Истинно мужское искусство (гет)

На кухне, залитой утренним солнцем, настоящий хоровод. Венчик деловито взбивает яйца, над ним с грацией бегемота порхает пакет с мукой. Творог подпрыгивает от нетерпения, пока с сахарницы снимается крышка. Ладушки, оладушки... Молли бы мной гордилась.

Блямс! Ой, мама... Репаро! Торопливо оглядываюсь: никто не видел? Крышка снова целенькая, хорошо всё-таки быть ведьмой. Ладушки, ла... что такое?!

Из ванной раздаётся громкий вопль. Венчик с плеском обрушивается в миску, разбрызгивая яйца по всей кухне. Падают мука, сахар... Кидаюсь в коридор и чуть не получаю по лбу внезапно распахнувшейся дверью.

— К чёрту всё!

На пороге стоит Брайан. Его пухлые губы обиженно надуты, а в глазах... Неужели слёзы?

Невольно любуюсь сыном. Он — худущий, голенастый, и трусы обвисли на тощих бёдрах. Наверное, ты тоже был таким в шестнадцать лет...

— Случилось что-то, сынок?

— Что происходит?

Ты как всегда появляешься будто из-под земли. По утреннему времени — ещё в халате, взлохмаченный и в домашних туфлях. Закладываешь руки в карманы, оглядываешь сына и изумлённо вздёргиваешь бровь. Впрочем, через секунду бровь становится на место, а губы чуть вздрагивают от сдерживаемого смеха. Физиономия Брайана разрисована розовыми полосками, и на щеке красуется свежий порез.

— Я больше никогда не буду бриться! — в голосе сына явно слышны истерические нотки.

В твоих глазах прыгают чёртики. Наш мальчик так забавно обижается. Хотя сам он, конечно же, уверен, что это настоящий мужской гнев.

Ты киваешь.

— Правильно, Брайан. Бритьё для мужчины не является физиологически необходимой потребностью. Вот только женщины почему-то любят, когда их благоверные выбриты.

— Пусть тогда сами и бреются!

— Здравая мысль, — соглашаешься ты и неторопливо берёшь сына за локоть, — ну-ка пойдём...

Из-за закрывающейся двери слышится:

— Бритьё — это истинно мужское искусство...

Улыбаясь, возвращаюсь на кухню. Что тут творится! Скорее прибираться, а то ты сейчас придёшь и скажешь, что готовка тоже исключительно мужское занятие, а женщины — жалкие подражатели. И я непременно ввяжусь в дурацкий спор. Раз, два...

Венчик снова принимается за дело, сковородка плюхается на огонь... Ай!

Сильные руки обнимают меня за талию. На мгновение теряю контакт с реальностью...

— Показал ему как бриться?

— Угу.

— Может заживляющего принести? Больно же...

— Первый раз всегда больно.

Ошарашено хлопаю глазами. Ты о чём сейчас говоришь?

— Когда начинаешь бриться — каждый раз такое ощущение, будто снимаешь с себя скальп. Кожа горит, словно до мяса ободрал...

Ой.

— Не брейся. Я тебя и колючего люблю.

Через мгновение моя спина прижата к стенке кухни.

— В самом деле?

Ты практически мурлыкаешь, и у меня мгновенно подкашиваются ноги. Оладушки, кажется, сгорят...

Гипнотизируешь меня взглядом.

— А почему?

Ну как мне объяснить, почему я люблю твою щетину и каждую ядовитую колючку характера? Может, потому что роза и вполовину не так прекрасна, если у неё обрезать шипы? Но не говорить же тебе эту сентиментальную чушь!

— Потому что, когда ты небритый, об тебя чесаться удобно!

Вот что я сейчас брякнула?

— Дерзкая девчонка... — шепчешь ты, практически касаясь моих губ, и я снова ощущаю себя школьницей, безнадёжно влюблённой в грозного декана...

Щелчок пальцев, гаснет на плите огонь, твои губы горячие, твёрдые, неумолимые... Боже... Бо... Да... Да!

Подхватываешь меня на руки и несешь прочь из кухни. Целую твою шею, пытаясь сдёрнуть с тебя одежду... Ты умудряешься завести меня одним взглядом, одним поцелуем. Как? Это тоже искусство. Истинно мужское... До спальни мы не добираемся, не хватает терпения.

— Брайан увидит...

— Ему сейчас не до нас.

Губы, руки, жаркое дыхание... Со стоном раскрываюсь перед тобой.

Из ванной снова доносится возмущённый вопль...