Двадцать котлов и сотня осколков (гет)

У него — изломанная линия плеч, у меня — иголочки вместо ресниц. Это ещё не вся разница, но общего у нас всё равно больше — серые каменные стены, холодный ветер, гуляющий по ногам, дрожащая и разваливающаяся на части Вселенная.

— Тебе нельзя здесь сидеть! — Рывком я поднимаю его с пола, мантия под руками трещит и, кажется, рвётся. Он не обращает внимания, смотрит мимо меня отсутствующим взглядом. — Тебе нельзя здесь сидеть, — настойчиво говорю я и, вспомнив о том, что слизеринцев отсюда выпроводили с позором, добавляю: — Тебе вообще не стоит здесь находиться!

И мне, если уж на то пошло, тоже: все несовершеннолетние ученики эвакуированы, в школе остались только те, кому перевалило за семнадцать, давно или недавно — неважно.

Мне пятнадцать и мне наплевать. Джинни Уизли старше меня всего лишь на год, но ей разрешили остаться — и вряд ли на свете найдётся хоть один идиот, способный поверить в то, что она будет смирно сидеть в Выручай-комнате.

Кстати, о Выручай-комнате.

— Спрячешься, а потом разберёмся, что с тобой делать.

Я вернулась потайным ходом, чтобы принять участие в битве, но невозможно сражаться, прижимая к стене кого-то другого. И отойти невозможно — потому что без поддержки он снова рухнет. А если рухнет, то так и будет сидеть, не шевелясь, пока его кто-нибудь не прикончит.

Ран на нём не видно, но, судя по заторможенному поведению, кто-то уже попытался.

— Пошли, давай! Обопрись на меня... — я взваливаю его руку себе на плечо. — Вот, хорошо, пойдём.

— Куда? — голос у него бесцветный и хриплый, и я совсем не понимаю, зачем вообще спрашивать, если тебе всё равно.

— В Выручай-комнату, — отвечаю я достаточно злобно.

Мне некогда возиться с Малфоем. Я хочу драться.

— Её больше нет, — шепчет он, но послушно шагает вперёд. Послушно и как-то очень неловко.

Поворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза — такие же бесцветные, как и голос, почти прозрачные глаза с опалёнными ресницами под опалёнными бровями. Его лицо перепачкано в копоти, от него пахнет дымом, а его мелкая дрожь в итоге передаётся и мне.

— Как это нет?

— Сгорела, — он жмурится и с усилием сглатывает, весь неприкаянный и беспомощный. Белая кожа и яркие пятна ожогов, синие тени под глазами и чёрные полосы сажи. Вся палитра цветов на одном лице, удлинённом и некрасивом.

Я злюсь ещё больше.

— Малфой, это идиотские шутки.

— Это не шутки, Вейн... Вейн, правильно?

Два года назад я бы обрадовалась тому, что кто-то из старшекурсников знает мою фамилию. Сейчас в ответ на это обращение мне хочется только ощетиниться и зашипеть: с сентября по май не было ничего, решительно ничего хорошего в том, что кто-то из слизеринцев знал, кто ты такая и что из себя представляешь.

Безопасней всего — серой мышью.

— Правильно, — бурчу я, хотя знаю, что самым верным решением было бы сказать, что он обознался. Мне не очень нравится стоять вот так вот, чересчур близко, в пустом коридоре, поэтому я настаиваю: — Тебе надо спрятаться. Если тебя увидит кто-то из наших, они с тебя шкуру спустят. Подумают, что ты с ними драться пришёл. А если кто-то из ваших...

То, что отец Малфоя — Пожиратель Смерти, уже давно ни для кого не секрет. Поговаривают, что и сам он туда же, но мне сейчас в такое не верится. Жалкий, угловатый, растерянный... Я его не боюсь.

Он вздрагивает.

— Да уж... — говорит, закусывая губу, — они меня уже чуть не... Но откуда ты знаешь, что я не пришёл драться?

Я не успеваю ответить: страшный грохот оглушает меня. Ощущение такое, что где-то совсем рядом взорвалось два десятка котлов — глупо, но больше мне сравнивать не с чем. Я рада, что этот шум и враз накренившийся мир прерывают бессмысленный разговор, потому что ответить Малфою ничего толкового не смогла бы.

Наверное, любая на моём месте завизжала б, а любой на его месте помянул бы Мордреда и Моргану, но мы лишь сильнее цепляемся друг за друга, помогая выстоять-устоять.

