Компенсация (джен)

Северуса будит непрерывное нетерпеливое постукивание чьего-то каблука по полу. Открыв глаза и приподняв голову с импровизированной подушки — костлявого плеча Поттера, он позволяет себе заметить:

— Значит, пришла. Не припозднилась?

Лили, нетерпеливо переминающаяся посреди комнаты, смотрит на сына с такой вещественной жадностью, что Северус безотчетно приподнимается на кровати, заслоняя Поттера от его матери. Лили, перехватив его взгляд, торопливо произносит:

— Давай уйдем в другую комнату... Мы ведь разбудим его.

— Ты его разбудить точно не сможешь.

Лили ощутимо дергается.

— Но ты-то сможешь. Тебя-то он слышит.

Северус пожимает плечами и садится на кровати. Прежде чем покинуть Поттера, он пропускает сквозь пальцы его волосы. От мальчишки с утра пахнет жизнью и теплой кожей сильнее, чем обычно. Северус уже привык различать оттенки его запаха.

На кухне Лили забирается с ногами в кресло. Это так похоже на лучшую подружку его детства, что Северус невольно ежится. Последние пять лет перед тем, как он умер, Лили делала все, чтобы разрушить его лучшие воспоминания. И сейчас она тоже разобьет его мимолетную иллюзию.

Северус проходит на середину комнаты, складывает руки на груди.

— Что же так поздно, Лили? Целых четыре месяца...

— Четыре? — Лили поднимает голову. — Я и не думала, что так...

— Конечно. Ведь твой личный метроном выбыл из строя.

— Опять язвишь.

— Главным образом потому, что хочу понять, что ты тут делаешь.

Лили сплетает пальцы в замок, вытягивает руки перед собой, чуть потягивается. Рыжие локоны спадают с ее плеч так живописно, что Северус засматривается. Она красива. Внешне она совсем не изменилась со дня своей смерти. Как, впрочем, и он. Хотя его внешность... Было бы о чем говорить.

— Ты преступил черту, Северус Снейп. И поэтому я здесь, — ее голос звучит почти торжественно.

— Какую к дьяволу черту?

Лили покачивает головой с очаровательным, почти забывшимся Северусу лукавым выражением лица.

— Не поминай всуе!

— Не уходи от темы. Про какую черту ты говоришь?

Лили говорит с уверенностью. С такой дьявольской проклятой уверенностью, что Снейп чувствует какие-то отголоски страха. Так всегда — он не боялся ни Лорда, ни Дамблдора, ни смерти, ни бесславия, ни чьих-то проклятий. Но один намек на угрозу в голосе Лили — и всякая способность к сопротивлению теряется.

— Ты коснулся его.

— Он мой, — Лили усмехается в ответ на его слова. — Ты всегда говорила, что я твой, так почему же...

— По иной причине, Северус. Ты знаешь.

Вот как.

— Впервые за сколько лет ты называешь меня Северусом?

— Не считала, — Лили склоняет голову к плечу, смотрит на него с интересом. — Я никогда не касалась тебя, Северус Снейп. Ни разу за все годы.

— Да разве, — усмехается Северус, вспоминая, как она толкала его в спину, шипя в ухо проклятия, когда после Круциатуса сил ему не хватало даже на то, чтобы разомкнуть губы и прошептать «Да, мой Лорд».

Лили нетерпеливо встряхивает волосами.

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

Да, он понимает. Но разве это что-то меняет?

— И что же?

— Ты не имеешь на это права.

— Я...

— Никто не имеет. Ни один мертвый не может позволить себе прикосновения к живому в таком контексте. Это нарушает законы бытия.

Снейп внимательно смотрит на Лили, постукивая пальцами по локтю. Это напоминает ему о Хогвартсе, о годах, в течение которых он был преподавателем. Только тогда в его руке была палочка, а перед ним — нашкодившие (или просто попавшие под горячую руку) ученики.

— Сны Поттер видел уже некоторое время.

