На асфальте под дождем (гет)

Кажется, больше не могу жить с Гарри Поттером. Я росла в доме с пятью братьями, матерью и отцом и никогда не чувствовала стеснения, а сейчас... Сейчас я всего лишь сижу за обеденным столом, напротив своего мужа, и почему мне так неуютно?

Утро. Его взгляд скользит по страницам «Пророка», ни на секунду не отрываясь от газеты, а рука как-то механически подносит ко рту чашку с остатками черного кофе, и я чувствую мурашки, пробегающие по коже. Делаю вид, что мне чрезвычайно интересен эфир магического радио о том, как полезно держать в доме мандрагору. И никаких разговоров. Ни слова. Вместо этого в полной тишине лишь голос диктора.

Покончив с завтраком, Гарри встает из-за стола и, собравшись уходить, бросает через плечо свое тусклое утреннее "спасибо". Кажется, даже называет меня по имени. Удивляюсь, что он его еще помнит, а сама молча провожаю его краем глаза. Когда дверь с тихим стуком закрывается, я беру его пустую чашку и несколько секунд просто держу в руках. Надо же, она еще теплая.

Каждое утро одно и то же. Каждое утро выходного дня. Одним взмахом волшебной палочки я могла бы приказать чашке стать чистой, а это значит... это значит, что сотрутся и его прикосновения, а для меня сейчас единственный способ почувствовать хоть каплю тепла — его утренняя чашка. Как бы глупо это не звучало, я почти живу этим. Поэтому собственноручно опускаю тонкий фарфор под струю воды и наблюдаю за тем, как буреет на дне разбавленный остаток, как с десяток черных крупиц кофейной гущи вздымаются вверх, вертятся волчком в водовороте. Чертовы чашки. Чертово утро выходного дня. Больше всего хочу, чтобы это поскорее закончилось. Поскорее. Проще было бы работать и вовсе без выходных, только бы не оставаться одной. Я уже говорила, что больше не могу?

Это огромный дом создан для другой семьи. Для воскресных посиделок с родителями, Лили, Джеймсом и Альбусом. Для редких ужинов с Роном и Гермионой. Для нас из прошлого. Не для настоящих.

Первые несколько лет после свадьбы все было так, как я и не могла мечтать: трое очаровательных детишек, которые не устают озорничать, папа с мамой, часто заглядывающие в гости, друзья, которые так же, как и мы, пытались привести свои жизни в порядок после тяжелой войны. Все дышало жизнью, и дом был олицетворением чего-то давно потерянного, но обретенного вновь. А сейчас... сейчас, когда Лили, Джеймс и Альбус, кажется, уже совсем взрослые, отправились в школу, родители посчитали бестактностью врываться в нашу жизнь, Рона и Гермиону поглотили собственные повседневные проблемы, наш дом опустел. И в этой тишине, пугающем покое, я заметила, как сильно мы изменились. То, что скрывала повседневная суета, внезапно выдало себя в этой опостылевшей пустоте, где очевидному уже было некуда спрятаться: Гарри боялся перемен. Любых. Мне не хотелось давить на него, ведь я знала, на что иду, знала, сколько ему одному пришлось пережить и что именно мне придется вернуть его к жизни, но на все мои попытки помочь я получала один и тот же ответ: «Я устал от постоянных скитаний». Мне оставалось только пожимать плечами и повторять попытки вытащить его хоть куда-нибудь из года в год. В четырех стенах. Вместе одновременно порознь. Шли годы, а он все так же работал в аврорате, так же возвращался домой поздно, уставший и нервный. Не было место ревности. Я просто смотрела, как он угасает, не в силах ничего сказать, потому что сама, кажется, уже стала бесцветной.

Еще каких-то пять лет назад я старалась оправдать его, оправдать себя. Старалась заняться тем, чем занимаются все домохозяйки: приводила в порядок дом и сад, сидела с детьми, иногда приглашала Гермиону поболтать или прогуляться и постепенно, шаг за шагом чувствовала, что задыхаюсь. Гарри, конечно, ничего этого не замечал... да и некогда ему было. В душе я обвиняла его в этой рутине, он упорно не желал ничего менять. Мы все чаще и чаще срывались друг на друга, пока дело не дошло до того, что и вовсе перестали разговаривать. Дом замолчал, и тишину по утрам теперь прерывает только шелест газеты и голос ведущего радиоэфира.

— Гарри?..

