За твоим плечом (джен)

«Ты взглянешь Смерти в лицо, если человек, за которого ты борешься, для тебя дороже тебя самого.

Не дороже любви... задумайся...

Не дороже свободы... задумайся...

Не дороже силы... задумайся...

Не дороже дыхания... задумайся...

Не дороже жизни... задумайся...

Не дороже смерти... задумайся...

Лишь только тебя самого... задумайся...»

МариШок (с)

Раздался негромкий стук в дверь. Она слегка раскрылась, и в проеме появилась голова с черными растрепанными волосами.

— Можно, профессор?

Волшебник, что стоял перед книжным шкафом, рассеянно листая томик по Высшей трансфигурации, обернулся и приветливо махнул рукой.

— Заходи, мой мальчик, конечно!

* * *

Однажды, когда первого сентября посреди встрепанных первокурсников Дамблдор заметил его, он понял, что передышка, длившаяся почти одиннадцать лет, закончена. Обычный ребенок, с обычным именем, с обычным будущим другом, который стоял рядом и мечтал попасть на Гриффиндор. Лишь немногие знали, что для этого мальчика судьба приготовила другой путь, тот, что ни один трезво мыслящий человек не назовет обычным ...

* * *

Голубые глаза за очками-полумесяцами радостно сверкнули. Усадив мальчика в кресло, Дамблдор поставил перед ним чашку ароматного чая и вазочку сладостей. Вторая чашка стояла перед самим директором, но он не торопился ее брать. Вместо этого он внимательно, с ожиданием смотрел на юного Гарри Поттера — второкурсника из Гриффиндора, мальчика с черными волосами отца и зелеными глазами матери.

Гарри допил чай. Профессор, сложив пальцы домиком, произнес:

— Что привело тебя ко мне? Ты хочешь что-то мне рассказать?

Мальчик, сбросив маску детской наивной безмятежности в безопасности директорского кабинета, выглядел очень потерянным и обеспокоенным, его руки вспотели, и он нервно потирал их о колени. Опущенная голова упорно не поднималась, а плечи вздрагивали, будто ребенку было трудно дышать.

Директор всерьез обеспокоился состоянием гриффиндорца, и его улыбка сразу же погасла. Мальчик переживает по поводу своих друзей, ведь они в опасности, в школе находится убийца магглорожденных, Сэр Николас и мистер Криви находятся в Больничном крыле, где уже неделю лежит хаффлпаффовец Финч-Флетчли. Гарри надо выговориться.

— Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что ты переживаешь за мисс Грейнджер, — мягко начал Дамблдор, но мальчик никак не отреагировал.

— Гарри, тебе, наверное, трудно говорить в этом кабинете. Все же здесь неспокойно, — заметил профессор, оглядывая портреты бывших директоров и директрис Хогвартса. Те задумчиво хмурились и перешептывались, Найджелус кивком указал Дамблдору на дверь в одном из углов кабинета, которой, Альбус мог поклясться, еще минуту назад там не было. Все же он кивнул, и положил руки на плечи мальчика. — Хочешь, мы можем поговорить в другой комнате. Там тихо, и нас никто не потревожит.

Гарри, словно находясь в трансе, согласно мотнул головой и ведомый сухими, но не по возрасту сильными руками, прошел в дверь.

Комната была совсем небольшая: камин, пара мягких глубоких кресел, толстый ковер на полу и тяжелые пурпурные шторы на окне. Дамблдор подвел мальчика к креслу и сел напротив.

— Что случилось, мой мальчик? Уверяю, ты можешь рассказать мне что угодно. Ничего не выйдет за пределы этой комнаты, и я...

— Профессор, вы когда-нибудь видели Смерть? — странным голосом прервал Гарри. Дамблдор неловко запнулся, но, собравшись, ответил:

— К сожаленью, Гарри. Люди, особенно, наши близкие и родн...

— Не то... — с отчаянием Гарри снова прервал старого волшебника. Он с усилием сжал подлокотники и прошептал: — Не то...

