А еще я умею играть на фортепиано (джен)

— Знаешь, а я ведь могла уехать с родителями и Туньей в Лондон, — сказала Лили и упрямо вздернула подбородок, и тотчас поморщилась от солнечного света.

Косые лучи проникали сквозь резной кованый козырек над крыльцом и слепили глаза.

— Но ты не уехала, — улыбнулся Северус и ступил на крыльцо.

— Но могла, — продолжала стоять на своем Лили.

И это была чистая правда. Буквально несколько часов назад мама уговаривала ее поехать проведать двоюродную тетушку Альберту, но Лили отказалась. Хотя, у тети и был собственный большой дом в Камдене, недалеко от парка Хэмпстед-хит, где всегда было столько белок — не перечесть, и большая лохматая собака по кличке Норби, с которой было так весело играть, — Лили осталась дома. Словно заранее знала, что именно сегодня зайдет Северус — а с ним играть было ничуть не хуже, чем с Норби. Но признаваться в этом Лили совсем не хотелось.

Между тем Северус сделал еще шаг и оказался прямо напротив Лили.

— Я с самого начала знал, что ты никуда не поедешь.

— Почему? — удивилась она. — Ты что опять шпионил за нами?

— Нет-нет! Что ты! — торопливо возразил он, затем нервно огляделся по сторонам — на детской площадке перед домом никого не было, — и, понизив голос, добавил: — Просто я, как и обещал, принес… Помнишь, ты хотела посмотреть волшебную палочку?

Услышав это, Лили чуть не подпрыгнула, захлопав в ладоши:

— Еще бы! Конечно, хотела. И ты честно принес?

Северус нетерпеливо кивнул в ответ.

— Ты же говорил, что мама не разрешит?

— Пустяки, — отмахнулся Северус. — Я ее уговорил, — при этом его впалые бледные щеки слегка порозовели; он вновь глянул в сторону площадки, облизал пересохшие губы и спросил: — Так ты меня впустишь? Здесь колдовать нельзя.

— Ах да, проходи, — Лили приоткрыла дверь пошире и посторонилась, пропуская его внутрь.

В холле было темно, и они прошли в гостиную — светлую и просторную — с огромным дубовым буфетом, таким же раздвижным колониальным столиком на резных ножках, мягкими креслами с высокими спинками и множеством цветастых подушек. В правом углу у большого французского окна стояло пианино из темно-вишневого дерева. Крышка была открыта, и Лили тихонько пробежалась пальцами по клавишам — раздались первые аккорды мелодии.

Тем временем Северус снял застиранную серую парку и аккуратно повесил ее на спинку кресла, потом достал из внутреннего кармана палочку и протянул ее Лили.

— Красное дерево и жила дракона, двенадцать с половиной дюймов, — гордо сообщил он.

Лили немного боязливо взяла волшебную палочку, махнула ей раз-другой в воздухе, но ничего не произошло — только легкий ветерок растрепал несколько рыжих прядей. Она обижено посмотрела на Северуса:

— А обманывать нехорошо!

— Я не обманывал. Просто палочка сама выбирает волшебника, а не волшебник палочку. Эта, — он кивнул на палочку, которую Лили все еще сжимала в руке, — когда-то подошла моей маме — выбрала ее, иногда слушается и меня, а тебе подойдет другая.

— Правда? — тихо спросила Лили.

— Конечно, правда! Вот увидишь, в магазине Олливандера их тысячи. Одна из них непременно подойдет и тебе.

— А если мне не подойдет ни одна, меня отправят домой? Да?

— Такого не бывает, — покачал головой Северус. — У Олливандера найдется палочка для каждого волшебника. А тебе достанется самая лучшая, как ты.

— Э-э… хорошо, — протянула Лили.

Северус тоже смутился — на бледных щеках опять проступил румянец, он осторожно подошел ближе к Лили и взял из ее рук волшебную палочку.

— Хочешь, покажу, как ей колдовать?

