The Eternal (джен)

Серость. Вечная серость. Как же надоела эта пустая жизнь! Мы с Роном уже тут… сколько? Четыре месяца, или пять, или шесть?* Чёрт возьми, я уже запутался. С того времени, как мы попали в этот лагерь, нам не дают возможности узнать, какой сегодня месяц, день, час... Нам вообще мало чего позволено.

А попали мы сюда из-за того, что доигрались. Да, именно я, Мальчик-Который-Великий доигрался. Тогда, с крестражами, нужен был реальный план, а не детские игры. А всё из-за чего? Из-за неосторожно брошенной фразы… Если бы тогда, в палатке, я не брякнул имя Волдеморта! Возможно, мы бы и не проиграли эту дикую, безумную войну…

А потом ещё был Малфой-мэнор. Полный провал. Добби не смог нас вытащить, в него попало шальное заклятие. А потом было объявлено о том, что Избранный был пойман, и теперь является слугой Волдеморта . А ведь эта змеюка даже взглядом меня не удостоила. И оставила в живых — только спустя недели (или месяцы, не помню уже) я понял его план. Если бы я умер, люди могли бы придумать Нового Меня, Нового Героя, который будет служить символом и вдохновителем. Кого — я не знаю. Единственный бунтарь — Невилл — был убит в Хогвартсе. Да, именно так, с ним не стали церемониться. Помню, в качестве назидания нам показывали похороны… Как же мне было жаль старушку Августу…

Но сейчас мне не до сантиментов. Мы с Роном, как и сотни других, работаем в трудовом лагере. Каждый день в одних лохмотьях гнём спину на каменоломне. Чёрт его знает, почему нас сюда определили — но скорее всего, чтобы подкосить сопротивление — уничтожить веру. К примеру, Симус — совсем отощал, бедняга. Сильно его подкосило в зиму, сильно. Тогда, помню как сейчас, он слёг прямо во время рабочего дня с воспалением лёгких. Пожиратели только и усмехались. Лечили его всем миром. Сейчас, к лету, он уже на ногах и вместе с нами горбатится. Я, Рон и Дин стараемся ему помогать по мере возможностей.

Но нам самим нелегко — вон, у меня все руки в ссадинах и синяках, устаю как собака. Друзьям тоже не лучше приходится. Но делать нечего, мы тут одни, нужно держаться друг друга. А может быть когда-нибудь старушка Судьба и улыбнётся, может и выберемся.

А вообще лагерь действительно странный — два раза в день нам дают какие-то таблеточки. Я-то, понятное дело, не глотаю, но вот Рон — да, наш Рон Уизли — почему-то глотает. Я его отговариваю, но ему всё равно. Говорю, что это опасно и лучше не глотать — нет, всё равно! Пёс рыжий... По правде говоря, не такой уже и рыжий — осунулся бедняга, волосы постоянно сальные — не хуже, чем у Снейпа в былые времена. И раньше был нескладный и худой, а сейчас вообще только кожа да кости. Ходит хмурый, не разговаривает почти. Даже когда вспоминаю, как в былые времена мы дружно уплетали индейку в Хогвартсе — молчит, только ворочается в постели. Я—то понимаю его — самому неприятно вспоминать, да и не помню… А была ли вообще индейка? Не то что вкус-запах — вид забыл! Эх, может, когда-нибудь ещё попробую…

Но это всё мечты. Пока мечты. Ведь я заметил — смена патрулей у Пожирателей и их прихвостней непорядочно идёт-то! Если б силы были — рванули бы в брешь, которая минут на десять образуется. Ан нет, не хочет никто. Вообще такое впечатление, что людям тут всё равно, что происходит — хоть ты Бомбардой посередине лагеря пали во все стороны — им лишь бы работать — спать — есть. Работать — спать — есть.

Впрочем, я не оставляю надежду растормошить Ронникса — бежать-то надо! Ведь там же на свободе Молли, Джинни, Герми, в конце концов! Герми… Постоянно её вспоминаю. Сколько же времени я упустил… И ведь не хотел себе признаваться! Но… Ладно. Нет смысла жаловаться самому себе. Жди, ты только жди, милая, я приду к тебе…

* * *

Начинается наш рабочий день. В шесть утра (вот это я точно знаю — помню, как один охранник жаловался другому, что, мол, их поднимают рано) воет сирена, и мы, мрачные и молчаливые, быстро одеваем свои дырявые тряпки и понуро бредём на завтрак. Если это можно так назвать. Дают нам какую-то жижу, на которую нормальный человек и взглянуть не сумел бы. Но мы едим. Питаться чем-то надо, или приставишься прямо на каменоломне, как Бенджи.

Идём в медицинский пункт. Встаём в очередь. Вот и я иду за Роном, беру таблетку, сую в рот, но не глотаю. Я-то знаю, что их пить нельзя. Смотрю на Рона — нет, выпил, дубина эдакая. Ну и пусть.

Наши ноги заковывают в кандалы и мы еле плетёмся к месту, где обычно работаем. У меня уже жуткие мозоли, но я иду. Глотаю боль, но иду. Беру кирку — руки-то пообвыкли, хоть мне ещё и семнадцать*. Начинаю работать.

Трудно проходит время. Ни звука природы, ни звука человеческого голоса — ничего, кроме звука кирок.

Так проходит наш обычный день. Но мне всё равно. Сегодня я сделаю это.

* * *

Уже стемнело. Выглядываю из окна с решёткой — да, вот, входят первые сменщики. Значит, пора. Минут через пять будет окно. Пора будить Рона.

— Рон, дружище, просыпайся. — взволнованно тормошу я его.

У нас одна комната на двоих, больше не дают, так как опасаются бунта.

— Рон, просыпайся, — повторяю я настойчивее.

— Гарри, что такое, — хрипло говорит Рон, — что ещё?

— Рон, помнишь, тогда, когда мы только сюда приехали, ты сказал в той драке с охранниками — “Свобода! Свобода человека, мысли — вот за что мы боремся!”, — воодушевленно говорю я, — Помнишь? Так вот, у нас есть шанс! Сейчас мы можем убежать, сейчас окно!

— Нет, Гарри, — буркнул Рон, — у нас нет надежды, ничего вообще нет.

— Рон! Ты же сам говорил про свободу! — потрясённо говорю я.

— Нет, Гарри, — повторяет он, — Не буду. Раз нам суждено здесь погибнуть, так мы и погибнем.

— Это всё из-за таблеток, да?! — в ярости восклицаю я.

— Неважно. Кому нужна твоя свобода? Заткнись и спи, завтра у нас работа.

Я неверяще смотрю на него. И понимаю, что мне нужно делать, перед тем, как убегу.

Достаю свой нож. Подхожу обратно к Рону. Втыкаю нож ему в грудь.

— Пусть ты не МакМёрфи**, — говорю я, — но теперь ты свободен.

Выталкиваю дверь и убегаю. На свободу.

*Из-за однообразности жизни Поттер думает, что прошло несколько месяцев, хотя он в лагере уже полтора года.

**Персонаж из “Над Гнездом Кукушки” Кена Кизи.