— Что? Гарри?... Что ты?...

Мальчик поднял голову и посмотрел на волшебника, которому только многолетний жизненный опыт и сила не позволили вздрогнуть: Гарри ничем не выдавал своего состояния, но ему было не под силу погасить яркость глаз и прилить кровь к побледневшим щекам.

— Нет, я не спрашиваю, как умирают люди. Видели ли вы, профессор, — его голос сорвался на хриплый шепот, — Смерть, самую настоящую, как Она стоит и ждет своего часа? Вы видели?

* * *

Испугался ли Дамблдор в тот момент? Да.

Это было жутко, не естественно, страшно. Это было неправильно.

Детство — самая короткая пора, когда задаешь много невероятно важных вопросов, без которых жизнь кажется не интересной и скучной. «А почему травка зеленая, а облака белые? А почему нельзя наоборот? А что такое хлорофилл? А ты мне расскажешь?» Бесконечные вопросы, бесконечное счастье, бесконечные улыбки и смех...

Второкурсники, только начинающие постигать сокровища волшебного мира, гриффиндорцы — самый веселый, самый шумный народец в этих каменных стенах. Нет, не они должны спрашивать о Смерти, о войне, о судьбах. Не Гарри...

* * *

— Нет, мой мальчик, — профессор прикрыл глаза. — Я не видел Смерть. Её никто никогда не видел, возможно, потому что она не имеет определенной формы, а возможно потому, что она не дает себя заметить.

Дамблдор покачал головой и неспешно отпил немного чая. В комнате стояла тишина. Немного погодя, профессор снова склонился к чашке и не увидел, с какой яростью сверкнули зеленые глаза собеседника.

Гарри резко поднялся с кресла и встал перед директором. Он видел языки пламени в камине, которые отражались в очках старого мага. Как ему хотелось сорвать с него эти ненужные стекляшки и разбить, сломать, бросить в стену, чтобы они разлетелись на мелкие кусочки, чтобы он без преград смог посмотреть в потускневшие, блекло-голубые глаза... Чтобы найти там страх, какой испытывал он сам...

* * *

POV Дамблдора

Когда Гарри поднялся, на минуту мне показалось, что он меня убьет. Но между нами появился небольшой столик, на нем стоял набор фарфоровых чашек. Я был настолько ошеломлен самой ситуацией, в которой оказался, и разговором, в который меня втянули, что не мог ничего делать. Я бросил все силы на то, чтобы собраться, чтобы начать действовать. Пока работал мой мозг, мое тело отказало. Все, что мне оставалось, это смотреть с каким наслаждением Гарри разбивает об стену чашку за чашкой, как пол засыпает фарфоровой крошкой, какая боль и горечь выплескивается из мальчика. Он взял последнюю чашку и подошел ко мне...

* * *

Гарри заметил, что Дамблдор приподнял руку, словно защищаясь от него. Этот жест словно отрезвил мальчика. Он опустил чашку и, упав в кресло, закрыл лицо руками и прошептал:

— Я вижу Смерть, профессор. Помогите, мне так страшно...

После того как я нечаянно уничтожил Квирелла, в моей жизни начали происходить странные вещи, странные даже по меркам волшебного мира. Я понял это, когда снова вернулся в Хогвартс.

Мы с Роном и Гермионой сидели за праздничным столом, уже закончилось распределение по факультетам, когда директор представил нам нового профессора по Защите — Локонса.

Рон старательно делал вид, что его тошнит. Я повернулся к учительскому столу: профессора были явно солидарны с Роном, правда, держались гораздо лучше. Хагрид и Флитвик непринужденно беседовали, не удостаивая Локонса и сотой доли своего внимания, МакГонагалл чопорно поджала губы и старалась не смотреть в сторону этого... Я взглянул на Снейпа, тот невозмутимо, с насмешливой улыбой, полной пренебрежения, наблюдал за Локонсом. Я подумал про себя: «Наш профессор даже не хочет показать свое фирменное презрение. Видимо, Локки омерзителен ему настолько, что Снейп даже не старается выказать свое нерасположение обычным способом. ...Эй, а это еще что за..."

