Три, четыре, семь рубцов (джен)

Чудно. Чудачка. Чудесно.

Слова эти — точно горошины в погремушке. Бьются в моем сознании, когда я хватаю запястье Луны — и вижу на белой-белой коже багровые рубцы. Три штуки, перпендикулярно венам.

А она, Луна, смотрит на меня непонимающим взглядом, лунный свет делает ее глаза совсем прозрачными. На обескровленных губах играет легкая улыбка. Все её лицо выражает изумление.

Как будто это совершенно нормально — багровые рубцы на тоненьких запястьях.

Я не знаю, что ей сказать. Просто держу её руку в своей, смотрю на четкую грань, проводимую лунным светом. Луна стоит вполоборота к стрельчатому окну, и длинная треугольная тень от ее носа делит ее лицо. В лунном свете все кажется острее, темнее, чем есть.

Я не понимаю, почему мое сердце так бьется. Кажется, будто Луна видит меня насквозь — и в то же время ее нет со мной. Как будто она призрак. Вполне себе реальный призрак.

Наконец, я выдавливаю из себя единственное слово. Выходит скорее хрип.

— Почему?

Луна медлит с ответом. Переводит взгляд на свое запястье, такое тонкое в моей ладони.

— Это красиво, — говорит девушка, и счастливо улыбается, видимо, вспоминая. Невольно я и сам вижу картину, представшую перед ее глазами: то же тонкое запястье, лезвие бритвы, тягучие капли крови, текущие к локтю. Вижу, как она откладывает лезвие, поворачивает руку, рассматривая кровь. Это действительно красиво.

И жутко, до тошноты жутко.

Испуганный, я вырываюсь из ее сознания, стискиваю запястье Луны. Она даже не морщится, а я тяжело дышу и, кажется, многое бы отдал за глоток виски.

Не знаю, что делать дальше. Поэтому веду Луну к себе, в подземелья.

Рубцы затягиваются на моих глазах — под воздейсвтием зелья. Но мне неспокойно, кажется, будто она сделает это еще раз, если я ее отпущу.

Наливаю себе огневиски. Луна смотрит на меня с дивана, совершенно спокойная и немного отстраненная. Белеют ее кисти рук на фоне черной мантии. Мне становится страшно, вспоминаются фуги Баха. Их здесь не хватает — для должной атмосферы.

Тряхнув головой, в один глоток выпиваю огневиски. Странным образом это рассеивает туман в моей голове. Со стуком стакан оказывается на каминной полке.

Я делаю шаг к Луне. Задираю рукав левой руки. Под знаком Темного Лорда белеют четыре шрама — довольно широкие. Какое-то время я почти каждый день увечил себя, смотрел на кровь, текущую на пол, совершенно бездумно. В голове в такие моменты была звенящая пустота, как будто драматическая пауза в фильме.

— Видишь? — говорю я Луне.

Она с долей любопытства во взгляде смотрит на шрамы.

— Я... тоже так делал. Кончилось... вот так, — я киваю на Черную Метку.

— Это красиво, — задумчиво говорит Луна. — Все-таки.

— И плохо заканчивается.

— Если кто-то увидит?..

— Даже если только ты об этом знаешь, — вздыхаю я. Расправляю рукав. — Еще есть на бедре шрамы. Семь.

— Покажите.

— Нет! — рявкаю я. — Думай, о чем просишь!

— Хорошо. Я не буду больше. Если вы покажете, — говорит Луна.

Ей действительно интересно, но я не могу сделать такое! Она же моя ученица.

— Я не скажу, профессор Снейп, — в ее голосе появляются умоляющие нотки.

— Не могу.

Внезапно ее взгляд тухнет, и она почти шепчет:

— Я... понимаю. Ничего, сэр. Мне достаточно знать.

Я вздыхаю. Наливаю себе еще виски.

— Иди отсюда, Лавгуд.

— Да, сэр. Спасибо.

Вздыхаю еще раз.

Легкая улыбка играет на губах Луны, когда она выскальзывает за дверь.

Если бы не выставил Луну, у нее были бы все шансы пересчитать шрамы на моих бедрах. Однако я никогда не спал с ученицами — даже бывшими.