С днём Рождения меня... (джен)

Написано под впечатлением от песни Joys— С днём Рождения меня.

Дождь барабанит по запотевшему стеклу. Ураган усиливается, раскаты грома раздаются по всему дому. Холод пробирает меня до костей, я сильнее кутаюсь в тонкое, рваное одеяло, но мне не становится теплее.

"Почему дяде Вернону пришла в голову мысль отправиться именно сюда? Почему они прячут от меня письма, которые приносят совы? Почему они смотрят на это с таким испугом? Почему мы не возвращаемся на Тисовую улицу? И почему здесь такой ледяной пол?!" — я который раз задаю себе эти вопросы.

Внезапно Дадли захрапел. В какой-то степени я позавидовал ему: он сможет спокойно поспать, а мне придётся ворочаться всю ночь напролёт, пока гроза не стихнет.

Наконец, я встал с пола и подошёл к окну. Почти не видно, что там делается снаружи: ливень идёт с такой силой, что вода течёт рекой, смывая всё вокруг.

Я вспомнил, как однажды из-за меня пошёл дождь прямо в доме на Тисовой улице. Не знаю, как это случилось. Просто Дадли толкнул меня, я сильно ударился о стену и вдруг увидел, что на пол застучали капли. Они шли прямо с потолка. Тётя Петунья ужасно рассердилась, а дядя Вернон так покраснел от гнева, что стал похожим на помидор. Потом он запер меня в чулане на целую неделю.

Я всё чаще замечаю, что вокруг меня что-то происходит. То я внезапно оказываюсь на крыше школьной столовой, убегая от Дадли и его компашки, то случайно устраиваю пожар в чулане, хотя при мне нет спичек, и я вовсе не хочу делать поджог. И тот инцидент с питоном в зоопарке, это не могло произойти просто так. Но самое непонятное: кто шлёт мне столько писем? Почему их приносят совы?

Порой, когда со мной происходит особые скверные случаи, я хочу избавиться от этого странного дара попадать в переделки, которые не принадлежат объяснению. Иногда мне кажется, что тётя и дядя что-то понимают, они смотрят на меня, когда я вытворяю что-то необычное, не с изумлением, но с гневом.

Гроза усиливается. Я дотрагиваюсь до запотевшего стекла окна и пальцем рисую буквы: «С днём Рождения, Гарри!»

“С днём Рождения, меня...” — повторил я шёпотом.

Все мои дни Рождения никогда не отмечались. Я обходился без подарков и поздравлений от тёти Петуньи, дяди Вернона и кузена Дадли. Более того, они вообще забывали про это. У меня не было ни свечей, которых можно задуть, загадывая желание. А желал я только одного: поскорее бы уйти из этого дома, найти друзей, найти тех, кто меня будет любить...

Стрелки циферблата наручных часов Дадли показывали без минуты двенадцать.

Как же получше сформулировать желание?

Тридцать секунд... двадцать... десять... девять... Может, разбудить Дадли, просто для того чтобы его позлить? Три секунды... две... одна...

"Я хочу жить в мире, где меня будут любить, и где я найду настоящих друзей!" — сказал себе я.

В то же мгновение я услышал грохот, раздающийся снаружи.

“Желание исполнилось... исполнилось... я уверен!” — сразу же подумал я, ещё не понимая, что произошло.

Моя мама умерла в моё девятилетие. Всё началось, как обычно: торт, девять свечек в виде фениксов, которые потом сгорали, едва ты на них подуешь, несколько подарков — игрушечная волшебная метла и пара книжек...

"Луна! Иди ко мне, хочешь, я покажу тебе некоторые забавные заклятия? Хочешь, я попускаю мыльных пузырей из волшебной палочки?" — я до сих пор помню её весёлый, звенящий голос.

Мама долго развлекала меня: кроме пузырей она создавала огромные воздушные шары, превращала цветы в красивых бабочек, обливала водой, которая моментально высыхала...

А потом она неудачно применила на себя заклятие продолжительной левитации, очень трудное — и упала с высоты пять метров. Потом я ещё не раз вспоминала, что использовать это заклинание она хотела, чтобы опять же повеселить меня.

Мама никогда не отличалась особым здоровьем, и умерла мгновенно. Я видела, как это произошло: её изломанное тело лежало прямо передо мной, Луной, маленькой девочкой...

Потом подбежал папа. Он зарыдал и обнял маму. А я не плакала: я была в такой растерянности и в таком шоке, что не могла выдавить из себя ни крошечной слезинки.

Может, папа тогда подумал, что я не любила маму?

Так наш семейный праздник резко перешёл в похороны. Я никогда не забуду, как мама лежала в гробе в белом платье, как у невесты, и с венком цветов на груди. Я никогда не забуду, как убивался папа целый год после её смерти...

Но мне ведь было всего девять лет. Разве я могла до конца осознать трагедию? До конца почувствовать, во что превратится наша жизнь после её смерти?

Именно тогда мы с папой стали понемногу сходить с ума. Это ведь легко: ощутить, как быстро близкие покинут тебя и понять, что ты сам — не более чем пешка в руках судьбы. Да и ведь часто так бывает, что перестаёшь верить в жизнь, пережив чужую смерть...

Сейчас мне уже семнадцать лет. Мы с отцом пережили тот страшный период. Но я постоянно думаю о том, как бы сложилась моя жизнь, если бы в тот роковой день мама бы не захотела развлечь меня магией? Умерла бы она, если бы я не попросила её показать, как она летает?

Восемь лет меня мучают эти вопросы, на которых уже не дашь ответа.