За спиной зельевара замерла какая-то мутная темная фигура. Она колыхалась на воздухе, скорее всего, не касаясь пола. Никто не обращал на нее никакого внимания, в том числе и Снейп. "Странно, наверное, это привидение", подумал я, "Но почему оно не прозрачное, как все остальные?"

— Гермиона, взгляни на Снейпа. Видишь?

Гриффиндорка повернула голову и нахмурилась.

— Что я должна увидеть, Гарри?

— За Снейпом странное привидение такое, темное... Ну, вот же оно висит! Видишь?

Она нетерпеливо оглянулась на зельевара и раздраженно посмотрела на меня:

— Не знаю, за что вам с Роном так не нравится наш новый профессор, но твои розыгрыши не смешные, Гарри! — и, отвернувшись, она присоединилась к младшей женской половине Хогвартса: начала ахать и охать по Локонсу...

Я отмахнулся от нереальной мысли, мелькнувшей на горизонте, и повернулся к Рону.

— Рон, — попросил я его, — скажи, что за штука висит над Снейпом?

Он очень удивился, но... я бы, наверное, тоже удивился: просьба не из ряда обыкновенных. Но за что я люблю Рона, да и всех Уизли, так это за простоту. Он просто развернулся и внимательно изучил обстановку над профессором. Я бы так не смог. На его месте, я бы выдал кучу ненужных вопросов... Рон удивленно посмотрел на меня, а потом хихикнул:

— Да, Гарри, ты, наверное, не знаешь, на празднике в школе вывешиваются особые знаки деканов факультета. Вот над МакГонагалл, видишь, висят алые ленты. Это один из символов Гриффиндора. У Флитвика — пучок перьев, а у Спраут — веточка какого-то дерева. У Снейпа висит цепь из серебра. Я еще в прошлом году спрашивал у Фреда с Джорджем, — он снова рассмеялся. — Близнецы сказали, что на эту цепь Снейп сажает тех, кто приходит к нему на отработки.

«Рон, какая цепь?! Неужели ты не... что, совсем никто этот черный балахон кроме меня не видит? Это плохо, очень-очень плохо...»

Я еще раз взглянул на темное привидение. На моих глазах оно начало медленно исчезать. Казалось, будто его засосало пылесосом. Только куда?

* * *

«Ханаптра, один из телохранителей фараона, был сильнейший в своем народе, ветер и море слушались его голоса, враги бежали от одного его имени. И жил он в мире все свои дни. Его возлюбленная Таит встречала восход солнца на берегу Нила, расчесывая свои прекрасные волосы, его мать, Менкерот, жарила лепешки и смотрела, как резвится Ну-Пта — дочь великого Ханаптра. Ее глаза отражали солнце, и Ра благоволил её красоте. Счастливым был Ханаптра, пока не заболел его отец, и Смерть не пришла в его дом.

Когда великий воин возвращался домой после победы над своим врагом, Менкерот выбежала из дворца слоновой кости и рыдала на его груди. «Сын мой, поспеши, твой отец Синаис тяжело болен, пришло его время» Ханаптра сбросил доспехи и вбежал по лестнице в комнату отца. У самого изголовья стояла Смерть. Она не касалась пола, на её груди и руках были черные печати, её лицо и тело скрывал черный саван, а в руке — левой, повис острый серп, сияющий стальным блеском. Воин бросился на Неё с мечом, но был остановлен великим криком, исходившим из уст отца. Смерть лишь рассмеялась: «С мечом ты идешь ко Мне, Повелевающий ветром и морем?» Тогда Ханаптра опустил свое оружие и умолял Смерть не забирать отца, он просил взять его жизнь вместо жизни любимого родителя, на что Смерть рассмеялась еще больше. «На что мне твоя жизнь или жизнь твоего отца?» — спросила Она. «Я отдам тебе мою силу повелевать ветру, только оставь мне отца!»