— Нам же нельзя колдовать вне стен школы, — напомнила Лили, но как-то неуверенно.

— А мы никому не расскажем, — ответил Северус.

— И никто не узнает?

— Никто.

— Тогда давай! — Лили с ногами забралась на высокое кресло и приготовилась смотреть.

— Сейчас, — Северус немного занервничал, не зная, что показать.

Так хотелось сотворить что-нибудь эдакое.

Заложив руки за спину, он прошелся по комнате и остановился у пианино. Сверху на подставке была аккуратно раскрыта на средине нотная тетрадь.

— Сейчас, — повторил он и указал палочкой на нотную тетрадь. — Wingardium Leviosa.

Тетрадь подскочила, как живая, и взмыла к потолку. Лили рассмеялась:

— Я тоже так могу, только не специально, а наоборот — случайно, когда не ждешь. Однажды в школе я подняла в воздух глобус на уроке географии, тогда все здорово перепугались, даже миссис Дебенхэм.

— А у меня однажды исчезло стекло с витрины в кондитерской, — сказал Северус, и глаза его весело заблестели. — Ох, и шума-то было! Народу сбежалось — тьма. Все смотрят, кричат, а понять ничего и не могут.

— А я бы, наверное, не сумела стекло вот так вот убрать.

— Я бы сейчас — тоже, — признался Северус. — Да и это давно было, сам я почти ничего об этом не помню. Мне рассказывали.

— Твоя мама? — задумчиво спросила Лили.

— Нет, не мама, — нехотя ответил Северус. — Отец. Мы тогда еще жили в Портсмуте, и он был другим — не таким, как сейчас. Во всяком случае, так мама говорит.

Лили задумалась, как бы получше расспросить Северуса о его семье, но ничего путного на ум не приходило, и она решилась спросить в лоб:

— А сейчас твой папа очень плохой?

Северус неопределенно повел рукой в воздухе, словно хотел сбросить какую-то пелену, застилавшую глаза. Видно было, что ему очень неприятно говорить о своем отце. Даже вспоминать его.

— По-разному, бывает, что и плохой, — он плавно взмахнул палочкой, и нотная тетрадь упала на крышку пианино. — Хочешь, я еще что-нибудь наколдую?

— Давай! — согласилась Лили.

На этот раз Северус собрался куда быстрее — он поднял палочку вверх и уверенно произнес:

— Accio.

Красное спелое яблоко, которое до этого преспокойно лежало в вазе с фруктами, в мгновение ока оказалось у него в руках. Северус шутливо поклонился и протянул яблоко Лили — та взяла яблоко, но есть не стала, а только положила рядом с собой.

— А так можно призвать любой предмет? — с интересом спросила Лили.

— Абсолютно любой, — ответил Северус. — Главное — чтобы он не был заперт в помещении. Ну и не был слишком тяжелым.

— И даже письмо из Хогвартса?

— И даже письмо, — подтвердил Северус. — Вот, смотри!

Северус направил палочку на дверь, ведущую в темный холл, и четко произнес:

— Accio, письмо из Хогвартса.

Сначала Лили показалось, что на этот раз у него ничего не выйдет, но уже спустя несколько секунд ей на колени опустился большой конверт из плотной желтоватой бумаги, на котором изумрудными чернилами были выведены ее имя и адрес. Северус уселся рядом на подлокотник кресла и указал на конверт:

— Мне такое же сова принесла недели с две тому назад. А к тебе кто-нибудь приходил из школы?

— Да, — Лили задумчиво вертела конверт в руках, — приходила одна учительница, то есть профессор. Профессор МакГонагалл. Она принесла письмо, а затем очень долго разговаривала с моими родителями в этой самой гостиной, а нас с Туньей отправили наверх и…

Лили остановилась на полуслове. Откуда-то сверху донесся глухой стук — сначала тихий, а потом все более и более настойчивый. Казалось, что наверху кто-то со всей силы молотит тупым предметом о стену.