На улице март, а слякотно, как в феврале. Такая погода особенно выводит из себя — даже в день Рождения.

Я тихонько вздохнул. Сегодня мне исполнилось десять лет. Ещё целый год ждать письмо из Хогвартса. Ужасно несправедливо — Билл, Чарли, Перси, Фред и Джордж сейчас в школе магии, а папа вчера уехал в командировку в Ирландию и приедет домой только через неделю. Они могут меня поздравить, разве что отправив сову в “Нору”.

Мама с Джинни сейчас в Святом Мунго — младшая сестра ухитрилась подхватить корь в мой праздник. Потому на несколько часов я совершенно один в некогда полном доме.

Я задумался — можно сходить к Лавгудам в гости, они живут недалеко, в стороне холмов. Мистер и миссис Лавгуд всегда такие добродушные, угощают меня вкусным имбирным печеньем и кружкой горячего шоколада. Их дочь Полумна немного странная, но с ней весело — она на год младше меня, через месяц ей исполнится девять.

Немного поразмыслив, я решил просто погулять в нашем саду. Я редко был в одиночестве, и решил провести эти часы с пользой.

Я надел свои сапоги, которые отталкивали грязь, и вышел в сад. Снега в марте, на моей памяти, ещё никогда не было в наших краях.

“И почему всё так ужасно в мой день Рождения?” — со злостью подумал я, пиная ледышку. — “Все заняты каждый своим делом, погода отвратительная, и я в полном одиночестве. Можно было бы взять из сарая метлу, но уж очень холодно...”

И так в моей жизни всегда. Либо слишком достают своей опекой, когда мне очень хочется побыть одному, либо куда-то пропадают, когда мне так нужны...

“Мама говорит, что мы стремимся к тому, чего у нас нет” — подумал я, расхаживая по саду. — “Но как тогда можно быть счастливым человеком, если тебе всё время чего-то не будет хватать? Странные люди, эти взрослые”.

На небе были тучи. Через несколько минут начался дождь. Я, вместо того, чтобы пойти в дом, продолжил стоять на талом снегу, задрав голову.

“Но ведь в какие-то моменты я всё равно счастлив. Счастлив, что у меня есть такие весёлые, сильные и храбрые братья, мама, такая заботливая, и которая так хорошо готовит, и папа, немного рассеянный, но очень добрый... Иногда я даже гостящей у нас тётушки Мюриэль рад, хотя она обзывает меня тощим жирафом...” — задумчиво сказал я сам себе, ловя ладонями большие капли воды.

Ливень был совсем коротким — через пару минут он закончился. Я, промокший до нитки, заулыбался, увидев на небе красивую, сияющую радугу. Лучики солнца засверкали на ныне чистом небе.

“А может, счастливые люди просто принимают действительность? Пытаются наслаждаться даже неудачным днём? Получается, счастье, это лишь иное восприятие мира?”

Каждую неделю мы с бабушкой отправляемся к маме и папе. Они уже ровно девять лет живут в больнице Святого Мунго.

Я не помню их в здравом уме. Бабушка говорит, что когда Пожиратели смерти запытали до безумия, мне был один год. А ещё она сказала, что мне нужно гордиться ими. Я пытаюсь. Но иногда сложно признаваться самому себе, что твои родители — сумасшедшие.

Дядя Чарльз подарил мне большой шоколадный торт на мой день Рождения. Я хочу подарить его маме — бабушка как-то сказала, что она любила сладкое. А папе я решил принести альбом колдографий с игроками квиддича — я много слышал о том, что он любил этот вид спорта...

Слышал, рассказывали... я знаю родителей только по воспоминаниям бабушки и других родственников. Это моя единственная ниточка, связывающая с такими близкими — но такими далёкими людьми.

Родители не помнят меня. Не узнают. Мама всё время даёт мне обёртки от жвачки “Друбблс”. Я клею их на стену, хотя бабушка против этого. А папа, хоть и выглядит, как призрак, иногда улыбается мне. И я улыбаюсь в ответ.

— Сегодня у Невилла день Рождения! Ему исполнилось десять лет! Чуть-чуть, и он поедет в Хогвартсе, слава Мерлину, он не сквиб... — гордо говорит бабушка, заходя в палату. Папа подходит к нам, шатаясь. — Сейчас я разрежу торт, отпразднуем в кругу близких.

Взмах волшебной палочки — и торт разрезан на четыре равные части. Бабушка берёт в руки ложечку и кормит сначала маму, потом папу, при этом приговаривая:

— Алиса, аккуратнее! Видишь, торт сыпется на пол, нас потом наругают... Фрэнк, перед тем, как глотать, надо жевать!

Сам я не ем, а лишь заворожено смотрю на лица родителей, стараясь запомнить их на всю жизнь. Черты лица у меня точно такие же, как и у мамы. Даже маленькая родинка на подбородке. Зато в остальном я похож на папу — я хочу вырасти таким же, как и он. Но единственное, что я никогда не смогу понять это того, чьи у меня глаза. Они у них одинаковые — пустые, отсутствующие.

— Ой! Мы же забыли поставить свечки Невиллу! — всплеснула руками бабушка. — Десять на его кусочек уже не поместится, но одну мы уж точно... Алиса, не бойся, это всего лишь огонёк!

Я смотрю на весёлый огонь свечки, на немного испуганную маму, на завороженное выражение лица папы, и желаю лишь одного:

“Пожалуйста, вспомните меня... улыбнитесь, поговорите, обнимите...” — думаю я, задувая свечу. Раздаётся смех бабушки, я в предвкушении гляжу на родителей...

Не помнят.