Запах гари (джен)

Стрелки часов продолжали свой бег по циферблату. Самая длинная и тонкая быстро бежала вперёд, обгоняя других; другая, чуть покороче и потолще, старалась от неё не отставать, но ей явно не хватало сил. Маленькую же и полненькую стрелку, которая никак не могла угнаться за своими юркими подругами, Луне Лавгуд всегда было жалко. Впрочем, она знала, что иногда все три стрелки встречают вместе, и всегда старалась подловить этот момент.

Луна перевела взгляд на другие часы. Стрелки тех часов уже долгое время были неподвижны, и их осталось всего две.

Лавгуд вздохнула и погладила пушистых котят на платье. Маме всегда нравилось это платье, и они даже однажды придумали всем котятам имена, поэтому Луне казалось очевидным, что мама хотела бы видеть её в последний раз именно в нём. Но какая-то рыжая толстая женщина сказала своему смешному и такому же рыжему мужу, что котята на похоронах — неприлично. И про папу сказала, что он совсем опустил руки и на дочь даже внимания не обращает.

«Наверно, она просто не любит кошек, — решила для себя Луна и опять вздохнула. — Странные они все».

Она посмотрела на отца. Ещё несколько часов назад он ходил взад-вперёд по комнате, рвал на себе волосы и просто рыдал. Луна также сидела на диване и, не мигая, наблюдала за отцом. Потом он сел в кресло и уже два часа просто смотрел в одну точку, изредка хрустя костяшками пальцев.

«Бедный папа», — покачала головой Луна и вдруг опять почувствовала запах гари, идущий из комнаты, где мама обычно проводила опыты.

Запах преследовал её с момента взрыва, который убил её мать. Он был всюду: в её комнате, в саду, даже на кладбище. Она пыталась сказать об этом отцу, но тот лишь махнул рукой, а рыжая женщина открыла все окна и заявила, что теперь запах точно исчезнет. Но он не исчез.

Луна боязливо подёрнула плечами и подбежала к отцу.

— Папа, ты чувствуешь? Опять этот запах…

Ксенофилиус даже не обернулся.

Луна подёргала его за рукав.

— Папа, ну скажи что-нибудь, — голос её задрожал. — Расскажи одну из своих историй, или давай пойдём поедим?

Молчание.

— Папа, — по щекам Луны катились слёзы. — Папа, мне страшно, папа!

Ксенофилиус только как-то странно дёрнулся и закрыл лицо руками. Луна стояла рядом и, плача, продолжала дёргать его за рукав.

Внезапно он резко повернулся к Луне, схватил её за плечи и с лихорадочным блеском в глазах прошептал:

— Не бойся… Я знаю, как вернуть маму… Я сейчас… Я найду…

Ксенофилиус погладил дочь по голове, а затем вскочил с кресла и ринулся к шкафу. Луна, от удивления перестав плакать, смотрела, как отец, что-то бормоча, роется в шкафу, отбрасывая в сторону всё ненужное. На полу уже возвышалась гора из одежды, книг и старых детских кукол, когда Лавгуд наконец-то вытащил из шкафа огромную коробку, и теперь уже к свалке на полу присоединились пожелтевшие листы пергамента и газетные вырезки. Неожиданно Ксенофилиус радостно воскликнул, видимо найдя нужную бумагу, быстро натянул первые попавшиеся ботинки и подбежал к Луне:

— Ты посиди пока тут, ладно? Дверь закрыть ты ведь сможешь? Я ненадолго. И вернусь уже с мамой…

Луна хотела было сказать, что раньше он синий ботинок надевал с таким же синим, а не с коричневым, но Ксенофилиус уже убежал, хлопнув дверью, поэтому она решила, что папе лучше знать.

Луна, прикрыв нос рукавом, чтобы не чувствовать противный едкий запах, подошла к груде вещей на полу и начала их рассматривать. Старую лупоглазую куклу она тотчас же отложила в сторону, вспомнив, как однажды в темноте приняла её за злобного духа и нечаянно превратила в какое-то странное пушистое существо. Потом мама, правда, превратила существо обратно в куклу и объяснила, что бояться ей было нечего. С книгой о магических существах Луна повозилась подольше, отмечая, каких животных она ещё не знает, и о каких нужно будет попросить папу рассказать, когда он вернётся. Измятые выцветшие свитки пергамента не вызвали у Луны особого интереса, но вот треугольный кулон на серебристой цепочке, с крутящимся кругом по середине ей понравился. Она вспомнила, что отец, уходя, надел такой же.