Но в доме кроме них никого не было.

Или не должно было быть?

Лили в страхе посмотрела на Северуса — тот прижал палец к губам, показывая что сейчас не время для разговоров, затем так же тихо поднялся и направился в холл. Лили последовала за ним.

* * *

Стараясь ступать как можно тише, они вышли в холл и поднялись на второй этаж. Удары доносились слева, из-за запертой двери в конце коридора.

Вот стало тихо — всего на несколько секунд, — а затем стук повторился с новой силой.

Дети нерешительно подошли ближе и остановились.

— Это комната Петуньи, — тихо прошептала Лили. — Должно быть, она не закрыла окно, и кто-то залез из сада.

— Тише! — Северус придержал ее за плечо. — Сейчас разберемся.

— Нет! Что ты?! Не надо!

Лили попыталась его остановить, но было поздно: Северус вытянул перед собой волшебную палочку и аккуратно повернул дверную ручку. Дверь отворилась с легким скрипом.

В комнате никого не было, только небольшой синий сундучок со звездами и серебряным замочком нетерпеливо подпрыгивал на письменном столе и бился о стену. Внутри его что-то шуршало, словно просилось наружу.

— Странно, — Северус вошел в комнату, и в туже секунду синий сундучок очутился у него в руках.

— Ты его заколдовал? — Лили вошла вслед за ним и присела на кровать.

— Очень мне надо было, — Северус повертел в руках сундучок — внутри продолжало что-то шуршать; тогда он направил на него волшебную палочку и, прежде чем Лили успела что-либо сказать, прошептал: — Alohomora!

Серебряный замочек жалобно звякнул и слетел с крепежа. Внутри сундучка оказалось несколько монет в десять пенсов, поломанная заколка-бабочка, а также сложенный вдвое конверт из плотной желтоватой бумаги с эмблемой Хогвартса, на котором все теми же изумрудными чернилами было выведено:

«Мисс П. Эванс

Питерборо, Кембриджшир…»

— Тунья тоже получила письмо из Хогвартса, — сказала Лили с радостным удивлением в голосе. — Она поедет с нами, Северус!

Девочка мечтательно улыбнулась и раскинула руки в стороны, словно хотела обнять воображаемую сестру. Между тем Северуса это известие отнюдь не обрадовало: он побледнел и с силой сжал письмо в руках. Казалось, он просто хотел скомкать и зашвырнуть его как можно дальше, чтобы никогда больше не видеть.

Не исключено, что именно так бы он и поступил, если бы не Лили, которая сидела рядом и смотрела на конверт с таким умилением — не передать.

Поэтому Северус только и смог тихо произнести, обращаясь скорее к своим дрожащим рукам, чем к Лили:

— Быть такого не может! Чтоб маггла получила письмо… — в его голосе отчетливо слышались презрение и даже ничем не прикрытая ненависть; затем он перевел взгляд на Лили и спросил: — А ты это письмо когда-нибудь раньше видела?

— Вроде нет, — неуверенно протянула она. — Насколько я помню, в тот день профессор МакГонагалл принесла только одно письмо. Может быть позже?..

— Понятно.

Северус принялся разворачивать конверт.

— Постой! Что ты делаешь?!! — взвизгнула перепуганная Лили. — Так нельзя. Нельзя читать чужие письма. Слышишь?!

— А я и не собираюсь читать, — заявил Северус, — я только посмотрю одним глазком.

— Зачем? — удивилась Лили.

— Затем, что письма из Хогвартса обычно приносят совы, ну или из школы присылают кого-нибудь поговорить с родителями. Понимаешь?

Лили отрицательно покачала головой.

— А ты только что сказала, что профессор принесла только одно письмо — для тебя.

— И что?

