Материалом будет сталь (гет)

Северус Снейп.

Тишина. И тьма.

Это и есть смерть?

Страх накатывает холодными, колючими волнами, то отдаваясь жжением в груди, то отступая к рукам и ногам, заставляя их дрожать. Дыхание неровное, воздух тяжелый, каждый выдох — словно опустошение, каждый вдох отдается иголочками в легких. Я пытаюсь встать, поборов озноб. В полной тишине, кажется, даже слышен мой пульс. Очень медленный, тяжелый, будто сердце не разносит кровь по телу, а пытается сломать хрупкую человеческую оболочку

Опереться было не на что, искать в кромешной тьме поддержку не хотелось. Чувствовалась какая-то давящая обреченность.

Перед глазами заплясали белые искорки, и я упал на колени, дрожа, сжимая в кулаки руки. Спину свело очередным приступом боли, кровь, струящаяся из раны, оставленной Лордом, стекала ручейками на пол.

Я не хочу больше терпеть.

Пожалуйста, нет.

Я забываю свою гордость.

Уже поздно.

Она ни к чему.

Тишина. И темнота такая, что, кажется осязаемой — протяни руку, и потрогай этот бархатный полог неестественно-черного цвета.

Это ведь все в моей голове?

Этот ад в моей голове?

Да, это цвет моего подсознания. Тяжелая, гнетущая, она сдавливает легкие, сердце — эта атмосфера ужасающа. Неужели это и есть моя душа? Как мерзко. Я так и не успел окрасить мою душу в более светлый оттенок серого, а другие цвета мне и подавно неподвластны. Черный преследует меня с рождения, от зияющей темноты радужки глаза, до мрака, окутывающего разум.

Как глупо умереть так, когда тебе вечно вдалбливают, что ты должен жить ради другого, совершенно, в принципе, ненужного тебе человека.

Но это долг.

А Поттеру всего четырнадцать.

Попасть под руку только что возродившемуся Лорду, у которого, казалось, почти нет сил.

Как глупо вышло. Ужасно глупо.

Меня ведь даже убили без помощи Непростительного.

Можно было выжить.

Наверное.

Ненавижу бессилие. А ведь оно почти постоянный мой спутник.

Это хуже, чем тьма, чем сама смерть. Когда же это все закончится уже? Я больше не могу терпеть.

Скрип.

Резкий свет. Это — открылась дверь. Кто-то зашел. Что происходит, почему я не могу контролировать...

Свою душу?

— Что это? — мой голос звучит глухо, разрезая темноту.

— Это? — надо мной склонился человек. Я ясно вижу его лицо, очень заметное и запоминающиеся. Такие ненавистные, острые черты нечеловеческого лица, одни глаза из четырех спектров чего стоят. Сатклифф. Черт. Я все-таки не умер?

Да, такой как я, даже умереть нормально не может.

И больше не сможет.

— Ты согласен? — он подает мне руку, помогая встать. Да, это быстрое решение, но я не хочу умирать. Хотя, то, что он мне предлагает — и есть смерть.

— Ты согласен? — повторяет он, и я доверчиво протягиваю свою руку. Холодные тонкие пальцы Сатклиффа смыкаются на моем запястье, длинный острый ноготь разрезает проклятую, такую ненавистную татуировку. Алый демон улыбается своему новому солдату.

Его голос. Голос моей смерти запел, заставляя меня прийти в сознание. С этого мгновения больше ничего не изменить — не знаю, но чувствую. Глухо и медленно, но в то же время мягко и мелодично. Так поют песни о войне те, кто сами участвовали в битвах.

Так и будешь идти по краю

Между адом земным и раем,

Между теми кто жил, кто снится

Путать лица...

Я так не могу жить, тени дарить.

Понять не успеваю

Я — жизнь, я — смерть,

Там так все уже знают.

Я последний раз закрываю глаза человеком.

* * *

Грелл Сатклифф.

— Лилиан, вколи ему обезболивающее со снотворным, — мой сорванный голос прозвучал глухо в тишине лазарета. Лилиана, до смерти Лили Поттер, засуетилась, зазвякали скляночки с зельями, которые она держала в руках вместе с чемоданчиком аптечки.

Я пытался спокойно наблюдать за действиями своей подопечной. Теперь ведь можно не волноваться, регенерация новенького сделает все сама с чудовищной рваной посреди лопаток. Словно крылья обрезали.