Падает одна из картин: рама разлетается на куски, как будто была не из дерева — из стекла.

Факелы гаснут.

— Надо идти, — твержу, как заведённая. — Надо идти. Здесь нельзя оставаться, наверняка скоро кто-то появится...

Не хочу, чтобы меня кто-то видел. Хочу драться, хочу в самую гущу боя, хочу размахивать волшебной палочкой, хочу попасть под чьё-нибудь Убивающее проклятие. Не потому что это романтично и мне выдадут орден посмертно, а просто потому, что так будет лучше.

Хотя бы раз в жизни я буду кому-то полезной.

— Куда? — на этот раз голос Малфоя звучит чуть живее. Он медленно переносит свой вес на ноги, стараясь поменьше давить на меня, но вряд ли сможет передвигаться без моей помощи.

Интересно, что же с ним приключилось.

— В ваши подземелья? — предлагаю я первое, что приходит мне в голову.

Он морщится:

— Всегда мечтал, чтобы мне на голову рухнула школа.

Мне не нравится такая язвительность. Нет, мне не нравится язвительность в такой ситуации. Здесь темно, пыльно и холодно, нужно отсюда бежать.

— Башни?

— Башни тоже могут рухнуть.

Решение приходит само по себе. Если он боится быть похороненным под развалинами школы, значит, нужно вывести его за её пределы. И «за пределы» — это не двор, не Чёрное озеро и не Запретный Лес.

— Я доведу тебя до подземного хода в Хогсмид.

Сначала я думаю о том, что Невилл и все остальные не одобрили бы моего решения — как же, показать врагу тайный путь, а потом вспоминаю, что по этому тайному пути сегодня уже провели всех, кого только можно было, так что секреты теперь никакого значения не имеют.

Я делаю шаг вперёд и... спотыкаюсь.

— А ты? — спрашивает Малфой.

— А я вернусь. Хватит трепаться, пойдём.

Поудобней поднырнув под его руку, я прижимаюсь к нему так, чтобы мы могли идти быстро и ровно. Ни того, ни другого не получается — у Малфоя, похоже, повреждена нога, он прихрамывает, чуть волоча её, как древний старик, и от этого нас немного шатает. Левой рукой я стискиваю его мантию, правой держусь за стену — осторожно, так, чтобы он не заметил.

У меня не слишком хорошо с интуицией, но сейчас я просто кожей чувствую, как его подмывает задать мне какой-то вопрос — или добрый десяток сразу. Не думала, что Малфой так разговорчив.

— Далеко? — спрашивает он ровно через восемь шагов, подсвеченных Люмосом на кончике моей волшебной палочки.

— Нет.

Мы в нужном коридоре, пара поворотов — и можно будет, оставив Малфоя, возвращаться в гущу сражения. Хотя... возвращаться можно только туда, где уже побывал, а я, только-только ускользнув из-под опеки Аберфорта Дамблдора, попала под другую опеку. Под свою собственную, направленную на кого-то другого.

Избавиться от этой опеки почему-то намного сложнее, она — сама ответственность, пульсирует под подбородком и на запястьях, сворачивается в голове неуютным беспокойством, требует довести не то, что до подземного хода — до конца. Я пытаюсь урезонить себя, на два голоса спорю: один утверждает, что Малфой уже большой мальчик, а другой с укоризной напоминает про повреждённую ногу. Первый вскидывается — мол, я же драться хочу, по-настоящему драться, сделать что-то хорошее, а второй ухмыляется — вот оно, хорошее, делай!

— Вейн, — Малфой откидывается мне на плечо, пригвождая к земле своей тяжестью, — мы здесь не пройдём.

«Выручай-комната сгорела». А проход попросту завалило — тёмная груда камня: острые сколы, ровные края, беспорядочное нагромождение обломков, таких огромных, что я их просто не подниму.

Руками не подниму.

— Отлевитируем?

Малфой опускает голову. Я не смотрю на него, но сложно не почувствовать это движение, ведь мы по-прежнему стоим вплотную друг к другу.

— У меня нет палочки.

Воспоминание о стыде в его голосе я подарю на День рождения Гарри Поттеру, когда всё закончится.

