Белой акации гроздья душистые (гет)

Целую ночь соловей нам насвистывал.

Город молчал, и молчали дома.

Белой акации гроздья душистые

Ночь напролет нас сводили с ума.

Сад весь умыт был весенними ливнями,

В темных оврагах стояла вода.

Боже, какими мы были наивными!

Как же мы молоды были тогда!

Годы промчались, седыми нас делая.

Где чистота этих веток живых?

Только зима да метель эта белая

Напоминают сегодня о них.

В час, когда ветер бушует неистовый,

С новою силою чувствую я:

Белой акации гроздья душистые

Невозвратимы, как юность моя.

М. Матусовский, «Белой акации гроздья душистые»

15 сентября, четверг

Сижу в гостиной, забравшись с ногами в кресло, и делаю вид, что готовлю уроки. Даже учебник рядом положила. А на самом деле строчу дневник. Глупое занятие, но привычка — великое дело. У камина устроились Мародеры: что-то оживленно обсуждают, смеются, и я поглядываю в их сторону, стараясь, чтобы никто не заметил. Рядом с Джеймсом сидит сияющая Лили: по-моему, она до сих пор не может поверить, что встречается с ним. Где-то рядом еще Петтигрю и Ремус, но меня в этой компании интересует только один человек. Который в этот момент что-то азартно рассказывает друзьям, время от времени отбрасывая со лба длинную прядь черных волос, так и норовящую упасть ему на глаза. Сколько я помню, он всегда так делал — немного раздраженно, но с небрежным изяществом. Девчонки млеют от этого жеста. Вот и сейчас рядом послышались томные вздохи. Бесят! Даже несмотря на то, что он не обращает на них внимания. Притворяюсь, что мне все равно, и усиленно смотрю в лежащий рядом учебник. Но не выдерживаю и двух минут.

Забавная у тебя была манера испепелять взглядом девиц, заигрывающих с Бродягой, а потом презрительно фыркать и отворачиваться с деланно равнодушным видом.

У него звездное имя, и сам он похож на звезду — яркую, сияющую, невыразимо прекрасную, но такую далекую... Во всяком случае — от меня.

Девчонки без конца подходят к нему под самыми глупыми предлогами, пытаются завязать разговор, кокетничают, а он только вежливо-равнодушно улыбается и тут же отворачивается. Еще ни одной не удалось приблизиться к нему — пара походов в Хогсмид, прогулки у озера, поцелуи при свете звезд. А через несколько недель — прости-прощай. Хотя нельзя сказать, чтобы они не старались. Наверное, в этом все дело: ему надоели девушки, которые сами вешаются ему на шею. Поэтому я только наблюдаю за ним издалека. Ладно, вру — на самом деле я просто позорно трушу.

Как он улыбается своим друзьям! Мечта всей моей жизни — чтобы он так улыбнулся мне, стать для него хотя бы другом...

Мои размышления прервала появившаяся в гостиной Мэри, так что дописываю уже ночью. Все спят, а я сижу по-турецки на своей кровати, задернув полог, при свете огонька, замершего прямо в воздухе. Этому заклинанию меня научил Ремус. Кажется, он все давно про меня понял, но молчит, только иногда сочувственно улыбается.

Конечно, понял — было бы что понимать!

Но я отвлеклась. Ехидное замечание Мэри: «Все на Блэка любуешься?» — заставило меня подпрыгнуть, и я выронила перо.

Подруга засмеялась — была довольна, что застала меня врасплох. Я только пронзила ее сердитым взглядом, не соизволив ответить. Да, я, как последняя дура, по уши влюблена в первого красавца Хогвартса, но зачем об этом постоянно напоминать? Однако Мэри нисколько не смутил холодный прием — уселась на подлокотник моего кресла и невинно так спросила:

— Почему ты не подойдешь к нему?

Спасибо еще, что тихо: не хватало, чтобы весь факультет оказался в курсе моих переживаний.

Вот умеет она делать такое наивное лицо, будто в самом деле ничего не понимает! Хотя прекрасно знает, что я просто не хочу быть одной из многих, о которых он забывает на следующий же день. И вообще, я просто смотрела — чисто эстетическое удовольствие. Он такой красивый...

Я так размечталась, что не заметила, как сказала последнюю фразу вслух. Хвала небесам, что Гриффиндор — не Слизерин, подслушивать некому...

— Конечно! — иронично согласилась Мэри.

У меня душа в пятки ушла, а Мэри все не успокаивалась:

— Зачем ты строишь из себя серую мышку? Ты же совсем не такая. Вон как вчера Мартину съязвила — я готова была аплодировать! А рядом с Сириусом словно тенью становишься!

— Потому что мне плевать, что подумает обо мне Мартин!

Я начала злиться. Я очень люблю свою подругу, но кто ее просит лезть в мою жизнь? Мэри хмыкнула, проигнорировав мое недовольство. Иногда она бывает просто невыносимой!

— Очнись, Лина, будь самой собой!

Выдала. Будто не знает, как я ненавижу это сокращение. Конечно, я буквально взвилась в воздух, опрокинув по пути чернильницу.

— Не называй меня Линой! Сколько можно просить! — рявкнула я так, что Мэри вздрогнула. — Эванеско!

Все-таки я слишком сильно разозлилась: вместе с разлитыми чернилами исчезла значительная часть ковра. Резко развернувшись, я уже хотела направиться к лестнице, как столкнулась с веселым и любопытным взглядом Сириуса. Ме-е-рлин, какие у него глаза! Кажется, я на несколько минут выпала из реальности и просто смотрела ему в глаза. Интересно, у меня галлюцинации, или я правда увидела в них искорку заинтересованности?

Рядом хихикнула Мэри, и волшебство пропало. Что еще делать было, кроме как удрать из гостиной, решительно топая по лестнице?

Шуму ты произвела много... Бродяга тогда со смешком прокомментировал:

— Прямо как Тонкс...

— Марлин, ну не злись! — в оклике подруги слышалось раскаяние, но не оборачиваться же было, а уж тем более — не возвращаться же!

Я демонстративно дулась весь оставшийся вечер, хотя на самом деле вовсе не злюсь на Мэри — она переживает за меня и хочет как лучше. Но я терпеть не могу, когда лезут мне в душу. А теперь вот пишу свой дневник — надо же куда-то излить эмоции, — слушаю сонное дыхание соседок и пытаюсь понять, что мне делать со своим глупым сердцем. Мне ведь совершенно не на что рассчитывать. Нет, я, конечно, не уродка, даже вполне симпатичная. Особенно мне нравятся мои пышные каштановые волосы и большие серые глаза. Но ничего особенного во мне нет — обычная девчонка, каких тысячи. И как мне обратить на себя его внимание?

Какая самокритичность! Неужели ты всерьез не понимала, как выгодно отличаешься от тех дурочек, что постоянно крутились вокруг Сириуса?

Все. Хватит на сегодня терзаний. Второй час ночи, завтра зачет по трансфигурации. Надо спать. Нокс.

28 сентября, среда

Вчера долго не могла заснуть — полнолуние, что ли, так на меня действует? — повертелась в постели, нарвалась на недовольное ворчание Кэти («Хватит шуршать!»), в итоге, накинув свой любимый пушистый халат, пошла в гостиную. Думала дочитать «Маленьких женщин», раз уж все равно бессонница. Эту книгу я привезла из дома — соседка-магла посоветовала — по-настоящему увлеклась, но в школе все как-то не было времени на чтение. Однако планам моим не суждено было осуществиться.

Начав спускаться, я обнаружила, что гостиная вовсе не пуста, как можно было ожидать: на диване кто-то лежал. Я хотела вернуться в спальню, но вдруг узнала Сириуса. Сердце, как всегда, бешено заколотилось. Что делать: уйти, остаться?

Блики огня от камина скользнули по его лицу, и я поняла, что он спит. Это все решило. Осторожно приблизившись, я опустилась рядом с диваном на колени. Странно, что он спал там, а не в своей спальне. Ждал кого-то? Девушку? Но я прогнала все ревнивые мысли. Сидеть так близко к нему, что можно рассмотреть каждую ресничку — это было невероятным счастьем. Я легонько провела пальцами по его волосам — он только слегка улыбнулся во сне. И тогда я сошла с ума — больше никак не могу себе объяснить свой поступок — я поцеловала его, едва касаясь мягких губ.

Сириус пошевелился, я испуганно отпрянула назад, едва не упав. Но он не проснулся... Не представляю, что я делала бы, открой он в тот момент глаза... Вот так вот: украла у него поцелуй. Будет о чем вспомнить в старости. Безумно хотелось повторить опыт, но я побоялась его разбудить.

Ого, какие подробности всплывают! Жаль, Бродяга не знал...

Мне стало интересно, что ему снится? Или кто? Я ведь многое о нем знаю: годы наблюдений не проходят даром. Знаю, что у него ужасная семья, о которой он очень не любит говорить, что в прошлом году он сбежал из дома. Знаю, что, чем ему тяжелее, тем беспечнее и надменнее он кажется. Знаю, что для него нет никого дороже друзей, особенно — Джеймса. Знаю, что весь этот его вид «а-ля наследный принц» — лишь маска, на которую, впрочем, многие покупаются. Знаю, что он любит поспать, и по утрам ребята будят его на уроки с боем: он всегда появляется на завтраке взъерошенный и недовольный. Знаю, что он любит кофе и терпеть не может тыквенный сок. И еще тысячи и тысячи мелочей, известных, наверное, только его друзьям. И мне.

Я довольно долго сидела, завороженно глядя на его лицо, такое умиротворенное во сне. В темной уютной тишине гостиной лишь едва потрескивали дрова в камине. Наверное, это меня и усыпило.

Проснувшись с первыми лучами солнца, я обнаружила, что лежу на диване, заботливо укрытая мягким красно-желтым пледом. Сначала я никак не могла понять, что происходит, а когда вспомнила... Это что — получается, Сириус, когда проснулся, увидел меня, спящую рядом с ним? Боже, какой позор! Как я теперь на него посмотрю? И что он обо мне подумал?

О да, Бродяга тогда сильно удивился, обнаружив рядом с собой спящую красавицу! А Сохатый долго после этого над ним прикалывался: мол, его сон уже прекрасные девы сторожат.

Весь день я старалась держаться от него подальше, что было довольно проблематично, учитывая, что мы учимся на одном курсе и на одном факультете. Стоило мне взглянуть в его сторону, как я начинала неудержимо краснеть. Мне постоянно казалось, что обычные перешептывания Мародеров на уроках на этот раз исключительно обо мне. Пару раз Сириус явно пытался подойти поговорить, но я позорно сбегала. Что я ему скажу? Что шла мимо и случайно заснула? Ха!

Правильно казалось: именно о тебе мы и говорили. Тогда-то Сириус и заинтересовался тобой. Хотя, если подумать, ты всегда ему нравилась, и этот случай просто послужил толчком.

Неожиданно вспомнилось, как на четвертом курсе я пыталась подбить Мэри пойти погулять во время уроков, чему она усиленно сопротивлялась. В пылу спора я крикнула: «Давай прогуляем зелья!» и только после этого заметила идущего нам навстречу профессора Слизнорта. Мое заявление он явно слышал, а я не придумала ничего лучше, как мило улыбнуться ему и рвануть прочь. На зелья я в тот день таки не пошла. И потом долго еще краснела, стоило мне глянуть на профессора. А он, по-моему, в глубине души забавлялся моим смущением. Вечно я в идиотские ситуации попадаю!

Помню, как долго мы ржали после этого... и какое ошеломленное выражение лица было у Слизнорта.

Мэри, конечно, заметила, что со мной творится что-то неладное, но ничего вразумительного добиться от меня не смогла. Кажется, она обиделась — мы ведь с первого курса доверяли друг другу все свои тайны. Но я просто не могла ей рассказать о ночном приключении. Сижу теперь в спальне одна, поскольку обиженная Мэри ушла в библиотеку, Лили гуляет с Джеймсом, Кэти вечера предпочитает проводить в гостиной, а я боюсь туда спускаться.

Сижу и думаю, что мне теперь делать. Что ж мне так и бегать от него до конца учебного года? Внезапно поняла, как это страшно звучит — конец учебного года. В этом году мы закончим школу и разлетимся в разные стороны. И больше я никогда его не увижу. А я вместо того, чтобы пользоваться каждым мгновением оставшегося времени, сижу тут, будто скрывающаяся от правосудия преступница. Нет, хватит! Гриффиндорка я или кто, в конце концов?! Пошла вниз.

30 сентября, пятница

Сириус, казалось, забыл обо мне, и я расслабилась. Тогда-то он меня и подловил. Когда я выходила после обеда из Большого зала, он появился, будто ниоткуда, схватил меня за руку и потащил подальше от шумной толпы расходившихся после обеда студентов. Честно — я пыталась сопротивляться, даже пару раз дернула руку. Правда, безуспешно. И только потом до меня дошло: Сириус держит меня за руку! Да плевать, куда мы идем и что потом будет — моя ладонь в его руке!

Даже сейчас я помню это ощущение прикосновения его теплой сухой ладони, крепко, но аккуратно сжимающие мою руку длинные тонкие пальцы. Мне потом руки мыть не хотелось. Собственно, я и не мыла. Посмотрела, что я тут написала, и поняла, что мне уже никто не поможет — последняя степень помешательства.

Сириус привел меня в просторную нишу с окном, выходившим на квиддичное поле — подальше от посторонних глаз.

— Надо поговорить, — заявил он.

Я только кивнула. Мне уже ни до чего не было дела. Я так боялась попасться и нарваться на этот разговор, а в результате просто стояла и смотрела на него. Так близко к нему, как в тот момент, я еще ни разу не была, и от этого полностью отключалось сознание. Сириус начал издалека:

— Лина, ты нарочно избегаешь меня?