— А то, что тогда получить письмо совой твоя сестра не могла никак, — пытался пояснить Северус, весь красный от волнения, — значит, письмо пришло по обычной маггловской почте, а значит, на почте работают волшебники, которые нарушили Статут о Секретности. А за это могут и в Азкабан отправить. Понимаешь?

Услышав это, Лили испугалась не на шутку.

— И Тунью тоже могут отправить в Азкабан? К дементорам? — в ужасе прошептала она.

— Ее — нет! — отрывисто произнес Северус. — Азкабан — это тюрьма только для волшебников. Но в любом случае мы должны проверить, — с этими словами он указал на конверт.

Лили колебалась всего несколько секунд, а затем, видно рассудив, что это делается только для блага сестры, — нерешительно кивнула в ответ.

* * *

Петунья Эванс была хорошей девочкой, очень хорошей. Во всяком случае, так о ней всегда отзывались соседи и учителя. Так оно и было на самом деле. Ну, или почти так…

Когда Петунья была маленькой, она никогда не капризничала, если вдруг не удавалось получить того, чего хотелось, и всегда выглядела нарядной в своих накрахмаленных ситцевых платьицах с оборками. Любо дорого посмотреть! Не то что на Лили, которая всего за несколько минут, проведенных на лужайке, умудрялась превратиться из девочки в трубочиста. Также Петунья всегда хорошо кушала и без каких-либо пререканий выполняла мамины поручения, а папе по утрам приносила газету.

В школе Петунья старательно училась. Ее тетради всегда были чистенькими и аккуратненькими, слова были написаны прямо буковка к буковке. Ей хорошо давалась математика — девочка без труда могла решить самую сложную задачку, нужно было только хорошенько посидеть и подумать. А вот Лили этой самой усидчивости не хватало, она любила все делать быстро, сходу; и если долго не получалось решить какое-нибудь уравнение, она теряла к нему всякий интерес. За это ей не раз пеняли учителя, ставили в пример старшую сестру, но переделать уже не могли.

Петунья весьма недурно играла на фортепиано и даже выступала на музыкальных вечерах, которые по праздникам устраивались в школе. От игры же Лили через несколько минут начинала нестерпимо болеть голова. И с этим ничего нельзя было поделать. «Талант либо есть, либо его нет!» — любила повторять учительница музыки. И Петунья была с ней полностью согласна.

Вот так они и жили: образцовая во всем Петунья и не идеальная — но зато веселая и живая — Лили.

К сестре Петунья относилась скорее снисходительно, нежели любила. Слишком явным было для нее свое превосходство. Впрочем, это не мешало девочкам весело проводить время вместе. Они устраивали пикники на лужайке перед домом, по выходным пекли хрустящее имбирное печенье, а осенью по вечерам рассказывали друг другу захватывающие истории про пиратов и отважного капитана Бенбоу. Для этого они даже переделали маленький и темный чулан под лестницей в пиратскую пещеру: натаскали картонных коробок, принесли несколько бутылок лимонада, а на пол кинули старый шерстяной плед — и готово. У них появилось свое пиратское логово, в котором сестры и проводили долгие холодные вечера — рассказывали друг другу смешные истории, делились секретами, мечтали…

Именно там, в темном и пыльном чулане, у Лили впервые получилось превратить обертку от шоколада в цветок. Именно там Петунья впервые поняла, что такое зависть.

Это было не больно, скорее неприятно, как комариный укус, который заставляет поморщиться. Один, потом еще один, потом еще — и вот уже вся рука начинает нестерпимо покалывать и чесаться. Вытерпеть невозможно, и ты начинаешь расчесывать укушенное место, потом раздираешь кожу до крови, но легче от этого не становится. Наоборот, примешивается еще и боль — тупая и ноющая, которая заставляет не спать по ночам, отравляет каждую минуту жизни.