При мысли о Гарри Поттере ёкает сердце. Не так, как раньше, когда я подбрасывала ему конфеты и старалась перехватить каждый случайный взгляд, это давно в прошлом, в безоблачном довоенном прошлом. Я вообще не уверена, что оно тогда ёкало как-то по особенному, ну или хотя бы просто по-настоящему, а вот сейчас — да, сейчас ёкает, ещё как. Как будто с разбега бросается на рёбра — или пинает их. И так не только у меня, так у любого, потому что для каждого из нас Гарри Поттер — это надежда.

А для Малфоя надежда — я, потому что без меня он вряд ли тут долго протянет.

— Попробуем выбраться как-нибудь по-другому? — я откидываю голову назад, ощущая затылком тепло его руки.

Он пожимает плечами. Я думаю, это значит, что он голосует «за». А ещё я думаю, что выбора у него нет и что зря я, наверное, сбежала. Сидела бы сейчас в «Кабаньей голове» и горя не знала, только долгое, изнурительное ожидание и всепоглощающую ненависть к самой себе. Бррр, нет, мне такое тоже не нравится.

Уж лучше с Малфоем.

Медленно-медленно мы идём в обратную сторону. Голубоватый огонёк на кончике моей палочки танцует, как одержимый. Глядя на него, можно решить, что в коридоре гуляет страшный ветер, но над светом Люмоса ветер не властен — и он здесь совсем не гуляет. Уже не гуляет — утих, присмирел, спрятался, больше не тянет холодом по ногам, леденя голую кожу над гольфами.

Я не вижу в этом ничего хорошего, потому что ветра не бывает лишь по одной причине: когда ему неоткуда дуть.

Так что я почти не удивляюсь, когда, запнувшись на ровном месте, едва не врезаюсь в ещё одну гору камней — практически идентичную той, благодаря которой Малфой всё ещё здесь. Или лучше сказать «из-за которой».

— Вингардиум Левиоса! — Пытаюсь заняться делом вместо того, чтобы злиться.

Эмоции меняются так неожиданно и резко, что я сама это чувствую и понимаю. Бессильное спокойствие, потому что психовать бессмысленно. Мы заперты. Вдвоём в слепой кишке коридора, и разобрать завал мне вряд ли по силам, а искать нас никто не будет, потому что у защитников Хогвартса есть дела поважнее.

Никто не знает, что мы здесь. Никто нас не хватится.

Мне, выходит, не показалось, что два десятка котлов взорвались где-то рядом, пусть о котлах там не было и речи. Чьё-то случайное заклятие или, может быть, треснувшая по швам защита Хогвартса, или ещё что-то, до чего у меня мозгов не хватит додуматься, но оно и неважно.

— Вингардиум Левиоса!

Малфой, тяжело вздохнув, убирает руку с моих плеч и пытается от меня отлепиться. У него получается — ковыляет к стене и, судя по звуку, неаккуратно сползает вниз, снова устраиваясь прямо на холодном полу. Будь он моей подружкой, я бы порекомендовала ему срочно встать, чтобы не застудиться, но я молчу. Он не подружка и даже не девочка, он должен сам знать, что...

— Вейн, это бесполезно.

— Вингардиум Левиоса!

Теперь, когда моя волшебная палочка занята куда более важными, чем Люмос, заклинаниями, здесь темно и я не могу видеть малфоевского лица. Наверное, сейчас он кривится. Я часто видела эту гримасу в его исполнении: уголки губ ползут вниз, росчерки бровей — вверх, взгляд становится презрительным и холодным.

— Что тут рухнуло? Стена? Потолок?

Я оглядываюсь по сторонам, ожидаемо ничего не различая.

— Потолок, наверное.

Пальцем в небо.

— И ты всерьёз надеешься его по камешку перетаскать?

— А ты предлагаешь сидеть здесь и ничего не делать? Даже не пытаться выбраться?

Судя по звуку, он разглаживает мантию руками. Несколько долгих секунд Малфой молчит, а когда наконец решается заговорить, его голос звучит глухо и горько:

— Может быть, нам лучше совсем не выбираться.

Этого я принять не могу.

— Вингардиум Левиоса!

— Вейн... Посиди со мной.

Непонятно, просит он или приказывает. С одной стороны, тон таков, что ослушаться сложно, и я подхожу, сползаю по стене рядом с Малфоем, касаясь коленкой его бедра, а с другой... Просьбы тоже бывают такие, что не ослушаться.

«Просто передохну, а потом продолжу», — обещаю себе. Вслух выдыхаю другое:

— Ты же не собираешься играть в разговоры по душам?