Я немедленно возмутилась:

— Да что ж всем так нравится издеваться над моим именем! Меня зовут Марлин!

Нет, ну, правда — достали! К тому же это был отличный повод проигнорировать его вопрос. Сириус вдруг весело улыбнулся, и у меня перехватило дыхание. До сих пор эта картинка перед глазами стоит.

— Ты напоминаешь мне мою племянницу. Только она, наоборот, не любит, когда ее называют полным именем. Предпочитает, чтобы ее звали по фамилии.

— Это которая Нимфадора? — я невольно заулыбалась в ответ.

А он вдруг резко стал серьезным и как-то странно на меня посмотрел, подозрительно спросив:

— Откуда ты знаешь?

Язык мой — враг мой! Уже не первый раз убеждаюсь в истинности этой сентенции. Вот зачем я это ляпнула? Я почувствовала, что лицо у меня прямо-таки запылало, и поспешила опустить взгляд, принявшись усиленно разглядывать свои туфли. Даже вспомнить стыдно.

— Марлин, ты ничего не хочешь мне сказать?

— О чем?

Да-да, я не хуже Мэри умею делать невинное личико.

— Не притворяйся дурочкой — тебе не идет, — он, кажется, поморщился. — Например, о том, почему ты не так давно спала в гостиной на полу у дивана, а не в своей комнате?

— А ты почему? — дерзко ответила я, вовремя вспомнив, что лучшая защита — нападение.

— Знаешь, есть тут ма-а-ленькая такая разница: когда я засыпал, в гостиной больше никого не было...

Он так на меня посмотрел, что я поняла — меня загнали в ловушку, и я почти раскрыта. Ужас и отчаяние придали мне смелости, а может, окончательно свели с ума. Потому что я выдала длиннющую сердитую тираду о том, как мне надоело, что все вокруг постоянно лезут в мою жизнь. Сейчас сама уже не помню, что несла, но такого ошеломленного лица я у Сириуса еще не видела.

Ха! Я тоже! Мы, помнится, с огромным трудом сдерживались, чтобы не засмеяться, слушая рассказ о том, как Сириуса отчитала девчонка.

А потом я в который раз позорно сбежала. Неслась по коридорам, не разбирая дороги. Ну, зачем, зачем, он решил все выяснить? Я же не хотела, чтобы он узнал, во всяком случае, не так...

Оставшиеся уроки я благополучно проигнорировала и весь день пролежала на кровати в своей комнате. А вечером Мэри устроила мне настоящий допрос. Пришлось рассказывать.

В итоге она заявила, что я глупо себя веду, и что раз он сам подошел, значит, заинтересовался, и нечего от него бегать.

Нет бы послушаться подругу — она ж была абсолютно права!

Но я с ней не согласна. Ему просто стало любопытно, и все. Я упрямо помотала головой, и Мэри только рукой обреченно махнула: мол, делай, как знаешь.

В этот момент очень не вовремя зашла Лили и, заметив наши траурные лица, конечно же, спросила, что у нас случилось.

— Марлин страдает от безответной любви, — тут же сдала меня с потрохами Мэри.

Я чуть не убила ее, честное слово! У Лили сделалось жутко сочувствующее лицо. Она явно хотела начать меня расспрашивать, выяснить, не может ли помочь. Но я с показной небрежностью заявила, что все ерунда, и Мэри преувеличивает.

— Скорее, преуменьшаю, — недовольно пробормотала та, но, к счастью Лили ее не расслышала.

Опять же к счастью, Лили торопилась к Джеймсу, и от нее удалось быстро отвязаться. Еще не хватало, чтобы она узнала — тогда эта новость точно дойдет до Сириуса.

А завтра — Хогсмид.

1 октября, суббота

В Хосмид мне пришлось отправиться в одиночестве, поскольку Мэри недавно начала встречаться с хаффлпаффцем Дэвидом Стрейком и умчалась с ним на свидание. С утра она так виновато и жалобно на меня смотрела, что я постаралась побыстрее выгнать ее из комнаты. Ну и что, что только у меня до сих пор никого нет? Нечего меня все время жалеть! И, между прочим, меня приглашали — я сама отказалась.

Ушла я, наверное, самой последней. Медленно плелась, раскидывая ногами опавшие листья. Несмотря на редкий для этого времени года солнечный денек, настроение после вчерашнего было паршивое. Я даже не пошла, как всегда это делала, ни в «Зонко», ни в «Сладкое Королевство», а просто бесцельно бродила по улицам, старательно избегая встреч со знакомыми. Что было довольно-таки непросто, так что в итоге я оказалась на пустой, тихой окраине и уселась там на скамейку.

И вот сижу я там, хандрю, как вдруг появляется рядом здоровенная черная псина. Не то чтобы я боялась собак, но больших все-таки опасаюсь — кто знает, что им в голову взбредет? А эта конкретная собака еще к тому же так была похожа на Грима, что в первый момент я серьезно перепугалась. Но пес подошел осторожно, усиленно виляя хвостом, с таким добродушным выражением на морде, что я сразу успокоилась. Я нерешительно протянула руку, и он с готовностью наклонил голову. Я рассмеялась и уже без опаски принялась его гладить. У него была очень густая шерсть, невероятно приятная на ощупь.

Так вот как вы встретились! Голову даю на отсечение, Бродяга специально за тобой пошел.

— Ты чей такой, песик? — спросила я, почесав его за ухом.

Он, понятно, ничего не ответил, только негромко гавкнул. Настроение начало стремительно улучшаться, и я весело предложила:

— А давай я угадаю, как тебя зовут? Пушок?

Пес недовольно скривился, совершенно по-человечески, и я снова рассмеялась на его мину.

— Значит, не Пушок. Черныш? Грим? — последнее я произнесла из чистого озорства.

Пес зафыркал, и у меня сложилось впечатление, что он смеется. Но ведь этого не может быть, собаки ведь не смеются, правда?

Еще как смеются! Представляю, как он ржал про себя в этот момент! Мы же постоянно его Гримом дразнили. Да и Черныш тоже к месту был.

— Бродяга? — сама не знаю почему, выдвинула я очередную версию. Кажется, я где-то уже слышала эту кличку.

Пес радостно гавкнул и положил мне голову на колени.

— Угадала? Ух ты! Ну, здравствуй, Бродяга, а я — Марлин.

Он протянул мне лапу с невероятно важным видом. Мне пришлось взять ее обеими руками — такая она была громадная. После этого он снова улегся головой мне на колени. Я принялась его гладить и сама не заметила, как начала рассказывать этому странному псу о своих запутанных чувствах. И все время меня не покидало стойкое ощущение, что он прекрасно понимает каждое слово. Хотя это глупо, конечно. Собака просто реагировала на интонацию.

И чего он после этого так долго еще не решался к тебе подойти?

Так мы и сидели, пока моего лохматого приятеля не позвали.

— Бродяга, ты куда пропал? — раздался вдалеке голос, в котором я с ужасом узнала Ремуса Люпина.

Пес встрепенулся, посмотрел на меня словно извиняясь — мол, прости, зовут — и умчался. А я так и осталась сидеть, с раскрытым ртом. Только тогда до меня дошло, что у пса были синие глаза. У собак ведь не бывают глаза такого цвета! Теперь вот думаю: может, это и не собака вовсе? Да нет, глупости — станет какой-то анимаг утешать незнакомую девчонку. Да и в списках за последние полвека собак не было — я же помню... Паранойя это называется.

Но причем тут Ремус? Я совсем запуталась. Наверное, надо просто перестать об этом думать и выбросить все из головы.

7 октября, пятница

Вот уже несколько дней ловлю на себе взгляд Сириуса. Впору было бы обрадоваться, но как-то странно он смотрит. Наверное, он все-таки догадался про меня и теперь жалеет. Решила не обращать внимания: не нужна мне его жалость!

Сегодня вечером, зайдя в гостиную, я случайно подслушала очень странный разговор.

— Что ты как маленький, Сириус! — сердито выговаривал Ремус. — Пригласи ее на свидание, в конце концов. Поверить не могу, что я объясняю Сириусу Блэку, как вести себя с девушкой!

Сириус ответил так тихо, что я не расслышала.

А жаль, потому что Бродяга тогда заявил: «Это не просто девушка! Это Марлин!» Точь-в-точь с той же интонацией, что Сохатый говорил: «Это Лили!»

Тоном умудренного старца Ремус изрек:

— Все влюбленные — придурки!

Золотые слова! Скажи то же самое себе, Ремус.

Услышав это, я быстро пробежала к лестнице и поднялась в спальню. Значит, Сириус в кого-то влюбился? Влюбился по-настоящему? Мне, конечно, и раньше надеяться было особо не на что, но если это правда — все кончено... Захлопнув за собой дверь, я заметалась по комнате. В голове крутились отрывочные бессвязные мысли о том, что потом я все равно его потеряю, но, пожалуйста, только не в этом году! Не сейчас! Не хочу, не хочу, не хочу...

Сидела на подоконнике и бездумно смотрела в одну точку, пока не пришла Лили. Некоторое время наблюдала за ней, и у меня в мозгу как будто что-то щелкнуло.

— Лили, — самым своим небрежным тоном спросила я. — Ты не знаешь, Сириус влюблен в кого-то?

Лили пожала плечами, не отрываясь от поисков заколки:

— Он каждую неделю влюбляется в кого-то. Будто ты не знаешь!

— Нет. По-настоящему...

Лили внимательно на меня посмотрела. В это мгновение ее взгляд странным образом напомнил мне Ремуса. Я невольно поежилась и сделала еще более невинное лицо.

Зря старалась: Лили тогда все поняла, потом еще со мной своими наблюдениями поделилась.

— Насколько я знаю, нет, — медленно ответила она, но не успела я обрадоваться, как она добавила: — Но я могу и не знать всего. Если хочешь, я спрошу у Джеймса.

Я яростно замотала головой: только не это! И со всем доступным мне равнодушием бросила:

— Да ладно! Я так просто спросила!

Пришлось сделать вид, что меня очень заинтересовало происходящее на школьном дворе, где малышня увлеченно носилась друг за другом. Лили еще некоторое время посверлила меня взглядом, но допытываться не стала. А я, так и не поняв, что мне думать, решила не думать об этом вовсе. В конце концов, мне еще уроки надо было делать, в этом году ЖАБА сдавать, и вообще...

Вот ведь два дурака. Вместо того чтобы поговорить и быть счастливыми, вы столько времени мучались и друг друга мучили.

Чтобы отвлечься, пошла ночью прогуляться по замку. Я всегда любила такие прогулки, когда осторожно крадешься в темноте и тишине спящего Хогвартса, по стенам пляшут отсветы факелов, из окон льется призрачный лунный свет и похрапывают портреты. На первом курсе было очень страшно — все вокруг было такое чужое, незнакомое, так и казалось, что вот-вот из-за угла выпрыгнет какое-нибудь чудовище. Но с годами замок стал родным, я научилась прекрасно ориентироваться в запутанных коридорах, предугадывать перемещения лестниц, скрываться от Филча и его вредной кошки. Я знала множество тайных ходов, бывала в заброшенных коридорах, где можно было найти совершенно потрясающие картины. Иногда в этих вылазках меня сопровождала Мэри, но она не настолько любила приключения, чтобы получать от наших похождений настоящее удовольствие. Да и, если честно, я предпочитала бродить в одиночестве — тогда чувствуешь себя единственным островком бодрствующего сознания в огромном замке, погруженном в тишину, которая окутывает и баюкает его. Мне всегда казалось, что Хогвартс — почти живое существо, и ночью можно услышать, как он прислушивается к тебе. А если с ним подружиться, то он будет помогать: в самый нужный момент появляются темные ниши и тайные комнаты, когда надо спрятаться от завхоза; неожиданно натыкаешься на интереснейшие места; а иногда он приоткрывает свои тайны.

И у нас такое впечатление сложилось.

Я уже возвращалась назад, когда за очередным поворотом налетела на Мародеров. Как это я не услышала их шагов? Мы стояли с невероятно дурацкими выражениями на лицах и смотрели друг на друга. То есть у них были дурацкие выражения — себя-то я не видела, но подозреваю, что у меня было не лучше. В общем, стоим мы, молчим и смотрим: они четверо — на меня, я — на Сириуса. Я чуть опять не сбежала, поскольку почувствовала, что начинаю краснеть, но он вдруг улыбнулся, в его глазах заплясали веселые огоньки. Я тоже улыбнулась и с некоторым вызовом заявила:

— Привет, мальчики!

Ремус усмехнулся с таким видом, словно все понимает лучше всех.

Потому что так оно и было. А ты сомневалась?

— Ты что здесь делаешь так поздно? — невероятно нравоучительным тоном спросил Джеймс, обменявшись с Сириусом одним из их телепатических взглядов.

— То же, что и вы! — нахально ответила я, гордо вскинув голову.

Они вдруг расхохотались, а спустя секунду я к ним присоединилась. Наше веселье было прервано шаркающими шагами и зловещим мяуканьем. Мы на мгновение замерли, когда из-за поворота послышался ворчливый голос Филча:

— Вот я вас поймаю — никуда от меня не денетесь! Взяли моду — шастать после отбоя!

— Бежим! — выдохнул Сириус и, схватив меня за руку, рванул в противоположную от голоса сторону, остальные помчались за нами.

Мы неслись, как сумасшедшие, постоянно сворачивая в какие-то тайные ходы, о существовании половины из которых я даже не подозревала. А ведь думала, что хорошо знаю замок! От быстрого бега перехватывало дыхание, сердце готово было выскочить из груди, но азарт кружил голову, а необъяснимое ощущение, что меня приняли в компанию, заставляло чувствовать себя на седьмом небе.

Полная дама скорчила недовольную мину из-за того, что ее разбудили посреди ночи. Но когда Сириус очаровательно ей улыбнулся, сразу смягчилась. Я почувствовала, что начинаю ревновать к портрету. Дожили! Совсем ты рехнулась, Марлин — клинический случай.