Смерть посмотрела на молодого и сильного Ханаптра и исчезла. Бури и ураганы свирепствовали над городом три дня и три ночи. Все дни, пока бушевал ветер, воин не отходил от постели отца. Тот метался, словно разрывая собственное тело, болезнь одолевала его, он изрыгал проклятия и ругательства на головы ближних своих...

Буря стихла, успокоился и старый Синаис. Смерть отступила от него. И Ханаптра возрадовался и вошел в воды Нила, чтобы омыть голову свою и тело свое. И увидел он, что волосы на висках его стали белы...»

Гарри захлопнул книгу и подошел к библиотекарше.

— Простите, мадам Пинс, я бы хотел взять эту книгу. Запишите, пожалуйста.

— «Древнейшая летопись Жрецов Ра и Амон-Ра»? — женщина подозрительно взглянула на растерянного второкурсника. — Мистер Поттер, я сожалею, но эта книга выдается студентам младше четвертого курса только с письменного разрешения одного из профессоров. Приходите, когда у вас будет разрешение, — мадам Пинс удивленным взглядом проводила выбежавшего из библиотеки Поттера.

Достать бумагу не составило труда. Гарри подошел к Локонсу после урока и попросил разрешение «для более глубокого изучения блестящих трудов дорогого профессора». Польщенный Локки даже не взглянул, что подписал, хоть и расстроился, что павлиньих перьев больше не осталось. Впрочем, Гарри это никоим образом не волновало. Он второй раз забежал в библиотеку и, получив желанную «Летопись», вернулся в свою комнату.

Рука из-под одеяла выпала на прохладный утренний воздух комнаты, потом нога.... Потом выпала остальная часть Гарри Поттера и шлепнулась на пол. Не выспавшийся гриффиндорец недоуменно смотрел на смущенного соседа по комнате. Рон виновато развел руками:

— Прости, Гарри. Через десять минут завтрак, если ты поторопишься, мы еще можем успеть. По-другому ты не просыпался.

Для верности тряхнув головой, гриффиндорец что-то буркнул под нос, и, сам ничего не поняв, уныло поплелся в душ.

«Ооох... Почему же так хочется спать», мысленно стонал Гарри, накладывая себе овсянку и наливая сок. Глаза привычно скользили по Залу, ни на чем особо не останавливаясь. Можно было с уверенностью сказать, что утро началось не самым лучшим образом.

Мелькнула черная мантия. Гарри с содроганием почувствовал, что его спина покрылась ледяным потом.

«Снейп! Да что же это такое! Неужели после вчерашнего, я теперь от него все время шарахаться буду? Подумаешь, странное привидение...И ничего, что его, похоже, только я и вижу...» Некстати вспомнилась вчерашняя книга... «Это же не может быть Смерть? Ведь не может же? В Хогвартсе не может находиться Смерть?» с ужасом размышлял мальчик, стараясь не поднимать голову от тарелки. В голову лезли не самые позитивные воспоминания о первом курсе, о Квирелле...

— Гарри! — Рон толкнул его в бок, — вставай, иначе мы опоздаем на историю. Главное прибежать, чтобы Биннс баллы не снял, а доспать и там можно. Пошли!

* * *

Под дружное сопение однокурсников Гарри достал из сумки «Летопись» и, подперев голову рукой, продолжил чтение. Вчера он заснул на самом интересном месте...

«И видя силу и могущество Ханаптра, который смог умолить Смерть, враги оставили его. И жил он со своим отцом и матерью, и женой, и дочерью многие годы от лет, отпущенных ему. И подросла красавица-дочь, и ушла в дом своего мужа. А в это время в чужой земле взошел на престол царь, который не знал силы Ханаптры, и пошел на него войной.