— Чем больше разговариваешь, тем больше тратится воздуха, — он пожимает плечами.

Я прислушиваюсь к своему телу. Научилась за этот год доверять ему больше, чем чему-либо кроме. Прикрываю глаза, слушаю стук сердца, жду — не коснётся ли лёгкий ветерок самых кончиков волос, закрутив, потревожив.

Не коснётся.

Но в тишине скучно.

— Здесь же много места, — я взмахиваю рукой, забыв, что он не видит меня, — и не совсем уж закрытй каменный мешок. Где-то наверняка есть щели.

— Да, — отвечает Малфой, и мне внезапно хочется назвать его «Драко», — да.

— Нам хватит воздуха... надолго.

Драко смеётся.

— Хорошо, Вейн, давай поговорим.

Сидеть с Малфоем на холодном полу и даже не слышать, как где-то сверху и сбоку добро и зло кидаются друг в друга проклятиями, такое бывает раз в жизни.

— Ты первая, — он немного отодвигается, и моей ноге становится холоднее. Я поправляю гольфы.

— Зачем ты вернулся? Только честно, иначе какой в этом смысл.

— Гриффиндор — это диагноз, — шепчет он, — мы сидим в темноте, посреди заваленного коридора, где-то рядом решается наша судьба, а ты ищешь смысл в дурацких словах.

— Они не дурацкие. Зачем ты вернулся?

— Хотел вернуть свою палочку, — и, прежде чем я успеваю поинтересоваться подробностями, он торопливо шепчет: — А ты зачем? Несовершеннолетних вывели, я знаю.

— Хотела драться. Я ничем не хуже Джинни Уизли.

— Ревнуешь?

— Нет, просто... Эй, моя очередь спрашивать.

— Спрашивай.

Драко Малфой — само великодушие. Этот момент тоже надо бы сохранить для друзей или в крайнем случае для потомков, но мне почему-то хочется сберечь его для себя. Исключительно для себя.

— Где была твоя палочка и как ты собирался её вернуть?

— Это два вопроса, Вейн. Сразу.

Обмануть слизеринца — глупая идея. Приходится делать вид, что так и было задумано.

— Да, я знаю. Отвечай.

— Она была у Поттера, я собирался просто попросить.

Неожиданно. Не знала, что Малфой умеет просить. У меня о нём было совсем другое впечатление. Я держу паузу, никак не реагируя на его слова, и Драко безошибочно понимает, что творится у меня в голове.

— Не похоже на меня, да?

Мне почему-то кажется, что с лаконичными ответами каши не сваришь.

— Не знаю, — я пожимаю плечами. — В смысле не знаю, потому что не знаю. Я — тебя. Не могу судить, мы же никогда не общались.

Малфой снова смеётся — хриплый, дробный смех, звучащий здесь уместно, но странно.

— Если ты проведёшь со мной немного времени, то поймёшь, что я не то странное существо, созданное воображением твоих друзей. Меня часто неправильно понимали.

Лишняя откровенность меня пугает. Говорящий о воображении моих друзей Драко Малфой не вписывается в мой мир. Ни в чей мир не вписывается, если уж на то пошло, даже в его собственный, я слышу это по неуверенному, чуть дрожащему голосу.

Это похоже на... это ни на что не похоже.

— Боюсь, насчёт Выручай-комнаты я поняла тебя правильно, — осторожно говорю я, безотчётно водя пальцем по ровному, чуть шершавому полу. — Что там произошло? Ну, в плане подробностей.

Он дёргается, вытягиваясь в струнку, и шумно сглатывает.

— Винс вызвал Адский Огонь. Винсент Крэбб, если ты его знаешь. Я, — пауза, — я пришёл к Поттеру, он был там, а Винс и Грегори увязались за мной. Они решили убить его. Или поймать, чтобы потом доставить Лорду, — обращение режет мне слух, — чтобы заслужить его одобрение... Я приказывал им остановиться, но они не стали меня слушать. Винс произнёс заклинание, и всё вокруг вспыхнуло, загорелось за пару секунд. Мы пытались убежать, только некуда было. Всё сгорело. И Винс, он тоже... сгорел.

Я зажимаю рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Малфой рассказывает так спокойно, что за этим спокойствием — в каждом звуке! — слышно нервозность. Она прячется, маскируется, ждёт своего часа, и я уже понимаю, что справляться с ней, когда она вырвется на свободу, придётся мне.