Оказавшись в безопасности родной гостиной и отдышавшись, мы переглянулись и снова рассмеялись. Чувство сопричастности, того, что я «своя» для этих мальчишек, стало еще отчетливее.

Прощаясь, Сириус вдруг склонился и со средневековой галантностью поцеловал мне руку. Парни захихикали, а я наверняка покраснела до кончиков ушей и поспешила убежать к себе. В спальне я с блаженной улыбкой (сильно подозреваю, что страшно глупой) сползла спиной по двери и долго сидела, глядя в потолок. А потом подскочила и принялась будить Мэри: меня распирало от желания поделиться с кем-нибудь своим счастьем.

— Марлин, ты совсем того? — недовольно пробурчала Мэри, пытаясь скрыться от меня под одеялом. — Третий час ночи! Чего тебе не спится?

Бедная Мэри! Я ей как собрат по несчастью сочувствую: парни постоянно точно так же будили меня посреди ночи: «Рем, Рем, послушай! Ну, проснись же, Луни!»

Но от меня так просто не отделаешься. Поняв, что я не отстану, подруга с тяжелым вздохом села в кровати:

— Ну, рассказывай.

Рассказывала я долго, потому что от переполнявших меня бурных эмоций, получалось сбивчиво и непонятно. Впрочем, недовольство на лице Мэри быстро сменилось улыбкой.

— Рада за тебя, — она крепко обняла меня. — А теперь иди спать.

Но разве я могу спать в самый счастливый день в своей жизни? Или правильнее сказать — ночь?

19 ноября, суббота

Блаженствую. Вот уже скоро как целый месяц. Из-за этого совершенно забросила свой дневник. Какой дневник, когда я подружилась с Мародерами! Правда, я стала гораздо меньше общаться с Мэри. Но с другой стороны — она полностью погрузилась в свой роман с Дэвидом, так что не жалуется. Вроде бы. Про дневник я вспомнила после сегодняшнего весьма странного разговора.

Мы всей компанией (Мародеры, я и Лили) отправились в Хогсмид. По дороге, обрадовавшись первому снегу, покидались друг в друга снежками и, когда добрались до «Трех метел», были все мокрые и встрепанные. Но мадам Розмерта не обиделась, что мы ей полы заляпали, только усмехнулась и подмигнула.

И вот сидим мы, болтаем ни о чем, как вдруг я вспомнила осенний поход в Хогсмид. И решила развеять свои сомнения и недоумение. Говорю:

— Рем, а где ты свою собаку держишь?

О-о, это был невероятный разговор. Парни чуть не лопнули от сдерживаемого смеха, да я и сам с трудом оставался серьезным.

Сириус при этих словах почему-то поперхнулся сливочным пивом, поспешно отвернулся и закашлялся. Ремус недоуменно спросил:

— Какую собаку?

— Ну, как — какую? Здоровый такой черный пес, размером с небольшого медведя. Я в прошлый раз в Хогсмиде его встретила, пообщалась немного, а потом ты его позвал. Я точно помню, это твой голос был.

Теперь и Джеймс закашлялся, и в его кашле мне отчетливо послышалась попытка скрыть смех. Лили закусила губу и усиленно смотрела в окно, будто ничего не слышала. Питер хрюкнул, уткнувшись в свой стакан сливочного пива. Они явно что-то от меня скрывали... Ремус бросил странный взгляд на Сириуса, в его глазах мелькнула озорная искорка, и спокойно ответил:

— Ах, этот пес! Не знал, что он с тобой пообщаться успел, — и снова непонятный взгляд в сторону Сириуса, который продолжал делать вид, что не может откашляться. — А оленей ты случайно не встречала?

Ну, я ведь тоже Мародер, захотелось позабавиться — у Бродяги такое невероятное выражение лица было в тот момент!

У парней, кажется, началась настоящая истерика — они изо всех сил старались не расхохотаться, даже покраснели. У Лили тоже губы дрожали. Это была слишком странная реакция на мой вопрос.

— А разве олени здесь водятся?

— Один точно водится, — все тем же невозмутимым тоном заявил Ремус, в глазах у него при этом так и плясали чертики.

Я тогда только ресницами похлопала. И до сих пор не могу понять, что происходило. Что-то важное, доступное и понятное только им — это точно, но что?

— Ну, я не видела. Так что про собаку?

Еще один взгляд на друзей, губы Ремуса растянулись в лукавой усмешке:

— А он в Визжащей Хижине живет. Сама понимаешь, в Хогвартсе такого пса держать негде.

— Не могу больше! — простонал Джеймс и уткнулся лбом Лили в плечо, плечи его тряслись, как бывает, когда человек рыдает. Или хохочет.

Я склоняюсь ко второму варианту. Лили потрепала его по черным вихрам, но поведение своего парня никак не прокомментировала. Более того, она сама уже улыбалась до ушей. Сириус по-прежнему избегал смотреть на меня, зато бросил на Ремуса поистине убийственный взгляд.

Ага, блэковский убийственный взгляд — практически как у василиска.

Я строго оглядела их всех по очереди:

— Так. Я поняла, что вы что-то от меня скрываете. И я даже не буду спрашивать, что. Захотите — сами расскажете. Только не нужно надо мной насмехаться.

С твоей точки зрения это, наверное, действительно было обидно: ржут над чем-то, а над чем — непонятно. Да еще ничего толком объяснить не хотят.

— Никто над тобой не насмехается, — Сириус сразу стал серьезным. — Не обижайся, ладно? Я обязательно тебе расскажу, но не сейчас.

Он так умильно на меня смотрел — точь-в-точь обиженный щенок. Ну, как можно на этого человека сердиться? Я, конечно, сразу растаяла.

Но это не значит, что мое любопытство исчезло. Подождать, пока расскажет, как обещал, или попробовать разузнать самой?

И, конечно, остановилась на последнем варианте. Кто бы сомневался!

26 ноября, суббота

Надо мне составить сборник поговорок, повесить над кроватью и повторять каждый день перед сном. Я уже писала, что язык мой — враг мой? Теперь к моему арсеналу прибавилось «любопытство кошку сгубило». Загадочный черный пес не давал мне покоя, и я исподтишка наблюдала за ребятами, пытаясь заметить странности в их поведении. Заметила — на свою голову. Вчера вечером я засиделась в гостиной с «Маленькими женщинами» допоздна. Когда я начала понимать, что засыпаю и приходится перечитывать каждый абзац по нескольку раз, со стороны мальчишеских спален раздались тихие шаги. Кто мог выходить оттуда в такое время? Только Мародеры! Поняв, что это мой шанс, я соскользнула с кресла и затаилась так, чтобы меня не было видно, благо, в гостиной царил полумрак.

Три тени спустились почти бесшумно и выскользнули из гостиной. Сразу зашевелилось в голове: «Так, стоп. А почему их только трое? Где Ремус? Он, конечно, самый благоразумный в этой безбашенной компании, но, насколько я знаю, всегда участвовал в их вылазках».

Неужели это было полнолуние?

Мое любопытство разгорелось еще сильнее. Я поспешила за ними следом, стараясь держаться в отдалении и одновременно не потерять их. Довольно быстро до меня дошло, что они направляются на улицу. Ругнувшись с досады, я со всех ног бросилась обратно, чтобы надеть теплую мантию — на дворе декабрь, как ни как! Еще ни разу я так не бегала, боясь, что за это время они уйдут, и я их потеряю.

Обратно я неслась на последнем дыхании, сердце выскакивало из груди, и казалось, что добежать до выхода я уже не смогу. Конечно же, к тому времени их и след простыл! Я вертела головой, стоя рядом со входной дверью и пытаясь отдышаться. Ничего. Темнота и тишина. Только полная луна освещала школьный двор серебристым светом. Совершенно непонятно было где их теперь искать? От досады я притопнула ногой.

Тогда я попыталась рассудить логически. Куда могли пойти Мародеры ночью? Уж конечно, не по школьному двору погулять — чего они здесь не видели? В Хогсмид — тоже вряд ли. Оставался Запретный лес. А вот это было как раз в их стиле. Я невольно поежилась от этой мысли: Запретный лес ночью — бррр! Я люблю приключения, но не до такой степени. Некоторое время я нерешительно топталась, размышляя: продолжить свое исследование или вернуться в уютную теплую спальню? И все-таки любопытство пересилило. Вздохнув, я пошла вперед — на поиски приключений. Где, скажите на милость, были тогда мой разум и инстинкт самосохранения?

Вот именно! Лучше бы ты вернулась в спальню...

Когда я вступила в Запретный лес, стало по-настоящему жутко. Казалось, что он внимательно и далеко не доброжелательно ко мне присматривается. В этот-то момент я и начала осознавать все безумие своей затеи. Даже если мальчишки бродили там, как их было искать? Я дергалась от каждого шороха, но продолжала идти, пока не оказалась на небольшой полянке, залитой лунным светом. Зловеще скрипели на ветру деревья, и ни единой живой души не было вокруг. Нет, я — дура, и это не ругательство, а диагноз. Зачем меня туда понесло?

Я уже собиралась возвращаться, повернулась назад — и натолкнулась на взгляд горящих желтых глаз: передо мной стоял крупный серый волк и смотрел на меня с явным желанием пообедать. В следующее мгновение я вспомнила, что это Запретный лес и что сегодня полнолуние, и с отчаянной ясностью осознала: не волк — оборотень! Я оцепенела от ужаса, не в силах даже закричать. «Что делать, что делать, что делать?» — судорожно билось в голове. Бежать — не имело смысла: ведь он мог догнать меня в два прыжка. И на дерево забраться я бы не успела... Страшно было настолько, что отчаянно захотелось разрыдаться.

О черт! А вот об этом ребята мне ни слова не сказали... Ну, зачем тебя в лес понесло, ненормальная?!

Оборотень уже шагнул в мою сторону, как вдруг из леса выпрыгнул тот самый черный пес, загадку которого я так хотела разгадать. Он встал между мной и оборотнем и угрожающе зарычал. Тот в ответ оскалил зубы. Я попятилась. Следом за псом появился большой олень с ветвистыми рогами. Он встал рядом с псом и, наклонив голову, начал рогами подталкивать оборотня в лес. Тот явно не хотел уходить, но пес подключился, напрыгивая на него и таща чуть ли не за шкирку. Почему я просто стояла, наблюдая за этим представлением, вместо того, чтобы попытаться убежать, пока звери выясняют отношения? Сама не знаю. Они скрылись в чаще, но, едва я вышла из столбняка и подумала, что надо уносить ноги, пес вернулся. Он сердито гавкнул на меня, и в его лае мне отчетливо послышалось: «Что ты здесь делаешь, идиотка?!» Я виновато всхлипнула:

— Да знаю я, что глупая. Проводи меня в замок, а?

Пес фыркнул и, схватив зубами за рукав мантии, потащил прочь от поляны.

И только когда я оказалась в безопасности замка, а черный пес умчался обратно в лес, мне вспомнились слова Ремуса об олене. Пес и олень. «Один точно водится». Олень и пес. И оборотень. С которым оба явно знакомы. Что же происходит?

Утром, едва увидев меня в гостиной, Сириус оттащил меня в сторону и с непонятной яростью прошипел:

— Что ты делала вчера в Запретном лесу?!

Ярость-то как раз вполне понятная: ребята, поди, перепугались до полусмерти. Знал бы об этом, сам бы тебя прибил.

Сказать, что я удивилась, было бы сильным приуменьшением. Я поинтересовалась, откуда он знает, но он мой вопрос проигнорировал.

— Я жду ответа! — Сириус с такой силой стиснул мою руку, что я вскрикнула. Хватку он после этого ослабил, но злиться не перестал.

— Вас искала, — едва слышно призналась я, опустив голову.

Я снова почувствовала себя идиоткой, было невероятно стыдно за свой безрассудный поступок. А если бы пес с оленем не защитили меня? Даже подумать страшно. Словно в ответ на мои покаянные мысли Сириус воскликнул:

— Марлин, ты с ума сошла?! Ты понимаешь, что могла погибнуть?!

В его голосе слышался такой ужас, что я вскинула голову и снова посмотрела ему в лицо. Неужели он так испугался за меня? Едва вспыхнувшую радость поглотило раздражение. Они ведь тоже там были, а меня отчитывает!

— А вы не могли?

Сириус глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться.

— Мы — другое дело. Не спрашивай, почему, — он немного помолчал и устало добавил: — Марлин, пожалуйста. Обещай, что больше никогда туда не пойдешь одна. Особенно в полнолуние.

Я кивнула — в общем-то я и не рвалась повторять свой опыт. Но почему же он не хочет мне ничего толком объяснить? Сириус облегченно вздохнул и вдруг притянул меня к себе и крепко обнял, отчего все вопросы тут же вылетели у меня из головы.

— Вот и хорошо, — прошептал он мне в макушку. — Знала бы ты, как я испугался!

Значит, я все-таки небезразлична ему! Пожалуй, это открытие стоило пережитого вчера ужаса.

Ну, хоть что-то хорошее вышло из твоей авантюры...

2 декабря, пятница

Несколько дней я не разговаривала с Мародерами. Может, это глупо, но я обиделась. Почему они мне не доверяют? Они все по очереди — и Сириус чаще других — пытались поговорить со мной, но я усиленно избегала разговоров, да и встреч тоже. Делать это было довольно-таки нелегко, но у меня уже есть опыт. В последнее время я постоянно от него бегаю — это уже становится дурной традицией.

Чтобы не пересекаться вечером в гостиной, я каждый день допоздна сидела в библиотеке — не для того, чтобы заниматься, а потому что это единственное место, где их невозможно застать. Потом еще бродила по замку, и, как правило, к моему возвращению все расходились по спальням. Но в этот раз, едва зайдя, я услышала, как кто-то разговаривает. Затаившись в нише, начала прислушиваться. Начинаю чувствовать себя шпионкой.