«А этот должно быть мамин», — решила Лавгуд, поднеся кулон к свету и разглядывая блики на вращающемся круге.

Она, поиграв с кулоном ещё немного, надела его на шею и продолжила разбирать вещи, теперь уже обращая внимание на то, что время от времени на листах пергамента мелькал символ такой же формы, как и у кулона. Вслед за свитками пергамента шли старые газеты, в которых Луну заинтересовал только найденный в египетских пустынях новый вид прыгомыша, с семью хвостами.

Пересмотрев все газеты, Луна вдруг заметила отлетевшую в сторону колдографию.

«Кажется, это, увидев её, папа так обрадовался, — припомнила Лавгуд. — Наверно, именно этот человек сможет вернуть маму».

Воодушевившись этой мыслью, Луна перебралась на диван и стала увлечённо разглядывать колдографию. На ней был изображён мужчина лет сорока, который, прищурившись, смотрел куда-то вдаль, на тёмные горы, и слегка улыбался. Подол тёмно-фиолетовой мантии, подхватываемый ветром, словно заключал человека с колдографии в кокон, и казалось, что он сейчас превратится в ураган и унесётся прочь; золотистые волосы, подчиняясь тому же ветру, норовили закрыть глаза, а мужчина будто бы не обращал внимания на погоду и лишь, опершись одной рукой на перила, а другой — теребя медальон на груди, продолжал загадочно улыбаться какой-то своей мысли.

Кто-то мог счесть этого человека привлекательным. Кто-то величественным. Луна же его просто испугалась. Но, вспомнив, что он был нужен папе, она взяла себя в руки и начала думать о том, как мужчина с колдографии сможет помочь маме. Мысли одна фантастичнее другой кружились в голове у Лавгуд, и она сама не заметила, как задремала.

Очнулась она оттого, что запах гари, окружавший её, стал сильнее. Луна в растерянности помотала головой и вдруг увидела, что на подоконнике сидит мужчина. Тот самый, с колдографии. Правда, теперь он выглядел совсем молодо, не больше, чем на двадцать лет. Юноша растерянно оглядывался по сторонам, пока не увидел испуганно смотревшую на него Луну. Примерно минуту они с удивлением разглядывали друг друга, а потом незнакомец аккуратно спрыгнул на пол и, не выпуская Луну из вида, осторожно пошёл к дверям. Внезапно он, увидев своё отражение в зеркале, вздрогнул и, словно усомнившись в своей реальности, дотронулся рукой до лица. Луна тем временем, решив сменить неудобную позу, случайно уронила на пол книгу. Юноша резко обернулся, а рука его непроизвольно дёрнулась к карману, но потом он, вспомнив о чём-то, с досадой поморщился и лишь сжал руку в кулак. Таинственный гость дошёл до дверей и уже почти было повернул ручку, когда вдруг услышал за спиной судорожный вздох.

Луна не хотела, чтобы он уходил. Она ещё не спросила его о маме. И запах. Запах стал настолько сильным, что Луна, почувствовав, что задыхается, как-то странно всхлипнула и закрыла нос ладошками.

Юноша обречённо вздохнул, уже спокойно прошёл через всю комнату и уселся в кресло, закинув ноги на подлокотник.

— Ну и почему я не ушёл? — вдруг спросил он.

Луна недоумённо посмотрела на него, и тогда он, усмехнувшись, продолжил:

— Вот и я не знаю, — он пожал плечами. — Любой разумный человек воспользовался бы таким шансом. Особенно если учесть, что другой вариант — остаться в компании странной незнакомой девочки. Надеюсь, ты хотя бы не собираешься умирать…

Луна испуганно замотала головой.

— Это хорошо, — незнакомец с любопытством рассматривал Луну. — Кстати, меня зовут Геллерт.

— Луна, — представилась Лавгуд, слегка расслабившись.

— Итак, Луна, — Геллерт слегка нахмурился, — было бы конечно странным надеяться узнать это от маленькой девочки, но, может, ты всё-таки знаешь, что я тут делаю, да ещё и в таком эммм… непривычном состоянии.

— Здесь вы слишком злой, — с этими словами Луна протянула ему колдографию, — поэтому я старалась представить вас другим, более хорошим.

Геллерт задумчиво посмотрел на фотографию, а потом улыбнулся:

— Злой? А я всегда считал, что хорошо получился. Впрочем, я всегда красиво выхожу на колдографиях. Точнее, выходил, — лицо его слегка помрачнело. — Так зачем я тебе понадобился?

