Весенние деньки (джен)

— Мистер Лонгботтом! Минус двадцать баллов. Останетесь после уроков.

Слова падают свинцовой тяжестью; все знают, что они значат. Симус смотрит ободряюще, Паркинсон отворачивается, а Крэбб таращится не отводя глаз, и именно ему вскоре говорит Кэрроу:

— Мистер Крэбб, продемонстрируйте нам, как выполняется заклятие Круциатус.

И Крэбб, уродище, демонстрирует.

Никакого, там, железного самообладания у Невилла нет и в помине, но он того и не ждал. Заклинание ударяет в тело, и его сразу всё скручивает, не оставляя никакого просвета — обычная боль пульсирует, отступает и наваливается снова, но Круциатус не таков, он передышек не дает. А в голове каждый раз ужас и задорная, идиотская мысль: интересно, сколько я выдержу?.. сколько выдержали они тогда? прежде чем…

Вечером Парвати с пузырьком зелья в руке заходит в спальню мальчиков, где стало куда пустыннее. А сама Парвати стала куда взрослее, чем была все прошлые годы. Детство прошло и кажется теперь таким далеким, как звезды, которые она все еще изучает на астрономии. Смотришь в телескоп и мечтаешь: пусть бы я была там, далеко от врагов. Пусть бы мы были там. Она скользит глазами по неразобранной постели Дина и ухитряется сдержать слезы.

— Держи, герой ты наш.

— Какой уж я герой, — с трудом смеется Невилл, и Парвати старательно подхватывает улыбку:

— Какой уж есть.

Какой есть. А Дина нет. Ну, и Гарри нет. И Рона. И если их даже совсем нет, мы не узнаем.

— Их заковали в цепи, — буднично говорит Парвати за обедом, и никто даже не вздрагивает. Первокурсники с Рейвенкло, близняшки. Падма рассказала ей. За столом Рейвенкло тише обычного. Цепи еще ни на ком не пробовали, и вот теперь — дети, самые слабые… Падма чувствует взгляд своей близняшки и смотрит в ответ, тоскливо, безнадежно. Невилл еще не оправился от вчерашнего наказания.

— Надо протестовать, — отчаянно говорит Симус.

— Не надо, — жмурится Стейси, третьекурсница. — А то будет еще хуже.

А вечером по замку разносится слух, что поймали Майкла Корнера.

— Он освободил их. Трансфигурировал железо в пух, — гордо говорит Падма. — Правда, его все равно схватили, — и она сникает.

И первокурсников все равно заставят отбыть наказание. Цепей в замке хватает.

А на следующий день в Большом зале перемены. В углу — деревянное сооружение, которое даже выглядит зловеще, и, учитывая новые порядки, никто не ждет от него хорошего. Кто-то успевает отхлебнуть сока, наполнить тарелку, кто-то еще усаживается, когда Кэрроу проводят Майкла Корнера мимо столов, туда, где установлена проклятая деревяшка. Взмах палочкой туда, сюда, вот он уже распростерт на этой подставке — возмутительно магловской, собирается заявить Невилл… И вдруг ее детали приходят в движение, растягивая тело Майкла. Он кричит, Невилл кидается в угол, опрокинув тарелку по дороге, и корчится, отброшенный невидимым защитным куполом вокруг пыточного станка. За спиной на полу осколки тарелки.

— Мистер Лонгботтом, вы останетесь после уроков.

Остальные сидят тихо. Когда ученикам разрешают покинуть зал, эльфы убирают еду — почти всю, что выставляли сегодня. «Разве можно так плохо кушать», сокрушается Винки.

— Круцио! — ради разнообразия пытает сегодня сам Амикус Кэрроу. Когда Невилл приходит в себя настолько, чтобы в голове могли задержаться какие-то мысли, он вяло отмечает, что Крэбб освоил заклинание не хуже профессора.

— Вы доставляете нам много хлопот, мистер Лонгботтом.

Невилл поднимает голову и смеется. А Алекто Кэрроу переглядывается с братом, поджав губы.

— —

— Аврор Долиш!