Нда... вот что бывает, когда что-то скрываешь от любопытной девчонки. Сделать себе заметку.

— Сириус, расскажи ей, — усталый голос Ремуса. — Сил уже нет на вас смотреть!

— Ты уверен? — в голосе Сириуса непонятное беспокойство.

— Уверен. Я не хочу, чтобы ты был несчастен из-за меня.

— Не выдумывай, Луни, ты тут совершенно ни при чем.

Да, конечно, совсем ни при чем! Бродяга в своем репертуаре.

Луни? Из-за этого обращения жутко захотелось дослушать до конца и все узнать хоть таким образом. Но, вспомнив, чем закончилось мое любопытство в прошлый раз, я все-таки вышла. Парни вздрогнули при моем появлении и переглянулись. Ремус кивнул мне, выразительно посмотрел на Сириуса и молча поднялся наверх. Я тоже хотела уйти к себе, но Сириус схватил меня за руку.

— Марлин, надо поговорить.

Я дернула руку, впрочем, не очень сильно — так, для очистки совести. На самом деле мне сразу расхотелось убегать, но надо же держать лицо! Посмотрела на него самым своим мрачным взглядом, чтобы он почувствовал свою вину, и, всем своим видом демонстрируя, насколько сильно я обижена, снисходительно бросила:

— Ну, говори.

Сириус помолчал, глядя в сторону. Наверное, собирался с мыслями.

— Только не убивай меня сразу, ладно?

— А как тебя убивать — постепенно? — машинально съехидничала я, одновременно пытаясь понять, что может последовать за столь многообещающим вступлением.

Он усмехнулся, отступил на шаг, огляделся вокруг — как я теперь понимаю, проверял, нет ли кого поблизости, — мгновение, и... передо мной стоял громадный черный пес. Я даже рот открыла от изумления. Он — анимаг? Даже не закончив школу?! И тут меня осенило... Нет, ну не паразит?!

— Постой-ка... Так это ты был тогда в Хогсмиде?!

Перекинулся обратно, кивнул.

— Ты... ты... да как ты посмел?! — от возмущения я чуть ли не заикалась.

— Прости. Я не думал, что ты начнешь изливать душу. Просто ты тогда была такой грустной — хотелось утешить.

Не нашлась, что на это сказать: меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я была возмущена: мои откровения не предназначались для него, и он не имел права подслушивать. С другой, испытывала дикий восторг: он беспокоился обо мне!

Видимо от бурных эмоций и шока соображала я медленно — и про свою недавнюю прогулку по Запретному лесу поняла не сразу. На мой подозрительный вопрос о том, не он ли спас меня в лесу, Сириус снова кивнул, глядя на меня с непонятной тревогой. Тогда я продолжила допрос:

— А олень? Он тоже анимаг... Джеймс?

— Ты догадливая, — Сириус улыбнулся.

Оставалось выяснить последнее. Отчетливо помню, как от нарастающего ужаса сердце почти перестало биться, и похолодели руки. Тихо-тихо, будто это что-то могло изменить, я спросила:

— Кто оборотень?

— Ремус.

Такой краткий ответ, но сколько в нем было боли и переживания за друга! Мне стало невероятно жалко несчастного Ремуса — как же он живет с такой ношей? И все, что я могла, это только тихо вздохнуть:

— Бедный...

— Спасибо, Марлин.

Правда, спасибо тебе, Марлин. Это так редко встречается.

Это было сказано так серьезно и с такой глубокой благодарностью, что у меня слезы выступили. Я сердито заморгала, пытаясь их скрыть: терпеть не могу, когда меня видят плачущей. А потом Сириус поведал мне самую удивительную историю о дружбе, какую я когда-либо слышала.

Ни у кого на свете не было таких друзей, как у меня. Почему же ушли они так рано?!

Если бы я уже не любила его всем сердцем, то непременно полюбила бы в этот момент. Просто нет слов, чтобы описать все, что я почувствовала тогда и что чувствую до сих пор. Какие же они замечательные! И Сириус лучше всех!

23 декабря, пятница

Мы разъехались на каникулы по домам. Как ни соскучилась я по семье, расставаться с друзьями страшно не хотелось. Ладно — расставаться с Сириусом не хотелось. Прощаясь, он под сдержанные смешки ребят, усиленно смотревших в другую сторону, быстро поцеловал меня в щеку и ушел с Джимом.

Ну, это правда было смешно: Сириус Блэк, которому девушки на каждом шагу на шею вешаются, робеет перед одной из них!

Это было непередаваемое ощущение. Меня! Поцеловал! Сириус! Пусть даже в щеку... Я пошевелиться боялась, чтобы не разрушить это чувство, и я так и осталась стоять, глядя ему вслед с наверняка идиотской улыбкой на лице, прижав руку к щеке, на которой горел поцелуй, пока меня не окликнул папа:

— Марлин, кто это?

— Сириус, — вздохнула я, все так же мечтательно глядя в пространство.

Ох и дурочкой, поди, выглядела... Ехидная реплика Майкла это только подтверждает:

— И Марлин втрескалась в него по уши.

Я очень люблю своего брата, но иногда он бывает просто невыносим. Вот как тогда. Я чудовищно покраснела. Честно — готова была провалиться сквозь землю от стыда: и из-за его слов, и из-за того, что так по-дурацки себя вела. Чтобы скрыть свое смущение и заодно проучить бестактного братца, я отвесила ему хороший подзатыльник, на что он тут же завопил:

— Уй! Больно же! За что?!

— За длинный язык!

Ну, правда — что ему стоило промолчать?! Обязательно надо вставить свои ценные комментарии!

Брат у тебя был забавный! Очень на тебя похож, кстати. Был.

Мама, обняв Майка за плечи, что-то ему зашептала. Он насупился, но больше ничего не сказал.

Дома, когда я разбирала вещи, мама заглянула ко мне в комнату и устроила настоящий допрос. Впрочем, я не возражала: я всегда любила такие разговоры с ней по душам. После них все сразу становится понятнее и проще.

— Ты встречаешься с этим мальчиком? — начала она без предисловий.

— Если бы... — вздохнула я и сразу же подумала: «Да, мечтать не вредно». — Нет, мы только друзья.

Мама хмыкнула, немного помолчала, внимательно меня разглядывая, и с лукавым блеском в глазах заявила:

— Вообще-то, на друзей так не смотрят.

Я только озадаченно моргнула, пытаясь понять, что она имела в виду.

— Он на тебя смотрел так, как может смотреть только влюбленный парень. Так на меня смотрел твой отец.

— Правда? — я не смела поверить своему счастью: ведь так не бывает! Но, с другой стороны, мама никогда не ошибалась. Однако тогда возникал резонный вопрос: — Но почему он молчит? Он же знает...

Ага, очень я понятно выразилась! Неудивительно, что мама была в полном недоумении и попросила рассказать подробнее.

Я и рассказала, умолчав, конечно, про анимагов и оборотня. Некоторое время мама обдумывала услышанное, после чего произнесла:

— Могу предположить, что он боится ошибиться в тебе. Он — красивый мальчик. Девочки, наверное, за ним табунами ходят...

— Не то слово! — знала бы ты, мамочка, как эти табуны меня раздражают...

— Вот. А в таких случаях большинство видит только привлекательную внешность и совершенно не интересуется самим человеком. Возможно даже, у него был отрицательный опыт в этом отношении. Скажем, ему нравилась какая-нибудь девочка, он думал, что ей интересен он сам, а выяснилось, что ее привлекала только яркая внешность. Или еще хуже. Ты говорила: он знатен и богат — такие вещи тоже могут привлекать. А это очень обидно, когда тебя любят не самого по себе, а за такие вот поверхностные качества. Обжегшись же на молоке, дуют на воду.

Мудрая у тебя мама, однако: ведь так оно и было на самом деле.

О таком варианте до маминых слов я даже не задумывалась.

— И что мне делать? — у меня возникло ощущение, что я в тупике, и я растеряно посмотрела на маму.

— А ты уверена, что на самом деле любишь его? — с нажимом спросила она, введя меня в ступор.

Умеет моя мама так поставить вопрос, что даже если до того я была убеждена в чем-то на сто процентов, начинаю сомневаться. Я задумалась, пытаясь разобраться в своих чувствах. И через некоторое время решила:

— Уверена. То есть, вначале мне, может, понравилась именно внешность. Но сейчас я бы не перестала его любить, как бы он ни выглядел.

Мама улыбнулась, как будто заранее знала, что я скажу именно так.

— Тогда тебе надо убедить в этом его. Если правда любишь, сердце подскажет тебе, что делать.

Она еще немного посидела, глядя в окно, за которым пушистыми хлопьями падал снег, а потом со словами: «Спускайся ужинать, дорогая, мы ждем тебя», — встала.

— Мам? — позвала я, когда она уже закрывала дверь. — Спасибо.

Она улыбнулась и ушла.

У меня самая лучшая на свете мама, уже не в первый раз в этом убеждаюсь. А еще теперь на все каникулы у меня есть тема для размышлений. Сердце подскажет? А вдруг я как-то не так пойму эту подсказку — ошибусь и только все испорчу? И что вообще оно должно мне подсказать?

Спать пора. Вот только, боюсь, не усну.

10 января, вторник

Вчера мы наконец-то вернулись в Хогвартс. Конечно, грустно было расставаться с семьей, но я ужасно соскучилась по друзьям. Вот так вот и живу: в школе скучаю по родителям и брату, дома — по друзьям.

Забравшись в поезд, я отправилась на поиски Мародеров. Мне до дрожи не терпелось снова их увидеть. Но меня нашли раньше.

— Привет, Марлин, — раздался сзади голос Сириуса, и на секунду я забыла, как дышать.

Как же я по нему соскучилась! Он улыбался мне так тепло, что я дар речи потеряла и только кивала, как китайский болванчик, с трудом подавив желание броситься ему на шею и обнять крепко-крепко. Ха, представляю себе выражение его лица, если бы я так сделала!

— Пошли к нам, — предложил он.

Я опять закивала, на этот раз еще энергичнее.

— Тебя на каникулах заколдовали, и ты говорить разучилась? — иронично изумился Сириус.

От его слов все смущение моментально исчезло, стало смешно и легко. Я фыркнула, для порядка шлепнула его по плечу — мол, чего издеваешься?

В купе Мародеры приветствовали меня радостными криками. Но вот чего я не ожидала, так это того, что там уже сидела Мэри. Поймав мой озадаченный взгляд, она весело пожала плечами.

Возвращение в школу отметили посиделками в гостиной до поздней ночи, благо Мародеры обеспечили собрание добытыми на кухне пирогами и сладостями. А также сливочным пивом, которое неизвестно, где взяли. Не на кухне же, в самом деле: вряд ли эльфы были столь любезны, чтобы снабжать их подобными напитками. Впрочем, чему тут удивляться — эти что угодно достанут!

А сегодня, видимо, чтобы и учителями наше возвращение не осталось незамеченным, эти балбесы великовозрастные на чарах заколдовали мелок: вместо того, чтобы писать на доске формулы заклинаний, он начал выводить частушки. Да еще и скрипел при этом так, будто мелодию напевал. Класс лежал на столах от хохота. Кое-кто даже и под столами. Лили пронзала виновников убийственными взглядами, но губы у нее дрожали — явно изо всех сил старалась не засмеяться. Уверена, профессор Флитвик без труда мог бы вернуть мелок к нормальному состоянию, но почему-то довольно долго этого не делал, тихонько посмеиваясь. Складывается впечатление, что большинство выходок сходит им с рук просто потому, что учителя любят их за выдающиеся способности.

Вот! Мне тоже это в голову приходило!

В общем, весело мы встретили новый год. Надеюсь, так же весело и проживем.

28 января суббота

Ходили вчера смотреть матч Слизерин-Равенкло. Парни — в целях изучения стратегии противника, а мы — просто за компанию. Хотя мне лично всегда нравилось наблюдать за игрой, безотносительно к тому, кто играет. Болели, конечно же, за Равенкло, исключительно в пику Слизерину. Эта традиционная вражда все чаще кажется мне смешной и какой-то детской.

Кстати, в слизеринской команде играет брат Сириуса. Они, правда, не общаются, с тех пор как Сириус сбежал из дома, но я же видела, как он следил за игрой: только на Регулуса и смотрел. Как бы он ни делал вид, что ему все равно, но ему очень тяжело дался разрыв с семьей. И брата он по-прежнему любит... родителей где-то в глубине души, наверное, тоже. Если бы я только могла избавить его от боли, отвести рукой все беды...

К слову сказать, играл Регулус великолепно, чем Сириус был чрезвычайно доволен. Гордится им.

После матча, когда мы шумной веселой толпой шли обратно в замок, у раздевалок наткнулись на Регулуса, явно поджидавшего брата. А ведь до сих пор делал вид, что того в природе не существует! Сириус махнул нам, чтобы не ждали, и вернулся с Регулусом на опустевший стадион.

В гостиной я притворялась, будто участвую в общем разговоре, в нужных местах кивала и улыбалась, даже что-то говорила, но все мои мысли были сосредоточены на том, о чем Сириус говорит с братом. Время шло, а он все не возвращался. Сколько ж можно было разговаривать?! Джеймс тоже начинал беспокоиться, даже порывался пойти искать друга по замку, но Лили его остановила. Джеймс уговорился с трудом — он вообще никогда не мог долго сидеть на месте, тем более с нервами на пределе.