— У меня умерла мама, — просто сказала Луна, глядя ему прямо в глаза.

— У меня тоже, — выпалил Геллерт, а потом, опомнившись, поправился. — То есть, я, конечно, сочувствую и всё такое, но причём здесь я?

Луна показала ему кулон, висевший на шее. Геллерт в недоумении приподнял бровь.

— Там, — Луна показала на бумаги, валявшиеся на полу, — везде этот знак. Среди них была ваша фотография… На ней у вас медальон с таким же знаком. Я думаю, мой папа считает, что вы знаете, как вернуть маму.

Геллерт пожал плечами.

— Но я не знаю, — он опустил ноги на пол, и, упершись локтями в колени, в упор посмотрел на Луну. — Похоже, твой отец верит в Дары Смерти.

Лавгуд, не мигая, смотрела на него.

— Думаю, он хочет найти Воскрешающий камень, — выдохнул Геллерт. — Почему-то все, кто потерял кого-то, стремятся его найти. Я тоже хотел… И один мой знакомый...

Внезапно Геллерт раздражённо махнул рукой.

— Только это всё ерунда! У меня было слишком много времени, чтобы подумать, и я понял, что из всех Даров иллюзия, создаваемая камнем, — самая губительная. С помощью палочки ты можешь просто отобрать жизнь, лишить человека физической оболочки, — он щёлкнул пальцами, словно показывая, насколько это легко, — мантия даёт ощущение, что ты спрятался от Смерти, но только камень позволяет думать, что ты способен отнять у Смерти то, что она уже забрала себе, а в итоге отдаёшь ей сначала свою душу, а потом она приходит и за телом.

Сказав это, Геллерт обхватил голову руками и как-то поник.

— То есть маму уже не вернуть? — раздался робкий голос.

Геллерт поднял голову и внимательно посмотрел на Лавгуд.

— Сколько тебе лет?

— Девять, — ответила Луна, ничуть не удивившись вопросу.

Геллерт, закусив губу, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Когда мне было на год меньше, чем тебе сейчас, у меня тоже умерла мама. До этого она долго болела, но не суть*, — он на мгновенье замолчал. — Помнится, я тогда пребывал в каком-то состоянии, как будто, как я позже отметил, в меня запустили пару-тройку Ступефаев. В общем, я сильно переживал. Тогда моя няня-эльфийка рассказала мне одну довольно занятную венгерскую легенду о том, что каждый раз, когда умирает волшебник или волшебница, вокруг поднимается сильный-пресильный ветер. Это богиня Сел-аня приходит за его душой и переносит её в тихий уголок в кронах мирового древа, где душа находит то, что искала всю жизнь, и обретает покой.

Геллерт замолчал, и на некоторое время в комнате воцарилась абсолютная тишина. Потом он помотал головой и открыл глаза.

— Не знаю, насколько это правда, но у маглов есть подобные мифы, хотя волшебники в них выступают в образе уродливой злой старухи, что, вообще говоря, очень типично для магловского представления о мире, — Геллерт усмехнулся.

— Почему типично? — удивилась Луна. — И когда мы с мамой ходили в магловский зоопарк, маглы мне не показались глупыми.

— О, нет, они не глупы, они просто… — тут Геллерт замолчал и покачал головой. — Впрочем, я не самый подходящий человек, чтобы разговаривать с детьми о маглах.

Луна кивнула, а потом, обдумав что-то, спросила:

— Но вы сказали, что это венгерская легенда. А что происходит с англичанами?

Геллерт озадачился.

— Не знаю, — проговорил он. — Возможно, у вас имеются похожие легенды. Хотя… Один мой друг-англичанин, когда был в похожей ситуации, где-то вычитал, что смерть — очередной приключение для высокоорганизованного разума…

— Что значит «для высокоорганизованного разума»? — заинтересованно спросила Луна.

— Что-то вроде того, что по-настоящему мудрый человек не должен бояться смерти, — Геллерт вздохнул и пробормотал, глядя в сторону. — И почему Альбус никогда не любил выражаться понятно…

— Альбус? Альбус Дамблдор? — воскликнула Луна. Геллерт, слегка удивившись, кивнул, а она между тем продолжила: — Мой папа недавно писал о нём в своём журнале. Вы читаете «Придиру»?

Геллерт, совсем озадаченный, помотал головой.

— Там была статья про зависимость магической силы от длины бороды и волос на примере Самсона и Альбуса Дамблдора. Очень интересно, кстати, прочитайте.