Поначалу Петунья пыталась не обращать внимания на все эти причуды, которые вытворяла Лили, делала вид, будто ей все равно. Подумаешь, сумела превратить обертку в цветок, зато она — Петунья — умеет так красиво играть на фортепиано и в этом году обязательно займет первое место на конкурсе в школе. Подумаешь, Лили может заставить чашки летать по воздуху, зато у нее оценки куда получше будут, и платья, и игрушки, и вообще — все!

Все это Петунья твердила себе днем и ночью, но легче не становилось.

То самое письмо из Хогвартса, о котором столько твердила Лили и которое однажды рано утром принесла пожилая дама в остроконечной шляпе и темной бархатной накидке, стало для Петуньи страшным ударом.

В этот момент она невероятно четко осознала, что этот чертов волшебный мир действительно существует, но для нее там не найдется и крохотного местечка.

Не найдется — ну и прекрасно!

Если она не нужна этим самым волшебникам, то они ей — тоже.

Не больно и хотелось!

* * *

И все же в детстве всегда найдется место для надежды, она питает наши самые несбыточные мечты.

Несколько дней Петунья ходила сама ни своя, ни с кем не разговаривала — ни с родителями, ни с сестрой; на ту вообще смотреть противно было. Мама старалась успокоить Петунью, отец грозил ремнем — все тщетно.

Разодранные комариные укусы чесались и продолжали кровоточить.

Вместо того чтобы радоваться предстоящему началу нового учебного года, а значит, новеньким учебникам с красочными картинками, тетрадям с тонкими промокашками на первой страничке, чернильным ручкам и прочим канцелярским принадлежностями, она продолжала завидовать Лили. Но не так, как раньше, а совсем иначе.

Совершенно незаметно Петунья убедила саму себя, что она тоже волшебница. Причем, самая настоящая. Ведь она тоже сидела в чулане, когда обертка превратилась в цветок, и чашки у нее тоже иногда летают, просто не так высоко, как у Лили. А прыгать с качелей и парить в воздухе она боится, но это не значит, что не умеет. Посему выходило, что Петунья тоже умела «колдовать».

Так почему же Лили пригласили в Ховартс, а ее — нет?

Несправедливо.

Именно этой несправедливостью Петунья и упивалась на протяжении последних нескольких дней, пока не решилась написать письмо директору этой самой школы. Переписать адрес не составило особого труда: письмо Лили лежало на видном месте — в прихожей на комоде у входа. Гораздо труднее было найти подходящие слова, чтобы убедить директора, которого она и в глаза-то ни разу не видела, пригласить ее в Хогвартс.

Закрывшись у себя в комнате, Петунья написала одно письмо и тотчас разорвала его: было слишком неправдоподобно; написала другое — слишком холодно и расплывчато. Она опять разорвала неудачное письмо и выкинула обрывки в корзину для бумаг, почесала переносицу и вновь достала со стола новый листок бумаги.

Третий вариант письма получился, вроде бы, получше:

«Уважаемый мистер Дамблдор, пишет вам Петунья Эванс. Совсем недавно вы пригласили мою сестру Лили Эванс учиться в школу волшебства и чародейства “Хогвартс”. Мама с папой за нее очень рады и очень гордятся тем, что она волшебница. А мне очень грустно, потому что я тоже умею колдовать, а меня вы в Хогвартс не пригласили. Честно-честно умею. Только немного похуже, чем Лили, но умею. Например, совсем недавно у меня получилось превратить кусочек фольги в ромашку, которая лежала у меня на руке, открывая и закрывая лепестки. И прыгать с качелей и парить в воздухе я тоже умею, но немного боюсь. Совсем чуть-чуть. А еще я хорошо учусь в школе и все схватываю налету. Можете спросить учителей, если не верите. Я еще столько всего умею — не перечесть.

Пожалуйста, мистер Дамблдор!»

Перечитав письмо, Петунья прошлась по комнате, растеряно провела пальцем по коробке с пластинками, которая стояла на высокой этажерке, поправила кулиску на тяжелых портьерах и посмотрела в окно. На площадке перед домом весело играли дети. Если бы не уроки фортепиано, Петунья могла бы пойти к ним.