Сириус появился поздним вечером, когда мы все уже готовы были броситься его искать. Выражение лица у него было такое... Что же у него там с братом случилось, подумала я. То, что причина именно в Регулусе, я даже не сомневалась. В ответ на наши вопросительные взгляды он состроил недоуменную физиономию — мол, вы о чем? Ну, конечно, у великолепного мистера Блэка всегда все в порядке! Парни переглянулись, обреченно вздохнув, но настаивать не стали — знают, что бесполезно, когда он в таком настроении. Только Лили хотела что-то сказать, но Джеймс наступил ей на ногу, и она замолчала, удивленно посмотрев на него. Отсутствие расспросов Сириус встретил с ясно читаемой благодарностью. А я, повинуясь внезапному импульсу, не успев подумать, что делаю, подошла и крепко обняла его, едва слышно прошептав:

— Мы с тобой, Сириус. И всегда будем.

Он обнял меня в ответ, наверное, чисто машинально, и я почувствовала, как его губы коснулись моей макушки. Не будь он в таком раздрае, я бы была бесконечно счастлива. Но, кажется, мой порыв был верным шагом: напряжение, сковывавшее Сириуса, отступило. Он немного отстранил меня, взяв за плечи, и со слабой улыбкой тихо произнес:

— Спасибо, Марлин.

Это и было то, о чем говорила тебе мама — что сердце подскажет, что делать.

Я только головой мотнула. Какие благодарности? Для тебя я сделаю, что угодно. На мгновение — одно бесконечное и слишком короткое мгновение — мне показалось, что он хотел меня поцеловать. Но в следующую секунду наваждение пропало, и, отпустив меня, он присоединился к друзьям. Которые все это время наблюдали за нами, практически не дыша. Когда Сириус сел рядом с ними, Джеймс усмехнулся, Ремус страдальчески возвел очи горе, Питер с преувеличенным интересом уставился в окно, а Лили разочарованно вздохнула. Любопытная реакция... Что, все уже в курсе? Я почувствовала, что краснею, и поспешно отвернулась к окну.

А ты как думала? Конечно, в курсе. С нетерпением ждали развития событий и делали ставки.

Ночью я долго не могла заснуть, поскольку мне не давала покоя мысль о том, что же все-таки произошло? В темной гостиной, освещаемой лишь огнем в камине, я появилась одновременно с Джеймсом. К счастью, он меня не видел, поскольку все его внимание было сосредоточено на том, кто сидел на подоконнике, уткнувшись лицом в колени. На Сириусе. Я замерла, не зная, что делать. Джеймс, судя по всему, пребывал в похожем состоянии. И только тогда я заметила, что плечи Сириуса вздрагивали. Он плакал! Ни разу я еще подобного не видела. Мне стало совсем паршиво. Джеймс принял решение раньше меня: он окликнул друга и спустился к нему. Тот был, наверное, в ужасе, что его застали в минуту слабости, но поскольку это был родной, надежный Джим, успокоился. Думаю, эти двое не то что ничего друг от друга не скрывают, но и не смогли бы скрыть, даже если бы захотели. Они понимают друг друга буквально с полувзгляда. Бывало, я этому завидовала.

Джеймс с Сириусом о чем-то тихонько заговорили, и я осторожно спустилась — так, чтобы не привлечь их внимание. То, что я услышала, заставило меня похолодеть: Регулус — Пожиратель смерти! Он ведь мальчишка совсем!

— Джим, он ведь мальчишка совсем! Они уже детей к себе берут! — с отчаянием произнес Сириус, и я вздрогнула от такого совпадения.

Мы уже мыслим одинаково?

Хотелось разрыдаться от бессилия. Ему плохо, ему больно, а я ничем, ничем не могу помочь! Парни вскоре поднялись к себе, а я долго еще сидела в темноте, думая, что делать. Ничего не придумывалось.

Регулус, Регулус...

Зато Джеймс здорово сообразил: свистопляску с бегающей посудой и поющими чашками на завтраке я долго не забуду. Цели своей он достиг: Сириус повеселел и оживился, чему мы все тихо радовались.

Сохатый всегда лучше всех знал, что надо делать, чтобы привести Бродягу в чувство.

Ночь с 9 на 10 февраля, с четверга на пятницу

Глубокая ночь, за окном мерцают звезды, и светит месяц. В нашей спальне тишина и темнота, только едва-едва слышится размеренное дыхание спящих девчонок. А я никак не могу уснуть. Неужели возможно такое счастье? Но все по порядку.

Сегодня, точнее уже вчера, был мой день рождения. По этому поводу я с утра была в прекрасном настроении, которое подарки от Мэри и Лили только улучшили.

Правда, немного огорчило то, что куда-то пропали Мародеры: их не было даже на завтраке. Лили на все вопросы отнекивалась, загадочно улыбалась и ловко переводила разговор на другую тему. Когда же я особенно на нее насела, шутливо возмутилась:

— Отстань, Марлин! Это сюрприз — потерпи немного!

Зато какой сюрприз! Тебе ж понравилось, правда?

Естественно, мое любопытство после этого только возросло, но пришлось смириться: Лили молчала, как партизан на допросе у Волдеморта. Что не мешало мне каждый раз нервно оборачиваться, стоило кому-нибудь зайти в гостиную.

Они появились на обеде. Спокойно уселись рядом с нами и, как ни в чем ни бывало, принялись есть. Но выражения лиц у всех четверых были столь многообещающими, что у меня сразу пропал аппетит.

— Ешь, Марлин, — невозмутимо посоветовал Сириус, — проголодаешься до вечера.

Я бросила на него умоляющий взгляд, но он только тихонько засмеялся, качнув головой. Вздохнув, принялась за еду, решив, что чем быстрее мы с этим покончим, тем быстрее я все узнаю.

Когда все насытились, Сириус встал и, отвесив мне церемонный поклон, спросил:

— Прекрасная леди, не соблаговолите ли вы составить мне компанию в прогулке у озера?

Хихикнув, я приняла игру: сделала книксен и чопорно ответила:

— Буду рада, сэр.

Женская половина Хогвартса смотрела на меня, я уверена, с откровенной завистью. Но мне было уже все равно. В голове осталась только одна мысль: неужели это то, что я думаю — Сириус приглашает меня на свидание? Или это все-таки дружеская прогулка?

Погода стояла чудесная: снег блестел и переливался в ярком солнечном свете. Некоторое время мы просто шли молча, пока не оказались под вязом, довольно далеко от замка. Там Сириус остановился, посмотрел мне прямо в глаза, отчего у меня привычно перехватило дыхание, и с легкой улыбкой заявил:

— Марлин, поздравляю тебя с днем рождения!

С этими словами он протянул мне полупрозрачный голубоватый цветок. Я замерла, не в силах поверить глазам. Об ивериях — или, как их еще называют, цветах влюбленных — я прежде только читала. Легенда гласила, что эти цветы способны обнаруживать истинную любовь. Но были они столь редки, что многие не верили в их существование. Где же Сириус сумел раздобыть иверию? И... подобный дар мог значить только одно. Вот только Сириус мог столь неординарным способом признаться в любви!

Угу, поднять друзей ни свет ни заря и потащить их в Запретный лес с криком: «Парни, мы срочно должны найти иверии!», — на это тоже только Бродяга способен. Хотя нет, если подумать, Сохатый и не на такое способен... был...

Осознав, что я слишком долго не реагирую, я взяла цветок. Он вспыхнул радугой в моей руке. Боясь поверить тому, что в одночасье сбылись все мои самые смелые мечты, я подняла на него сияющий взгляд. Его синие глаза вспыхнули мне навстречу точно таким же счастьем. А потом... он поцеловал меня, и я полностью потеряла связь с реальностью. Я не раз пыталась представить раньше, как оно будет, но столь волшебных ощущений не ожидала. Не-о-пи-су-е-мо!!!!

— Я люблю тебя, Марлин, — прошептал Сириус, ласково проведя пальцами по моей щеке.

— И я люблю тебя, — я уютно устроилась в его объятиях, испытывая иррациональное чувство, что иначе и быть не могло. Будто и не я столько времени терзалась и сомневалась.

Про ужин мы благополучно забыли, но Сириус заявил, что не может допустить, чтобы я осталась голодной. Он привел меня на восьмой этаж, где посреди совершенно пустого коридора, после того как он несколько раз прошел взад-вперед вдоль стены, появилась дверь. Я даже глаза протерла, проверяя, не померещилось ли. Сириус засмеялся, заметив мою реакцию, и потянул внутрь. За дверью обнаружилась комната, освещаемая лишь двумя свечами на круглом столике, накрытом на двоих.

— Что это? — спросила я, с любопытством оглядываясь: там было очень уютно и красиво.

— Выручай-комната, — довольно сообщил Сириус. — Она появляется, когда очень нужна, и выглядит так, как тебе надо.

Поняла, что очень мало еще знаю о Хогвартсе.

То ли еще будет! Связалась с Мародерами... пеняй на себя!

Это было так волшебно, романтично, необыкновенно... До сих пор я даже не подозревала, что можно быть настолько счастливой. Хочется петь, кричать, прыгать до потолка. Кажется, что у меня выросли крылья и для меня нет невозможного. Даже страшно становится: а не придется ли мне заплатить за это счастье? Нет, не буду об этом думать!

Пришлось...

14 февраля, вторник

Это был самый ужасный Валентинов день за всю мою жизнь. А ведь должно было быть совсем наоборот! Все это время я наслаждалась своим неожиданным счастьем и напрочь забыла про многочисленных менее удачливых соперниц. Но они, как выяснилось, не забыли и не собирались сдаваться.

Начиналось-то все просто прекрасно. Проснувшись утром, оттого что совершенно по-весеннему яркое солнце светило мне прямо в глаза, я обнаружила на тумбочке рядом с кроватью красную розу и коробку конфет. Задалась вопросом: когда Сириус успел изучить мои вкусы? И розы, как это ни банально, мои любимые цветы. И шоколад — любимое лакомство.

А он тоже за тобой наблюдал — не все ж тебе.

Но это было еще не все: конфеты оказались с секретом. Стоило мне поднять крышку коробки, как шоколадные ракушки раскрыли створки, а внутри лежали жемчужины (то есть не настоящие жемчужины — орешки, но они были очень похожи). На каждой красовалась золотистая буква, и все вместе складывалось в слова «я люблю тебя». Я любовалась на это чудо и думала, что в жизни не смогу их съесть (потому что жалко), как вдруг внизу рядом с моей кроватью кто-то тоненько заскулил, а потом и затявкал. Подпрыгнув от неожиданности, я посмотрела на пол и обнаружила там щенка спаниеля в коробке. Он стучал хвостом и умильно смотрел на меня. И он был угольно-черный. До сих пор была уверена, что спаниели такими не бывают, во всяком случае, я таких не встречала.

У Бродяги все бывает, не раз убеждался, что для него нет ничего невозможного... не было...

Так мы и смотрели друг на друга, пока не проснулись остальные девочки, тоже получившие подарки от своих кавалеров. Но мой щенок был вне конкуренции! Записку, спрятанную под ошейником, первой заметила Мэри и, не спрашивая разрешения, тут же прочитала вслух:

— «Пусть этот щенок напоминает тебе обо мне, даже когда мы будем далеко друг от друга».

Девчонки решили, что это очень романтично, и только мы с Лили поняли шутку и, глянув друг на друга, расхохотались.

— Лили, посмотри, тебе случайно олененка не подарили? — выдавила я сквозь смех.

Лили только головой помотала — говорить она была не в состоянии. Остальные смотрели на нас в недоумении, не в силах понять столь бурного веселья. Пока Мэри не начала допрос с пристрастием, я подхватила свой живой подарок на руки и сбежала из комнаты, решив объяснения оставить Лили: у нее это лучше получается.

Гостиная была еще пуста — в такую рань сюда спускаются только ненормальные вроде меня — и я забралась на подоконник, посадив щенка себе на колени. После некоторых колебаний решила назвать его Черныш.

Пока сидела в одиночестве, думала, понравился ли Сириусу мой подарок. Я подарила ему волшебную игрушку-обезьянку. Кроме того, что она выделывала всяческие смешные фокусы, прямо как живая, она могла быть полезной в мелких поручениях — там, принести что-нибудь, достать...

На улице парадоксальным образом одновременно светило солнце и падал снег. Снежинки, плавно опускаясь на землю, сверкали и переливались в солнечных лучах. Я так увлеклась этим зрелищем, что не заметила, как Мародеры спустились в гостиную. Когда Сириус подошел ко мне и поцеловал в висок, я аж подпрыгнула, едва не свалившись с подоконника. Парни заржали, а я надулась — не всерьез, конечно: так, для порядка. Тем временем, они заметили Черныша у меня на коленях, и Джим многозначительным тоном выдал:

— Оу, Бродяга, не знал, что ваши отношения зашли столь далеко...

Я жутко смутилась и покраснела до кончиков ушей. Вот как ему не стыдно такие намеки делать?! Хотя о чем я вообще? Какой стыд?..

Сириус дал другу подзатыльник и ехидно ответил:

— Кое-кто уже рога успел заиметь, но я ж молчу.

— Это ты-то молчишь? — скептически хмыкнул Ремус.

Действительно: чья бы корова мычала...

Джеймс попытался вернуть подзатыльник, но не слишком в этом преуспел. Я почувствовала себя отомщенной. Они начали гоняться друг за другом, Ремус с Питером, смеясь, делали ставки.

Мы, наверное, долго могли бы развлекаться таким образом, если бы подошедшие Лили и Мэри не заявили, что умирают от голода. Щенка пришлось отнести обратно в спальню. Он так жалобно скулил, не желая оставаться один, что я долго не могла уйти. Но не могу же я брать его с собой на уроки.

— Спасибо, — шепнула я Сириусу, когда мы шли в Большой зал. — Он очаровательный. Я назвала его Чернышом.

Сириус усмехнулся и загадочно заявил:

— Боюсь, к вечеру ты обнаружишь, что это не совсем подходящая кличка.