Воин вышел на площадь города, в котором он жил, и обратился к жителям за помощью. Он повел свое войско через пустыню и море, и половина воинов погибла от жажды и зноя. Стрелы врага были остры и точны. Многие легли в том сражении. Много раз жизнь самого Ханаптры была под угрозой, но каждый раз его прикрывал грудью и щитом верный оруженосец.

С громкой победой вернулся Морской Воин. Славой и почестями окружили его жители. Только отец не вышел встретить Ханаптра. «Женщина, почему я не вижу лика моего отца? — спросил победитель, — Разве, не я вернул нашей стране процветание и свободу? Почему он не желает увидеть меня?»

В это время проносили рядом с ними раненых воинов. Пронесли и того оруженосца, который спасал Ханаптра. С него сняли шлем, чтобы победитель мог вручить награду смельчаку, и тогда Ханаптра увидел, что храбрый оруженосец — это его отец, славный Синаис. В левой ноге застряла стрела. Увидев сие, молодой воин плакал на груди отца, ибо тот защищал его жизнь ценой своей. И произнес тогда Ханаптра перед всеми жителями того города: «Смотрите, вот ваш господин. Тот, кто защитил мое сердце от стелы и грудь от копья врагов моих. Приведите лучших лекарей, что у вас есть. Пусть они исцелят его ногу. Ибо он должен жить»

И повернувшись к матери, Ханаптра увидел, что она лежит, и глаза ее закрыты. Женщина едва не потеряла мужа, и сердце Менкерот ослабло и более не билось. И возопив страшным голосом, Воин моря положил мать на свои колени и воскликнул «Ты дала мне победу и славу! Ты забрала тысячу моих воинов! Неужто тебе мало? Скольких безвинных ты заберешь?»

И отвечала ему Смерть: «Мне не нужны многие души, лишь одна — та, которая лишит тебя Силы. Ты просил за твоего отца — он дан тебе. Но эта женщина — моя. Ибо, тогда ты будешь слаб».

Кровавые слезы текли из глаз Ханаптра, потому что больно ему было смотреть на черный саван и печати, глаза резало белое сияние кости черепа, довольно кривила губы Смерть. Одну ночь лежала Менкерот как мертвец: бездыханная, с посиневшими губами и впавшими глазами, обтянула желтая кожа сухое тело её.

Повернулся тогда Воин к Смерти и, встав с колен, отвечал ей. «Ты жаждешь моей слабости? Вот, я повелеваю Морем — возьми это. Пусть я буду слаб, но мать моя, Менкерот, будет со мной».

Ничего не ответила Жрица, только резко взмахнула сталью серпа над женщиной и испарилась как дымка тумана. И мать Ханаптра открыла глаза и её кровь вернулась в тело. Скоро домой вернулся хромой отец. Молодой воин второй раз отвел Смерть от дома своего. И во второй раз вошел он в воды Нила, чтобы омыть голову свою и тело свое. И вот, он увидел, что не только виски, но и вся голова его стала белой, как морская пена, как пылающий песок пустыни. И почувствовал Ханаптра, как силы оставляют его...»

Мальчик сидел на кровати и напряженно размышлял. Последние дни он видел странное привидение несколько раз. Он точно не знал, что это, и пока решил называть существо «странным привидением». Он догадывался, чем это может быть, но не хотел озвучивать свои мысли. Гарри боялся. Очень боялся, что возможно, его догадки окажутся верными и тогда обитателям замка угрожает невидимая, но неизбежная опасность.

Это привидение было позади Джастина, тогда, в Дуэльном клубе... Оно было в Почти Безголовом Нике, прямо в нем, внутри его пустоты оказалась непроглядная тьма — и исчезла. Гарри видел как привидение плыло за Колином Криви по главному коридору. И самое ужасное, что остальные — студенты, преподаватели — вели себя как обычно, ничего не замечая, словно ничего и не было на самом деле, словно это всего лишь бурная фантазия отчаявшегося гриффиндорца с легендарным шрамом.