Могла бы, если бы ее кто-нибудь позвал. А так…

Девочка снова взглянула на письмо и дописала всего несколько слов:

«А еще я умею играть на фортепиано!»

На следующее утро Петунья проснулась ни свет ни заря и сразу же, не переодеваясь, кинулась к почтовому ящику. Тщетно — никакого ответа на письмо не было и в помине, только несколько аляповатых рекламных буклетов. Петунья без сожаления выкинула их в мусорный бак, затем постояла еще немного на улице и, тяжело вздохнув, поплелась в дом.

Весь день она просидела, как на иголках, к почтовому ящику бегала буквально каждый час, но ответа не было.

Не пришло письмо и на следующий день, и через день.

Рыжая взъерошенная сова принесла ответ только спустя неделю.

Тогда Петунья только-только закончила пропалывать цветочную клумбу в саду, как над ее головой раздалось сердитое уханье, и спустя несколько секунд на землю упал большой тяжелый конверт, на котором было написано ее имя. Увидев это, девочка всплеснула руками, подхватила конверт и опрометью бросилась к себе наверх. Сердце бешено колотилось. Она даже не сразу решилась распечатать письмо — просто долго стояла и смотрела на пухлый конверт, обводила пальцем шершавую эмблему Хогвартса в левом углу. Наконец, любопытство взяло вверх, и Петунья при помощи ножа для бумаги поддела восковую печать, и вскрыла конверт.

В начале письма не было ничего интересного для нее — директор ничего не писал о Хогвартсе, зато потом…

«Уважаемая мисс Эванс, я искренне восхищаюсь вашей смелостью и умением играть на фортепиано. Как много радости, любви и искренних чувств можно выразить при помощи музыки. Без нее вся наша жизнь была бы лишена того прекрасного, что способны обрести мы, слушая бессмертные произведения великих композиторов. Моцарт, Бетховен, Берлиоз и другие — только подумайте: сколько симфоний, концертов, опер они оставили после себя. А вместе с тем вообразите, чего бы мы могли лишиться, если бы тот же Бетховен или Берлиоз вдруг решили посвятить себя инженерному искусству или торговле. Думаю, это была бы великая утрата для всех людей, способных ценить прекрасное.

Альбус Дамблдор»

В самом низу пергамента чернилами другого — темно-синего цвета — было приписано:

«Надеюсь, мы с вами еще не прощаемся насовсем. Быть может, я увижу ваше имя в составе Лондонского симфонического оркестра. Как думаете?»

Однако Петунья уже не думала. Она просто выронила письмо из рук, села рядом с кроватью — прямо на пол — и заплакала, горько, безудержно, навзрыд.

* * *

Ни слова не сказали друг другу Лили и Северус, прочитав письмо, — обоим было не по себе. Молча сложили они его обратно в конверт, навесили серебряный замочек на сундучок и также молча вышли из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.

И только когда они вновь очутились в светлой и уютной гостиной, Северус решился прервать затянувшееся молчание:

— Видишь, как нам повезло, — ухмыляясь, заявил он, — мы поедем в Хогвартс.

— Знаю, — тихо отозвалась Лили. — И что с того?

— Как что с того?.. — Северус прямо опешил от подобного заявления. — Даже твоя сестра-маггла хотела туда попасть. Но она не сможет — ей нельзя. А мы поедем.

— Вот именно! — она посмотрела на Северуса с глубоким сожалением, словно он не мог понять элементарных вещей. — Ей нельзя! Понимаешь?

Северус ничего не понимал, но и спорить с Лили ему не хотелось. Поэтому он только пожал плечами, затем взглянул на мамину волшебную палочку, которую все также сжимал в руке, и предложил:

— Хочешь, я наколдую тебе букет орхидей? Они красивые.

— Нет, — Лили решительно скрестила руки на груди. — Скоро вернутся родители — тебе пора домой…