Я усмехнулся.

Лилиан бережно забинтовывала раны новоприбывшего. Кап, кап. Слезы, Лили плачет. Черт, надо найти кого-то, кто бы выполнял обязанности «медсестры» более бесстрастно. У людей идет война, новеньких будет все больше и больше, и если каждый будет даваться ей так тяжело...

— Грелл-сенсей, можете не беспокоиться, — Лилиан вытерла слезы рукой. На ее длинных тонких пальцах остались следы крови от ран своего пациента. — Я закончила. Могу идти?

Ну да, конечно, все великолепно. Даже не упуская из вида того, что я очерствел почти за четыре с лишним века моей жизни, я прекрасно понимал, как ей плохо. Снейпа она уже давно простила и не хотела ему такой участи. Глупая. Это лучшее решение для такого человека, как Северус Снейп.

И кстати, она сейчас опять будет отвлекать Джеймса своими соплями по вновь прибывшим. Узнав, что новенький это Снейп, тот взбесится. Потом, успокоившись, начнет хандрить, напьется и будет восклицать, как он был неправ, что же ему делать. А у него много заданий. В общем, Эванс-Поттер была проблемой.

Может, зря я взял Лили? Даже ее коса — копье — слишком выделялось в нашем отряде.

Я поймал себя на мысли, что опять срываюсь. Испорченная дружба с Уилл-тяном не повод, чтобы это отражалось на девочке.

— Не смей тревожить его, по меньшей мере, дней девять, — если этого не сказать, она вполне может просидеть эти дни у его кровати. А это не совсем правильно. Синигами, изящные, красивые и манерные нелюди, значит угловатый и резкий внутри и снаружи Снейп должен, по идее, сильно измениться. Это может отразиться на нервах Лилиан. А у нее, опять же, задания.

— Понимаю, — кивнула Лилиан и поспешила скрыться за дверью.

Так, делать ближайшие неделю с лишним было отчаянно нечего.

Пойду, напьюсь, может.

Хотя, это не решение.

Не с кем просто.

Я присел на стул рядом с кроватью Снейпа. Бледное лицо, чуть слышное хрипловатое дыхание. Коснулся его руки и проверил пульс. Биение сердца успокаивало. Целых пятьдесят ударов в минуту. Почти живой человек.

Я коснулся пальцами своего запястья, не отрывая взгляда от настенных часов.

Двадцать четыре удара в минуту.

Моя норма, вот уже четыреста с лишним лет.

Синигами. Я ни разу не задавался вопросом, почему выбрали именно меня на эту работу. Почему, спустя двести с лишним лет кривляний, будучи рядовым «работником поля» Третьего Департамента «Несущих смерть», я так изменился. Всего за сорок лет стать командиром, да, я не начальник, а главнокомандующий Восьмого Департамента, отдела по работе с волшебными душами. Все волшебники и стычки с демонами — персональная служба безопасности английских синигами. У нас почти маленькая армия. Моя армия.

Я откинулся на спинку стула. Демоны. До сих пор помню, как жжется кожа от их прикосновений.

Чертов Себастьян.

Он ведь скоро появится.

И десяти лет не пройдет.

Северус Снейп.

...Мелькнули и исчезли алые пряди в каштановых волосах гостя кабинета Дамблдора. Я нахмурился. Человек, сидевший в одном из кресел у стола, обернулся, и неловко улыбнувшись, как бы извиняясь за оплошность, поправил ленту, перевязывающую длинные волосы.

— Северус, мальчик мой, проходи, присаживайся.

Я, молча, прошел в кабинет и опустился в пустующее кресло напротив гостя, украдкой рассматривая его. Это был мужчина лет двадцати-тридцати, с тонкими, но совсем не девичьими чертами лица, как могло бы показаться с первого взгляда. Чуть приоткрытый маленький рот, острый нос и ярко-зеленые глаза, разглядеть которые мешали блики в круглой оправе очков.

Что-то в его облике настораживало.

— Знакомьтесь, наш новый соратник, Грелл Сатклифф.

Соратник. Прозвучало как-то глупо и ужасающе одновременно. Дамблдор никогда ни на кого так не называл. Товарищ, друг, «на нашей стороне», как угодно, но не так.