Не этого я хотела, когда бежала из «Кабаньей головы» по тайному ходу.

— Поттер и Уизли вытащили нас с Грегори, но Винс к тому моменту уже... Двери за нами захлопнулись, как будто... как будто комната отрезала себя от остального замка, чтобы пожар не перекинулся куда-нибудь ещё. У тебя умирал кто-нибудь из близких?

Не самый лучший вопрос, не самые приятные воспоминания.

— Да, — отвечаю. — Умирали. Дедушка и бабушка. Но давно, я тогда была маленькой. А лучшая подруга покончила с собой, когда мне было тринадцать. Ей тоже. Она влюбилась, а меня не было рядом, это был учебный год, середина февраля, и... — чтобы больше не говорить об этом, я хватаюсь за мною же сказанное и задаю свой вопрос: — Ты влюблялся когда-нибудь?

Медлит.

— Ну, может быть, Панси Паркинсон? — я пытаюсь подсказать, чтобы растормошить его. — Вы ведь вместе ходили на Бал.

— Это было три года назад. Вейн, тебе было двенадцать! И ты уже откуда-то знала, кто кого пригласил и кто с кем на Балу появился!

— Маленьким девочкам тоже нужно чем-то развлекаться, и Трансфигурация мало подходит на роль развлечения, знаешь ли.

— Я думаю, я не влюблялся, — почти неслышно говорит Драко. — А почему тебя не было рядом с подругой, когда она влюбилась? Она училась в Шармбатоне?

Резкие переходы сбивают меня с толку, и я не сразу понимаю, что нужно ответить, знаю только, что лучше отвечать честно.

— Нет, она была сквибом.

— Ого. Я думал, сквибы — редкость.

— Так и есть. Просто ей не повезло. Почему ты не хотел, чтобы твои друзья убили Гарри?

— Когда твоего отца пытают на твоих глазах, это открывает тебе глаза на некоторые вещи, — Малфой замолкает, а расспрашивать я не решаюсь. Я в общем-то догадываюсь, что он имеет в виду, но догадываться — это одно, а слышать собственными ушами — другое. В конечном итоге он меня не подводит: — Я, — запинается, — пересмотрел своё отношение к Тёмному Лорду.

— И к Гарри Поттеру, — словно невзначай замечаю я.

— Нет, я... — По моему лицу пробегает ветерок, но я не спешу радоваться. Это просто Малфой растерянно взмахивает руками. — Он мне не нравится. Но будет лучше, если он победит, правильно?

— Правильно.

— А ты? Что ты о нём думаешь? Я слышал...

— Знаю, что ты слышал. На четвёртом курсе я отправила ему конфеты с любовным зельем, да, — я тихонько хихикаю. Сидеть в мешке коридора, стянутым каменистыми шнурками у горловины, и обсуждать единственную сплетню, которая сделала меня известной на всю школу. К чести Гарри, от него об этом так никто и не узнал, но вот мои соседки по спальне... — И ходила за ним хвостом, сложно было не заметить. А теперь я просто считаю, что будет лучше, если он победит. Правильно?

— Правильно.

Драко подтягивается ближе к стене — шелестит мантия, шуршат мелкие камешки на полу. Упирая руку в каменную кладку, он случайно касается моего локтя, и я вздрагиваю, такие холодные у него пальцы.

— Извини.

— Ничего страшного. — Мне хочется сменить тему: — Если бы ты мог делать что-то, недоступное всем остальным, что бы это было?

Руку я, кстати, не убираю. Он тоже. Так и держит меня — на сгибе, где кожа особенно тонкая. Наверное, греется. Пусть.

Он отвечает, почти не задумываясь:

— Если бы, проснувшись завтра, я получил что-то такое, я бы хотел стать невидимкой. Я бы шпионил за правительственными должностными лицами и всеми, кого не люблю.

— Скучно.

— Почему это?

— Потому что действительно скучно. — А ещё у меня затекли ноги, поэтому я пытаюсь переменить положение. Получается отлично — за исключением того, что коленка снова упирается в коленку Малфоя. Он рвано выдыхает сквозь зубы. — Что такое? Больно?

Отличный вопрос. Конечно, ему больно, он ведь именно на эту ногу прихрамывал.

— В порядке, — сухо говорит он. Слишком громко.

— Дай я посмотрю. Что у тебя с ней?

Будет он возражать или просто начнёт отнекиваться?