— Это другое, — отвечает Лили, отводя взгляд. — Я не делала бы разницы, но...

— Так и думал.

— ... но у меня здесь нет власти.

— Ради этого стоило умереть.

Лили пропускает свои волосы сквозь пальцы, откидывает их назад, смотрит на Северуса, чуть прищурившись.

— Ради чего? Чтобы домогаться моего сына?

Северус усмехается.

— Имеешь что-то против? Хочешь, чтобы он женился на Уизли? Знаешь, в ее последний визит я заметил, что ее волосы не рыжие, скорее светло-каштановые. Тебя ведь это разочарует в ней, так?

— Ты ребячлив.

— Кто бы говорил, — обиженный и, действительно, совсем детский взгляд. — Склонность мстить за то, в чем никто не виноват — очень детская. Знаешь, так ребенок пинает табуретку за то, что он с нее свалился и ушибся...

— Ни за что не поверю, что ты не понял, — заявляет Лили, спуская ноги на пол. — Я же говорила тебе столько раз, что главное — Гарри. Так?

Северус отводит лицо в сторону, привычно прячась за прядями грязных волос. Конечно, он понял, что дело тут не только в мести. Но ему не хотелось верить, что Лили была так жестка, даже временами жестока с ним только ради того, чтобы он действовал, не думая о себе, не допуская ошибок во время очередной миссии по спасению ее сына. Не хотелось верить, что редкие вечера мягкости, молчаливого, казалось бы, взаимопонимания были всего лишь «пряниками» среди нескончаемой чреды «кнутов».

Лили, видимо, принимает его молчание за согласие. Неторопливо, танцующей походкой, знакомой ему еще с школьных времен, она приближается к нему и произносит, почти утыкаясь лицом в ткань его сюртука:

— Ты понял? Никаких прикосновений. Иначе, боюсь, говорить тебе придется уже не со мной.

И исчезает.

* * *

Лили впервые пришла к нему через месяц после своей смерти. Просто однажды, когда он проснулся, Лили сидела в кресле возле его рабочего стола и изучала развернутый разворот журнала наблюдений. Она чуть-чуть просвечивала насквозь, как оплавившийся белый воск свечи.

— Ты знаешь, Северус, тебе нужно лучше высыпаться. Я сейчас обнаружила такую ошибку у тебя, показать бы тебе с седьмого курса — сгорел бы со стыда. Да и каракули твои я еле разобрала...

— Может, все-таки не разобрала, раз тебе там ошибки чудятся? — раздраженно буркнул Снейп, переворачиваясь на другой бок и подтягивая ноги к туловищу. — И, к твоему сведению, я не высыпаюсь как раз из-за тебя. Снилась бы кому-нибудь другому, раз тебя так заботит мой почерк!

— Я не могла выбирать, кому сниться, — пожала плечом Лили, присаживаясь на край его кровати. — Раньше не могла. Теперь все чуть-чуть изменилось...

— Ну выбрала так выбрала... Будто мне и без того не было плохо...

Если бы Северус знал, что это никакой не сон, он бы ни за что этого не произнес. Но в то утро он и не мог предположить такого. Напротив, он чувствовал некоторую радость, что сегодня Лили снится ему не мертвым бесчувственным телом и не укоряющим призраком в саване, а такой. Почти живой, приветливой.

И теплой, как выяснилось, тогда она легонько потормошила его за плечо, укрытое слишком тонким для рано наступившей зимы одеялом.

— Ну же, вставай!

— Ты решила сделать из меня лунатика? — осведомился Северус, послушно выпутываясь из пододеяльника с оторванными пуговицами. О таких мелочах, как наличие пуговиц на постельном белье, заботилась в их семье только его мама. Теперь она, как и его отец, была мертва, а Северус был слишком занят вопросами выживания в неласковом к пусть даже раскаявшемуся Упивающемуся мире, чтобы думать о подобных мелочах.

— В смысле — лунатика?

— Как же, ты хочешь, чтобы я ходил во сне.