Окончательно запутавшись, он решил пойти к Дамблдору, но как оказалось, тот тоже ничего не знал и не видел. И Гарри считал, что директор испугался еще больше, чем он сам. От одной этой мысли почему-то становилось легче.

* * *

«Многое совершил Ханаптра в дни жизни своей. Многих людей спас от неминуемой гибели, вырастил внуков и правнуков. И когда пришла пора ему умирать, лег Ханаптра на постель в доме своем. И вошли к нему все жители того города и скорбели о нем. Но воин лишь поднял свою голову к небу и смотрел. Смотрел, как плывут облака, как летят птицы, как светит солнце...

Она появилась тихо, как всегда, и счастливо улыбнулась, видя, что её ждут. Отвернув черный саван, Смерть подняла свой стальной серп и, немного наклонив голову, обратилась к Ханаптре, как обращаются к давнему другу. «Ты ждешь меня, Воин. И вот, я пришла. Скажи мне, всю жизнь ты отдавал мне силу, чтобы они, — Она обвела рукой жителей, — могли жить. Сейчас ты умираешь, почему никто тебя не спасет? Неужели ты им безразличен?»

Умиротворенно сияли глаза старого Ханаптры, когда он отвечал Ей. «Разве Ты не замечаешь скорби на их лицах? Разве Ты не видишь слезы в их глазах? Смотри же, они печалятся из-за меня. Потому что я ухожу. Я отдавал мою силу, чтобы эти люди жили, ведь Ты приходила раньше срока: войны, болезни, голод... Не из-за этого должны умирать люди. Лишь Время может распоряжаться, кому уйти. И Оно распорядилось мной. Сейчас.»

Смерть скинула капюшон, и Ханаптра увидел, что в глазах полных тьмы нет отражения, нет ничего... Лишь Время, бездна времени. «Проси, чего пожелаешь. Твоё последнее желание будет исполнено» — сказала Она.

«Ничего я не возьму с собой, верно? — улыбнулся воин, — « Дай же мне сто раз вдохнуть полной грудью»

Ничего не ответила ему Смерть, лишь взмахнула серпом, овевая комнату и весь дом Ханаптра, и взмахом взяла у каждого жителя по одному вздоху. И подняв руку, опустила её на грудь Ханаптра. И тот принял всю ту Силу, которую отдавал в течение жизни.

Первый раз вдохнул старый воин и выдохнул, на его лице расцвела улыбка, ибо он вспомнил молодость свою, когда вдыхая раскаленный воздух пустыни, он любовался своей Таит...

Еще вдохнул Ханаптра и выдохнул, морщины разгладились, и вспомнил он красавицу-дочь.

Вдох за вдохом он снова пережил всю жизнь...

На последнем вдохе прошептал Ханаптра: «Пообещай, что мы еще встретимся»

Тонкой сухой рукой закрыла Смерть зеленые глаза, так и не ответив.»

* * *

Даже спустя пару месяцев, Гарри никому не говорил, что он видит. Даже Рону с Гермионой. Временами ему казалось, что все происходящее действительно лишь плод его воображения, но однажды на перерыве, когда он с друзьями шел по коридору, к ним подошла Джинни. Рон, махнув на девчонок рукой, отошел с видом «опять они о своем Локонсе». Гарри, улыбнувшись, полностью поддержал друга, и они направились в Большой зал.

Непонятное чувство в груди заставило мальчика остановиться: кольнуло... так знакомо, так привычно — боль где-то в глубине, ставшая уже настолько своей, почти родной... Обернувшись, Гарри посмотрел на перешептывающихся девочек и замер. За их спинами маячила Смерть.

Смерть.

Одной рукой она отвернула ткань черной накидки, блеснуло стальное орудие, вторая рука привычным жестом скинула капюшон. Белая кость черепа, кривая ухмылка, заключенная во взгляде вечность.

«А ты совсем не изменилась», с неизъяснимой теплотой подумал Гарри. И развернувшись, вместе с Роном направился в сторону Большого зала.

* * *

Конец. Спасибо всем, кому было интересно.