— Приятно познакомиться, — «соратник» стянул с ладони кожаную черную перчатку и протянул руку, улыбаясь как-то дико. Забылся?

Игнорировать этот знак приветствия не представилось возможным. Дамблдор смотрел на нас с умилительной улыбкой, словно на играющих в песочнице детей.

Я фыркнул и пожал поданную руку. Пальцы Сатклиффа были холодны, словно лед.

— Теперь, я думаю, у Гарри стопроцентная защита.

Да хоть все министерство будет защищать это отродье Поттера, он всегда найдет себе приключений.

Так, стоп.

Дамблдор что, сомневается во мне?

Он, словно слыша это восклицание, отрицательно качает головой.

— Пожалуй, Северус, до того как ты проводишь нашего гостя до барьера, он все тебе расскажет.

Этот что ли? Ну, конечно же, так и расскажет.

Мы с Сатклиффом встаем с кресел одновременно. Шатен ждет, чтобы я первый прошел в открытую дверь и шагает следом.

Я иду неслышно, лишь слышен шорох от развевающийся от быстрого шага мантии, за мной, цокая небольшими каблуками сапог, идет Сатклифф. Что же за очередная пешка Дамблдора появилась на игральной доске?..

— Я не пешка.

Я разворачиваюсь. Не почувствовав ничего, никакого давления на ментальные щиты, я был ошеломлен. Но показывать это не стоит.

— Прости, ужасная привычка, — Сатклифф останавливается и разводит руками, неожиданно переходя на «ты». Его глаза не видны за очками, скрытыми бликами тусклого света луны.

— Кто. Ты. Такой?

Нехорошо. Я теряю контроль. Шляпа, хотевшая распределить меня на Гриффиндор, была права, слишком резкий у меня характер, пусть я и смог со временем контролировать свою ярость.

— А знаешь, я скажу тебе правду, — Сатклифф довольно хлопает в ладоши и ухмыляется. В полумраке коридора я все же вижу, что у него острые, как у акулы зубы, которых я не заметил в кабинете. Оборотное?

— Неа, не Оборотное. Ой, извини, больше не буду, — Сатклифф ведет себя, совершенно как ребенок, примирительно вскидывая руки, а его голос теперь звучит не тихо и робко, а с раздражающими переливами и чуть властно.

— Так кто же ты? — я не надеюсь на честный ответ. Сатклифф лишь ухмыляется и вдруг стягивает ленту со своих волос.

— Видишь ли, — он запустил ладонь в свои волосы и отряхнул их, словно они были мокрыми. И, Мерлин, еще мгновение назад пряди, которые были каштановыми, стали буро-красными. Сатклифф достает из внутреннего кармана черного плаща очки на цепочке, и эта красная оправа сменяет на остром и тонком, словно у девушки, носике, круглые, — ты, наверное, уже навыдумывал себе столько в своей голове про меня.

Он вздыхает, возводя очи горе.

— Я — Смерть, — торжествующе восклицает он.

А я Темный Лорд.

Он вдруг серьезнеет, и улыбка стирается с его губ. Сатклифф подходит ко мне почти вплотную и снимает очки, позволяя рассмотреть его глаза.

Ярко-зеленые.

«Черный маленький зрачок, затем полоска изумрудно-зеленого, темного и насыщенного, а потом полоса светлого, кислотно-зеленого цвета, окруженная черной окантовкой»

Это строчка появилась в памяти сама собой. Когда мама читала мне сказки барда Биддля, именно так были описаны глаза Смерти.

И мне хочется забыться и не верить ничему. Глядя в эти глаза, разделенные на четыре спектра, хочется убежать. Сколько, даже подумать страшно, сколько было людей, которые последнее, что видели в этой жизни — эти ярко-зеленые глаза.

— Жнец. Я Жнец.

«Кровь Единорога намного слабее по своим свойствам крови Жнеца»

Крови Жнеца.

Я закрываю глаза. Как некстати вспоминаются строки, фразы. Из книг, из чьих-то уст, забытые, как казалось, совершенно ненужные. Вот так. Северус Снейп, гроза Хогвартса, в одночасье превратился в чувствительный комок воспоминаний. Или это влияет так аура Жнеца?