— Да о каком сне идет речь? Ты не спишь.

— Тогда кто ты такая?

— Я не сон. Это точно.

На вопросы о целях ее пребывания тут Лили отвечала загадочным молчанием. Впрочем, все стало ясно через несколько дней, когда она вкрадчиво осведомилась у расслабившегося за вечерней чашкой чая и беседой Северуса:

— Ты же заберешь Гарри, так ведь?

Северус не был против, отнюдь. Он любил Лили, а к мальчишке Поттеру относился нейтрально. Пусть такую же любовь, как к его матери, он обещать не мог, но заботу — вполне. Лишь бы его мертвая возлюбленная оставалась рядом.

В ближайшие выходные Северус провел крайне «плодотворный» разговор с Дамблдором. Пока тот убеждал Северуса в том, что всех Упивающихся еще не нашли, а кровная защита, созданная Лили, сильнее любых преград и заклинаний, сама Лили чуть локти не сгрызла.

— Защита, поставленная мною же, мешает мне видеть моего же ребенка! — подобные возмущенные восклицания Северусу приходилось выслушивать в ближайшие несколько дней чуть ли не ежечасно.

Дамблдора же этот разговор явно встревожил. Из-за чего бы еще ему взбрело в голову позвать Северуса на должность профессора Зелий меньше чем через месяц — в конце первого триместра?

Остаток учебного года прошел почти спокойно. Если, конечно, не считать постоянной надоедливой возни детей вокруг. Через призму событий, что разделяли Северуса трехлетней давности, только что закончившего школу мальчишку, и нынешнего, семикурсники — и те казались малыми, ничего не понимающими детьми.

Летом появилась другая морока. Северус, конечно, открещивался от этого слова. Он не мог соотносить его с Лили. Но для него это именно морокой и было — досадливой обязанностью, от которой нельзя было отказаться.

— Северус, ну тебе же все равно нечего делать! Уроков нет, ученики разъехались. Туни наверняка начала уже прогулки с Гарри: ему скоро два года будет, и такая погода стоит! Ну Северус!

В результате ему пришлось проторчать под дезиллюминационным заклинанием весь, между прочим, солнечный и вполне пригодный для сбора ингредиентов понедельник под окнами Дурслей. Правда, это был единичный опыт: Петуния Дурсль отличалась редкой пунктуальностью и выходила на прогулку с Гарри и Дадли ежедневно в четыре вечера, возвращаясь к пятичасовому чаю.

«В окоп», как про себя называл это занятие Северус, он возвращался каждую среду и субботу. Утешало его, во-первых, то, что это занимало всего два часа в неделю, а во-вторых — те моменты, когда Лили в ответ на его привычно-хмурое «Сама бы ходила, что ли» кротко отвечала «Я связана с тобой, ты знаешь». Ее слова неизменно вызывали в груди Северуса волну необъяснимого тепла.

Мальчишка рос, со временем Северусу уже приходилось не брести за его теткой и кузеном, взявшими с собой на прогулку «чертового паршивца», а часами сидеть под аккомпанемент тихих вздохов Лили на траве возле его дома, наблюдая, как Гарри Поттер — Спаситель Всего Магического Мира — копается в розовых кустах.

Потом, когда Северус достаточно изучил Литтл Уингинг, а Гарри Поттер получил разрешение гулять в одиночестве, он стал ходить за мальчишкой, приняв предварительно обличие какого-нибудь маггла. Благо, в городке было полно закоулков и двориков, в которые можно было в любой момент нырнуть, оградив себя от возможности быть замеченным. Да и дезиллюминационные чары никто не отменял.

Северусу было жаль мальчишку. Действительно жаль. В нем он видел себя же в детстве: не вызывающего одобрения, невзирая на то, что он действительно старался угодить окружающим, искренне считающего себя уродом, благо об этом то и дело твердили все вокруг.