— Да, сэр!

— Подозреваемая Августа Лонгботтом. Проживает в Скрэтчхилл, 12. Задержите ее и доставьте во внутренние камеры Отдела, — выпуклые глаза шефа обежали комнату. — Шилдс пойдет с вами.

— Есть, сэр! — гаркнул Рэй Шилдс, заметив, что Джон непозволительно замешкался с ответом.

— Не надо шутки шутить с начальством, — вполголоса сказал он, когда спина главы Отдела скрылась в дверях.

— Августа Лонгботтом, — вздохнул Джон. — Чтоб тя драклы за ногу…

Рэй отвернулся. Фрэнка и Алису они оба застали. Джон еще был желторотым юнцом, да и Рэй, по правде говоря… А Лонгботтомы уже были широко известны в узких кругах. Меньше, конечно, чем Грозный Глаз, их наставник, но все равно ветераны, со званиями и наградами — толку-то от этих наград в палате Святого Мунго — и со списочком нажитых смертельных врагов. Кого в бою скосили, кого в Азкабан упрятали, и у всех же родственники. Вот Лестрейнджи и отомстили за папу. Нападали, наверное, не для того только, но не будь у них таких счетов, кто знает… А, да что об этом. Все равно сейчас бы их достали, вот их уж точно.

Когда пришел новый порядок, много было кадровых перестановок. Кое-кто уволился. Кто-то унес ноги сам, кого-то притащили на суд. Они же, авроры, и притащили. В Департаменте правопорядка чисток было меньше всего, в аврорате по политическим причинам не уволили никого. Переименовали только в Отдел по особо тяжким преступлениям. Под фонарем темнее всего. Занят самой грязной работой — можешь рассчитывать на послабления.

Многие, правда, сами ушли, уж больно тошно было прислуживать тем, с кем всю жизнь боролся. Да, может, самых заслуженных и не пощадили бы те, кого они когда-то в тюрьму засадили.

Тонкс, нескладеха и балагурка, смылась тихо, отмазывалась сначала справочками от целителей, потом беременностью. Макгрегор, напарник ее бывший, со скандалом значок швырнул. А потом за ним послали Пожирателей. И, говорят, в клочки разнесли, не отбился. Правда, забрал парочку нападавших с собой.

Кингсли сразу дверью хлопнул. Ему дали уйти, режим еще не вошел тогда в полную силу. А потом, как Джон слышал, сами Пожиратели Кинга схватили. Объявляли, что он осужден, только зимой как-то авроров… то есть копов по особо тяжким — согнали на летучку и рассказали про подпольное радио, велели вести работу по обнаружению. Ну Джон и обнаружил один раз передачку, где Кинг вещал. Под псевдонимом, но его голос разве спутаешь.

Радио они так и не прикрыли. В отделе народ теперь поплоше, и, хоть и пытается кто-то свою совесть обманывать, все-таки они стервятники. Согласились покупать себе безопасность и хорошую жизнь, топя других. Но сдавать своих — это был бы последний рубеж, его они еще не перешли. Просто времени не хватило, понимал Долиш. Пройдет с годик, выловят всех чужих, дойдет и до своих, и когда прижмут как следует, копы и на это пойдут, собственная жизнь дороже. Но пока край не подошел, все равно ведь успокаиваешь себя, закрываешь глаза, делаешь вид, что год, несколько месяцев — это так долго. Пока они пробегут, что-нибудь изменится.

Сам Долиш был чистокровным, а вот Джейн, жена — полукровка. Миссис Роджерс, ее мама, поселилась у них вскоре после смены власти. Никогда они с тещей не ладили, а теперь, возвращаясь поздно со службы, он иногда замечал, как она скользнет из гостиной или с кухни к себе в комнату, чтобы с ним не столкнуться. Чтобы не раздражать его, не испытывать судьбу. Как-то за завтраком он Джейн спросил, как мама, и жена напряглась, вздрогнула, как будто боялась, что дальше он скажет, мол, погостила и хватит. Джон ее попытался успокоить, не изверг же он. Потом весь день на душе еще поганей было, чем обычно.

