита. — И если Гарри готов.

— Со мной всё будет в порядке, — Джеймс сжал плечо сына. — Ну так что, Гарри? Ты готов?

— Всегда готов, — юноша с улыбкой осмотрел остальных собравшихся за столом, и их лица тоже заметно просветлели.

Хотя, нет, они, наверное, семья. Очень странная, но всё-таки семья. Или, по крайней мере, со временем смогут ей стать. Если захотят, конечно. Что касается Джеймса, то он хотел этого уже сейчас.