Северусу порой хотелось, наплевав на защиту, на Упивающихся, на Дамблдора, подхватить мальчишку на руки и утащить его в свои покои в подземельях, где было темно и сыро, но зато относительно безопасно. Директор же будто чуял желания Северуса, витающие в воздухе, от которых тот, впрочем, всегда спешно открещивался. Альбус чуть не каждый месяц вызывал Северуса «на ковер» и рассказывал о новых нападениях, о Фиделиусах, чьи хранители оказывались лжецами, о заклинаниях и зельях, одни названия которых леденили Северусу кровь... Заканчивалось все знакомым рассказом о кровной защите.

Лили тихонько всхлипывала где-то в уголке его комнат. Не желая видеть ее слез — более прозрачных, чем его, но не менее материальных, — и мучиться самому, Северус запомнил время и стал заканчивать поиски Гарри по улицам Литтл-Уингинга до того момента, как банда Дадли «выходила на охоту».

В лето десятилетия Гарри он, Северус, однажды в обличие маггла даже дал ребенку свой носовой платок, когда тот разбил коленку. Северус заметил, как бережно Гарри разглаживал этот платок на своей ладони, и с какой подозрительностью на него тогда косилась Лили. Но не придал этому значения.

Ситуация стала яснее Северусу через год. Стояли последние числа августа, к Хогвартсу подкрадывалась осень. Северус мучился над составлением расписания, когда Лили, свернувшаяся в своем любимом кресле калачиком, произнесла:

— Не подпускай его к себе.

Северус даже вздрогнул от удивления.

— Почему так? — спросил он, обернувшись. Несмотря на то, что стоял август, в его кабинете было жарко растоплено. Как-никак, подземелья. — Разве ты не хотела, чтобы я узнал его лучше?

Лили несколько секунд смотрела на него, не моргая. Потом покачала головой:

— Нет, — подавшись вперед в своем кресле, она произнесла: — Среди... нас ходят слухи, что ОН собирается вернуться. Северус... «держи лицо» хотя бы до тех пор, пока не подтвердится обратное. Не позволяй ему довериться тебе.

Северус к тому моменту уже достаточно изучил Лили, чтобы понять: она ревнует. Если бы Северус продолжил следить за Гарри и в какой-то мере заботиться о нем в Хогвартсе, уже не скрываясь, тот никогда не узнал бы, что она самом деле его опекает мать.

Десять лет назад она хотела, чтобы Северус воспитывал Гарри — под ее постоянным присмотром, конечно. Теперь же, когда ее прекрасный сын вырос без родительской любви, Лили уверилась в том, что, кроме нее, он никому не нужен. И, значит, его привязанность вправе пожинать только она. Северус Снейп мог оказаться угрозой ее спокойствию.

Северус все это прекрасно понимал, но ему и в голову не пришло возражать. Не подпускать? Что ж, пусть. Тем более что, хоть среди живых о возможном возрождении Лорда и слышно не было, можно было быть уверенным — у мертвых источники куда точнее.

Изводить мальчишку оказалось несложно. Знаменитый сарказм Северуса не выветрился к тридцать одному году, наоборот — окреп за годы преподавания. Лили даже иногда подсказывала ему, как ударить мальчишку больнее. Это могло бы быть странным, если не принимать во внимание, какой восторг загорался в глазах Лили, когда Гарри обращал на Снейпа горящий негодованием и обидой взгляд. Лили, казалось, пила через Северуса эмоции мальчика, обращенное пусть даже не на нее внимание.

Сначала Северус продолжал изводить мальчишку, чтобы увидеть восхищение на лице Лили. Потом — чтобы выжить, оставшись не разоблаченным.

Потому что обратное не подтвердилось. И с года, отметившего Снейпа внушительным шрамом на ноге и сожалением о зря утраченном Философском Камне, его прежде размеренная жизнь превратилась в гонку на выживание. Не свое. Поттера.