Но как я ни пыталась выяснить, что он имел в виду, он отмалчивался, загадочно улыбаясь. Все, что я смогла из него вытянуть, было:

— Потерпи — сама увидишь.

Вот ведь упертый! Тогда я поинтересовалась, понравился ли ему мой подарок. Сириус кивнул:

— Шикарная игрушка, радость моя... на тебя похожа.

Я возмущенно пихнула его в бок, хотя некое рациональное зерно в его словах было. Но все равно: нечего надо мной издеваться!

Думаю, на этот раз Джеймс почувствовал себя отомщенным. Во всяком случае, его ехидная усмешка была очень многозначительной.

Кошмар начался за завтраком. Мы спокойно ели и болтали, когда Сириус вдруг с невероятно дурацким восхищением на лице уставился на Джулию Риверс, и мечтательно спросил:

— Джим, правда, она необыкновенная?

А на недоуменный вопрос Джеймса вздохнул:

— Джулия.

Это потом я поняла, что кое-то больно умный подлил ему приворотного зелья, а в тот момент застыла, как громом пораженная. Убить его на месте мне помешало только состояние глубочайшего шока.

Бедная! Представляю себе твои чувства в этот момент!

Джеймс с Ремусом переглянулись и страдальчески возвели глаза к потолку, Питер тихонько пробормотал:

— Опять!

Видимо заметив мою потрясенную физиономию, Джеймс легонько встряхнул меня за плечи:

— Марлин, спокойно! Дыши глубже: это всего лишь приворотное зелье. Сириуса постоянно им кто-нибудь травит. Привыкай.

Слова Джеймса постепенно дошли до сознания, обида и отчаяние сменились дикой яростью. Я резко развернулась к сияющей, как начищенный галеон, Джулии и, сощурившись, прожгла ее убийственным взглядом в надежде, что она поймет, что со мной опасно ссориться. Но она нахально проигнорировала намек: приподняла брови и пожала плечами, всем своим видом демонстрируя триумф. Это было уже слишком для моего терпения, и так-то не больно большого. Тихонько зарычав, я начала доставать палочку.

Джеймс тем временем ловко выудил у Сириуса из кармана какой-то пузырек и заставил его выпить. Дебильное обожание, направленное на Джулию, сменилось на его лице облегчением, потом тревогой, когда он взглянул на меня. Ну, понятно: представлял, небось, как это со стороны выглядит, и боялся моей реакции. Я поспешила его успокоить, улыбнувшись и сжав его руку: он-то тут был совсем ни при чем. Убедившись, что я не злюсь, Сириус пробормотал с обреченным вздохом:

— Как же они меня все достали!

Ребята хихикнули, но посмотрели с сочувствием.

На самом деле достали. Даже нас. Что уж о Бродяге говорить!

— И давно ты носишь с собой противоядие от приворотного? — поинтересовалась я.

— С четвертого курса, — ответил вместо Сириуса Ремус. — Когда в конец очумевшие поклонницы чуть с ума его не свели, подлив одновременно пять или шесть приворотных.

А вот этого я не знала. К счастью, наверное. Я была настолько ошеломлена, что не нашлась, что ответить, только головой помотала. Никогда раньше не думала, что будет, если выпить приворотное сразу от нескольких человек. Наверное, ощущение, что тебя изнутри на части разрывает.

Это был настоящий кошмар — Дамблдор уже собирался Сириуса в Мунго отправлять. До сих пор помню, как мы тогда перепугались.

А еще я впервые задумалась о том, что быть красивым, оказывается, не так уж и радостно. Эти мысли вызывали одновременно острую жалость к Сириусу и еще большую злость на девчонок: раньше-то я злилась из-за себя, а теперь из-за любимого, а это большая разница. Дуры ненормальные! Неужели они не понимают, что нельзя получить любовь таким способом?!

Я просто не могла этого так оставить, чтобы они и дальше продолжали мучить Сириуса, а потому направилась к отчетливо скрипнувшей зубами Джулии. Ребята пытались меня остановить, но не преуспели в этом. Если я что-то решила, то никто меня не отговорит.

— Вот что, Риверс, — процедила я, нависнув над ней и приставив к ее шее палочку, — еще раз сделаешь что-нибудь подобное — и тебе не жить! Это я тебе обещаю!

Оглядев девчонок, которые, замерев, наблюдали за нашими разборками, я добавила:

— Всех касается!

Должны же они были, в конце концов, понять, что им ничего не светит! Похоже, мое выступление произвело нужное впечатление: никто и не пикнул в ответ. Правда, когда я отвернулась, мне в спину раздалось раздраженное шипение:

— Думаешь, я испугалась тебя, МакКиннон?

Но я не стала обращать внимание на упрямую Риверс. Можно подумать, я хотела, чтобы она испугалась. Я хотела всего лишь, чтобы она немножко головой подумала и перестала вести себя, как идиотка.

Сириус наблюдал за действом, явно забавляясь — глаза у него прямо-таки сияли — а когда я снова села рядом с ним, поцеловал на глазах у всех. Долго и со вкусом. Если в первый момент я и пыталась отстраниться — терпеть не могу такие демонстрации при посторонних — то очень скоро забыла о своих принципах: я совершенно не способна ему сопротивляться. По залу пролетел шепоток. К нашему столу тут же подлетела возмущенная МакГонагалл:

— Мистер Блэк! Мисс МакКиннон! Что вы себе позволяете?!

Сириус нахально улыбнулся, не выражая ни малейшего раскаяния:

— Извините, профессор, но до некоторых по-другому не доходит.

Выразительный взгляд в сторону надувшейся Джулии, и — вот странность — МакГонагалл едва заметно усмехнулась и даже баллов с нас не сняла. Но тут же поджала губы и с прежней суровостью отрезала:

— Тем не менее, надеюсь, больше этого не повторится!

Я едва подавила желание протереть глаза — не померещилась ли мне ее усмешка?

У меня часто складывалось впечатление, что, отчитывая нас за шалости, МакГонагалл в глубине души забавлялась.

Мало того, что мое прекрасное утреннее настроение было безнадежно испорчено, так на этом история не закончилась. Уроки прошли более-менее спокойно, если не считать постоянно сыпавшиеся на Сириуса валентинки. Но он сжигал их на подлете, и я решила их не замечать.

После чар, которые были у нас последним уроком, профессор Флитвик задержал меня, чтобы поговорить о моей выпускной курсовой. И дернуло же меня сказать Сириусу, чтобы не ждал! Хотела — как лучше, получилось — как всегда. Я возвращалась в гриффиндорскую башню после разговора с профессором, когда в одном из коридоров мне перегородила дорогу шайка (по другому не скажешь) девчонок во главе со злющей, как черт, Риверс.

— Торопишься, МакКиннон? — язвительно спросила эта последняя, крутя в пальцах палочку.

Я огрызнулась, одновременно нащупывая в кармане свою: сразу стало понятно, что добром это не кончится.

— Утром ты изволила угрожать мне... — Риверс нехорошо сощурилась, и ее кодла довольно захихикала.

Честное слово, мне стало ее жаль: несчастная ведь, страдает! Злость после ее утренней выходки к тому моменту пропала окончательно, и я попыталась разрешить наш конфликт миром, воззвав к ее разуму:

— Ну, что ты как маленькая, Джулия? Неужели ты серьезно веришь, что таким образом сможешь завоевать его симпатию?

Увы, мои слова произвели совсем не тот эффект, на который я рассчитывала. Вся ехидная небрежность моментально слетела с Джулии, и она стала похожа на разъяренную фурию. Заявила, что меня это не касается и что Сириус мне не принадлежит. Нет, ну надо такое выдать! Как будто человек вообще может кому-то принадлежать! Изо всех сил, стараясь сохранить спокойствие (хотя она уже начала меня изрядно нервировать), я возразила:

— Нет, не принадлежит. Просто он меня любит.

Сейчас вот думаю, что зря я это сказала: от этих слов Риверс окончательно свихнулась и запустила в меня каким-то заклятием, которое я удачно отбила. Увы, Джулия была не одна, и как бы хорошо я ни умела защищаться, справиться со всеми не смогла.

В итоге я очнулась в Больничном крыле. Едва придя в себя, я услышала, как мадам Помфри возмущенно выговаривает:

— С животными нельзя. Мистер Блэк, да что ж это такое! Вы меня слышите вообще?!

И в ответ умоляющий голос Сириуса:

— Ну, пожалуйста, мадам Помфри! Это не простое животное...

— Волшебное что ли? — в голосе медсестры звучала усмешка.

Я уже приготовилась повеселиться, но препирательства закончились быстро: Сириусу еще ни одна женщина отказать не могла.

Это точно!

Первым в поле моего зрения появился Черныш — с радостным лаем он принялся подпрыгивать рядом с кроватью — слишком маленький, чтобы забраться на нее. Но это был совершенно другой щенок! С изумлением, граничащим с шоком, я обнаружила, что он вовсе не черный, каким был утром, а темно-рыжий, почти коричневый.

— Пес-метаморф! — объявил Сириус, явно довольный тем, что удивил меня. — Я ж говорил, что к вечеру кличка устареет.

Я не могла не засмеяться: уж очень он забавно выглядел — такой гордый тем, что подарок с сюрпризом вызвал у меня столько эмоций. Кстати, главной из них было любопытство. Поэтому, когда Сириус, сжалившись над щенком, поднял его с пола, посадил на кровать и сам сел рядом, я немедленно поинтересовалась, что он сделал с собакой. Ответ поразил меня еще больше.

— Да ничего я не делал. Просто это волшебная собака, как справедливо заметила только что мадам Помфри. Очень редкая порода — обладает способностью менять окрас. Либо спонтанно, либо по желанию хозяина.

Я уже улыбалась, как ненормальная — от плохого настроения не осталось и следа. И когда Сириус поинтересовался, как я себя чувствую, я совершенно искренне могла ответить, что просто замечательно. Теперь замечательно. К сожалению, он на этом не успокоился.

— Это Риверс, да? — он произнес это практически утвердительно.

Я кивнула — а что мне еще оставалось?

— Убью идиотку! — процедил Сириус.

Я почти испугалась его тона.

Помню я этот тон: в такие моменты вдруг ясно осознаешь, что Сириус — Блэк. Фамильный норов-то ему достался в полной мере, хоть он и боролся с этим.

Никакие уговоры, конечно же, не помогли. А еще Джима оленем дразнит — сам-то такой же упрямый! Мне стало жалко Джулию еще больше. Мне удалось только вытянуть из него обещание, что обойдется без членовредительства, после чего неприятная тема была оставлена.

Вот так вот — встретила День святого Валентина! С шиком в Больничном крыле. Но с другой стороны, рядом был Сириус, а что еще надо? Так что не так уж все плохо получилось.

24 февраля, пятница

Не знаю уж, как там Сириус разговаривал с Риверс (да и только ли разговаривал?), но с тех пор от меня отстали. Только посматривают издали со злостью и страхом. Иногда задаюсь вопросом, чем же он их так напугал. Но лучше, наверное, мне этого не знать. К нему тоже особо не цепляются и приворотного подлить больше не пытались, что не может не радовать. Подозреваю, что до сих пор он просто терпел их ненормальное внимание — не драться же с девчонками. Но нападение на меня стало последней каплей, и он забыл о том, что джентльмен. А может они даже все вчетвером разборки устроили. Я раз попыталась выяснить у Ремуса, но он только отмахнулся:

— Оно тебе надо?

На самом деле ничего такого криминального не было — попугали немного и все. Но Джулии хватило.

Если так подумать, то действительно — оно мне надо? Отстали — и ладно.

Сидим на истории магии. Бормотание Бинса, понятное дело, никто, кроме Лили, не записывает. Не говорю «кроме Ремуса», поскольку этот последний сейчас отлеживается после полнолуния. Раньше парни в такие дни записывали лекции, специально для Ремуса.

Всегда считал это подвигом с их стороны.

Но потом они поколдовали над самопишущим пером, и оно работает, а они дрыхнут, положив головы на парты. Отсыпаются после бессонной ночи. Лили время от времени поглядывает на них, но не с возмущением — как бывало прежде — а чуть ли не с умилением. Удивительное рядом.

Я же любуюсь Сириусом. С моей позиции видно только его спину и затылок, но мне хватает. Жаль, я не умею так здорово рисовать, как Лили — я б его нарисовала...

На мой мечтательный вздох повернулась Мэри, ехидно улыбнулась и взмахнула палочкой. Передо мной заплясали розовые сердечки, не менее ехидные, чем их создательница. Детский сад. Осталось только спеть: «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Состроила выражение лица «завидуй молча». Мэри прыснула в кулак.

— Мисс МакДональд, потрудитесь повторить то, что я сейчас говорил, — рядом с нами, как призрак из стены, возник Бинс. Хотя почему «как»?

Мэри вскочила и бросила на меня взгляд утопающей. А чем я могла ей помочь: я-то тоже ни слова не слышала. Вдруг перед Мэри прямо на парте проявились слова. Встрепенувшись, она начала зачитывать какую-то муть о восстании гоблинов. Бинс кивнул и поплыл прочь. Мэри облегченно шлепнулась на свой стул и прошептала:

— Спасибо, Лили.

— Пожалуйста, — наша рыжая староста только плечами пожала, будто она совершенно ни при чем.

Вот за что люблю Лили, так это за то, что она может долго тебя пилить по поводу небрежного отношения к учебе, но в нужный момент всегда подскажет с таким видом, словно это само собой разумеется.

Кстати, интересно, а почему Бинс не цепляется к Мародерам? Они вон спят беззастенчиво — и ничего. Или ему главное, чтобы тишина была, а в остальном наплевать, чем мы заняты?

Вот и колокол, наконец-то! Допишу потом.

Я сразу вскочила, покидав все письменные принадлежности в сумку. Хотелось как можно быстрее исчезнуть из этого кабинета: порой кажется, что здесь даже стены тоску наводят. Однако мальчики, в отличие от меня не торопились.