— Борода… — Геллерт хохотал, запрокинув голову. — Вот оно что! Оказывается, мне надо было просто отрастить бороду!

Отсмеявшись, он с улыбкой спросил:

— А тебе нравится Альбус Дамблдор?

Луна призадумалась и пожала плечами:

— Не знаю. Хотя нет, я на него обиделась. Он слишком часто попадается на карточках из шоколадных лягушек. У меня уже двадцать карточек с ним, а я очень хочу найти карточку с Мирабеллой Планкет…

— Значит, Альбус всё-таки появился на карточках из шоколадных лягушек, — Геллерт грустно усмехнулся. — Что ж, хоть чья-то мечта сбылась.

— А вы любите лягушки? — Луна встала с дивана и подошла к Геллерту.

— Нет, — он покачал головой. — Я предпочитаю шоколад, который не движется, а не эту ожившую фантазию сладкоежки-француза.

— Хотите, я подарю вам карточку с Дамблдором? — Лавгуд очень обрадовалась новой идее.

Геллерт, усмехнувшись, кивнул, и Луна тут же умчалась куда-то наверх, а через несколько минут прибежала обратно, держа что-то в руке.

Получив карточку, Геллерт, улыбаясь, покрутил её в руках и со словами: «Даже я тут есть», — положил её в карман.

Пока они разговаривали, Луна практически перестал чувствовать запах гари, но тут вдруг он ударил в неё с новой силой. Она закашлялась и, закрыв лицо руками, упала на пол.

Геллерт вскочил с кресла и подбежал к ней:

— Что случилось? — он встряхнул Луну, стараясь привести её в чувство.

— Запах… — еле слышно прошептала она.

Геллерт нахмурился и, сосредоточившись, посмотрел на Луну. Через несколько секунд он уже открывал все окна, а потом, взяв со стола газету, вернулся к Луне и начал обмахивать её. Придя в себя, Луна, улыбаясь, произнесла:

— Я словила мозгошмыгов, да?

— Мозгошмыгов? — удивился Геллерт.

— Ну да, знаете, я почувствовала, как они пробираются ко мне в мозг.

— Это не мозгошмыги. Это я… Впрочем, неважно, — вдруг Геллерт повернул Луну к себе и посмотрел ей прямо в глаза. — Луна, я не знаю, что произошло с твоей мамой, не знаю, сколько потерь тебе ещё придётся пережить, но я верю, что когда-нибудь мы обязательно встретимся с теми, кого любим…

Голос Геллерта становился тише, а очертания бледнее.

— Слышишь, обязательно. Просто верь. Смерть — это не конец. Есть вещи сильнее смерти. Запомни…

Он сказал это и исчез, а в комнату уже ворвались та самая рыжая женщина с мужем и расстроенный и смущённый отец.

Увидев бледную заплаканную Луну, женщина ахнула и, уложив её на диван, накинулась на Ксенофилиуса:

— Нет, ты вообще чем думал! Оставил тут дочь одну, а сам побежал в министерство, да ещё и умудрился проникнуть в запретный отдел. Хорошо, что Артур дежурил в ночную смену и объяснил им твою ситуацию, а то страшно представить, что бы было!

— Молли, успокойся, — приобнял жену Артур. — Думаю, все и так изрядно перенервничали. Мне кажется, нам всем не повредит чашка хорошего чая.

Ксенофилиус между тем подошёл к дочери и, посадив её на колени, обнял.

— Извини меня, моя хорошая… Моё солнышко… Какой же я дурак! Наобещал тебе непонятно чего, а сам…

Луна ласково погладила его по голове.

— Ничего страшного. Кстати, тут был один человек, и он сказал, что мы обязательно встретимся с теми, кого любим. Я ему верю.

— Здесь кто-то был?— ошарашено спросил Лавгуд.

— Вот он, — Луна показала всем фотографию.

Взрослые озадаченно переглянулись, а Луна вдруг поняла, что запах гари исчез, и она отчего-то точно знала, что теперь навсегда.

* * *

Первые солнечные лучи, проникая через тюремную решётку, как обычно разбудили укутанного в мешковину худого морщинистого старика. Он слегка прищурился, потянулся и, вспомнив что-то, задумчиво потёр подбородок рукой.

«Странный сон, — решил он. — Слишком реалистичный. Но даже в мире магии такое невозможно…»

Вдруг его взгляд упал на подушку, и в следующую секунду он уже заливисто смеялся, а портрет Альбуса Дамблдора на карточке из шоколадных лягушек лишь загадочно улыбался в ответ.