Лили стала гениальным стратегом и тактиком в одном лице. Она намечала планы, которые позволяли Северусу следить, чтобы Поттер не натворил очередных глупостей, и в то же время оставлять достаточно времени для сна, чтобы держаться на ногах. В самых опасных ситуациях прикрывала Снейпу спину, а после, когда все заканчивалось, распекала за ошибки.

Лили Поттер определенно не зря училась на аврора. Из нее мог бы выйти гениальный борец с тьмой. Жаль, что она умерла.

Однажды, в конце третьего курса Гарри (Северус к тому времени уже привык мерить свою жизнь отрезками жизни мальчишки), он спросил:

— А как же Джеймс? Ты здесь, а он?

Северус не побоялся задать этот вопрос. К тому времени они с Лили в единой задаче — спасти жизнь мальчишке — уже «сработались» так, что почти никакой вопрос не смог бы смутить их спокойствия.

— Меня просто больше тут держало, — ответила Лили, не оборачиваясь. Глядя на ее слегка сутулую, но так трогательно хрупкую спину, Северус на доли секунды воспринял сказанное в свой адрес. Но такую приятную мысль опровергли ее следующие слова: — Джеймс умер, пытаясь защитить нас, но он не заслонял Гарри своим телом. Заклинание воспроизвела я. Меня здесь держит много больше, чем его. Потому я и осталась.

Через несколько дней после этого разговора Северуса — во второй раз за всю его жизнь — чуть не загрыз оборотень.

На четвертом курсе все многократно усложнилось. В день, когда из кубка вынули клочок бумаги с именем Гарри Поттера, Лили плакала от ярости и страха. В следующий раз она рыдала, когда Гарри вернулся из Лабиринта с мертвым Диггори на руках. И возрождение Лорда, и разоблачение Крауча-младшего (о подозрительном поведении которого Северус твердил директору весь учебный год) — все казалось не таким важным по сравнению с безмолвным отчаянием давно мертвой женщины.

После той весны Лили изменилась. Стала похожей на одного из древних мифических чудовищ. Сциллу, Харибду, Сфинкса, Гарпию — нужное подчеркнуть. С Керинейской Ланью у нее не осталось ничего общего.

На собраниях Упивающихся, когда Северус практически терял сознание, не в силах противостоять ментальному натиску Лорда, она шептала ему слова то утешения, то ненависти. Вторые помогали больше, ибо выслушивать их было еще невыносимее, чем ставить ментальные щиты. Северус из чистого злорадства, смешанного с изрядной долей тщеславия, стойко выдерживал и то, и другое.

Лили заставляла его есть, когда после «забав» Лорда мысль не то что о еде, а о глотке воды казалась отвратительной. Накрывала его одеялом, когда его слишком сильно знобило и клонило в сон, чтобы вспомнить о необходимости укрыться. Заставляла выходить на уроки и помогала не наделать глупых ошибок из-за переутомления и недостатка сна.

Даже иногда подсказывала, что делать на аудиенциях Лорда. Тот ее, вопреки своему восхваляемому величию, ни разу не заметил.

Это из-за нее он дал нерушимую клятву Нарциссе. Лили не пришлось его упрашивать — просто после пятнадцати лет житья с ней бок о бок Северус действительно мог понять родительские чувства. Не то чтобы они были у него к мальчишке — иначе у Лили сегодня просто не нашлось бы повода для обвинений, верно?

Это из-за нее он вдобавок к «посещениям» Лорда и работе в школе искал, сбиваясь с ног, мальчишку по всем лесам Британии — и нашел, и привел туда, где лежал меч Гриффиндора.

И в день, когда он умер, за несколько минут до этого, Лили нашептывала ему на ухо очередной план, как спасти Поттера. План действительно мог бы сработать — если бы только Северус остался жив.

Что ж, даже если бы Лорд не убил бы его в тот день, он наверняка умер бы на следующий. Последние три года слишком много у него отняли. У маггловских врачей это называется «компенсацией» — ухудшением состояния организм компенсирует истощение внутренних ресурсов. Так было написано в какой-то маггловской энциклопедии, одной из тех, что Северус затер в детстве до дыр.