— Ну что, Джонни, собирайся, — не глядя, бросил напарник. — Задание получено, надо выполнять.

— Надо выполнять, — эхом отозвался Джон.

На место они аппарировали, Джон его знал. Еще по тем временам… Он прогнал воспоминания.

Миссис Лонгботтом открыла дверь, смерила гостей взглядом сверху вниз:

— Да-да, мистер Долиш, я вас помню, — черт, как же паршиво на душе, — мистер Шилдс… Чем обязана?

— Мы вынуждены задержать вас, — неприятную задачу взял на себя Шилдс.

— По какому обвинению? — брезгливо спросила ведьма.

— Обвинение будет предъявлено на месте.

Аврор все еще не попросил у миссис Лонгботтом палочку, и Джон вдруг подумал…

— Вы не намерены подчиниться? — заговорил он, наконец поглядев ей в глаза. — Рэй, ставь антиаппарационное…

Объект задержания, конечно, не полагалось о таких мерах предупреждать, тем более — не обезоружив. Августа послала оглушающие заклятье, когда Рэй неторопливо, очень неторопливо наводил палочку, чтобы перекрыть ей отступление. Второе заклинание, сразу следом за первым, попало в Джона.

— —

Когда Невилл понял, что дело совсем серьезно, он вспомнил о Выручай-комнате. Комната была на прежнем месте, такая же дружелюбная, готовая помочь… как тебе, так и твоим преследователям. Нет ничего, что кто-то другой сделал бы за тебя. Защитил от твоих врагов, спас от твоей судьбы. Надо заботиться о себе самому, сказал Невилл — про себя, чтобы не услышала миссис Норрис. Надо четко определить, чего хочешь. Какое желание принесет провал, какое — успех. «Я хочу найти приют». Недостаточно, подумал он. «Хочу, чтобы никто из тех, кто поддерживает Кэрроу, не смог сюда войти».

Дверь распахнулась. Внутри ждал гамак и гобелен с золотым львом на алом фоне. Устраиваясь спать, Невилл достал письмо бабушки. «Пара заклятий — и вот я снова на нелегальном положении и чувствую себя моложе на двадцать лет». Он поднял глаза к потолку, представляя эту сцену. Жаль, бабушка не написала, какие заклинания употребила. «Горжусь тобой, Невилл Лонгботтом. Ты — истинный сын своих родителей». На тумбочке рядом с гамаком стояла старая фотография. Мама с папой, совсем молодые, в тренировочном зале школы авроров, махали ему с фотоснимка. Юные, веселые, способные узнать родных.

— —

Придя в себя, Долиш обнаружил вокруг незнакомые обои, кровати, людей в желто-зеленых халатах.

— Очнулись? — ласково спросила целительница.

— Где я? — прошептал он, уже догадываясь.

— В госпитале Святого Мунго, дружок.

— Что-то серьезное?

— Недельку полежите, не меньше, — мягко ответила женщина.

В окно светило солнце, Джон, полулежа в кровати, цедил сливочное пиво и чувствовал давно забытую детскую радость от того, что никуда не надо идти, никого не надо видеть. На недельку, не меньше, он абсолютно свободен.

Неподалеку светловолосая женщина положила ладонь на живот Ежика, и он тихо рассмеялся. Может, ему стало щекотно. Женщина, подумав, отвела руку, положила на запястье Ежика. Это ему было все равно, теперь он не смеялся. Она часто его трогала, и он был не против, а когда трогал кто-нибудь другой, он начинал кричать.

Весь день она без устали кружила по палате. Беспокойно было в последнее время, отчего, и сама не знала. Под вечер прилегла к себе. Пошарила в тумбочке, там всегда лежала сладкая жвачка, ее приносила та женщина с птичкой на голове. Но та женщина давно не приходила, птичка улетела, жвачка кончилась, в тумбочке шуршали одни пустые фантики.

Да, наверное, беспокойство оттого, что нет новой жвачки. Нет ведь других причин беспокоиться, сказала себе женщина. И обхватила себя за плечи от внезапного озноба.