— Сириус! Подъем! — донесся до меня голос Джеймса.

Он усиленно пытался разбудить друга, но не добился ни малейшей реакции. Каждый раз одно и то же. Тогда Джеймс воззвал ко мне:

— Марлин! Иди сюда — только ты можешь разбудить этого спящего красавца.

Намек был вполне прозрачным, и мне стало смешно от мысли: «Если я правда Сириуса поцелую, он проснется?»

Джеймса поняла не я одна. Вот только девушкам, одарившим нас возмущенными взглядами на выходе из кабинета, в отличие от меня, было совсем не смешно. В этот момент раздался довольный голос Сириуса:

— Не стыдно тебе, Джим?

Он весело смотрел на друга — сна у него не было ни в одном глазу. В общем, понятно, что он прикидывался все это время. Я почувствовала одновременно возмущение — ну, собака же! — и желание рассмеяться — такой он милый и забавный! Похоже, Джеймс испытывал примерно те же чувства, поскольку, недолго думая, замахнулся сумкой в сторону лучшего друга. Но не тут-то было — его как ветром сдуло. К счастью, профессор Бинс, сразу по окончании лекции просочился сквозь стену и ничего не видел. При одном воспоминании об устроенном ими бедламе хочется воскликнуть: «И этим парням по восемнадцать лет? Мама дорогая!»

Ой, не говори! Балбесы, одно слово!

Мы с Лили не стали вмешиваться — себе дороже. Мы делали ставки, к которым тут же присоединились Мэри и Питер. Победила дружба.

После уроков мы отправились навестить Ремуса, предварительно запасшись на кухне всевозможными сладостями, и в первую очередь -шоколадом. Ремус, как и я, с ума сходит по шоколаду.

Я первый раз участвовала в поднятии настроения после полнолуния «нашей пушистой проблеме», как Джеймс выражается. Я, конечно, знала, что в трансформации оборотня ничего хорошего нет, но до этого момента даже не представляла, насколько все ужасно. На Ремуса было страшно смотреть: бледный, осунувшийся, глаза запали, вокруг них синева, а губы такие белые, что их практически не видно. И все-таки он заулыбался, когда мы вошли, хотя улыбка эта казалась несколько жутковатой.

Вот как, значит, это со стороны выглядело...

А еще я заметила, что он старается не делать резких движений и вообще поменьше шевелиться. Как же ему, должно быть, больно!

Мы с Лили, наверное, начали бы охать и хлопотать над бедным Ремом, если бы парни не провели с нами предварительную беседу насчет того, что этого делать ни в коем случае нельзя. Их тактика заключалась в том, чтобы Ремус забыл о том, что он не такой, как все, чтобы не думал о своей болезни и не зацикливался на ней. И это работало.

Еще как работало! Только рядом с ними я чувствовал себя полноценным человеком, а не чудовищем.

Ремус заметно оживился, болтал с нами, с аппетитом лопал шоколад. Хотя боль это, конечно, не снимало, зато отлично помогало морально. С каждым днем все больше восхищаюсь их дружбой и благодарю Бога за то, что свел меня с этими людьми.

4 апреля, вторник

Вот война добралась и до нас.

Вчера, когда мы после уроков собрались в гостиной и увлеченно обсуждали недавний матч по квиддичу, Джеймса вызвал к себе Дамблдор. Лили проводила его своим фирменным взглядом: «Что ты еще успел натворить?!» На что он недоуменно пожал плечами. Да правда ведь — ничего такого мы в последнее время не делали. Во всяком случае, ничего, за что можно попасть на ковер к директору. Мы посмотрели ему вслед и растерянно переглянулись: не может же быть, чтобы раскрылись мародерские прогулки под луной? Тогда бы вызвали всех.

Так мы и сидели, строили предположения, ждали, болтали, ждали, ждали, ждали... А Джим все не возвращался, и это уже становилось подозрительно: не мог же Дамблдор продержать его у себя столько времени. Оставалось заключить, что случилось что-то плохое.

Первым терпение потерял Сириус:

— Пойду поищу его, — объявил он в пространство.

Лили так умоляюще на него посмотрела — явно хотела пойти с ним, но Сириус покачал головой. Все поняли: если что — Сириус справится и один, а их вызвать всегда успеет. Лили вздохнула, но настаивать не стала, только закусила губу и резко отвернулась к камину.

Теперь мы ждали уже Сириуса. Разговоры заглохли: слишком тревожно всем было. Еще недавно беззаботная атмосфера стала напряженной, пропитанной нехорошим предчувствием. Я с трудом подавляла желание вскочить и начать метаться из угла в угол — просто не выношу такие ситуации, когда ничего не могу сделать. Ремус пытался занять себя уроками, но за все время ни разу не перевернул ни одной страницы.

Ну да — как можно вникнуть в учебник, когда такое творится?

Питер посматривал на всех по очереди, не в силах решить, как себя вести. Мэри пыталась пару раз заговорить о чем-нибудь постороннем, но никто ее не поддержал, и, отойдя к окну, она принялась тихонько барабанить пальцами по стеклу. Честно говоря, это немного нервировало, но я мужественно промолчала. Что касается нас с Лили, мы просто сидели и смотрели в огонь. Говорят, что, глядя на огонь, человек может ни о чем не думать. Не знаю, кто — как, а у меня что-то не очень получалось. Справедливости ради стоит заметить, что мысли мои были довольно-таки однообразны, а точнее — она была одна: «Что там происходит?! Где они?» Зато прогнать ее я не могла, как ни пыталась.

Когда зашуршал портрет, открывая вход, и в гостиной появились Джеймс и Сириус, мы все чуть ли не подпрыгнули и уставились на них. А у них были такие лица... Убитые — по-другому не скажешь. Я еще ни разу не видела у Сириуса такого откровенно несчастного выражения — обычно он все негативные эмоции прячет за светской маской либо за улыбкой. А на Джеймса просто смотреть было страшно. В ответ на наши испуганно-вопросительные взгляды Сириус едва слышно произнес:

— Родители Джима погибли вчера.

Мэри тихо вскрикнула, мы с Лили судорожно вздохнули, и тишина стала звенящей. Странное чувство: в первую секунду я до конца не поняла смысла прозвучавших слов, в следующую — пыталась убедить себя, что мне показалось, что это какая-то ошибка. А когда известие по-настоящему дошло до сознания, стало страшно и больно. Нет, не получается у меня выразить то, что я почувствовала в то мгновение: выходит как-то слишком долго и совсем не так.

Наши мальчики опустились на диван. Я молча обняла Сириуса, уткнувшись лицом ему в плечо, и только поэтому почувствовала, что он мелко дрожит. Хуже всех, конечно, было Джиму, но... Я ведь знаю, как много для Сириуса значили мистер и миссис Поттер. Люди, которые приютили его, когда он сбежал из дома, которые любили его, как родного, и которых он сам глубоко любил и уважал. Он так сильно стиснул меня в объятиях, что я невольно ойкнула. Наверное, это было именно то, что ему было нужно в тот момент, потому что вскоре я почувствовала, что он расслабился и вздохнул свободнее.

Если бы я только могла отвести от тебя все беды! Но все, что я могу, это просто быть рядом. Вот когда по-настоящему понимаешь, как ужасна собственная беспомощность.

Рядом Лили с Джеймсом сидели в точно такой же позе. Так и провели остаток вечера, почти не разговаривая. И все-таки я видела, что мальчикам стало легче оттого, что мы все здесь.

Страшный был день...

А сегодня Джеймс в сопровождении МакГонагалл отправился на похороны. До сих пор Сириус не отходил от Джеймса ни на секунду и казался совершенно спокойным. Но теперь, на уроках, когда Джима не было рядом, а Ремус с Питером, сидевшие сзади, не видели его лица, у него сделался настолько потерянный вид, что у меня больно сжалось сердце. На зельях я ничего не слушала и даже не потрудилась развести огонь — просто не в силах была отвести взгляд от Сириуса. Вопреки обыкновению, он ни разу не взглянул в мою сторону, даже будто специально отворачивался к окну, за которым сияло солнце и пели птицы. Ну, все понятно с ним — хочет скрыть, насколько ему на самом деле плохо и больно. Зря стараешься, милый, я все равно все чувствую. Как же мне помочь тебе?

Спасибо большое Мэри — настоящий друг и понимающий человек — все сделала вместо меня, да так, что Слизнорт ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

А после зельеварения Сириус с Лили сбежали, чтобы отправиться к Джеймсу. Сказали: его нельзя оставлять одного. И это правильно. Но мне-то теперь что делать?

На вопросы профессоров, куда подевались мисс Эванс и мистер Блэк, Ремус выдавал длинную запутанную речь, общий смысл которой сводился к тому, что они очень плохо себя чувствуют. По-моему, ему никто по-настоящему не поверил, но приняли как данность. Вот что Ремус умеет — так это заговорить собеседника: выстраивает столь громоздкие и заумные словесные конструкции, что вскоре перестаешь понимать что-либо вообще и только киваешь. Учителя-то, конечно, на такие фокусы не ведутся, хотя...

Спасибо за комплимент.

Весь день провела как на иголках, не в состоянии заниматься ни уроками, ни чем-то еще. Ремус, в конце концов, не выдержал и за обедом, за которым я не смогла проглотить ни кусочка, тихонько сказал:

— Мы должны быть сильными, Марлин, только так мы сможем их поддержать.

В его глазах я увидела ту же тоску и беспокойство, которые терзали меня, и от этого почему-то стало легче. Ремус слабо улыбнулся и кивнул.

Поражаюсь: как ему это удается — все держать внутри и казаться спокойным и уверенным?

Долгие годы практики сказываются: если бы я не умел держать в узде эмоции, я бы убился давно.

А я никогда так не могла — мне в подобных ситуациях хочется биться головой об стенку.

Вечером ребята не вернулись. Я сидела в гостиной на подоконнике, прислонившись спиной к стеклу, и вздрагивала каждый раз, когда открывался дверной проем.

Ремус с Питером устроились неподалеку, о чем-то тихо переговариваясь. Почти все разошлись по спальням, только пара-тройка студентов доделывала домашние работы. Тишина, уют и спокойствие родной гриффиндорской гостиной, когда потрескивает огонь в камине, а за окном светят звезды в ночном небе. Но сегодня эта привычная обстановка резко контрастировала с той бурей, что бушевала в моей душе, и вызывала совершенно идиотское желание закричать, швырнуть что-нибудь в стену, разбить, только бы разрушить эту невыносимую иллюзию мира и безопасности. Когда мне начало казаться, что еще чуть-чуть, и я не выдержу, передо мной возник серебристый пес — Патронус Сириуса — и сообщил:

— Радость моя, мы останемся на ночь у Джима. Не беспокойся — все в порядке. Утром вернемся. Передай ребятам.

Патронус растаял, а я растерянно посмотрела на этих последних. Оказывается, Питер успел заснуть прямо в кресле. Ремус же задумчиво кивнул сам себе, точно сообщение Патронуса подтверждало его предположения. Вот это меня тоже всегда в нем поражало: складывается впечатление, что он всегда все знает заранее и потому ничему не удивляется.

Правда? Никогда за собой не замечал.

Что ж, ждать было больше нечего, оставалось только пойти спать. Но заснуть я так и не смогла. Три часа ночи, а я все лежу и при свете Люмоса записываю в дневник свои переживания — надо же хоть чем-то заняться, иначе я просто сойду с ума.

5 апреля, среда

Заснула я только под утро, в результате проспала завтрак и опоздала на первый урок. Девчонки почему-то не стали меня будить — ушли одни. Может, Мэри решила, что пусть я лучше прогуляю уроки, зато отдохну нормально? Вполне в ее духе.

Эх, гулять — так гулять. Совершенно не торопясь — а куда спешить, все равно на ЗоТИ уже не успею — я собралась и спустилась в гостиную. Как раз в тот момент, когда я направлялась к выходу, портрет открылся и вошли Сириус, Джеймс и Лили. Вот уж не думала, что можно так истосковаться по человеку всего за один день. Но когда я увидела Сириуса, сердце подпрыгнуло до самого горла, и я, сама не помню, как тут же оказалась в его объятиях. Ребята улыбнулись, правда, не слишком весело, а я облегченно вздохнула: кажется, самое страшное позади.

— Почему не на уроках? — спросил Сириус, и в его вопросе ясно слышалось: «Ты в порядке?»

Невероятный человек — сам в ужасном состоянии, а еще обо мне успевает беспокоиться!

Это он умел, точно! «Рем, ты как?», — а у самого все плечо в крови и еле на ногах стоит.

Я благодарно улыбнулась и пожала плечами с легкомысленным видом:

— Проспала.

Нечего ему знать, что я практически всю ночь глаз не сомкнула, думая о них. Уж, не знаю, поверил ли он моей легкомысленности, но докапываться не стал.

— Тогда подожди еще пару минут — вместе пойдем.

Быстрый взгляд на Джеймса — ощущение, что они о чем-то говорят без слов — и они поднялись к себе, а я уселась на подоконник, пытаясь придумать, чем бы отвлечь мальчиков от тяжелых переживаний. Можно было бы, конечно, замутить какую-нибудь шалость, но сейчас это был точно не метод. Тут нужно было что-то, что полностью заняло бы все их мысли, не оставляя времени думать о другом. И кроме учебы в голову ничего не приходило. Но как засадить за учебники — и надолго — парней, которые школьную программу усваивали с лету?

Идея у меня появилась на трансфигурации, когда Лили, нахмурившись, сосредоточенно махала палочкой, пытаясь превратить кролика в канарейку.