У Северуса благодаря Нагини не было компенсации, отразившейся на теле. Но, по-видимому, была душевная.

Сразу после его смерти Лили куда-то испарилась. И чувство к ней, поддерживающее Северуса, питающее его силы последние шестнадцать лет, испарилось тоже. Осталась разрывающая душу обида на Лили, на алтарь любви к которой он положил половину своих жизненных сил, и на ее сына, проблеме выживания которого досталась вторая половина.

Северус несколько дней провел на месте своей смерти, в Визжащей хижине, пытаясь понять, чему была посвящена его недолгая жизнь. Как ни крути, все сводилось к этим двум людям. Дамблдор был ни при чем — выполняя его указания, Северус старался ради одобрительной улыбки Лили. Про Волдеморта нечего и говорить: Северус предавал его раз за разом, преследуя одну цель: сохранить жизнь Поттеру.

Эти двое — мать и сын — были подобны паре слонов, удерживающих на спинах весь мир Северуса. Но теперь, когда он умер и весь его мир перевернулся, оба остались не у дел. Северусу предстояло искать новую опору, новый смысл существования. Но где?

Так ни к чему и не придя, Северус отправился в место, которое должно было стать для него раем, а стало чистилищем. Его лимбо, место посмертия, где возможно практически все.

Там его встретила Лили. Очень счастливая Лили, смеющаяся Лили.

— Мы были связаны с тобой эмоциональной связью. Северус, только не притворяйся, что не понимаешь, о чем я! Потому и посмертную связь получилось осуществить. И теперь мы с тобой, так или иначе, будем связаны. Ау! Ты слышишь меня? В каких облаках ты витаешь?

Северус все слышал. Он просто смотрел на симпатичную рыжую женщину и пытался понять, что двигало им, пока он защищал ее, сражался за нее, умирал за нее. Сейчас Северус определенно был на нее... Обижен. Да. Самое подходящее слово. Он умер, Гарри Поттер выжил. Лили неподдельно счастлива, даже при том, что своего сына она и не знала-то толком, а с Северуса последние шестнадцать лет каждый день взимала бесконечную плату. Жизнью.

Северус не чувствовал ненависти. Только нестерпимую боль обиды и горечь, будто все то, что не давало ему опускать руки все эти годы, выгорело дотла и превратилось в пепел. Он спас Волшебный Мир ценой своей жизни. Об этом сейчас в Британии писали во всех волшебных газетах, Северус знал. Но причем тут Магический Мир, если делал он все это ради спасения жизни Чертового Гарри Святого Поттера?

Что ж, решил Северус, провожая взглядом уходящую из его лимбо Лили. Первый слон пал. Остался второй. Гарри Поттер. С него и начнем.

* * *

Северус приходит в себя в кухне, на стуле. Оглядевшись, не обнаруживает никаких признаков пребывания тут Лили. Тем лучше.

Зайдя в комнату Поттера, он мимолетно смотрит на часы — пол-одиннадцатого, а все еще спит, засоня, или его мать погрузила в сон каким-то образом, чтобы не мешал разговору? — и опускается, совсем как вчера, на кровать рядом с Поттером. Только не обнимает на этот раз.

Нельзя касаться? Значит, не будем. Возрадуйся, Поттер, теперь даже пресловутые «третьи» сны закончатся, представляешь?

Только вдыхать аромат жизни, цветочный и немного острый, отдающий потом, ему никто не запретит. Хотя бы несколько минут, пока Поттер не проснется от его пристального взгляда.

Как там говорила Лили? Эмоциональная связь? Скорее всего, Лили придет сюда еще, и не раз. Повод найти сумеет. Северус давно ждал ее визита: даже если жизни Поттера ничего не угрожало, Лили не смогла бы удержаться от того, чтобы следить за своим повзрослевшим сыном. Некоторые привычки не имеют обыкновения исчезать. Северус знает это по себе.

В любом случае она бы пришла. Рано или поздно.