Я всегда верил, что Синигами — просто сказка, выдуманная волшебниками средневековья. И уж никак не думал, что увижу нечто такое, да еще и при жизни. Не верить Сатклиффу не было особой причины, его глаза были настоящими, не верить просто подталкивал разум, который решительно отвергал всю эту ересь.

Красноволосый протягивает руку, неуверенно, осторожно расстегивает воротник сюртука. Его пальцы, холодные, обжигающие горячую кожу шеи, с острыми ногтями как будто замораживали сердце. Ментальные щиты, которые не смог сломить даже Лорд, пали. Нахлынуло ощущение абсолютной пустоты. «Круцио» и другие черномагические заклинания Лорда, казавшиеся самым ужасным в мире, отошли на второй план.

Я почувствовал себя жалким.

Грелл Сатклифф.

Нежно-голубой светящийся тонкий ободок на шее. Метка будущего Жнеца, видимая только таким как я. Да, да, он все-таки будет синигами! Какая-то истеричная радость.

Высокий, широкоплечий и худощавый, с гордой осанкой, Снейп показался мне жестким. И жесткость его была оправдана его судьбой. Когда пал ментальный щит, когда я увидел его воспоминания, скрытые под хлипкой для меня завесой, которая, все же, не давала мне свободы действия. Немало драм я повидал за четыреста с лишним лет. Что же меня зацепило сейчас? Его магия? Его участь? Нет, волшебники были и с худшими судьбами. Даже тот же Гелл-кун.

Некрасивые черты лица разгладились. Пустота, с которой сталкиваются волшебники-окклюменты при падении ментальных щитов, всецело отражалась на его лице. Я почувствовал себя человеком, задевшим больную лапку котенку. Какой же я дурак...

Конечно, я своего добился, Снейп мне поверил. Почувствовав такую силу, не поверить нельзя.

Нельзя допустить, чтобы он меня возненавидел.

Из кармана плаща появилась волшебная палочка. Сибирская лиственница, пятнадцать с половиной дюймов, волос вейлы, хороша для чар. Сколько я ей уже не пользовался? Наверное, лет тринадцать, плюс-минус год. Тогда в ужасном состоянии в лазарет поступила Лилиан Эви и Джо Керр. Лили Эванс-Поттер и Джеймс Поттер. Дурацкая привычка брать чужие имена. Зачем? Я не понимаю, может, к лучшему. Они ведь забудут свои настоящие, как это сделал Гробовщик.

— Somnum*.

Снейп заваливается вперед, и я едва успеваю его подхватить. Худой, как же. Я взял его на руки, попутно шипя от боли в напрягшихся мышцах. Давно я никого не таскал, все-таки.

В абсолютной тишине раздается стук моих каблуков, эхом он разносится по замку. Наверное, увидь меня кто-то, этот человек бы очень удивился. Непонятный дядька с красными, в темноте кажущимися цвета запекшейся крови, волосами, одетый в кашемировый длинный плащ и на каблуках. Отлично.

Снейп теплый. Запах полыни, на который, кажется, у меня раньше была аллергия. До смерти. Кедр, шалфей. Надо же, помню, столько лет прошло, а я все так же прекрасно различаю множество запахов и ингредиентов. Обычно синигами забывают многое, что узнали за жизнь. Я почти не помню школьных уроков Чар, но прекрасно помню уроки Зельварения.

Бережно прижимаю к себе свою безвольную ношу. Очень мерзко на душе. Я так быстро его сломал. А ему еще разговаривать с Лилиан.

Избушка лесника, которой, кончено, не было в том времени, в годах, проведенных мной в Хогвартсе. Запретный лес со своими могучими кронами и ужасающими, и удивительными одновременно тайнами. Огромный замок, вселяющий в мое сердце радость полузабытых воспоминаний. Я, придерживая одной рукой Снейпа, вновь достал из кармана плаща палочку и усмехнулся. Терять такие моменты не хотелось.

Наверное, первый раз за четыре века, я аппарировал с помощью полузабытого мной волшебного артефакта.

С палочки посыпались алые искры, и она чуть не сломалась, когда я грохнулся на пол в собственном кабинете.

Интересно, когда я повзрослею?

* Усни (лат.)

Северус Снейп.

Дышать было трудно. Казалось, даже если вздохнуть полными легкими, воздуха все равно не хватает. Во всем теле была ноющая боль, но не раздражающая, а как после тренировки. В горле пересохло.