Я посовещалась с ней, привлекла к этому делу Мэри, и после уроков мы целой делегацией подошли к Джеймсу и Сириусу, слезно умоляя помочь нам подготовиться к экзаменам. Те изрядно удивились — особенно странно просьба звучала от Лили. Но та искренне уверяла, что ей не дается трансфигурация, я — что ЗоТИ и зелья, а Мэри — чары. Питер обрадовался и заявил, что ему неплохо бы потренироваться по всем предметам в принципе.

Ремус понимающе улыбнулся — по-моему, он сразу раскусил наш тайный замысел.

Да, очень тайный замысел — тоже мне, конспираторы!

Джеймс с Сириусом переглянулись и согласились с обреченным вздохом: объяснять кому-то то, что самим давалось легко, они никогда особо не любили.

В результате мы просидели за учебниками до поздней ночи, пока Джеймс не объявил:

— Все! У меня голова пухнет, давайте расходиться.

Можно себя поздравить — я добилась, чего хотела: ребята полностью сосредоточились на обучении нас бестолковых, оживились, и из их глаз исчезла мировая скорбь. Еще несколько недель в подобном ритме, и боль потери перестанет быть такой острой, отойдет на задний план.

5 мая, пятница

Месяц не вылезаем из учебников. Кто бы мог подумать, что Мародеров можно сподвигнуть на такое? Да и меня тоже, если уж на то пошло. Однако они даже не сопротивлялись особо — видимо, поняли, что интенсивная учеба спасает от тоски. Подготовку к экзаменам перемежаем посиделками у озера всей компанией и поцелуями, которые тоже отлично отвлекают.

Ребята уже настолько пришли в себя, что начали шутить и смеяться, как прежде. Постоянно переругиваются и подкалывают друг друга, порой спорят до хрипоты по самым дурацким поводам, но никогда по-настоящему не ссорятся. В общем, вернулись, наконец, наши дорогие Сохатый и Бродяга. Мы с Лили тихо радуемся — да и гордимся собой, чего уж там!

Веселья добавляет мой Черныш, который всегда со мной: он так забавно меняет окрас, если его попросить! Да и вообще он очень забавный. Мы — то есть я, Лили и Мэри — наперебой его тискаем и умиляемся. Парни ржут над нами, а сами втихую подкармливают его всякими вкусностями и учат дурацким командам. Нет, правда дурацким. Вот, Сириус, к примеру, научил Черныша облаивать слизеринцев. Когда я возмутилась по этому поводу, Ремус со смешком заметил:

— Радуйся, что только лаять, а не что-нибудь похуже.

Сириус с Джеймсом переглянулись с абсолютно одинаковым выражением на лицах: «Идея!», и Рем обреченно добавил:

— Зря я это сказал...

А сам усиленно прятал улыбку — я ж видела! Обозвала их детьми-переростками, но, честно говоря, мне стало любопытно. Пару дней спустя Черныш уже не лаял на представителей враждебного факультета, а мочился на их ботинки. Вот есть ум у этих двоих?! Хотя выражения лиц несчастных слизеринцев были очень смешные...

Ну, придурки — я ж говорил! Но было весело, надо признать.

Лили чуть не убила обоих, сказала, что они безответственные дураки, и что в случае чего отвечать придется мне — собака-то моя. На что Сириус возразил:

— Во-первых, в случае чего, — он сделал особое ударение на этих словах, — мы сразу скажем, что это наших рук дело. Во-вторых, никто не додумается нас обвинять — собаки всегда метят территорию. Кто ж виноват, что тут слизеринцы на пути попались?

После этого смеялись все, включая Лили, хотя она все еще была недовольна. На самом деле, глупая шутка, неизящная, но я сейчас даже таким рада.

24 июня, суббота

Едем домой. После вчерашней бессонной ночи ребята дремлют под перестук колес Хогвартс-экспресса. Лили смотрит в окно, рассеянно перебирая вихры Джеймса, устроившегося головой на ее плече. Но, по-моему, она тоже спит, только с открытыми глазами. Одна Мэри на удивление бодрая — что-то читает. Поди, очередной любовный роман — она их любит. Черныш лежит у моих ног, свернувшись клубочком. А я, как всегда, пишу дневник, время от времени поглядывая на устроившегося рядом Сириуса. Кажется, могла бы провести целую вечность, просто любуясь на него. Иногда поезд поворачивает так, что солнце начинает светить ему в глаза, и тогда он забавно морщится, но не просыпается. Я поднимаю свою тетрадку, чтобы тень падала на его лицо, и Мэри едва слышно фыркает. Вот ведь — вроде занята своей книгой, но при этом все вокруг замечает! Я показываю ей язык и улыбаюсь. Странное у меня сегодня настроение: грустное и счастливое одновременно, а еще чуть-чуть тревожное.

Наверное, это будет последняя запись: не думаю, что у меня будет время и желание продолжать дневник теперь. Да и, честно говоря, давно пора бросить это детское занятие.

Итак, вчера у нас был выпускной бал. Все девчонки, конечно же, были озабочены своими нарядами, и последние экзамены проходили одновременно с лихорадочными поисками в волшебных каталогах и обсуждениях платьев с подругами. Уж насколько я к этому равнодушна, и то не могла удержаться. Однако утомляет эта кутерьма невероятно! Последний экзамен — это была трансфигурация — я встретила с облегченным вздохом, и — вот честно! — мне уже было наплевать, какую оценку я получу. Хотя, учитывая нашу усиленную подготовку, вряд ли мне поставят меньше чем «Выше ожидаемого». А когда сова из магазина мадам Малкин принесла мне заказанное платье, расслабилась окончательно. Теперь можно было просто наслаждаться жизнью, неспешно готовясь к празднику.

Парни постоянно о чем-то тихонько совещались, никого не подпуская к себе в эти моменты. Лили посматривала на них с опасением, я — с любопытством. Было кристально ясно, что они готовят что-то на выпускной бал. Как мы ни пытались дознаться, они молчали и загадочно улыбались. Даже Питер, никогда не умевший держать язык за зубами, и то не проговорился. Накануне бала я начала чувствовать, что еще немного — и лопну от любопытства. Пыталась усыпить внимание Сириуса и разузнать все между поцелуями, когда мы гуляли у озера, но номер не прошел. Он только посмеялся, а я обиженно надулась. Теперь уже он принялся целовать меня, стараясь вымолить прощение, и я тут же растаяла. Правда, так ничего и не узнала. Пришлось смириться и ждать вечера.

Мэри шла на бал со своим хаффлпаффцем, поэтому упорхнула из комнаты раньше нас всех, мы даже ее наряд разглядеть как следует не успели. Лили была просто великолепна в воздушном зеленом платье, которое будто дымкой окутывало ее фигуру, к тому же прекрасно сочеталось с глазами и оттеняло волосы. Давно замечала, что рыжим очень идет зеленый. Впрочем, и я неплохо выглядела в платье из красного атласа, облегающем до бедер, а дальше расходящемся пышными тяжелыми складками. У меня с детства слабость к пышным юбкам.

— Можем чувствовать себя королевами, — с улыбкой заявила Лили, подмигнув мне в зеркале.

С полным правом: вы обе в тот вечер были великолепны!

Я-то уж точно почувствовала себя королевой, когда, спустившись в гостиную, поймала восхищенный взгляд Сириуса. Неужели он правда считает меня такой красивой, как говорит? Уж кто был неотразим, так это он. Девчонки оборачивались на него с риском свернуть шею и вообще глаз не сводили, что начинало порядком злить.

— Не обращай внимания, — шепнул мне Сириус на ухо, когда мы вошли в Большой зал и опять все повернулись в его сторону.

Легко сказать — не обращай внимания! Но я подавила вспыхнувшее раздражение и решила не портить себе праздник. В конце концов, Сириус со мной — и это самое главное.

Большой зал изменился до неузнаваемости. Факультетские столы исчезли, отчего он казался еще больше, чем обычно, а вместо них то тут, то там стояли небольшие круглые столики, как в кафе, с едой и напитками. На зачарованном потолке сверкали первые звезды, а сам зал освещался мягким пульсирующим сиянием, цвет его плавно менялся, перетекая из одного в другой, обливая присутствующих живой радугой.

— Зацените, девушки, — похвастался Джеймс, — наше личное изобретение!

Мы тут же выразили положенный восторг — было от чего!

Правда, в зале мы оставались недолго: послушали напутственную речь Дамблдора, попробовали угощение, немного потанцевали, и решили, что гораздо интереснее будет провести вечер на улице. Не мы одни такие были: кто-то бродил напоследок по школьным коридорам, кто-то отправился во двор подышать свежим воздухом. Подозреваю, что были и такие, кто уединился в укромных уголках, разбившись на парочки. Мы не стали разделяться — гуляли всей компанией.

Ночь была удивительно тихой, только теплый ветерок слегка шевелил волосы, а небо сверкало россыпью звезд. Настроение было под стать: какое-то умиротворение и покой, слизеринцы — и то не вызывали обычного раздражения. С некоторыми из них мы даже мило поболтали, встретившись во дворе.

А потом парни запустили волшебный фейерверк, и воздух заполнился драконами, фениксами, скачущими по воздуху единорогами... Были там еще какие-то существа, названия которых я даже не знаю. Но это был не простой фейерверк — у этих фантазеров простого не бывает! — когда очередная огненная картинка гасла, вместо нее на землю сыпались конфеты, блестки, мелкие монеты, всякая разная ерунда с сюрпризами — кому как повезет. Я вот поймала шарик, который в моих руках взорвался красивейшим цветком. Тут начался настоящий бедлам — все кричали, смеялись, прыгали, пытаясь поймать что-нибудь поинтереснее. Мародеры наслаждались триумфом. На их довольных физиономиях ясно читалось: «Шалость удалась!»

Последняя...

Когда фейерверк иссяк и царящий вокруг гвалт поутих, ночное небо осветилось радужной надписью:

ВЫПУСК 78'

ПРОЩАЙ ХОГВАРТС!

Но и это было еще не все. Следом словно из-под невидимого пера появились слова:

«Спасибо всем нашим учителям за терпение, понимание и знания, которые вам удалось-таки вбить в наши головы. Простите, что часто трепали вам нервы, но признайте — с нами было весело! Отдельное спасибо нашему дорогому декану — профессор МакГонагалл, мы Вас очень любим и надеемся, что через несколько лет Вы будете учить и наших детей».

О, это была поистине гениальная идея, поступившая, как ни странно, от Джима.

Вот это я понимаю — прощание так прощание! Наверняка профессорам было очень приятно прочитать такое. Лили, хоть и не учительница, и то умилилась:

— Какие вы милые... иногда.

А с каким ехидством это было сказано!

Мародеры переглянулись с довольными ухмылками и раскланялись на бурные аплодисменты, зазвучавшие со всех сторон.

Где-то около полуночи, когда первоначальное веселье поутихло, Сириус заявил:

— А пойдемте купаться!

Идея была принята единогласно и с большим энтузиазмом. Правда, поначалу мы, девушки, с недоумением посмотрели на свои нарядные платья, но меня осенила гениальная идея трансфигурировать их в купальники. И мы помчались к озеру.

Вопреки моим опасениям вода оказалось теплой-теплой, как парное молоко. Мы плавали наперегонки, прыгали в воду с толстой ветки старой ивы, поднимая целый фонтан брызг, плескались друг на друга. В общем, дурачились по полной. Как только обитателей озера с ума не свели? Накупавшись, высушив себя и придав нарядам первоначальный вид, мы отправились бродить по хогвартским коридорам, чтобы попрощаться с замком.

Чудесный был вечер, по-настоящему волшебный...

В спальни вернулись только утром, да и то лишь для того, чтобы переодеться и собрать чемоданы. На вокзале меня охватила ностальгическая грусть: все-таки семь лет мы здесь провели, и это были замечательные семь лет. А что-то нас ждет за пределами школы?

Война и смерть нас ждали...

Мэри задремала над своим романом. Сириус улыбается во сне. Да и у меня глаза сами закрываются. Все. Заканчиваю.

* * *

Ремус закрыл магловскую тетрадь в синей обложке и спрятал лицо в ладони.

Зачем он пришел в этот дом, в эту комнату? Все здесь напоминало о Сириусе: гриффиндорское знамя и фотография четырех мальчишек на стене, разбросанные вещи, раскрытая книга на кровати, недопитая чашка кофе на столике...

Войдя в комнату, Ремус долго не мог сдвинуться с места: казалось, что вот сейчас хлопнет дверь, и он услышит голос друга:

— Лунатик, что с тобой?

Ощущение было столь ярким и реалистичным, что Ремус потерял счет времени, напряженно вслушиваясь в звуки старого дома. Но нет. В старинном особняке рода Блэк царила мрачная тишина — хозяин больше не вернется сюда. И, опустившись на колени, Ремус завыл, как раненный зверь, вцепившись пальцами в волосы. Почему? Почему Сириус? Судьба точно издевалась над ним, вернув друга и вновь забрав его всего лишь через два года.

Тогда-то Ремус и заметил тетрадь, лежавшую на тумбочке рядом с кроватью. Он сам не знал, чем она привлекла его взгляд. Наверное, тем, что этой магловской вещи было не место в доме чистокровных аристократов.

Раскрыв тетрадь, Ремус вздрогнул и едва подавил желание отбросить ее подальше. Однако, начав читать, уже не мог остановиться. Он знал, что Марлин вела дневник, но не подозревал, что Сириус сохранил его после ее смерти. В этих строчках, написанных целую вечность назад юной, веселой девчонкой, так живо вставало прошлое! Перелистывая страницы, Ремус как наяву видел своих друзей, ушедших навсегда. Джеймс... Лили... Марлин... Сириус... Какими беспечными они тогда были, какими счастливыми!

Снова захотелось завыть, но Ремус только закусил до крови губу и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

Прости, друг, прости за все: за то, что поверил в предательство, за то, что не попытался помочь, за то, что не смог уберечь... Надеюсь, вы с Марлин встретились там, и теперь, наконец-то, счастливы.