Чтобы не тратить время на споры, жду очень активно — зажигаю крохотный огонёк Люмоса, зажимаю палочку в зубах, осторожно, почти не касаясь, оглаживаю раскрытой ладонью его ногу от бедра и до щиколотки.

— Ударился и обжёгся, — он даже не думает ни возражать, ни отнекиваться. — Или сначала обжёгся, потом ударился. Не помню.

— Можно? — спрашиваю исключительно для очистки совести, потому что сама уже поднимаю мантию и принимаюсь закатывать штанину.

— А ты у нас юная мадам Помфри?

— Не смешно. Нас, если ты не заметил, часто наказывали, и нам пришлось научиться справляться с последствиями.

А вот справляться с одной волшебной палочкой на двоих ужасно неудобно.

— Нокс! Тергео! Люмос! — быстро шепчу я и склоняюсь над Малфоем.

Без брюк его голая нога выглядит очень по-детски — тощая как палка, прямая, с остро выступающей костью на щиколотке. Забавного в этом, правда, ни на кнат, тут всё скорее страшно. Через икру тянется глубокая царапина, под коленкой налился синяк, расцвёл желтушностью и синевой, огромный и сильно припухший, вниз по голени убегает ожог — широкая красная полоса, несколько вздувшихся волдырей.

— А со второй ногой как? — спрашиваю подозрительно. Не может же всё достаться только одной?

Может.

— Со второй всё нормально. Дай мне посмотреть.

Я отодвигаюсь, его пальцы соскальзывают с моего локтя, ладонь ударяется о камни, поднимая облачка пыли, и прежде, чем я успеваю понять, что происходит, я уже хватаю его за эту руку. Он не возражает.

Вдвоём как-то увереннее.

Не слишком приятно смотреть правде в глаза, но если там, над нами, победит Гарри, то нас найдут неизвестно когда. А если выиграет Тот, кого нельзя называть, нас, может быть, вообще не найдут. Очень надо ему восстанавливать Хогвартс, разбирая завалы!

— Выглядит... не лучшим образом, — голос Малфоя чуть срывается, паника в каждой букве. Он пытается её маскировать, но выходит не очень.

— Да. Малфой, тут только зельями... Нам нужно выбраться отсюда.

Я порываюсь подняться, но забываю о том, что мы держимся за руки. Драко дёргает меня вниз и, для верности, хватает ещё и за рубашку.

— Что ты всё заладила... Идти, выбираться. Я не хочу, Вейн.

— Это ещё почему? — почти кричу, почти близка к истерике. И слава Мерлину, потому что попасть в такую переделку и не попасть в истерику для меня как-то слишком.

— Мне больно и страшно.

— И лучше сидеть здесь? — Накручиваю прядь волос на палец, засовываю кончик в рот. Ужасная привычка, но от неё невозможно избавиться.

Волосы пахнут яблочным шампунем, пылью и копотью. Последнее — наверное, из солидарности с Драко. У него несчастное выражение лица и кровь, запекшаяся в уголке губ. Странно, раньше я её не замечала.

— Да. Лучше сидеть здесь. Снаружи непонятно, что происходит.

А чего я ожидала от слизеринца? Если я не хочу разрыдаться и начать делать глупости, я должна выбраться и узнать, что там такого непонятного происходит снаружи — и по возможности принять в этом участие. Он же предпочтёт сидеть в безопасном (или относительно безопасном) месте, выжидая, пока такие, как я, не утрясут ситуацию.

— Если мы останемся здесь, нам так и будет непонятно, что там.

— Наплевать.

Он прикрывает глаза. Уставший, бледный — желание выжить убывает в нём с каждым дыханием. Малфой, что, действительно считает, что задохнуться в этом каменном мешке значит решить все проблемы?

— Эй, — я беру его за подбородок. Ужасный жест, просто ужасный, никогда бы на такое не решилась за пределами этого коридора. — Тебе наплевать? — Он кивает, и меня это злит. — Ну, а мне нет. Я живая, между прочим.

— Пока ещё живая.

— С тобой ещё живая! И планирую выбраться отсюда. И помочь тем, кто сейчас сражается! И победить. И пойти на следующий год в школу — в нормальную школу, безо всяких Кэрроу и наказаний. Без холодного завтрака, который приходится растягивать на весь день, одну порцию на троих, потому что Невилл опять всё утро провёл в Больничном Крыле, а Браун была слишком занята, чтобы придти в Большой Зал, и мне пришлось выносить тосты под мантией!