Я с усилием поднялся с кровати. Меня шатало, как пьяного. С трудом передвигаясь, я пытался дойти до двери в противоположном конце комнаты. Перед глазами плыло, все потеряло резкость. Я чертыхнулся, чуть не задев газетный столик, зачем-то поставленный на моем пути к двери, как оказалось, в ванную. Вдруг сбоку послышалось мяуканье. Повернув одеревеневшую шею вправо, я наткнулся на черную кошку. Анимаг? Ну и черт с ним.

Ванная оказалась большим светлым помещением, размером почти с класс Зельварения, с кучей светильников под потолком и бежевой плиткой с греческим орнаментом на стенах. Шатать меня стало поменьше, но вот перед глазами все равно была пелена.

Дошел до огромного зеркала, закрывающего пол стены, вцепившись в гладкую поверхность пальцами. Чтобы рассмотреть себя пришлось приблизиться к отражению вплотную, почти касаясь его носом. Почему-то, каким-то шестым-десятым чувством я понимал, что со мной что-то было не так. Вообще, после перевоплощения, это было не просто чувство, а тяжелое понимание. И я, как маленький любопытный ребенок, желал узнать, в чем оно заключается, мое преображение.

Новый я был намного костлявее, чем прежде. Хотя, как бы сказала Помфри, куда уже. И рельеф мышц вместе с выпирающими ребрами и сеткой никуда не исчезнувших шрамов смотрелся дико. Самыми заметными были только что заживший шрам между лопаток сзади, очень неаккуратный, но тонкий и белый, может, еще исчезнет, а вот рваный темный старый рубец, пересекающий грудь ужасно бросался в глаза. На левом плече татуировка — три запятые, окруженные вязью незнакомых знаков, а чуть ниже, ближе к локтю, руку обвивает какой-то причудливый буро-красный узор, почти такой же и на левом запястье, видимо, замена Метке.

Так, что там еще изменилось. Волосы. Они были черные, но они были длинные, спускаясь почти до середины спины, а по лохматости я мог бы теперь соперничать с Поттером. Попытка пригладить их рукой ни к чему не привела. Хм, чем я так недоволен? Всегда мечтал быть чуточку красивее, пусть и глубоко в душе, да и далеко в юности, наблюдая за царственным Малфоем или за красавчиком Блеком. Поздно? Наверное.

Узкое бледное лицо почти не изменилось, лишь заострились черты. Нос утратил горбинку, стал чуть меньше, скулы слегка выдались, губы приобрели какой-то странный бежевато-коричневатый оттенок, зубы, ставшие белоснежными, пугали своими удлинившимися клыками, не сильно заметными, конечно, если не улыбаться.

Глаза.

Черт, это требовало отдельного ругательства.

Ярко-зеленые. Черный маленький зрачок, затем полоска изумрудно-зеленого, темного и насыщенного, а потом полоса светлого, кислотно-зеленого цвета, окруженная черной окантовкой. Словно магловские линзы, так были необычны эти ужасающие радужки, которые останутся со мной вечно.

Отражение оскалилось и обреченно хлопнуло себя рукой по голове, заскулило и сползло на пол. Ничего ужасного не случилось. А в глазах почему-то как будто был песок...

Я подтянул к груди колени, обхватив их руками, и какое-то время тупо смотрел в потолок, потом перевел взгляд на кошку, теревшуюся у моих ног. Сколько я так просидел, не помню, но кафельная стена успела нагреться от тепла моего тела.

Человеческие потребности никуда не исчезли. Избавившись от содержимого мочевого пузыря и желудка, я вымыл руки, умылся и прополоскал рот водой, попутно утолив жажду. Из корзинки справа от умывальника были выужены мочалка, зубная щетка с зубной же пастой, склянка со сваренным шампунем, в основе которого, была, судя по запаху, крапива и что-то лесное. Кажется, я начинаю забывать навыки зельевара. Хотя, сейчас они мне ни к чему.

Я стянул с крючка небольшое полотенце. Халат, видимо, не предусматривался. Волшебная палочка тоже. Эльфов тут, скорее всего, вообще нет.

Вымывшись сам, почистив зубы, и вымыв свою новую гриву, я обмотал полотенце вокруг бедер и вышел из ванной комнаты, чуть не поскользнувшись на пороге и выматерившись. Раньше за собой я такого не наблюдал.