— М-м-м?

— Ты не видел мою палочку?

— На каминной полке.

— Спасибо.

Вот и весь разговор за день.

Я вспоминаю о том, что можно было бы навестить родителей, но даже эта затея не имеет успеха: сейчас там гостят Билл и Флер, и мне не хочется вмешиваться. Хочется избежать неловких вопросов. Лучше приехать попозже. И, да, невыносимо видеть кого-то счастливым. Я с ногами забираюсь на диван, устраиваюсь поудобнее, потому что знаю, что торопиться мне некуда. Есть время на книги, вязание, садоводство, кулинарию, но нет на семью. Точнее, нет семьи.

— Джинни? — слышу позади себя знакомый голос, и в первую секунду даже думаю, что мне это кажется.

— Гарри? — отвечаю, и меня поражает то, как звенят наши голоса в этой пугающей тишине. Он подходит ко мне сзади, приобнимает за плечи, проводит рукой по волосам, и я чувствую, как его теплое дыхание щекочет кожу. — Ты уже вернулся?

— Да, — шепчет он, и я, покоряясь его шепоту, закрываю глаза, — взял отгул. Одевайся и пойдем гулять.

— Гулять? — от удивления я резко оборачиваюсь, словно чтобы удостовериться, мой ли это муж. И вообще, не сон ли это.

— Да. — Просто подтверждение, но это тихое «да» развеивает остатки сомнений, а взгляд давно знакомых зеленых глаз, который снова светится уже забытой нежностью, заставляет меня вмиг вскочить на ноги, и уже через минуту оказаться в спальне, перед платяным шкафом.

Я так давно никуда не выбиралась, что сначала теряюсь, оказавшись перед десятками полок. Среди вещей есть и те, что напоминают мне о времени, когда мы были счастливы, и до сегодняшнего дня я не знала, что с ними делать, и уж конечно не верила, что когда-нибудь мне придется снова надеть их. Простояв так около минуты, в окружении воспоминаний, я все же выбираю для сегодняшнего вечера простое темно-зеленое платье и спускаюсь вниз.

Чувствую себя сперва слегка неуютно, но взгляд Гарри, взгляд не моего мужа, а мальчишки, в которого я была когда-то влюблена, заставляем меня забыть о стеснении, а пустой дом кажется наполненным жизнью.

— Идем? — спрашивает он и, не дождавшись ответа, приобнимает меня за талию. Хлопок. На мгновение земля уходит из-под ног то ли от его прикосновения, то ли от аппарации, но через секунду я уже оказываюсь на асфальтированной дорожке, подхваченная чьими-то сильными руками. — Знакомо?..

Только сейчас замечаю, что место — тихая узкая улочка с непременным книжным магазином. Нечего особенного, но сердце как-то странно трепещет, готовое вот-вот впустить в себя воспоминания о том, как...

— На этом самом месте я узнал, что стану отцом. — Гарри улыбается, и мне кажется, что я вернулась назад, сквозь года сюда, на эту самую дорожку и вижу, как светятся счастьем его глаза.

— Эй, — вскрикиваю я, внезапно почувствовав, как на голову упала капля дождя. Гарри лишь смеется и опускается передо мной на одно колено. — Гарри, твои брюки...

— Подожди. — Он достает из внутреннего кармана плотный конверт и, протянув мне, снова улыбается, — вот, возьми. — От удивления у меня не просто внезапно заканчиваются слова: я не могу пошевелить даже пальцем, и Гарри сам раскрывает конверт. — Аппарировать на такое расстояние небезопасно... и... я подумал... что ты не будешь против, если мы отдохнем немного. — Я не верю своим глазам: у меня в руках два билета на поезд, Гарри хочет взять отпуск, чтобы провести его со мной... внезапно меня охватывает горячая волна стыда: я была в обиде на своего мужа, а он так старался для меня...

— Гарри, — я протягиваю ему руку, и он послушно встает, — конечно, я не против... но ты так старался... это ни к чему...

— Джинни, я этого хочу.

Все так. Все так, как было раньше! Он касается пальцами моего лица, шеи, скользит по плечам и притягивает за талию.

— Гарри, — шепчу я и, приподнявшись на носки, целую его. И, знаете, его поцелуе по-прежнему столько же нежности.

Раньше я думала, что мне тесно жить с Гарри Поттером. Но здесь, на асфальте под дождем, я понимаю, сколько могу вытерпеть ради любви.