Меня почти трясёт, я боюсь прямо сейчас разрыдаться, но Малфою, похоже, наплевать на мои излияния. Он не отпускает мою руку и не поворачивает голову. Даже глаза не открывает.

Просто сидит.

А потом — просто перечисляет:

— Выбраться, помочь, победить, пойти в школу.

— Именно так, — я киплю. Я сама сейчас взорвусь, как двадцать котлов, и развалю ближайшую стену на сотню осколков.

Стоп. Ближайшую стену. На сотню осколков.

— Победить, пойти в школу, — Малфой продолжает бубнить, — доучиться, выйти замуж за героя, родить ему мальчика и девочку, ещё мальчика, ещё девочку...

Он, похоже, слегка повредился рассудком, но меня это сейчас не очень волнует, потому что я наконец-то знаю, как поступить. Была бы чуть умнее — догадалась бы в самом начале!

Продолжая держать его за руку, я чуть отодвигаюсь и всё же встаю. Малфой, тихо протестуя, поднимается вместе со мной, тяжело опирается на стену, и мне становится его жалко — обнимаю. И кричу во весь голос, направив палочку на противоположную стену:

— Бомбарда Максима!

...По полу, громыхая, катятся камни. Пыльный туман лезет в нос, застилает глаза, едко рвёт лёгкие. Я чихаю, чувствуя, что Малфой прячет лицо в моих волосах.

Кое-как мы выбираемся сквозь узкий проём, плутаем по коридорам, шарахаясь от каждой тени. Добираемся до Больничного крыла, где я нахожу нужные зелья. Мне стыдно, до ужаса стыдно, что я не сражаюсь вместе со всеми, что вместо большого и правильного делаю что-то мелкое и непонятное: таскаю на себе, держу за руку, мажу ожоги...

Я вижу у него Тёмную Метку, но не вижу его Пожирателем Смерти.

Оставаться в одиночестве он отказывается. Ему всё ещё больно, и мы снова цепляемся друг за друга, как влюблённые или, лучше сказать, как сиамские близнецы. Замок трясётся, в него как будто бьют молнии — одна за одной, одна за одной, и каждый удар по всем правилам сопровождается громом. Малфой вздрагивает, меня откровенно трясёт, он держится за стену, я — за волшебную палочку.

Когда мы добираемся до Большого Зала, там кончено уже всё или почти всё. Осталось разве что оплакать погибших и порадоваться победе над Волдемортом. Радоваться не получается: родители Драко отрывают его от меня практически сразу же, как только нас замечают, и на том месте, где его бок прижимался к моему, я чувствую кровоточащую рану.

Опускаю глаза — ничего страшного. Грязная рубашка, мятая юбка. Гольфы сползли, туфли испачкались.

Поднимаю глаза — в небе расцветает салют.

Мы победили.

* * *

Несмотря на то, что с пунктом про сражение у меня вышла промашка, всё остальное развивается так, как я и хотела. Я возвращаюсь в Хогвартс — восстановленный и прекрасный, но даже не пытаюсь искать Малфоя среди крохотной группки вернувшихся на второй год семикурсников.

Или восьмикурсники теперь правильнее?

Я не задаюсь этим вопросом. Я не думаю об этом. Вообще. Ни секунды. Я настолько об этом не думаю, что хриплый оклик за спиной приписываю к играм буйного воображения.

Ты же не собираешься играть в разговор по душам?

Кто-то хватает меня за рубашку. Я оборачиваюсь.

— Вечно тебе надо куда-то спешить, Вейн, — он снова хмурится. Бесцветные глаза, булавочные головки зрачков, тонкие губы, бледная кожа. Никакой копоти, никаких обожжённых ресниц. — Вечно тебе надо куда-то идти...

Я осторожно киваю. Малфой нерешительно улыбается.

— Может, тогда сходишь вместе со мной в Хогсмид? На этих выходных, например.

Он опирается на стену — шелестит мантия, шуршат мелкие камешки на полу. Упирая руку в каменную кладку, Драко случайно касается моего локтя, и я вздрагиваю, такие холодные у него пальцы, но руку не убираю. Он тоже. Так и держит меня — на сгибе, где кожа особенно тонкая. Наверное, греется. Пусть.

Отвечаю ему:

— С удовольствием.

Замуж за героя, в конце концов, может и подождать.