* * *

Отлично.

Сатклифф сидел на моей кровати, с неким азартом и удивлением рассматривая меня. Я близоруко прищурился. Вечно растянутый в ухмылке рот и насмешливые четырехспектровые глаза — в нем ничего не изменилось. Впрочем, если календарь, стоящий на прикроватной тумбочке показывает правильное число, прошло всего девять дней, за такое ничтожное время в нем ничего просто не может поменяться.

Я помотал головой. Мокрые волосы хлестнули меня по спине, заставляя сжать зубы с непривычки. Вечно жирные от зелий, мои волосы ни в какой мере не могла сравниться с теперешней шевелюрой.

— Сев-кун! — я поморщился, — ты пришел в себя, мой сладкий!

От Сатклиффа уже начинало подташнивать.

— Не называй меня так.

Почему-то, обращение к этому объекту на «вы» отпало само собой. Таких детей, даже четырехсотлетних, я просто не мог воспринимать всерьез. Хотя, надо бы. Сатклифф просто забавляется.

— «Сев-кун» или «мой сладкий», малыш?

Злобный взгляд, внушающий ужас в души студентов у меня, видимо, не получился.

— Все три не подходят.

Красноволосый кивнул, потом вдруг хлопнул себя по лбу, вскочил и подошел ко мне, протягивая какой-то полупрозрачный предмет. При ближайшем, у самого носа, рассмотрении, это оказались очки. Хорошо Сатклифф догадался поддержать меня за плечи, ведь надев оправу, моя голова закружилась, как от удара бладжером. Нет, даже тремя бладжерами сразу.

Несколько секунд, и я сбрасываю его руки с плеча. Теперь я мог, даже не подходя к зеркалу в другом конце комнаты, увидеть свое отражение и заметить, что я стал несколько уже в плечах.

Я вздохнул. Этому телу не подойдут ни мои жесты, ни моя походка, ни манера одеваться. Соглашаясь на «работу» Синигами, я такого предполагать не мог. Видимо, яд Нагайны сильно ударил по мозгам. Вдаваясь в такие размышления, я и не сразу заметил, что Сатклифф снова роется в моей голове.

Стоп.

Раньше я вообще не мог почувствовать его своеобразную Лелиллименцию.

Вышвырнуть красноволосого из своей головы получилось довольно легко, наверное, только потому что, Сатклифф снова забылся, витая в чужих мыслях.

— Извини, — прозвучал раздражающий голос с переливами. — Просто мне надо было удостовериться, что ты сможешь измениться.

Меняться отчаянно не хотелось. Просто потому, что я уже слишком изменился. За душой больше не было вины. Ее можно было с лихвой искупить. Мой характер, я почему-то чувствовал это, меняется вместе со мной. Он не стал мягче, он стал живее. Как глупо и удивительно. Я стал живее, умерев.

— Так и будешь философствовать, стоя в одном полотенце?

Я дернулся, как от иголки, неожиданно кольнувшей кожу. Вот сволочь.

— Как будто у меня есть выбор. О да, ты предоставил мне прямо шкаф с одеждой.

— Блин, — Сатклифф пару раз похлопал глазами, густо подведенными углем. — Тупанул.

Даже если красноволосый и вел себя по-детски, слова подростка из его уст было слышать дико.

Сатклифф, не обращая внимания на мои попытки вырваться, завернул меня в свой плащ, пахнущий терпкой болгарской розой. Может, сохраняя свои прежние комплекции, я бы даже и смог избежать «иди к дяде Греллю на ручки, ножки простудишь». Но сейчас, к сожалению, нет. Он держал меня крепко и бережно, как фарфоровую куклу, брыкайся, не брыкайся, толку было мало. Я чуть не заскулил от отчаяния, уткнувшись носом в холодную шею Синигами. На душе почему-то было напротив, радостно и спокойно. Лил жива, пусть даже и так.

— Успокоился? — голос Сатклиффа, не издевательский фальцет, а оказывается, приятный баритон, обволакивает, вводя в какую-то полудрему. Кто он такой, в конце концов? Что же он такое...

*

К этой главе прилагается картинка, но пока я не могу найти ее у себя в папках.

Простите за неудобство.